ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

пытывает более или менее сильное половое влечение
к бесчисленным женщинам, в то время как своей любо-
вью, сколько бы ростков она ни пускала, он одарит
лишь нескольких, и, следовательно, уподобление обоих
порывов неправомочно. Кроме того, мой любезный
корреспондент утверждает, что «каждый человек любит
всей полнотой своих душевных сил». Но тогда лю-
бовь — это нечто большее, чем «сексуальная потреб-
ность». И если есть это большее, если душа наделяет
половой инстинкт всем многообразием свойственных
ей порывов, то, значит, перед нами — психическое явле-
ние, чрезвычайно отличное от элементарной половой
потребности, то самое, которое мы называем любовью.

И вряд ли целесообразно называть столь сущест-
венный элемент «лирическими арабесками». Было бы
достаточно в минуту покоя, вблизи водоема, среда
гераней и под плывущими над кордовским патио обла-
ками задуматься над различным содержанием, кото-
рое мы вкладываем в слова «любить» и «желать».
Здравомыслящий кордовец тотчас увидел бы, что меж-
ду любовью и желанием, или влечением, нет ничего
общего, хотя они и взаимопорождаемы: то, чего жела-
ют, иногда начинают любить; то, что мы любим,
благодаря тому, что любим, мы также и желаем.

Было время — например, «сердитого» Реми де Гур-
мона,— когда считалось несерьезным поддаваться раз-
глагольствованиям о любви, которая понималась
лишь как проявление чувственности (Phisique de
l'amour ³⁸). Тем самым роль полового инстинкта в жиз-
ни человека явно преувеличивалась. У истоков этой
уничижительной и извращенной психологической до-
ктрины — в конце XVIII столетия — еще Бомарше из-
рек, что «пить, не испытывая жажды, и любить бес-
престанно — только это и отличает человека от живо-
тного». Допустим, однако чего же тогда не хватает
животному, «любящему» один раз в году, чтобы оно
превратилось в существо, «любящее» на протяжении
всех четырех времен года? Если с недоверием отне-
стись ко всему, что не имеет отношения к элементар-
ным проявлениям полового инстинкта, как объяснить,
что животное, столь апатичное в любви, превратилось
в человека, проявляющего в данной сфере неуемное
рвение. Итак, нетрудно догадаться, что у человека,

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

в сущности, отсутствует половой инстинкт в чистом
виде и что он неизменно замешан как минимум на
воображении.

Если бы человек был лишен живой и могучей фан-
тазии, в нем не вспыхивала бы на каждом шагу сексу-
альная «любовь». Большая часть проявлений, припи-
сываемых инстинкту, не имеет к нему отношения.
В противном случае они были бы также присущи
и животным. Девять десятых того, что мы привыкли
называть сексуальным чувством, в действительности
восходит к нашему дивному дару воображения, кото-
рый отнюдь не инстинкт, а нечто прямо противопо-
ложное — созидание. В этой же связи выскажу пред-
положение, что общеизвестное различие между сексу-
альностью мужчин и женщин, обусловливающее, как
правило, большую, не осознаваемую ею самой сдер-
жанность женщины в «любви», находит соответствие
в меньшей по сравнению с мужчиной силе ее воображе-
ния. Природа, предусмотрительная и благоразумная,
позаботилась об этом, ибо, обладай женщина той же
фантазией, что и мужчина, сладострастие захлестнуло
бы мир и человеческий род, безотчетно отдавшийся
наслаждениям, исчез бы с лица земли *.

Коль скоро представление о том, что любовь —
это, в сущности, лишь половой инстинкт **, весьма
прочно внедрилось в массовое сознание, я счел целесо-
образным обнародовать кордовское письмо, чтобы
иметь возможность еще раз попытаться опровергнуть
это заблуждение.

В заключение аноним утверждает, что «любящего
можно познать по его любви, а вовсе не по предмету
любви». Вот что вкратце можно сказать в опроверже-
ние: 1. Можно ли получить непосредственное пред-
ставление о любви любящего, если это чувство, как
и любое иное,— сокровенная тайна? Выбор объекта —
вот то заметное глазу движение, которое его выдает.

