Подруга Дьявола 27 страница

– Можно мне кое‑что посмотреть?

– О чем разговор! Ты же сам вел расследование. Еще что‑нибудь?

– Чашка кофе, Кен, доставила бы мне огромную радость. Черный, без сахара. Ну, разве только еще «Кит‑Кэт». Предпочитаю в темном шоколаде.

– Это же страшно вредно! Тебе что, никто об этом не говорил?.. Хорошо‑хорошо, сейчас принесут.

Открыв дверь кабинета Блэкстоуна, Бэнкс понял, что в словах инспектора не было преувеличения. Полицейские с трудом протискивались между стоящими на полу коробками.

– И ты знаешь, что в каждой из них?! – удивился Бэнкс.

– Отчасти представляю.

Блэкстоун позвонил по телефону и попросил принести два черных кофе и «Кит‑Кэт».

– Ищешь что‑то определенное? – спросил он, повесив трубку.

– Да. Мне надо обдумать некоторые детали дела Кирстен Фарроу, – ответил Бэнкс. – Понимаешь, меня мучает мысль: а вдруг она спустя восемнадцать лет вновь взялась за старое? Да еще и узнала, где прячется Люси Пэйн!

– А другая женщина, о которой ты упоминал? Мэгги Форрест? Уже вне подозрений?

– Пока нет. К тому же не исключено, что она и Кирстен Фарроу как‑то связаны. Да и вообще в этом деле масса странностей и причудливых пересечений, и я не успокоюсь, пока все их не распутаю.

– Значит, тебе нужны отчеты патологоанатома?

– Точно. Как мне помнится, вскрытие производил доктор Макензи.

Они копались в коробках, когда принесли кофе и «Кит‑Кэт» для Бэнкса. Поблагодарив констебля и приняв из его рук поднос, Блэкстоун сразу же вновь присоединился к поискам. Наконец им удалось отыскать отчеты патологоанатома. Бэнкс углубился в чтение, а Блэкстоун на некоторое время вышел из кабинета.

Все было так, как Бэнкс и предполагал. Тела, захороненные в погребе и в саду за домом, были сильно изуродованы. Доктор Макензи обнаружил у всех жертв резаные раны, нанесенные убийцей в области груди и гениталий. По всей вероятности, Теренс Пэйн орудовал тем же мачете, с которым набросился на напарника Джанет Тейлор. Эти повреждения были схожи с ранами на теле Кирстен Фарроу, хотя нанесены они были другим орудием, и практически не отличались от тех, какие обычно наносят жертвам преступлений на сексуальной почве. Как утверждают криминологи, такие ранения свидетельствуют о глубокой ненависти, которую испытывают к женщинам мужчины, однажды преданные ими, униженные и отвергнутые. Хорошо, что не все мужчины, которых предали и унизили, становятся насильниками и убийцами, а иначе женщин было бы намного меньше, а мужчин в тюрьмах – значительно больше, чем сейчас, подумал Бэнкс.

Блэкстоун отсутствовал более двадцати минут. Бэнкс все это время читал отчеты, осмысливая описанные в них ужасающие подробности, большую часть которых он все еще отчетливо помнил.

– Ну, как идут дела? – спросил Блэкстоун.

– Да все так, как я и думал, – ответил Бэнкс. – Теперь мне нужно установить, какая часть этой информации попала тогда в прессу.

– Припоминаю, журналисты много накопали, – задумчиво произнес Блэкстоун и вдруг насторожился. – Алан, а в чем дело? Ты нашел что‑то важное?

Бэнкс разжал пальцы, и последняя папка упала на пол, но не потому, что описанные в ней подробности были страшнее, чем в других, просто лист бумаги, который он только что прочел, лежал в папке последним. Это был список сотрудников, участвовавших в составлении отчетов, вскрытии тел, а также всех, кто доставлял тела в морг, убирал в прозекторской после вскрытий. Возле каждой фамилии стояла подпись, подтверждающая обязательство не разглашать сведения, ставшие известными при выполнении работ.

– Не могу поверить! – сокрушался Бэнкс. – Черт возьми, ведь ответ был у меня под носом, а мне и невдомек.

– О чем ты? – подходя ближе, спросил ошарашенный Блэкстоун.

Бэнкс поднял папку и указательным пальцем ткнул в листок, который только что читал. В той части списка, где фигурировали лаборанты, практиканты и ассистенты патологоанатомов, напротив одной из фамилий стояла подпись Элизабет Уоллес.

