Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Глава 17. Точка излома. 1 страница




 

Гарри выдохнул и прижался щекой к подушке, заставив Малфоя на долю секунды испытать мучительный приступ дежа вю. Плавящийся от жара, задыхающийся Поттер, раскинувшийся на смятых простынях в их спальне в поместье Блэков, едва успевший осознать, что стихия только что едва не опалила его, но уже возбужденно генерирующий новые самоубийственные идеи… Есть вещи, которые в нем никогда не изменятся. Даже если теперь Поттера называют «мистер Гарри», а Министр Магии приходит в его замок предлагать сотрудничество и запротоколированную благодарность.

Пальцы Драко невесомо коснулись горячей щеки.

— Так неправильно… — прошептал Гарри. — Почему ты… не? Ты тоже… должен был…

Малфой прикусил губу, разглядывая его профиль. Должен был. И Панси — тоже должна была.

Но не почувствовала ничего — тоже. Вот как это называется?

— Тебе нужно поспать, — сказал Драко, отводя со лба Гарри спутанные влажные волосы. — Утром все вместе подумаем, успеем еще…

Поттер вздохнул и перевел взгляд потемневших, лихорадочно блестевших глаз на его бледное лицо.

— Так… странно… Кингсли говорил — эмоциональная нестабильность… там ведь она самая и есть. Может, поэтому? Только я и Луна…

— Может, и поэтому… — Малфой наклонился и на мгновение прижался губами к пылающему лбу. — Сейчас это ничего не меняет. Гарри, ты бы лучше пока…

— Чертовы излучатели… — простонал Поттер, находя на ощупь его ладонь и сжимая ее в кулаке. — Чертов Кристиан. Драко, мы упускаем что-то. Они не могут влиять… на часть полей, чтобы… только низшие кланы…

А, может, как раз наоборот — только так и могут, мрачно подумал Драко. Низшие кланы — Огня и Воды — живут на самой тонкой и одновременно самой простой энергетике. Самой близкой к физиологии… в том числе и человеческой, кстати… Ощущения, чувства, эмоции — то, что всегда страдает в первую очередь, если поражено физическое тело. Событийные, а за ними и ментальные потоки искривляются, если разрушение начинается «сверху» — с ошибок, с неверно выбранного пути… с этических несостыковок…

Темный взгляд нехорошо полыхнул — Гарри взвился и попытался подняться. Драко предупреждающе положил руку ему на грудь.

— Что-что? — упираясь, спросил Поттер. — Повтори!..

Малфой открыл было рот — и тут же медленно закрыл. Гарри, вцепившись в его ладонь, пожирал его взглядом.

— Низшие кланы чувствуют те энергии, которые первыми страдают при физическом поражении… — ощущая себя идиотом, проговорил Драко вслух.

— Это я знаю… — качнул головой Гарри. — Сам подумай… помнишь — невозможно убить того, кто достоин смерти?

Драко молча кивнул.

— Ну, ты же только что сам все сказал!.. — задыхающийся Поттер выглядел бы куда лучше спящим, чем брыкающимся и цепляющимся за очередную идею. — Ты поэтому не почувствовал! Ничего! И Панси — тоже…

— Поражение до этих уровней еще не дошло? — уточнил Малфой.

Гарри нетерпеливо поморщился.

— Да, скорее всего… просто… Драко, почему выживает маг, который… не ошибся, по жизни, а просто… попал в зону поражения? Почему Доминик выжил?.. и я… тоже?

Я идиот, остолбенело подумал Драко. Я конченый идиот. И аналитики в этом замке — идиоты тем более, если до подобных вещей додумывается Поттер, всего лишь получивший в очередной раз по своей неугомонной башке.

Еще немного — и я поверю, что все открытия делаются только влипшими в заваруху огненными магами… а не прописавшимися среди книжек земными.

Он обернулся, набирая в грудь воздуха.

— Не дергай ее, пусть… — пальцы Гарри еще сильнее впились в его ладонь. — Разрушение не пройдет… по всем уровням… если они выстроены без разрывов. Дом же все показал!.. Драко, любой из наших учеников… выжил бы! Там! А другие умирали — поэтому же!..

