ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ. позже— уволенные, в ожидании найма

позже— уволенные, в ожидании найма. Faire greve
теперь уже означало «остаться без места», а сегодня
подразумевает добровольный отказ от работы. Всю
эту историю воскресили филологи, но ее не существует
для рабочего, просто пользующегося данным словом.
Это примеры неметафорического переноса. Слово
в таких случаях начинает вместо одного значить дру-
гое, отказываясь от первого смысла.

Когда говорят о глубинах души, слово «глубины»
не относят к явлениям духовным: они вне пространст-
ва, вне -материи и не обладают соответственно ни
поверхностью, ни глубиной. Называя некую часть ду-
ши «глубинами», мы ясно сознаем, что пользуемся
словом не по прямому назначению, хотя и через посре-
дство его обиходного смысла. Произнося слово «крас-
ный», мы прямо и непосредственно отсылаем к назван-
ному цвету. Напротив, говоря о «глубинах» души, мы
сначала имеем в виду глубины тоннеля или чего-то
подобного, а затем, разрушив этот первичный смысл,
стерев в нем всякий след физического пространства,
переносим его на область психического. Метафора жи-
вет сознанием этой двойственности. Употребляя слово
в несобственном смысле, мы помним, что он—несоб-
ственный.

Тогда зачем же мы его употребляем? Почему не
пользуемся прямым и непосредственным обозначени-
eм? Если так называемые «душевные глубины» встают
перед нами столь же отчетливо, как красный цвет,
отчего не найти для них точное, неповторимое слово?
Дело в том, что нам трудно не только назвать, но даже
помыслить их. Реальность ускользает, прячась от ум-
ственного усилия. Тогда-то перед нами и начинает
брезжить вторая, куда более глубокая и насущная роль
метафоры в познании. Мы нуждаемся в ней не просто
для того, чтобы, найдя имя, довести наши мысли до
сведения других,—нет, она нужна нам для нас самих:
без нее невозможно мыслить о некоторых особых,
трудных для ума предметах. Она не только средство
выражения, но и одно из основных орудий познания.
Рассмотрим же почему.

Джон Стюарт Милль полагал: будь все влажное
холодным, а все холодное влажным и одно непред-
ставимым без другого, мы бы не поверили, что имеем

ДВЕ ГЛАВНЫЕ МЕТАФОРЫ

дело с разными свойствами. Точно так же, если бы мир
состоял целиком из синих предметов и всякий раз
являлся перед нами синим, нам было бы труднее всего
ясно и отчетливо сознавать синеву как таковую. Для
собаки предмет особенно ощутим, когда движется,
источая при этом облачко запаха. Но и наше воспри-
ятие и мышление схватывает изменчивое лучше, чем
постоянное. Живя рядом с водопадом, к его грохоту
привыкаешь: напротив, случись потоку застыть, мы
почувствовали бы самое невероятное—тишину.

Поэтому чувство, по Аристотелю, есть способность
воспринимать различия. Оно схватывает разнообраз-
ное и переменчивое, но притупляется и слепнет перед
устойчивым и неизменным. Потому и Гете парадок-
сально и по-кантовски считает предметы различиями,
которые мы между ними проводим. Сама по себе
ничто, тишина реальна для нас лишь на фоне иного —
шума.Стоит шуму вокруг внезапно стихнуть, и об-
ступившая тишина захлестывает нас, цепеня, словно
кто-то, суровый и важный, склонился над нами, при-
гвождая взглядом.

Поэтому отнюдь не всё в равной мере поддается
мысли, оставляя по себе отчетливый образ, резкий
и ясный профиль. Разум склонен опираться на легкое
и доступное, чтобы достигнуть более трудного и не-
уловимого.

Подытожим: метафора—это действие ума, с чьей
помощью мы постигаем то, что не под силу понятиям.
Посредством близкого и подручного мы можем мыс-
ленно коснуться отдаленного и недосягаемого. Мета-
фора удлиняет радиус действия мысли, представляя
собой в области логики нечто вроде удочки или ружья.

Я не хочу сказать, будто благодаря ей преодолева-
ются границы мышления. Она всего лишь обеспечива-
ет практический доступ к тому, что брезжит на пределе
достижимого. Без нее на горизонте сознания остава-
лась бы невозделанная область, в принципе входящая
в юрисдикцию разума, но на самом деле безвестная
и неприрученная.

Метафора в науке носит вспомогательный харак-
тер. Яснее всего это в сравнении с поэзией, где она
и есть самая суть. Однако эстетика видит в метафоре
лишь завораживающий отсвет прекрасного. А потому