– Я должен был догадаться! – простонал Бэнкс. – Когда Кев Темплтон завел речь о необходимости патрулирования Лабиринта, поскольку там, по его мнению, объявился серийный убийца, одна только Элизабет Уоллес его поддержала. Она так же непререкаемо, как и он, верила в серию! И еще: она пыталась убедить нас, что орудием убийства была бритва, а не скальпель.

– Ну и что?

– Неужели не понятно? Элизабет Уоллес тоже бродила по Лабиринту и пыталась отвести от себя подозрения – скальпель‑то для нее не проблема. Они с Кевом делали одно дело, не зная об этом. Они ведь не общались друг с другом. Элизабет Уоллес решила, что Кев Темплтон намеревается изнасиловать и убить Челси Пилтон. Она не узнала его – со спины и в темноте… Вот по какой причине она оказалась в Лабиринте!..

– По какой же?

– Хотела убить убийцу. Кен, Элизабет Уоллес и есть Кирстен Фарроу! Та самая, которую мы ищем. Она была практиканткой на вскрытии жертв Хамелеона и собственными глазами видела нанесенные им раны и увечья. Она знает Джулию Форд, и Джулия, должно быть, сболтнула ей о том, что Люси Пэйн под вымышленным именем содержится в Мэпстон‑Холле. Все сходится, Кен. Все сходится.

– Так Темплтона убила тоже она?

– Боюсь, что да, – ответил Бэнкс. – Конечно, по ошибке, как и Джека Гримли восемнадцать лет назад. Но убила его она. Орудие убийства у нее сейчас другое, но ведь теперь она врач, так что… Боже мой! – вдруг воскликнул он.

– Что такое? – заволновался Блэкстоун.

– Энни собиралась повидаться с ней сегодня, чтобы поговорить о ее прошлом и дружбе с Джулией Форд. В морге. Один на один. Это смертельно опасно!

Бэнкс достал мобильник, вызвал из меню номер Энни, но ее телефон не отвечал.

– Черт возьми! – встревоженно произнес он. – Она не могла его выключить, в этом я уверен.

– Может, позвонить в управление?

– По дороге в Иствейл свяжусь с Уинсом, – пообещал Бэнкс и бросился к двери.

Через сорок пять минут он будет на месте – в гробу он видал скоростной режим! Он надеялся успеть.

– Лиз, что вы делаете? – настороженно спросила Энни, встав со стула и делая шаг к двери.

– Не двигайтесь. Стойте, где стоите. – В руке доктора Уоллес холодной сталью поблескивал скальпель.

– Не делайте глупостей, – стараясь говорить спокойно, попросила ее Энни. – Мы можем договориться.

– Да бросьте вы свои избитые полицейские штампы! Вы и сами понимаете, что уже ничего невозможно изменить.

– Остановиться никогда не поздно.

– Даже восемнадцать лет назад было слишком поздно, – возразила доктор Уоллес.

– Так значит, вы Кирстен, – прошептала Энни.

Эта догадка мелькнула у нее еще накануне вечером, когда она разговаривала с доктором Уоллес в пабе «Куинс армс». Однако сейчас было не время радоваться собственной проницательности.

– Да. Элизабет – мое второе имя. Фамилию Уоллес я ношу по праву. Я была замужем, правда фиктивным браком, за одним американским студентом. Он дал мне свою фамилию, а взамен получил британское гражданство. Копни вы поглубже, узнали бы и это. Все, что вам надо было сделать, – проверить книги регистрации браков. Тайны из этого я не делала, но, поступая на медицинский факультет, записалась как Элизабет Уоллес. Новая жизнь. Новое имя. Возникли кое‑какие проблемы с прежними документами, однако администрация университета пошла мне навстречу, когда я объяснила, что пытаюсь скрыться от жестокого супруга.

– Как все просто: сменили имя, сменили профессию.

– Я не представляла, как сложится моя жизнь, не строила далеко идущих планов, – будто забыв об Энни, продолжала Уоллес. – Я просто делала то, что намечала. Наверно, звучит ужасно… наметить убийство. Даже если жертва не заслуживает того, чтобы жить, это не оправдание, поверьте. Нынешние убийства – не первые. Я убила невиновного мужчину и искалечила одного глупого юношу.

– Я говорила с Китом Маклареном. – Энни немного расслабилась, голос больше не дрожал. – Он в порядке. Здоров. Но почему именно он?