* Сластолюбие, равно как и литература, не инстинкт, а истинное творе-
ние человека. И в том и в другом случаях самое главное — воображение.
Почему бы психиатрам не изучать сластолюбие с этой точки зрения, подобно
тому как изучается литературный жанр, имеющий свои истоки, свои законы,
свою эволюцию и свои границы?.

** Если бы исходили из того, что помимо инстинктов тела существуют
также инстинкты души, в чем я убежден, дискуссия могла бы идти совершенно
в ином русле.

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

2. Если любящий вкладывает в любовь всю душу,
почему рассудительнейший читатель воздерживается
от другой ошибочной идеи, которая наряду с концеп-
цией гипертрофированной сексуальности нанесла на-
ибольший урон психологии любви, а именно — от
«кристаллизации» Стендаля? Основной ее пафос в том,
что достоинства любимого всегда выдуманы нами.
Любить — значит заблуждаться. В вышеупомянутой
серии статей я много места уделяю опровержению
этой доктрины, превознесенной куда больше, чем она
того заслуживает. Мои доводы в ее опровержение
могут быть сведены к двум. Во-первых, маловероятно,
чтобы вполне обычная жизнедеятельность человека
была основана на коренном заблуждении. Любовь
подчас ошибается, как ошибаются глаза и уши. Однако
в каждом из этих случаев нормой все же является не
промах, а попадание. Во-вторых, любовь все-таки тя-
готеет к воображаемым или реальным, но все же досто-
инствам и совершенствам. У нее всегда есть объект.
И пусть даже реальный человек не во всем совпадает
с этим воображаемым объектом, для их сближения
всегда имеется некое основание, которое заставляет
нас выдумать эту, а не другую женщину.

IV

(НАШИ «ЗАБЛУЖДЕНИЯ»)

Утверждение, что в любви осуществляется стихий-
ный выбор, который действеннее любого осознанного
и преднамеренного, и что это не свободный выбор,
а зависящий от важнейших особенностей характера
субъекта, конечно же, неприемлемо для приверженцев,
по моему убеждению, отжившей концепции человечес-
кой психологии, основанной на преувеличении роли
случая и слепых случайностей в человеческой жизни.

Лет семьдесят тому назад или около того ученые
настойчиво утверждали эту концепцию и стремились
к созданию безотчетной психологии. По обыкновению
в следующем поколении их взгляды укоренялись
в сознании обывателя, и ныне любая попытка по-
новому осветить предмет наталкивается на головы,
уставленные громоздким хламом. Даже вне зави-
симости от того, верен или ошибочен выдвигаемый

14 Заказ№ 1435 417

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

тезис, неминуемо столкновение с прямо противо-
положным общим ходом рассуждений. Люди при-
выкли думать, что события, сплетение которых со-
ставляет наше бытие, лишены какого бы то ни
было смысла, а являют собой некую смесь случая
и изменчивой судьбы.

Любая попытка ограничить роль вышеупомянутых
сил в жизни человека и обнаружить внутренние зако-
номерности, коренящиеся в особенностях характера,
изначально отвергается. Набор ложных представле-
ний — в данном случае о «любовных историях» ближ-
него или своих собственных — тотчас перекрывает до-
рогу к разуму, не позволяет быть услышанным, а за-
тем и понятым. Добавим к этому столь частое
недопонимание, которое почти всегда обнаруживается
в непроизвольном развитии читателями авторских
идей. Такова большая часть получаемых мною замеча-
ний. Среди них чаще всего встречается умозаключение,
что если бы мы любили женщин, в которых находила
бы отражение наша собственная личность, то вряд ли
столько огорчений нам приносили бы наши сердечные
дела. Это наводит на мысль, что мои любезные чита-
тели произвольно связали отстаиваемое мною сродст-
во любящего и его объекта с якобы логически вытека-
ющим из этого счастьем.