Слава Мерлину, что сейчас слабость едва позволяла Поттеру держать голову над подушкой. Будь он здоров, страшно даже подумать, что за ночку мозгового штурма он бы им всем тут устроил.

Рука Драко скользнула выше и улеглась на разгоряченную шею.

— А если выстроить все, то и физического поражения… тоже не будет… — медленно произнес Гарри, глядя на него. — Мы… получается… мы все правильно делали…

— Доминик говорил, что поссорился с Тони перед отъездом, — вспомнил Драко. — И что почувствовал там — если бы решил уйти от него совсем, то его бы накрыло, как и других. Только то и держало, что…

— …Правильный выбор, — помог ему Гарри. — Поэтому разрушение не поднималось выше. До сути… мага.

— И поэтому, когда он ходил с Гермионой, только головная боль — и все…

Они уставились друг на друга.

— Цельное ментальное поле сдерживает пораженный эмоциональный фон? — предположил Драко. — Или — цельное…

Гарри выдохнул и запрокинул голову.

— Скажи тогда уж… в данном случае — цельный земной… или воздушный маг… удержит любого огненного или водного… — он рухнул на подушки и хрипло рассмеялся. — Ты только что обосновал, почему всегда мог удержать меня… куда бы я ни падал…

— Я люблю тебя, Поттер, — философски протянул Драко. — А удержать тебя может и Луна, если вдруг так случится, что ты… что меня не окажется рядом.

Все еще улыбаясь, Гарри покосился в его сторону.

— Нет, — прошептал он. — Это — другое. Связь магов, какой бы она ни была… Драко, это не о том. Луне будет сложнее на три порядка, если мы с ней поедем… туда… вдвоем… Она удержит меня, а я ее, потому что… ну, она же — моя семья… Но это именно подпитка чувств, а не…

— Ты не прав, — улыбнулся Драко. — Вообще, это ты сейчас тут весь кодекс взаимодействия стихий разложил, если ты не заметил. Хоть его и составляли в темное средневековье, но эмпату действительно нужен логик, а импульсивному и взрывному магу — тот, кто чувствует варианты событий.

— Парами, Драко! — Гарри поднял руки и зарылся пальцами в волосы. — Туда нужно отправляться парами. Даже если ты или Панси… не чувствуете фона, не можете… на него влиять… вы можете удержать нас с Луной. Я даже не представляю, что будет, если запихать ее туда в одиночку…

Драко наклонился и навис сверху, уставившись в зеленые глаза.

— Сам же сейчас все сказал, — он почесал нос о запястье Поттера. — Это будет зависеть от того, насколько ее собственный ценностный уровень… хм, адекватен. Или — насколько он соответствует задаче. Луна бы, я думаю, справилась.

И ты тоже. Ты справишься с чем угодно, Гарри. Огненные маги — проклятье силой, которую успеть бы сдержать.

Тогда земные маги — проклятье сдержанностью, которую успеть бы раскачать хоть на что-то, пришла следом странная мысль.

Поттер потянулся и обхватил его лицо, притягивая ближе.

— Чем все это закончится, Драко? — шепнул он. — Еще утром я думал — мы не справимся, это невозможно, вообще. Панси же сказала — артефакт не создать…

— Только ты мог пойти и попробовать в качестве артефакта себя, — пошутил Малфой. — Да еще и попасть в точку при этом…

Гарри молчал, всматриваясь в него — вглубь, в самую суть — чертов горячий огненный маг в моей постели, прикрывая глаза, подумал Драко. Мерлин, а когда-то я думал, что, если переживу его разборки с Томом Риддлом, дальше ничего пугающего уже не случится.

— Чем все это закончится? — чуть слышно повторил Поттер. — Ты же знаешь.

Драко хмыкнул. Прикасаться щекой к щеке Гарри — это куда лучше, чем думать над его вопросами. Над тем, что и как можно ответить — и стоит ли. Даже не ему, самому себе бы ответить…

— Я слишком верю в тебя, Поттер, — хрипло выговорил он вслух. — Трудно разделить, где вера, а где знание.

