Глава 18. Отрыв. 3 страница

Шон закатывал глаза, не выпуская из рук смутившуюся, как всегда при виде Алана, Лорин, кивал на приветственные улыбки, вглядывался в лица, в которых не было, не было настороженности — ни в одном, абсолютно — и не понимал, какого черта так боялся увидеть там неприязнь. Прюэтт уже тащил их в комнату, мимо сидящей на полу вместе с Тимоти за какой-то настольной игрой Вилены, мимо устроившейся на коленях Доминика Кэтрин, мимо спокойно-приветливого взгляда Натана — туда, где Дэнни когда-то успел наколдовать еще два кубка.

— За лучшую женщину в мире! — улыбаясь, доверительно сообщил Алан, поднимая свой. — Которая делает из тебя, придурка, пристойного мага, не щадя собственных сил.

— У нее их больше, чем у тебя даже в потенциале, — в тон ему ответил Шон.

Он и не представлял, как дико истосковался по этому горящему, едва не обжигающему взгляду — только Алан умел так смотреть, чтобы — как прикосновение. Безоглядное и решительное, неотвратимое, как темнота, аж дыхание перехватывает.

Лорин, усевшись рядом с Прюэттом, потягивала вино и, беззастенчиво греясь, уже делала Вилене «большие глаза».

— Бессмысленно спорить, — ухмыльнулся Алан. — Но я пытаюсь верить, что ты хотя бы ценишь великие жертвы, которые тебе приносят, продолжая жить рядом с тобой каждый день.

— Я за них расплачиваюсь по мере сил, — скромно заметил Шон.

Лорин опять вспыхнула, Алан фыркнул и расхохотался, и почему-то показалось, что Натан не отрывал бы от Прюэтта взгляда, если бы не делал время от времени вид, что его интересует шахматная доска.

А еще бросилось в глаза, что уткнувшаяся в шею Доминика Кэтрин подняла голову и смотрит на них — тяжело и пристально. И что ладонь Рэммета успокаивающе скользит по ее спине. Только, похоже, Кэти ее и не замечает.

— Миллз, в твоих силах я не сомневаюсь.

— Алан, заткнись, — смеясь, перебила его болтовню Лорин. — Пошляк чертов, просто заткнись, а.

Прюэтт обезоруживающе улыбнулся — глядя на его невозмутимое лицо, Шон невольно вспомнил, что, если верить сплетням, некоторые маги в школе продолжают поддерживать контакты с людьми, которые были приставлены к их работе тогда, на выездах. И Алан — один из них.

Как и Мэтт Уилсон, и Доминик, и Филипп, и Лоуренс. Причем инициатива, вроде как, исходила далеко не только отсюда, со стороны магов.

Похоже, он слишком многое пропустил, спрятавшись от мира на собственном подоконнике.

Лорин потянула его за рукав и, коротко ткнувшись носом в плечо, подняла вопросительный взгляд. Все хорошо, без слов улыбнулся он. Просто задумался.

— Пусти! — прошипела за его спиной Кэтрин.

Обернувшись, Шон увидел, как она выбирается из объятий Доминика. Быстрым шагом пересекает комнату — и оглушительно захлопывает за собой дверь, так, что над притолокой, испуганно вздрогнув, моргнул факел.

— И как это понимать? — тихо спросил Натан.

Доминик устало поморщился и потер лоб.

— Никак не понимать, — выдохнул он сквозь зубы. — Просто не трогать. Имеет право девушка на депрессию? — повысил он голос, поднимая голову и обводя всех пристальным взглядом. — Кто прицепится — лично шею сверну. Все, забыли.

Только дурак бы не понял, что угроза предназначалась Дэнни и Лоуренсу — уж больно внимательно оба вслушивались в фон убежавшей Кэтрин. Переглянувшись, и тот и другой пожали плечами — Дэнни вернулся к созерцанию собственного кубка, а Лоуренс — к напряженной и грустной Линдс, которая, кажется, вообще ничего не заметила.