Так вот, я убежден, что одно не имеет к другому
никакого отношения. Допустим, что человек самодо-
вольный до кончиков ногтей, подобно наследственным
«аристократам» — как бы их род ни деградировал,—
полюбит столь же самодовольную женщину. В резуль-
тате такого выбора они неминуемо будут несчастны.
Не надо путать выбор с его последствиями. Одновре-
менно отвечу на другую большую группу замечаний.
Утверждают, что любящие довольно часто ошибают-
ся — представляют себе предмет своей любви таким-
то, а он оказывается совсем иным. Не эту ли песню из
репертуара психологии любви мы слышим чуть ли не
на каждом шагу? Приняв это на веру, нам останется
признать нормой или чуть ли не нормой quid pro quo,
заблуждение. Наши дороги здесь расходятся. Я не
могу не теряя рассудка разделить теорию, согласно
которой жизнь человека в одном из своих самых со-
кровенных и истинных проявлений, а именно такова

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

любовь,— чистейший и непрерывный абсурд, неле-
пость и заблуждение.

Я не отрицаю, что все это подчас происходит, как
случается обман зрения, не подвергающий, однако,
сомнению адекватность нашего нормального воспри-
ятия. Но если заблуждение пытаются представить как
вполне рядовое явление, я расценю это как ошибку,
основанную на поверхностных наблюдениях. В боль-
шинстве случаев, которые имеются в виду, заблуждения
попросту не существует — человек остается тем же, что
и вначале,— однако затем наш характер претерпевает
изменения — именно это мы и склонны считать нашим
заблуждением. К примеру, сплошь и рядом юная мад-
ридка влюбляется в самоуверенного мужчину, облик
которого, казалось бы, излучает решительность. Она
живет в стесненных обстоятельствах и надеется изба-
виться от них с его помощью, прельстившись этой
самоуверенностью и властностью, коренящимися в аб-
солютном презрении ко всему божескому и человече-
скому. Надо признать, что эмоциональная бойкость
придает подобному человеческому типу на первый
взгляд ту привлекательность, которой лишены более
глубокие натуры. Перед нами — тип «вертопраха»*.
Девушка влюбляется в вертопраха, после чего все у нее
должно пойти прахом. Вскоре муж, заложив ее драго-
ценности, бросает ее. Подруги безуспешно пытаются
утешить дамочку, объясняя все тем, что она «обману-
лась»; но сама-то она в глубине души прекрасно знает,
что это не так, что подобный исход она предчувство-
вала с самого начала и что ее любовь включала в себя
и это предчувствие, то, что она «предугадывала»
в этом человеке.

Я убежден, что нам следует отказаться от всех
расхожих представлений об этом пленительном чувст-
ве, поскольку любовь, особенно у нас на Пиренейском
полуострове, выглядит несколько придурковатой.
Пора взглянуть свежим взглядом и избавить от навя-
зываемых связей чудную пружину жизненной силы

* Мне неизвестно происхождение этого столь меткого выражения нашего
языка, и, если кто-либо из читателей обладает достоверными сведениями,
я был бы ему очень признателен, если он их мне сообщит. Подозреваю, что
оно восходит к сценам надругательств над мертвыми и своим возникновением
обязано золотой молодежи эпохи Возрождения.