— Мне страшно отпускать ребят… — помолчав, сказал Гарри. — Я могу только верить, что… мы действительно помогли им стать теми, кто — не умрет. Кто умеет жить. Но…

— …Ты хочешь не верить, а знать, — закончил за него Драко и покачал головой, утыкаясь ему в ключицу. — Никто не сможет удержать их. Они сами решат… кому из них стоит попробовать, а кому..

Поттер жалобно вздохнул и перевернулся на бок, заставив отстраниться. А ребята еще думают, что мы всегда уверены и запросто все решаем, подумал Драко, на секунду прижимаясь губами к его плечу. Наверное, когда я стану уверен в любых решениях, раз могу чувствовать, что принесет будущее, я и перестану его слышать. И начну путать видения с собственными иллюзиями.

— Ну, скрывать-то от них точно неправильно… — неразборчиво пробормотал Гарри. — Ты прав… сами выберут… Драко… а что, если…?

Вот именно, мрачно согласился Драко. Что, если. Что лично я буду делать, если любой из них не вернется.

Но и страховать до конца жизни… это даже не глупость, это самоуправство уже. Равно как и попытаться сейчас пойти и все сделать самим, потратив явно больше, чем одну ночь, на каждый населенный пункт, и это еще неизвестно, каким будет срок там, где излучатели работали дольше всего, если даже в Лондоне, где и близко не максимум, Поттера через два часа срубило в бред и горячку. Если даже ему потребовалось столько времени.

Кингсли никогда с нами не рассчитается, пришла следом угрюмая мысль.

Или мы с ним. За… Мерлин нас побери… шанс. Не для нас — для ребят. Узнать, чего они стоят на самом деле. А ведь они захотят, и именно этого — не просто «попробовать себя» из спортивного интереса, а действительно что-то сделать, пан или пропал, выживешь или нет… Умеешь ты любить мир настолько, чтобы вычистить последствия разрушительного для человеческой психики стихийного влияния, оттянув его на себя и переварив, или… Или.

Или подавишься, если переваривать по-прежнему — нечем.

Гарри глухо застонал и потянул его к себе, ближе. К разгоряченной коже, к нетерпеливым рукам — со стоном впился губами в шею, как только Драко, потеряв равновесие, рухнул рядом. Перекатился по кровати, накрывая собой, заставив выгнуться и торопливо выдохнуть. Никто не был способен метаться с такой скоростью между настроениями и состояниями, как Гарри. Никто не мог вышибать Малфоя из любого — в любое, как Поттер, стоило только ему захотеть этого.

Он еще спрашивает, справимся ли мы, ухмыльнулась в голове шальная мысль, когда Драко запрокинул голову, запуская руки в черные с проседью пряди.

 

* * *

Холод и оцепенение. И страх. Они вытеснили все, в одно мгновение, просто и без предупреждений обрушившись сверху. Просто накатив, как… цунами.

Сравнение впервые не показалось естественным. Теперь оно пугало до ухающей в пустоту почвы под ногами.

Вчера все было отлично — обычный вечер «в кругу», Брайан почти привык называть его именно так. «Круг» — и неважно, в каком порядке расселись по комнате, даже смотреть друг на друга давно уже стало необязательно, если каждый и так чувствует каждого. Медленно стекаясь в один переплетенный комок, говоря все о том же и ни о чем, они снова пытались попутно нащупать максимально допустимый предел слияния. Точку, за которой потеряются личности — и останется только «круг». Почему-то перед завтрашним отъездом, не сговариваясь, все еще раз вернулись к этой идее — вдруг хоть сегодня получится?

— Надави на него, — настаивал Дэниэл.

Лоуренс упорно качал головой. Никогда, мерцало его тепло. Так правильнее.

— Ты не выдержишь, если будешь терпеть до бесконечности, — замечала Энни.

Вы никогда не поймете. Ты слишком добрая, чтобы понять. Ты мягкая.

— Я не мягкий, — усмехнулся Брайан. — И я тебя понимаю.

Ларри всколыхнулся одной неспешной волной — ты не хочешь видеть, какой ты. Я с тобой таким даже не разговариваю.