Доктор Уоллес с трудом растянула губы в едва заметной улыбке:

– Здоров? Я рада. Вы спрашиваете, почему он? Этот австралиец узнал меня в Стейтсе, хотя я была в другой одежде. У меня не было времени на размышления. До этого я была с ним в «Удачливом рыбаке», где и увидела Джека Гримли. Начни они допрашивать Макларена, и он…

– В «Удачливом рыбаке» я тоже была, – сказала Энни. – А почему Гримли?

– По ошибке. Когда во время сеанса гипноза я вспомнила напавшего на меня мерзавца, оказалось, что отчетливее всего я представляю его голос, акцент, манеру речи. Акцент и привел меня в Уитби. Оказавшись там, я поняла, что обязательно найду его, это вопрос времени. Голос Гримли показался мне похожим на голос насильника. Я повела его на прибрежную косу – уговорила без труда. Там я ударила его по голове тяжелым стеклянным пресс‑папье. Потом еще раз. Но он все еще дышал… Когда, наконец, он умер, я затащила тело в пещеру. Вот‑вот должен был начаться прилив. Оправдание себе я нашла: я поставила перед собой что‑то вроде боевой задачи, а на войне случаются ошибки – издержки войны. Но я дошла до конца: ликвидировала их одного за другим и нашла того, за кем охотилась. А когда все закончилось, я почувствовала, что стала другой. Вы знаете церковь Святой Марии в Уитби?

– Ту, что на холме возле аббатства?

– Да. Возле церкви погост. В аллеях установлены каменные скамейки. Некоторые из них для родственников усопших, другие для посетителей – они так и помечены «Только для посетителей». После того как с Грегом Исткотом было покончено, я пришла туда и села на такую скамью. Просидела там… даже не знаю, сколько времени. Я думала: если сейчас придут и схватят меня, так мне и надо. Пусть будет так, как будет. Но никто не пришел. А когда я поднялась со скамьи, я была уже другим человеком. Я была спокойна. Абсолютно спокойна. Вы можете мне поверить? – Не услышав ответа, Уоллес пожала плечами. – Я ощутила, что сделанное осталось где‑то позади. Я не чувствовала вины. Не чувствовала стыда. А то, что я меняла фамилии, казалось чем‑то вроде игры, в которой фишками были имена: Марта Браун, Сьюзен Брайдхед, Уоллес.

– Как вы вышли на Грега Исткота?

– Я кое‑что вспомнила… – Она ненадолго замолчала. – Он говорил разное… ну вы понимаете. Все время, пока он издевался надо мной, он говорил, говорил… называл разные места, рассказывал о своей работе. От него исходил особый запах, который я не могла забыть, – мерзкий запах дохлой рыбы. Я сложила все это воедино и нашла его. И заставила его заплатить за все. И за всех.

– А что вы делали потом?

– Сначала вернулась обратно в Лидс к Саре, затем перебралась в Бат к родителям. Пыталась наладить прежние связи, отношения с людьми, но я изменилась. Перестала быть одной из них. Поэтому я решила исчезнуть из их жизни. Путешествовала, объехала весь мир, а когда решила, что все уже в прошлом, стала врачом. Я хотела помогать людям, лечить их. Понимаю, странно слышать от меня такие слова, но это действительно так. А во время учебы решила выбрать своей специальностью патанатомию. Смешно, не правда ли? Работа с мертвыми. Я всегда нервничала, работая с живыми пациентами, но не испытывала ни малейшего беспокойства, прикасаясь к мертвым. Шесть лет назад я увидела раны на телах девушек, побывавших в руках Пэйнов, и тут же вспомнила пережитое. А однажды после ужина с выпивкой Джулия рассказала мне о Люси. Она конечно же и не подозревала, кому доверилась.

– Послушайте, – обратилась к ней Энни, – пожалуйста, положите скальпель. Остановитесь, не нужно новых жертв. Люди знают, что я здесь, сюда обязательно придут.

– Сейчас это уже не имеет значения.

– Я понимаю, почему вы убивали. Действительно понимаю. Меня саму изнасиловали и едва не убили. Я его ненавидела. Я была готова его убить. Во мне кипела такая злоба… я до сих пор не могу успокоиться. Так что между нами нет разницы.

– О нет, различия есть. Вы были готовы, а я убила. И не испытывала злобы, не чувствовала вины.