14* 419

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

человека, которая далеко не безгранична. Воздержим-
ся же от того, чтобы считать «заблуждение» един-
ственной причиной столь частых сердечных драм.
Я сожалею, что здравомыслящий кордовский аноним
в новом послании разделяет мысль о том, что нашу
любовь вызывает «физическая гармония» и, поскольку
одна и та же внешность может скрывать «различные
и даже противоположные душевные качества», мы
естественным образом впадаем в ошибки, а следова-
тельно, не может быть особой близости между лю-
бящим и предметом его любви. А ведь в первом
своем письме этот учтивый земляк Аверроэса призна-
вал, что в жестах и мимике человека проявляется
его сокровенная сущность. С прискорбием констати-
рую свою неспособность согласиться с обособлением
души и тела — второй великой иллюзией минувшей
эпохи. Сущий вздор полагать, что мы видим «только»
тело, оценивая встретившегося нам человека. Полу-
чается, что потом, усилием воли, мы неизвестно ка-
ким, судя по всему, чудесным образом придаем этому
физическому объекту душевные качества, неизвестно
откуда почерпнутые*. Мало того, что это не так;
даже когда нам удается, абстрагируясь, как бы от-
делить душу от тела, нам это стоит огромного труда.
Не только в человеческих взаимоотношениях, но
и в общении с любым живым существом восприятие
физического облика одновременно дает нам предста-
вление о его душе или почти душе. Вой собаки говорит
нам о ее мучениях, а в зрачке тигра мы разглядим
свирепость. Поэтому мы всегда отличим камень или
механизм от телесного облика. Тело — это физический
облик, наэлектризованный душой, в котором явствен-
но проявляется природа характера. Те же случаи, когда
мы ошибаемся и заблуждаемся относительно чужой
души, никак не смогут, повторяю, опровергнуть аде-
кватности обычного восприятия**. При встрече с
представителем человеческого рода мы тотчас опре-

* Этой проблеме посвящена как моя статья «Восприятие ближнего»
(Obras completas, t. 6), так и, особенно, замечательная работа Шелера «Wesen
und Formen der Sympatie»³⁹ (1923).

** Интересующимся этой важной проблемой выразительных возмож-
ностей тела вновь рекомендую мою статью «О вселенском феномене вырази-
тельности» («El Espectador», t. 7).

ЭТЮДЫ О ЛЮБВИ

деляем основные особенности его личности. Наши до-
гадки могут быть более или менее точными в зависимо-
сти от природной прозорливости. Ее отсутствие сделало
бы невозможным как элементарное общение, так и сосу-
ществование людей в обществе. Каждый наш жест
и каждое слово вызывали бы раздражение у собеседника.
И подобно тому, как мы осознаем существование слуха,
беседуя с глухим, точно так же, столкнувшись с челове-
ком бесцеремонным и лишенным «такта», мы догадыва-
емся о существовании нормального восприятия челове-
ком своих ближних; чувство это ни с чем не сравнимо,
ибо оно наделяет нас душевным чутьем, позволяющим
ощутить деликатность или суровость чужой души. А вот
что и в самом деле недоступно большинству смертных,
так это способность «описать» своего ближнего. Однако,
не умея «описать», вполне можно все отчетливо видеть.
«Описывать» — значит выражать свои мысли понятия-
ми, а способность к выработке понятий предполагает
умение анализировать, и прежде всего на интеллектуаль-
ном уровне, которое мало кому дано. Знание, выражае-
мое словами,— более высокая ступень по сравнению
с тем, которое довольствуется созерцанием; между тем
последнее также есть некое знание. Пусть читатель
попробует описать словами то, что перед ним находит-
ся, и он поразится, насколько же неполным будет его
«описание» по сравнению с тем, что он столь отчетливо
видит перед собой. Тем не менее это визуальное знание
позволяет нам ориентироваться среди вещей, различать
их — например, не имеющие названий оттенки цвета.
Столь же тончайшего свойства и наше восприятие
ближнего, особенно в любви.

Итак, не стоит повторять как нечто само собой
разумеющееся, что мужчина влюбляется во «внеш-
ность» женщины и наоборот и лишь спустя какое-то
время мы внезапно открываем для себя характер лю-
бимого человека. Бесспорно, что отдельные представи-
тели и того и другого пола влюбляются во внешний
облик; однако это не более как их индивидуальная
особенность. Такой выбор обусловлен чувственным ха-
рактером любящего. Причем подобное встречается
значительно реже, чем принято считать. Особенно
среди женщин. Поэтому у тех, кому доводилось вни-
мательно изучать женскую душу, возникало сомнение