Царапнуло — да. Но не более. Никто из нас толком не видит, какой он, упрямо подумал Брайан. Ты тоже не видишь, раз всегда винишь во всем Рэя, а не себя.

Он не так не видит, мягко отозвался Рик. Он хоть в нужную сторону смотрит. А ты загородил себе мир живых мертвым — и отпустить не решаешься.

Рик умел говорить загадками, маленькая сволочь, он ими большую часть времени и думал, как стало понятно уже «в кругу». Самое глупое — Рик и сам не умел их разгадывать, может, поэтому его завораживающую чушь слушали молча, а не отвечали в тон. Этот парень едва научился жить с тем, что временами несет ахинею, в которой даже его наставники разобраться не могут. Зачем шпынять и требовать пояснений? Если бы он мог их дать, говорил бы понятнее.

Нет во мне мертвого, вздохнул Брайан уже ночью, закрывая глаза. Хотя и живого, в общем-то… не особо, наверное… Ничего нет. Может, когда-нибудь Рик скажет еще что-то. И еще, и еще… И когда-нибудь я пойму, что он увидел — тот, кто видит настоящие чувства. Кто не может не поддаваться им, но пока не умеет их понимать.

Утро — холодное, как всегда — встретило привычным фоном неспешного гула просыпающегося замка. В полусне добравшись до ванной, Брайан плеснул в лицо ледяной водой, взял с полки стакан и, выпрямившись, потянулся за зубной щеткой.

Из зеркальца над раковиной на него смотрели нечеловечески голубые глаза, скрытые угольно-черными прядями растрепанных спросонья волос.

Это случалось часто — почти каждое утро, да что там — почти всегда, стоило нечаянно увидеть свое отражение. Один и тот же взгляд… на собственном лице. Нескончаемая галлюцинация, которой давно не пугаешься, с которой сроднился, привык и принял ее, как данность. Ты ведь ее заслужил.

Ты не забудешь.

Ты помнишь.

Грохот, с которым разлетелся выпущенный из мгновенно ослабевших пальцев стакан, почти прошел мимо сознания. Брайан вцепился в раму, глядя на гладкую поверхность. Мучительно, до подступающей истерики захотелось открыть глаза и обнаружить, что ты только что проснулся, и этой секунды не было.

Мертвый мир, бухало в ушах похоронным гулом. Мертвый. Он мешает тебе увидеть… а за ним…

Хочешь вот так, да?.. — шепот Ричарда. Но не со мной?..

Представить — только представить — на его месте… О, Мееерлин… Брайан со стоном отпустил зеркало и отшатнулся, впечатываясь спиной в холодную стену. О, Мерлин. От одной мысли перехватывало дыхание. Так нельзя! Не о нем. Он же…

Только не он. Даже думать такое… позволить себе…

Заметался, впервые со злостью обнаружив, насколько тесными могут быть стены. Они везде. Сжимают тебя, швыряют в свой плен, заставляя биться там и захлебываться воздухом. Задыхаться без воздуха. Мерлин… нет.

Да, шепнул Рик, улыбаясь ему из полумрака коридоров замка. Почему ты не делаешь того, чего хочешь?.. Смотришь на это слишком снизу вверх, вот и не замечаешь… Не разрешаешь себе поверить, что нуждаешься в том, что живет…

Отпусти мертвых — Обряд за этим и составляли.

Мертвый мир заслоняет живой. Мерлин, столько обмолвок! Столько слов. Об одном и том же.

Ты больше не обязан восхищаться ими. Их — больше нет. Она умерла, а ты все еще видишь их вместе — тех, кого считаешь святыней. Обоих.

Посмотри в нужную сторону — ты все увидишь. Молиться на обелиск — или любить живое существо, Брайан? Рик, ты кого угодно до помешательства доведешь… Мягкий смех в ответ, множество точечных сознаний, за которым — теплое, ровное, такое необходимое ощущение именно его присутствия в «кругу». Мой ориентир. Мое восхищение. Мой кумир.

Он — живое существо, а не идеал. Ты идеализируешь его, уверенный, что ему большего и не нужно. Но ты никогда не думал о том, что ему нужно на самом деле. Быть ориентиром — вместо нее? В этом теперь — его роль? Его жизнь? Она делала больше. Но вы сделали из него — ее памятник. Вы отказали ему в праве на жизнь.