– А сейчас я пытаюсь предупредить подобные преступления и отдать в руки закона тех, кто преступил черту.

– Неужели вам не понятно, что это не одно и то же?

– Я так не думаю. И объясните, ради всего святого, почему вы убили Люси Пэйн? Она была прикована к инвалидному креслу, не могла ни двигаться, ни говорить… Разве она не заплатила сполна за всё своими страданиями?

Доктор Уоллес подняла глаза на Энни и посмотрела, как на ненормальную:

– Вы так ничего и не поняли… При чем здесь страдания? Мне было плевать, страдает она или нет.

– В чем тогда дело?

– Она помнила, – свистящим шепотом ответила доктор Уоллес.

– Что?

– О, они ничего не забывают, помнят каждый миг, каждый удар ножом, все, что при этом чувствовали, каждый оргазм, все до единой пролитые ими капли крови. И пока она могла все это вспоминать, ей ничего больше и не надо было. – Она постучала пальцем по виску. – Вот где все это хранится. Как я могла позволить ей жить с такими воспоминаниями? В сознании своем она издевалась и убивала снова и снова.

– А почему вы просто не столкнули ее со скалы?

– Хотела дать ей понять, что я делаю и почему. Я все время говорила с ней, как Исткот со мной, говорила с того момента, когда лезвие коснулось ее горла, и до… конца. Если бы я ее столкнула, она могла бы и не умереть.

– А чем провинился Кевин Темплтон?

– Еще одна ошибка. Ему не надо было идти туда. Откуда мне было знать, что он пошел в Лабиринт с намерением защитить? Когда он стал приближаться к той девушке – он ведь собирался предостеречь ее и вывести оттуда, – я сочла, что он решил напасть на нее. Мне так жаль! Вы взяли настоящего убийцу. Он такой же, как Исткот и Люси Пэйн. Возможно, именно сейчас он кается, мучается угрызениями совести, но вы не обольщайтесь. Все это потому, что его поймали и он напуган. Самое страшное для него – это когда до него дойдет, что он уже не сможет издеваться и насиловать, получать привычное удовольствие. И он обязательно будет хранить в памяти все моменты этого блаженного времени. Забившись в угол камеры, он будет снова и снова смаковать каждую мельчайшую подробность. Вспоминать наслаждение, испытанное им в первую секунду, когда он дотронулся до нее; как вошел в нее, а она закричала от боли и страха… И жалеть станет лишь о том, что больше не сможет испытать этого наяву.

– Ваши слова так убедительны, словно вы сами испытывали нечто подобное, – с удивлением сказала Энни.

Доктор Уоллес не успела ответить. Из коридора послышался торопливый топот ног, и в следующее мгновение в дверном проеме возникла Уинсом, за спиной которой виднелось несколько констеблей. Доктор Уоллес резко подалась вперед и поднесла лезвие скальпеля к своему горлу.

– Стоять! – выкрикнула Энни, подняв руку, и Уинсом остановилась в дверях. – Назад! – пронзительно скомандовала Энни. – Все назад! Уйдите немедленно.

Полицейские отступили. Затаились где‑то поблизости и решают, как поступить дальше, подумала Энни. Вот‑вот прибудет опергруппа, и, если она хочет использовать микроскопический шанс уговорить Элизабет сдаться, ей необходимо поспешить. Энни взглянула на часы. С того мгновения, как доктор Уоллес схватила скальпель, прошло уже почти тридцать минут. Нужно отвлечь ее, заговорить, придумать что‑то еще!

Доктор Уоллес немного расслабилась, однако скальпель сжимала по‑прежнему уверенной рукой.

– Вот они и пришли. – Энни старалась говорить спокойно, хотя ее всю трясло. – Не осложняйте положения, отдайте мне скальпель.

– Пришли, не пришли – какая разница! – раздраженно ответила доктор Уоллес. – Все кончено. Я сделала все, что могла. Господи, как же я устала!

Она прислонилась спиной к испачканному кровью сточному желобу прозекторского стола, на котором еще лежало тело с нёдошитым разрезом. Энни, находившаяся примерно в пяти футах от нее, лихорадочно соображала, сумеет ли, бросившись вперед, выбить скальпель из руки Уоллес. Черт, не получится! Проклятый скальпель слишком близко от горла доктора.

Энни не оставила надежды уговорить доктора Уоллес.

– Послушайте, – помолчав, предложила она, – если вы расскажете свою историю, люди вас поймут. Я ведь понимаю. Мы поможем вам.

