За эти четыре месяца был какой-то момент, когда вы ближе всего оказались к провалу?

На грани провала мы оказались в самый последний момент – когда немцы уже стали покидать город. Чтобы нас не угнали в Германию, мы все время прятались на чердаке, но в какой-то момент просто устали там находиться. Спустились, а подняться обратно не можем - в нашу хатку забрели два немца. Расположились поесть, и тем самым отрезали нам обратный путь на чердак. Тут хозяйка бежит: «Идут! Идут сюда!» Говорю ей: «Приглашайте!», а сама хватаю Машу и толкаю ее в кладовку: «Давай сюда, больше некуда!» Сама легла в рассыпанную картошку, а Маша в углу спряталась за корыто. Но она была тушистее меня, до сих пор не понимаю, как она за ним уместилась.

Но нас что спасло. Я этим двум немцам сказала – «Ауфидерзейн!», и когда в дом зашли эти калмыки что ли, они там занимались эвакуацией, и спросили этих двоих, есть ли кто в доме, они ответили, что были две девушки, но они ушли. Один немец выходит, бросил это покрывало, что висело вместо двери, и меня накрыло. А Маша так там и сидела. А так бы я с вами не разговаривала. Тех, кто прячется – расстреливали на месте…

Но еще страшнее оказалось другое. С нами постоянно крутилась соседская 12-летняя девочка – Тава. Она нам стала как младшая сестра, даже «на шухере» у нас стояла. Когда Маша находилась на чердаке, Тава должна была подать сигнал, если кто чужой появится. В общем, немцы увидели ее и стали уводить. Тетка Мария кинулась к ним и буквально на коленях вымолила ее отпустить. Мы втроем убежали в туалет и уже оттуда смотрели, как уходят последние немцы. И тут эта Тава заявляет: «Если бы меня забрали, я бы им сказала, что у нас еще две девки есть!» А если бы за нами вернулись, то все бы перерыли, и рацию бы нашли и нас. Так что тетка Мария не только дочку, а всех нас спасла…

8-го марта Новый Буг был освобожден, и нас с Машей мобилизовали помогать нашим частям. А мы же не можем сказать, кто такие, поэтому пришлось двадцать километров нести тазики, шмазики, для какой-то санчасти.

И лишь когда вернулись нас сразу увезли в Кривой Рог. В разведотделе нам сразу налили: «Ну, за Сталина!» - «За Родину!» - «За Победу!» А мы хоть и не пили совсем, но как вы думаете, могли мы отказаться пить за такие тосты? И, конечно, немного набрались. Зато утром было так плохо, даже врача вызывали.

Потом написали подробнейший доклад. В том числе дали и характеристику друг на друга. А нашим непосредственным начальником, был майор Хорошевский Дмитрий Иванович. Очень хороший человек. Ему было лет сорок всего, но нам он казался очень пожилым, поэтому мы его звали «батя», а он нас «воробьи». Все нарадоваться не мог, что мы живые вернулись: «Вы ведь каждую секунду находились в опасности!» После войны он мне из Воронежа открытки регулярно присылал. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградной лист, по которому майор Хорошевский Д.И. был награжден орденом «Красной Звезды»: «Работая в должности помошника начальника 2-го отделения разведотдела штаба 3-го Украинского Фронта майор Хорошевский произвел несколько операций по подготовке и выброске в тыл противника радиофицированных резидентур, которые систематически обеспечивали ценными данными командование Фронта, чем обеспечивали успешные наступательные операции частей Красной Армии. Благодаря своей честной и упорной работе по подготовке разведчиков, тов.Хорошевский не имел ни одного провала своей агентуры»).

Потом дали нам месяц отдыха. Съездила к себе на родину, и вернулись в часть уже в Одессу. А как приехали, сам Толбухин вручил нам ордена. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградной лист, по которому разведчик 2-го Отделения разведотдела штаба 3-го Украинского Фронта красноармеец Калачева А.П. 1918 г.р. была награждена орденом «Красного Знамени»: «Тов.Калачева А.П. в период с 13.11.43 по 8.3.44 находилась в тылу противника во главе группы, выполнявшей боевое задание командования. К выполнению задания отнеслась добросовестно, в результате чего приказ командования и последующие задания выполнила хорошо. Группа освещала переброску войск противника по шоссейным и железным дорогам, держала под постоянным наблюдением дислокацию и передвижение штаба 6-й немецкой Армии, и своевременно доносила об этом нашему командованию. Передала 117 радиограмм» - прим.Н.Ч.) И еще вдобавок вручил нам билеты в оперный театр. После освобождения как раз первый спектакль давали. «Кармен» что ли. Говорю ему: «Так нас же выгонят с этих мест. В театре ведь знают, кто там должен сидеть». Но Толбухин нас успокоил: «Не беспокойтесь, не выгонят. Вы выше любых генералов!»

После награждения вышли из штаба, идем по улице, одесситы на нас смотрят во все глаза, а нас эмоции просто переполняют. Ведь живые остались после всех этих передряг… И на радостях решили с Машей сфотографироваться. Но нас, кстати, за эту карточку даже поругали немного, мы же не имели права фотографироваться. А я, помню, возразила: «Ну, должна же хоть какая-то память остаться!»

А вскоре после этого, как-то шли по Одессе, на нас вдруг машина вылетает. Оказывается, это Машин брат ее разыскал. Она же ему послала свою фотокарточку, он ее показал знакомому офицеру, а тот говорит: «Как, это твоя сестра? Так мы же ее видели в Одессе!» Взяли машину и поехали нас искать. Радость была…

А потом мы месяца полтора отработали в Молдавии. Где-то в середине июля 44-го нас забросили куда-то за Хынчешты с целью передавать сведения о передвижениях по трассе Кишинев - Хынчешты. Ночью приземлились на какую-то поляну, закопали парашюты, и все время с середины июля до конца августа, жили в том лесу. Весь день прятались в кустах недалеко от дороги, наблюдали, а ночью уже ходили свободно. И за все это время нас никто и не видел.

Помню, как-то утром приехал крестьянин на повозке, распряг волов и они подошли к нашим кустам. Порядочно объели их, а потом пришел мальчик и стал на них кричать. А мы все сидим, боимся шелохнуться. С трудом отогнал этих быков и они уехали.

А как началась Ясско-Кишиневская операция, на дороге началось дикое столпотворение. Шум, гам, лошади ржут, ведь масса отступающих войск, техники, тут еще наши самолеты стали налетать. Осколки и пули так и свистели вокруг… Поэтому я Маше так сказала: «Уходи отсюда подальше, нечего тут двоим сидеть!» А она мне на прощание пожелала словами из песни: «Если смерти, то мгновенной, если раны, небольшой!» Но там ужас, что на дороге творилось…

А как немцев прогнали, пришли мы в Хынчешты. Зашли в первый попавшийся дом, развесили антенну, хозяйка обрадовалась: «Ой, как хорошо, и белье есть куда вешать!»