Ты отказал.

Ноги рванулись с места раньше, чем Брайан позволил себе струсить еще раз.

Захлопнувшаяся за спиной дверь, знакомый, как собственные пять пальцев, поворот коридора, ты успеешь, наверняка — если не тратить время на рефлексию. Не отпустить. Успеешь. Иначе вы оба сюда не вернетесь — почему нет? Если не врать до конца, то вероятно и так.

— Брайан? — встревоженный взгляд — конечно, он тоже только проснулся. Его ладонь на твоей груди. — Эй, ш-ш-ш, ты чего? Ну-ка тихо.

Кивок, фырканье, отдышаться бы. И чего ж я так перепугался-то, что тебя отсюда в такую рань унесет.

— Я подумал, — перевести дыхание. — А поехали вместе?

Филипп оторопело моргнул.

— Ты один собирался, верно?

— Одному, вроде как… типа не стоит… вообще-то.

Слава Мерлину, что он не отводит глаза. Не от меня.

— Но ты собирался, — констатировал Брайан. — Хоть и не сказал вчера ни черта. Я собирался тоже. И мы, есть предложение, едем вдвоем.

Это глупость, шепнуло его тепло — как волна набежала. Ты там у себя, Мэддок, совсем сдурел.

Не то слово, улыбнулся в ответ Брайан. Не то слово…

— Как это будет? — отстраненно поинтересовался Филипп уже позже, почти перед самой дверью в гостиную учителей. — Просто… либо умрем сразу, либо выживем? Как ты думаешь?

— Вряд ли так просто…

Оказалось и вправду… не так, как представлялось еще вчера — в любом случае. Монотонный, тупой гул, унылый и настойчиво мрачный, долбанул по ушам, едва они перешагнули через кладку камина — Брайан заметил, как болезненно поморщился Фил, ощущая глухую какофонию звуков. Гадость какая, тоскливо подумал он, борясь с желанием как можно быстрее найти где-нибудь ледяной душ и сунуть под него голову. Смыть и забыть эту гниль.

— Рад познакомиться… Нас предупредили о… Ваш портключ… Если что-то понадобится…

От бормотания человека раздражение только усилилось — они даже не вслушивались толком в слова, Брайан кивал, растирая лоб кончиками пальцев, Фил молчал, уставившись человеку в глаза. Тот стушевался и притих.

Его помноженное на страх любопытство радости тоже не добавляло.

— Слава Мерлину… — процедил Филипп, когда они, наконец, добрались до гостиницы.

Зашвырнутая на кровать сумка, раскалывающаяся голова и тусклый серый туман перед глазами. Доброе утро, Мэддок. Ты уверен, что ты сегодня проснулся?

— Я в душ… — пробормотал Брайан, заторможенно глядя на открывающего балкон Фила.

Не то чтобы вода помогла хоть немного. Даже толком не освежила, и все сильнее хотелось пить. Знать бы еще, почему.

Холодный воздух, которым наполнилась комната, вымораживал, но не бодрил. Все бессмысленно, настойчиво долбилась в голове разъедающе-монотонная мысль. Здесь вообще все — бессмысленно. Ты ведь не знаешь, где смысл.

Ты вообще ни черта не знаешь. Даже — зачем не отпустил его одного. Разве желаний достаточно?.. Желания могут быть причиной, но не целью, никак.

— Это закончится, рано или поздно, — утомленно отозвался замерший у окна Филипп. — Я так думаю. Просто… через несколько часов все закончится. И станет легче.

— Логически вычислил? — шевельнул пересохшими губами лежащий на своей кровати Брайан.

Фил промолчал.

Умеешь ты верить, мсье Мортье… просто — верить. Даже после того как твоя вера обернулась темно-синей планкой на холме Уоткинс-Холла. Ты хоть что-то умеешь… не то что я…

Слишком тесная комната — восемь шагов до окна, шесть вдоль него. Восемь — до закрытой двери. Хочешь вернуться в замок, Мэддок? Восемь шагов до окна.