Доктор Уоллес улыбнулась, и за этой осветившей лицо улыбкой Энни разглядела лицо милой юной девушки, перед которой лежало безоблачное будущее, у ее ног расстилался весь мир. Господи! Этот монстр почти уничтожил ее, заставил думать только о мести… Девушка, мечтавшая покорить высоты духа, стала патологоанатомом. Сейчас жизненные силы иссякли, и улыбка подчеркнула все морщинки на ее лице.

– Спасибо, Энни, – тихо сказала Уоллес. – Спасибо, что поняли меня, хотя вряд ли кто‑нибудь сможет понять меня до конца. Жаль, я не знала вас раньше. Это, наверное, странно и смешно, но я рада, что свои последние минуты провела с вами. Берегите себя. Я вижу, что вам пришлось страдать. Мы с вами некоторым образом родственные души. Не позволяйте этим ублюдкам брать верх над вами. Вот, смотрите, на что они способны.

Она дернула за ворот блузки, и Энни остолбенела, увидев зазубренные, пересекающиеся крест‑накрест шрамы, смещенные соски…

– Кирстен! – вскрикнула Энни и бросилась вперед.

В ту же секунду Кирстен полоснула себя по горлу. Теплая кровь обильной струей хлынула в лицо Энни. Она закричала, а неиссякающая струя крови заливала ее блузу и джинсы. Скальпель выпал из руки Кирстен и с легким звоном заскользил по сверкающему кафелю пола, оставляя на нем кровавую черту. Энни упала на колени возле тела и как сквозь сон слышала шум торопливых движений, негромкие успокаивающие слова, чувствовала прикосновения рук, а затем ясно прозвучал голос Уинсом. Энни, вспомнив правила первой помощи, изо всех сил надавила на кровоточащую сонную артерию, но бесполезно. От ее нажима кровь из яремной вены потекла еще обильнее. Кирстен не могла дышать. Так же как у Темплтона, у нее были перерезаны артерия, вена и дыхательное горло. Энни необходимо было иметь три руки или трех помощников, а вокруг нее царил хаос.

Она закричала, призывая на помощь. Ведь они в больнице, тут много врачей! И они попытались помочь. Вокруг Энни замельтешили люди, отодвинули ее от тела, над Кирстен склонились лица в масках, но затем суматоха стихла, и мертвая Кирстен Фарроу, бледная, с широко раскрытыми глазами, осталась лежать на полу в луже крови.

Энни слышала, как чей‑то голос за ее спиной произнес: «Больше нам тут нечего делать». Она обтерла рот и глаза тыльной стороной ладони, почувствовала металлический вкус крови на губах и ощутила в глазах слабое жжение. «Господи, – пронеслось у нее в голове, – на кого я похожа: на полу, вся в крови и слезах!» Она не понимала, сколько прошло времени, – ей представлялось, чуть ли не годы, – пока к ней не подошел тот единственный, кто был ей нужен, – Бэнкс.

Опустившись перед Энни на колени, он поцеловал ее в висок, сел рядом с ней на пол и прижал к груди. Неподвижно стоявшие вокруг них люди вдруг зашевелились, но присутствие Бэнкса словно сделало их немыми, создав в прозекторской атмосферу непонятного умиротворения. Энни казалось, что только она, Бэнкс и Кирстен находятся сейчас в помещении. Кто‑то накрыл тело Кирстен простыней, освещения поубавилось. Бэнкс стер кровь со щеки Энни.

– Прости меня, родная, – сказал он. – Я должен был додуматься раньше. Я опоздал.

– И я опоздала, – с трудом произнесла Энни. – Я не смогла ее остановить.

– Никто бы не смог. Она дошла до конца. Ведь эта жизнь была у нее уже вторая, третьей она не хотела. Ты только представь, каким ужасным казался ей каждый новый день.

Бэнкс встал с пола и помог Энни выйти из прозекторской.

– Не оставляй меня одну! – всхлипнула Энни, вцепившись в него и не давая сдвинуться с места. – Не оставляй меня! Не сейчас. Только не уходи! Пожалуйста. Побудь со мной хоть немного.

– Хорошо, – мягко произнес Бэнкс, и она почувствовала, как его рука нежно гладит ее волосы. Она прижалась головой к его груди и почти явственно расслышала беззвучную колыбельную. И в это мгновение весь мир отступил от них – они остались одни.