* * *

— Ларри, — наконец миролюбиво проговорила Марта. — Замолкнуть и исчезнуть — это лучшее, что ты сейчас мог бы сделать. Не вынуждай меня… — она поморщилась, подбирая слова.

— Просить меня остаться? — улыбнулся он, сосредоточенно вертя в руках обломок сухой ветки, невесть каким ветром задутый на пустой балкон. — Да ничего, я и так посижу.

— Сволочь, — резюмировала Марта. — Ты мне надоел.

Она всегда говорила не то, что думала — почти как Северус Снейп, вот уж кого Лоуренс никогда не считал существом простым и легким в общении. Так же бычилась, пряталась за старательно возведенными стенами отчужденности и равнодушия — и так же упрямо ждала, что кто-то придет и спокойно проигнорирует все это. А еще была точно так же безоглядно уверена, что не ждет ничего, и ничего ей не нужно, кроме благословенного ее одиночества.

— Сама не понимаю, зачем я тебя терплю… — буркнула Марта и устало потерла лоб, запрокидывая голову.

— Ты беспокоишься о ней, — пожал плечами Лоуренс, глядя в сторону. — А я единственный, кто знает, как она. Я имею в виду — действительно знает.

Марта молча устремила мрачный, давящий взгляд на резной парапет. Ларри тихо порадовался, что свалить каменный бордюр силой мысли ей не под силу. И вообще пока… мало что под силу, если уж так…

— Я не хочу о ней говорить, — угрюмо сообщила она наконец.

Ее можно было читать, как книгу — если эта книга написана иероглифами и читается по правилам клинописи. Справа налево и вообще наоборот.

— Хочешь, — Лоуренс исподтишка разглядывал ее тонкий, хищный профиль. — Но считаешь, что это неправильно. Ты же решила, что без нее тебе будет лучше.

— Что б ты понимал.

— Что ей будет лучше? — грустно ухмыльнулся он. — Слушай, так еще смешнее звучит.

Даже зубами не скрипнула. Бедный парапет — все ему достается.

— Ты же тоже был там? — помолчав, спросила она. — Я знаю, что был.

Ларри молча кивнул. Тех, кто был, теперь можно было вычислить с первого взгляда. Как тень, как печать — на каждом.

Вот она, настоящая инициация, устало подумал он. Не то, что мы привыкли считать ею — та всего лишь испытание для наставника. А магом становишься только… вот после подобного. Пощупав руками, вглядевшись, вслушавшись — что ты такое. Что такое — твой путь. Чем ты заплатишь за него, что он тебе приготовил, что тебя ждет — и никуда от него больше не спрячешься, ни в партнера, ни в работу, ни в еще какие прочие убегания от себя самого.

Все это — шелуха, призванная только помочь дойти, и никому уже нет дела, насколько качественно у тебя получалось бегать, когда стихия смотрит тебе в лицо и вынуждает смотреть тебя, выдыхая — ты сила. Но единственный путь этой силы — жертвенность, и поэтому ты ничего не получишь, никогда не обретешь, никакие плюсы и бонусы не задержатся, как бы ни верил и ни старался, ты — можешь, а, значит, тебе — суждено. Служение не предполагает покоя обывателей, и, как бы мы ни страшились этой мысли, мы — для того, чтобы служить. А не приобретать и накапливать, наслаждаясь.

И ничего не меняет то, кому или чему именно ты служишь. Ты несвободен по сути и природе своей, только потому, что ты — маг. Существо, потенциально обладающее способностью видеть дальше и понимать больше, и одно это обязывает…

Не странно, что некоторых от этой мысли потом вот так вот размалывает.

— В конце концов, каждый остается один, — эхом откликнулась Марта, будто прочитав его мысли. — И вот тогда и понимаешь, что имеет значение только — кто именно этот один. Не я сказала.

— Знаю, — машинально кивнул он и неожиданно для самого себя выдохнул: — я бы тоже хотел… один.

— Ни хрена себе, — она наконец соизволила повернуть голову и посмотреть на него. — Завидуешь, парень.

— Есть такое, — меланхолично ответил Ларри. — Но Линдс я бы не бросил. С ней хорошо.