— Ты мельтешишь…

— Мне плохо.

Его мягкий, ровный, постепенно угасающий фон. Сердце выпрыгивает из груди, словно торопит куда-то бежать, ему плевать, что ты знаешь — некуда. Да и незачем.

— Слышу.

Тиканье минут бухающими ударами пульса. Пелена, которую устал смаргивать. Тошнота при попытке хотя бы задуматься о еде. Слабость. Он же верит, так? А я буду верить, что он не ошибся. Вдруг этого будет достаточно.

— Не засыпай, — глухой голос Филиппа.

Брайан вздрогнул. Одеревеневшие, едва слушающиеся мышцы. Запрокинутое лицо на фоне черного провала окна — едва различимый контур.

— Уже ночь? — мертво уточнил Брайан.

Фил кивнул. Сцепленные в замок пальцы, локти на коленях, спиной у стены. Бессилие. Вот что такое маги. Бессилие — мы не мисс Луна, мы даже не… мы.

— Слышишь их? — беззвучный горячечный шепот.

— Не могу.

Не слышать — слушать. Они везде здесь, и каждому — больно. Они — как дети, которые даже не могут понять, почему и за что. И терпеть — тоже не могут…

Филипп усмехнулся — одними уголками губ — и прикрыл глаза.

— Спасибо.

— За что?

— Просто так.

Гулкие, все медленнее — и все сильнее — размашистые удары по вискам, с двух сторон. Одновременно. Качающийся пол под ногами. Четырнадцать шагов до окна.

— Знаешь… — губы не слушаются. — Самое страшное… что, похоже, мы доживем до утра.

У него воспаленные запавшие глаза — будто провалившиеся внутрь глазниц. Темные на фоне смуглого лица, зеркало души. Зеркало.

Единственное, в котором я ни разу не видел — ее.

— Это не последнее утро.

Точно, Филипп… и до следующего уже, я даже поверить сейчас попытаюсь — не доживем. Не хочу растекаться в капли до бесконечности.

— Мне страшно.

Говорят, когда растворяешься — это всегда так. Только там, наверное, хоть людей имеешь возможность не слышать. Или бессилие можно и без этого вопля чувствовать?

— Тебе бы огненным быть…

— Почему?

Пожал бы плечами, наверное, если бы попытка пошевелиться не была подвигом.

— Ты сильнее меня.

Я? Филипп, ты пошутил. Еще помнишь, что это такое, оказывается.

— Никто не может быть сильнее тебя.

Смеется. Резкие, громкие звуки, царапающие слух, откидывает голову выше, назад — прячет лицо, пальцы впиваются в кожу.

— Филипп?..

Двадцать шесть шагов до окна — рухнуть на колени, вцепиться в плечо, тряхнуть, отводя локти. Он выгибается дугой, судорожно вздрагивая и задыхаясь, такой же ледяной, как и ты. Такой же ледяной.

— Больно… черт… — то ли всхлип, то ли кашель, смуглые пальцы слепо трутся о лоб.

Тебе больно. Мне больно. Но это ничто, вот им — больно, Филипп, что такое мы, вообще, здесь? По сравнению с этим? Ради чего и зачем. Опять все в «зачем» упирается…

— Ш-ш-ш…

Как стена — между ним и всем миром. Мы сами ее выстроили, все по камню, сотни магов, пожелавших помолиться на идеал. Нам не хватало легенды, что ли, раз мы впихнули и замуровали в нее — тебя. Заживо, Фил. Только за то, что ты — лучший.

Но ты позволил нам это. Не видел? Это ты-то не видел…

— Зачем?..

— Не могу больше…

Раскалывающаяся даже от движений ресниц голова. Прерывистое дыхание, сухость и холод, и тоскливый, нескончаемый раздирающий вой — отовсюду. Мы думали, что знали когда-то хоть что-то о боли. Я думал.

— Там еще осталось?

Пустой стакан на подоконнике. Запыленный даже — так кажется.

— Я принесу.

Тридцать семь шагов до двери — мне не трудно. Ванная, раковина, здесь даже вода без цвета и вкуса. Без запаха, силы и жизни. Мы думали, что умрем сразу, два идиота. Мы хотели сюда в одиночку.

Какой занятный способ самоубийства…

Тепло ладони на плече — Брайан поднял голову, встречая в зеркале давящий, бездонный взгляд исподлобья.

Впрочем, его собственный выглядел вряд ли лучше.

— Спасибо.

— За что?

Эта ночь никогда не закончится — минуты больше не перетекают одна в другую, зацепились где-то за что-то, мы скользим от стены к стене, как две тени. Твой силуэт, как якорь, как ориентир в невесомости, голова кружится… Что было бы, если бы сюда — весь «круг», целиком? Нам было бы легче?

Плечи вздрагивают, склоненная темноволосая голова.

— Больно…

Я знаю, веришь? Только не понимаю, как ты можешь терпеть. Бесконечные часы, время капает, все медленнее, ты ошибся — это никогда не закончится. А ты терпишь, так же, как терпел наше преклонение, наши расползания по углам — от тебя подальше, не тревожить, не прикасаться, не приближаться, ты слишком хорош для нас. Тебе пришлось стать таким. Просто потому, что мы очень хотели… а у тебя всегда был свой ориентир. В отличие от нашего — действительно мертвый…

— Прости меня… — скрипучий, иссохшийся шепот.

Его хриплое прерывистое дыхание над головой. Бесконечность. И бессилие.

И стыд.

Если кто-то что-то и может изменить здесь, то это — ты, Филипп. Если ты смог там, с нами, то сколько ж в тебе… тогда…

А все, что могу я — это верить.

В тебя. Больше здесь верить не во что.

Дежурящий у наблюдательного кристалла аврор непонимающе хмурился, вглядываясь в застывшую картинку — два парня в полутемной комнате, один обессиленно прислонился к стене, запрокинув лицо и стиснув виски ладонями, словно его голова разрывается от нескончаемой звуковой волны. Второй стоит перед ним на коленях, вцепившись в него, уткнувшись лбом, и, закрыв глаза, шепчет что-то, одно и то же, беззвучно, едва шевеля губами.

 

* * *

Жар пульсирующей в висках крови, и каждый выдох — как еще один шаг к наглухо запечатывающему в кокон безумию. Выгнувшись, Алан со стоном перевернулся на спину. Кожа горела — царапающая, грубая ткань, которой здесь застилают кровати, от нее никуда не спрячешься. Как от самого себя и чертова кокона.

То приближающиеся, то отдаляющиеся образы будоражили — и пугали бы, если бы не проклятая заторможенность. Если бы мир не истончился, превратившись в обугленную кальку с самого себя, дрожащую в задыхающемся, безвоздушном аду. Если бы хоть глоток свежего воздуха.

Ты хотел быть героем, усмехнулись горящие, скрытые за стеклами очков глаза учителя. Всегда хотел, я-то знаю — завидовал, кому мог, гордый поганец. Попробуй на вкус путь к лаврам, Алан. Видишь теперь, почему я никогда не жаждал видеть преклонения в ваших взглядах?

Черт, нет… Не надо. Я понял…

Спекшиеся пряди врезаются в лоб, ладонь трет их, отбрасывая, путаясь, цепляясь, дрожа. Лихорадочный шепот — ты нужен мне, Алан. Вернись ко мне, ты так мне нужен…

Никогда, Натан — ты опять лжешь — никогда, не сейчас, мне больно, Мерлин, пожалуйста. Пожалуйста, Натан. Выгорающая оболочка — вот и весь я, мечусь от желаний к обидам, от ярости и бешенства к ненависти, мне ни за что не удержаться. Крепкая хватка сильной руки, спокойный и непреклонный фон — во мне с хрустом ломается и, крича, умирает что-то, когда ты рядом — такой. Как это было бы — гореть вечно и безбоязненно, открыто? Гореть ради жизни, зная, что ты удержишь. Что смерть невозможна, пока ты закрываешь меня от нее, закрываешь собой, своим телом в морозном парке — то, что убивает меня, для тебя твое собственное, а, значит, ты тоже мог бы убить меня… сам. Забрать мою жизнь, именно ты, Натан. Но ты и так уже все забрал… Я сам впихнул тебе в руки, и ты держишь, держишь, как ниточку, равнодушно и как чужое, непрошенное, ненужное…

Ненавижу тебя. Так устал — ненавижу — хочешь, в лицо это тебе прокричу? Безжалостная холодная тварь — Мерлин, вытащи меня из этого круга, куда угодно, хоть в преисподнюю, лишь бы там не было его, бездушно цедящего — ты никуда не пойдешь, ты недостоин, слабак, ничтожество. Ты никто, котенок домашний, беспомощный маленький мальчик, твое место дома, у моей ноги, пусть все живут, а ты сиди здесь и улыбайся, мне нравится, когда ты улыбаешься, больше ты все равно ни на что не способен.

Сво-о-олочь… — выдохнул ад прямо в лицо. Алан бездумно улыбнулся ему в ответ, цепляясь за жесткую ткань сбитых простыней — никто не запретит мне быть собой, Натан. Ты зря так меня разозлил. Сдохни там, слышишь, один, в чертовой своей защищенности, а лучше живи бесконечно, вечность, в одиночестве, без меня, кажется, в этом твое ублюдочное мелкое счастье — в защищенности? Обнаружь, что я снова просочился сквозь пальцы, хозяин цепной игрушки, я перегрызу любой поводок, вместе с руками твоими, каждый раз буду грызть, как только попытаешься удержать. Жизнь без меня — вечность без меня — если что и способно вколотить в мага Земли без души и понятий то, что ему недоступно, то я буду верить, что — это.

Ничто так не дает силы, как ненависть. К спокойствию твоих рук, в которых хочется умереть, к тяжести взгляда, к сбитому дыханию сквозь зубы — отчетливая секунда, когда ты еще касаешься меня, но уже замкнулся наглухо, спрятался сам в себе, скала непрошибаемая, урод, ублюдок, я расшиб бы тебя лбом, если бы ты не держал меня страхом и просьбами. Если бы не приходилось напоминать себе — ты обещал, ты сможешь, ты постараешься, научишься быть терпеливым, переплюнув его самого, научишься искать и находить пути к его сердцу — Мерлин, да есть ли оно у него, вообще? Жить и верить тебе, Натан — что ты привыкнешь, научишься мне доверять, снова и снова шаги навстречу, снова и снова вера, и вера, и опять вера, ничего не осталось, кроме нее, я выгорел весь под твоими взглядами. Они пригвождают к кровати, лишают воли и сил, подрубают под корень, самую суть, как предательский удар под колени — только что стоял, а уже бессильно валишься вниз, в пропасть, и некому удержать, некому выдернуть меня из этих кошмаров, Натан, сволочь самовлюбленная, я сам когда-нибудь тебя убью. Если вернусь отсюда.

Короткие, хищные выдохи, ногти впиваются в пылающую, зудящую кожу, вывернулся бы из нее, если б мог. Каждое движение — боль, не двигаться невозможно, ломает и выкручивает, бьешься, как в тисках, как будто сжимают, сминают в комок, растирают в пыль. Жарко… Пульс, как молотом по вискам… Ненавижу тебя. От всей души, от всего, чего в тебе никогда не было, лицедей, играющий в успех отстраненности, вечно правильный, вечно серьезный, я голос сорву, если снова попытаюсь дозваться тебя сквозь эту толщу. Охрипший, беспомощный и безвольный — я таким тебе нужен? Валяющийся в твоих ногах, хнычущий и просящий, тряпка, которой ты снова подотрешь пол, одним этим взглядом своим. Одной волей, когда я задыхаюсь под твоими руками, и, кажется — ничто, ничто не остановит, не сможет, но твоя чертова сдержанность, твое «нет», они сильнее, Натан, всегда сильнее. Перемалывают меня, медленно и со вкусом, смакуя, превращают в горсть костей и ошметки нервов, а ты смотришь, смотришь, смотришь — ты можешь просто смотреть, можешь, Мерлин, я понятия не имел, что можно ненавидеть так сильно. Просто за то, что ты — можешь. Быть уверенным, что не чувствуешь.


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-14; просмотров: 48; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.008 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты