Мы с вами в разговоре прыгаем с кочки на кочку. Давайте попробуем по порядку! Когда Вас призвали?

- Война уже вовсю «колтыхала», а я почему-то призвался только в октябре 41-го. Военкоматы тогда подметали все остатки. Кстати сказать, родом я из деревни Мартынка Переславльского района.

На 14 октября отгуляли Покров. Шел дождь, было тепло и тихо. На второй день пошел снег, к обеду его навалило по колено. Потом стало холодать, холодать, и все сковало морозом.

Из одежды у меня была шинелька черного цвета, доставшаяся мне от кого-то с железной дороги, и такая же убогая шапка. Обут я был плохо - в старенькие дырявые сапоги. Мама на прощанье, глядя на такие дела, разорвала мне под портянки свою белую «вязёнку» - «На-ка, Ваня, обуй».

Провожать меня никто не вышел. И никто уже не пел и не плясал как раньше, в первые дни войны. Посмотрел я на нашу деревеньку, еще подумалось тогда - может и в последний раз, сел к дружку [26-го года рождения] в сани, да и поехал на станцию до Переславля.

В дорогу мать дала мне бидон молока и каких-то сдобных лепешек, который я потом, от нечего делать, усиленно «затискивал» в военкомате. Вообще, мне к такой жизни не нужно было привыкать, потому что у нас в семье росло семь ребятишек разного возраста, а среди них пятеро парней. Вот такая капелла! Старший был с 21-го года, служил танкистом в Бресте и там первый на себя принял…

(Вспомним всех поименно! Тарасов Николай Алексеевич – 1921 г.р., гвардии лейтенант 68-й гвардейской СД, начальник разведки арт. дивизиона, погиб 15.10.1943 года. Прим. – С.С.).

Из танкистов его перевели в артиллерию. Мы с ними переписывались. Он мне из Бреста интересно писал: «Ваня, мы тут уже около месяца спим одетыми, прямо в сапогах!»

Про танки Коля ничего не писал, а писал только о себе. Как я понял из его писем, 22-го числа он был в увольнении, а когда вернулся, началась вся эта неразбериха, и ему чуть ли не в кальсонах пришлось тикать до самого Слуцка! Оттуда попал под Москву в Кунцево на переформировку, где очень выгодно устроился в артиллерию крупного калибра, отправился под Ленинград, воевал на пятачке в районе Невской Дубровки. Мне под Волоколамск в мае месяце пришло от него письмо, в котором он писал, что они рвали блокаду, и прорвались. Потом он изъявил желание учиться на лейтенанта. Ему пошли на встречу! А уж в звании старшего лейтенанта он попал на Днепр и там погиб.

В поезде ехали занятно. На станциях люди торговали клюквой, табаком, салом. Смотришь – только поезд остановился, из вагонов «шустрики» выскакивают, и давай шарить по торгашам. Только дым столбом. Состав был забит уголовниками всех мастей.

Хочу добавить. Не смотря ни на что, люди нас встречали «жалеючи», понимая, куда мы едем и зачем. И накормят и молочка дадут. Во время марша на Кострому зашли мы в одну деревню в районе Гаврилов-Яма. Шли со мной двое: Шурка Курьков, он недавно умер, и Андрюха Емелин, который потом дезертировал. Нас там стали угощать: бабка дала топленого молока, положила картошки, а заправила ее старой сметаной. После этого кушанья я ночью просыпаюсь, потому что мне снизу «винтит», мочи нет. Обращаюсь к «курчонку»: «Саня, ты как вообще? Я запоносил с этой сметаны, мать ети…», - «Да я уж там всю поленницу обосрал. А на «шейник» не суйся, там уже Емеля все обделал».

Шура, конечно, был тот еще кадр. В вагоне едем, нам там кто-то дал по куску сахара. А жрать охота! Я думаю – этот сахар на хлеб разменяю, не буду его пока трогать. Положил в карман шинельки, прихватил в кулак, да и уснул. А кому нужен был этот кусок сахара, тот сторожил! Только я хватку ослабил, карман подрезали и сахар тю-тю. Такая обида меня взяла, хоть плач, пошел Шурке жаловаться – «Шурка, сахар-то у меня украли», - «Ворона ты! Клюв разинул… Эй, подожди-ка, пойду свой-то гляну». А его полосатый сидор открыто висел на гвозде. Разумеется, сахар тоже ущупали, да и вырвали вместе с куском ткани.

Стоит передо мной, глаза вылупил. Ха-ха, я ему вставил «обратного» - «Ну, что ворона?»

А в Гороховецких лагерях! Бог, ты мой! По приезду заняли чью-то чужую землянку. Они пришли с работы, стали нас с нар сгонять. А наш один, из Рыбинска, им говорит: «Не слезу, мне образование не позволяет». Шутил-шутил, под утро слезает с нар, а с его сидора все выпотрошили и в печке сожгли – «Ну как, браток, твое образование поживает?»

Таким вот образом мы акклиматизировались в Гороховецких лагерях…

Ударили морозы под тридцать. На станции Ильино стали грузиться в вагоны. А некоторых не обувка, а сплошное недоразумение. Пока плясали на посадке, многим прихватило ноги. Ночью кто-то на одной из станций раздобыл уголь и стал топить печку. Ой, как завыли в вагонах-то! Милый ты мой! Ноги-то оттаяли. В Москву приехали, санинструктора с ног сбились. А сколько народу, еще не повоевав, как следует, уже очутилось в госпитале.

С Рижского вокзала ехали всю ночь. Стали подъезжать, что за панорама! Сорванные телефонные провода, расщепленные столбы, в сожженной деревне стоят подбитые танки, а вдоль дороги лежит куча побитого народу, и исключительно нашего. Мертвые же фрицы кучами насеяны по деревням, а местные жители, хозяйствуя, чтоб добро не пропало, их уже разули и раздели. Поэтому они лежат в одних кальсонах.

В селе Спас подошли к церквушке. Та вся избита, да излуплена, крестов нет, окна выбиты. Ограда разбита взрывом чудовищной силы. У стены храма сложена поленница из дохлых фрицев. Несколько рядов могил – кое-кого успели захоронить! Да видать торопились, закопали неглубоко и не забрали личные вещи.

Нам дали приказ очистить территорию кладбища. Сначала перевозили мороженых, потом стали выкапывать тех, кому «повезло». Смотрю – ребята обшаривают трупы, ищут ценные вещи и часы. Вот так…

Много их было наколочено!

Под Волоколамском среди трупов периодически нам начали попадаться трупы в шапках с крабами и в черных бушлатах под обрывками маскхалатов – Тихоокеанская морская пехота! По торчавшим из снега скрюченным пальцам, мы находили оттаявшие воронки, в которых белели грязными бинтами группы прижавшихся друг к другу морпехов. Раненые боролись с морозом до конца, но всех потихоньку замело снегом, затем заморозило в их последнем объятии. Помощь к ним так и не пришла. Да и была ли она, эта помощь?