— Так и не бросай, — фыркнула Марта.

— Так и не буду, — мягко парировал он. — Мне нравится, когда она улыбается.

Дарлейн долго молчала, испытующе глядя ему в глаза. На долю секунды Лоуренс отчетливо почувствовал себя парапетом — тем самым, из белого камня.

— Мне тоже, — наконец процедила она.

— Вот поэтому ты и терпишь меня, — констатировал Лоуренс. — Как будто к ней ближе, да? Снова.

Марта отвела взгляд и теперь сидела, хмуро уставившись в одну точку.

— Да, — беззвучно отозвалась она. — И не только к ней. Но ты не поймешь.

— А ты объясни, — предложил он.

— Вот еще, — горько усмехнулась Марта. — Дину ты все равно не знал, а говорить о ней — все равно что стихи жестами пересказывать.

— Ого, — помолчав, оторопело выговорил Лоуренс. — Сильное заявление. Отнесу к комплиментам и твоей тотальной необъективности.

— Только, знаешь, — вот теперь она улыбалась — почти мечтательно. — Если кто и был счастлив с ней больше всех, так это — Филипп. Дина не лезла наводить порядок в других, когда в своей семье полная лажа. А ты, извини — лезешь.

— Хм, — протянул Ларри. — А ты уверена, что каждая стихийная связь должна предполагать секс, близость, доверие и прочие радости? Посмотри на Шона и Кристиана, или, если уж так — на мистера Драко и Снейпа. Маги нужны друг другу не только затем, чтобы создавать семьи, у тебя, между прочим, тоже когда-то наставник был. Где он сейчас?

— Сейчас — там же, где Кристиан, — спокойно произнесла Марта. — А у Линдс, вон, в резервации спокойно живет, и хоть бы хрен ей — дела у нее, видите ли, а каждый сам за себя отвечает и сам решает, куда ему жить, и не дело наставника — о собственном птенце хоть как-то заботиться. Хочешь спросить меня, сколько она рыдала и долбилась головой в этот сухарь, и как сейчас к ней относится?

— Хочу сказать, что знаю о Дине больше, чем ты можешь подумать, — черт, как же с ней сложно-то иногда. — Я, видишь ли, живу с тем, кто влюблен в нее по уши. Для кого самое важное — видеть во мне похожего на нее водного мага, а не меня самого, и при этом — видеть, что я не такой, как она. Что я не стану спать с кем-то, кому, как мне кажется, это нужно, и вообще на мир мне начхать, он весь — после Рэя в убывающем порядке, а сам Рэй — это все, о чем я в жизни мечтал.

Марта ошеломленно молчала, хотя по-прежнему хмуро таращилась в одну точку, медленно и настойчиво теребя край собственных джинсов.

— Ты считаешь, что я от него бегаю, — заметил Лоуренс. — Так вот — я считаю, что просто на него не оглядываюсь. Рэй — существо, способное выжрать все, до чего дотянется, и ему все равно будет мало.

— Он любит тебя, — глухо пробормотала Марта. — А ты дурак.

— Он никого не любит, — устало возразил Ларри. — Хочешь, чтобы я вслух сказал, почему ты бросила Линдс? Просто чтоб ты уже заткнулась и поняла разницу.

— Не хами, парень, — она отчетливо напряглась.

Не хочет слушать, мысленно усмехнулся он. Ну, конечно.

— Вы замкнулись друг в друге, — проигнорировав просьбу, сказал он вслух. — Вы проводили вечера, рассказывая друг другу, какие все идиоты, и вам казалось, что никто вас так не понимает, как вы же. Вам было удобней видеть во всем недостатки и недоделки, вы как зеркало, которое отражает только гнилую суть. Мир ужасен и несовершенен, любой маг несовершенен тоже, и это ваше проклятье — вам всегда сильнее всего бросается в глаза именно оно, это вездесущее несовершенство. Вы бы задохнулись поодиночке давно, от одного только обилия недоделок и того, что так ясно их не видит никто, кроме вас. Пока вы вместе, вам кажется, что, возможно, в вас таких есть и смысл — раз ты не одна, раз вас двое, значит, это просто особенность, качество, и ты не чувствовала себя чего-то важного не понимающей сволочью, пока видела, что Линдс думает так же.

— Заткнись, — прошипела Марта. — Это ты ни черта не понимаешь.

— Я, как ты верно заметила, тоже был там, — Лоуренс покачал головой. — И я помню, почему выжил. И ты тоже помнишь, что тебе пришлось сделать.

— Тогда какого гоблина…

— Перешагнуть через привычку презирать мир за то, что он гниет изнутри. Уж поверь мне, Линдс чувствовала там то же самое — что вы так привыкли видеть только плохое, что уже забыли, зачем вам это дано. Или никогда и не знали, или — и не думали в эту сторону.

— Что ты несешь! — не выдержав, она даже задохнулась. — Какое — дано, это просто… просто…

— Просто гордыня? — подсказал он. — Все вокруг идиоты, одни вы — в белом и непогрешимы? Филипп — неуверенный в себе неврастеник, Брайан — трус, Алан — безмозглый психопат, Натан — сухарь и тормоз, по Вилене плачет ремень, а Кэтрин так достала корчить из себя жертву, что тебе в кои поры даже Доминика жалко, хотя и он сам себе придурок и все доказывает кому-то, какой он стойкий и терпеливый. Так?

Марта молчала — бессильно уронив голову на руки и уткнувшись лбом в сгиб локтя, теперь она походила на вулкан, бурлящий в непроницаемом каменном коконе.

— Ты никогда никому не скажешь, что на самом деле тебе слишком небезразличен каждый из них, — уже тише продолжил Лоуренс. — Что ты ненавидишь магов за то, что они попустительствуют собственному идиотизму, потому что знаешь, каким мог бы стать тот же Фил, если бы перестал бесконечно самоунижаться. И ты хочешь, чтобы он таким стал, — он помолчал и добавил: — а Рэю действительно все равно.

— Знаешь, я не думаю, что… — начала было Марта.

— Ты молчишь об этом на занятиях, потому что тебе стыдно, — слушать, как она переводит тему, сейчас точно не было ни сил, ни желания. — Все эти годы тебе казалось, что ты выбрала правильный путь — каждый имеет право на собственные ошибки, а ты — право наблюдать за ними из первого ряда и, смеясь и поражаясь масштабам глупости магов, констатировать вечерами их дурость рядом с той, которая тебя понимает. И теперь тебе стыдно. Ты поняла, что просто не любишь их. Никого, наверное, не любишь, только катишься по наклонной к собственной гордыне, а ведь не факт, что в тебе самой не завалялось несовершенства. Только ты забыла, что вы и к себе всегда были точно так же презрительны и безжалостны.

— Ну, были… — хмуро проговорила Марта и, подняв голову, потерла лоб. — Мало ли как перед самим собой-то ни выпендришься, лишь бы правды не замечать…

— Смешная ты, честное слово, — поморщился Ларри. — Готова молиться на меня за то, что Линдс не осталась сейчас одна, что я выслушиваю все ее истерики, доказываю, что «дело не в ней», и слежу, чтобы она не скатилась в самобичевание и пережила твою выходку, не выцарапав тебе глаза, хотя ей этого и хочется. Ты мне слова за эти недели не сказала про то, что я полез к твоей женщине, ты в курсе?

— Она не моя женщина, — мрачно сказала Марта. — Она сама по себе.

— То-то ты так дергаешься, чтобы ей не было плохо, — Лоуренс закатил глаза. — Ты выставила ее, потому что тебе показалась, что, пока вы вместе, вы катитесь туда обе. Тебе не плевать, какая ты и какая она, и для тебя это настолько важнее и больше, чем твой личный комфорт и твои желания, что ты даже не колебалась, что выбрать.

— Ну, — Марта непонимающе уставилась на него. — Я же маг. Что в этом странного?

Ларри не удержался и фыркнул.

— Посмотри вокруг еще раз, ты это классно умеешь, — посоветовал он. — