СТАНИСЛАВСКИЙ И ДРУГИЕ

НЕ ПРОСТЫЕ ФИЗИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ

Человек идет на работу. Трудится. Учится. Устает. Отды­хает. Слушает музыку. Торопится на свидание. Сложно ли это сыграть?

Что такое усталость? Состояние. Выражается оно в про­стейших физических действиях. Уставший, как только позво­лят обстоятельства, расслабит натруженные руки, разогнет спину, вытянет затекшие ноги.

Проделать все это не составляет труда.

Пользуясь элементарными законами логики, простейшими знаниями физической природы поведения человека, можно выразить и более сложные состояния. И даже чувства. Ши­роко раскрытые глаза и полуоткрытый рот — страх. Еще более широко раскрытые глаза и еще шире раскрытый рот — ужас. Втянутая в плечи и опущенная голова, прижатые к корпусу локти — унижение, расправленные плечи и подня­тый подбородок — самоуверенность, гордость.

Можно составить таблицы, с помощью которых человече­ское тело может принять положения, изображающие любые, в том числе сложносоставные чувства.

Вот был бы подарок ремесленникам! Художнику они не нужны. Потому что нет ничего общего между спесью Каран-дышева и Мальволио, скромностью Молчалина и дяди Вани.

Для статистика типическое — наиболее свойственное, об­щее, чаще всего встречаемое. Художник в_ыражает типическое через индивидуально-неповторимое! Статистика определяет стандарты. Художник создает образы.

То, что ремесленник принимает за образ, всего лишь кон­статация факта, лишенная мысли и эмоциональной силы информация о происходящем.

Еще Достоевский сказал, что «настоящая правда редко бывает правдоподобной».

Учитель многих русских художников П. П. Чистяков счи­тал, что «надо как можно ближе подходить к натуре, но никогда не делать точь-в-точь: как точь-в-точь, так уже опять не похоже».

Художественный образ, в отличие от факта, адресуется не физическим чувствам зрения и слуха, а особому чувству — чувству прекрасного, эстетическому чувству.

Художественный образ есть факт, особым образом обрабо­танный, тщательно отобранный из тысячи подобных, факт обогащенный и преображенный вымыслом, поставленный в особые отношения к прошлому и будущему, во имя некоей важной мысли.

Жизнь, подсмотренная скрытой кинокамерой, становится искусством, когда кинокамера находится в руках художника. Простейшие физические действия становятся сценическим художественным образом, когда совершающий эти действия — артист, а организующий эти действия — режиссер.

Режиссер потому и художник, что знает и умеет видеть жизнь, обладает фантазией и воображением, творит во имя определенных идей, мыслей.

Не имеющий собственных мыслей, не способный к вы­мыслу — не режиссер.

Режиссуру называют искусством вторичным, потому что она не может существовать без драматургии, потому что выражается через артиста. Никто не именует режиссуру ис­кусством второсортным. Но то, что режиссер не входит в ставшую уже классической формулу: «театр — это драма­тург плюс актер плюс зритель», выводит режиссуру в разряд чего-то не обязательного.

«На площадь придут три актера, положат на землю ков­рик— и театр уже есть», — пишет Вл. И. Немирович-Данченко. , С этим нельзя не согласиться. Но прав и Г. А. Товстоногов!/ сказавший, что «XX век — век атома, спутников, киберне-t тики. . . и режиссуры».

Режиссер — законорожденное дитя театра, ибо режиссуре столько же лет, сколько театральному искусству. А вот режиссерская личнЬсть действительно выявилась менее ста лет назад.

В первой половине нашего века произошло великое собы­тие—театр обогатился учением К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, окрещенным при рождении системой Станиславского. Режиссуре в ней уделено скромное место. Прочитавшему все книги и статьи Станиславского и Немировича-Данченко может даже показаться, что хорошо воспитанному по «системе» и одаренному артисту режиссер не очень-тои нужен.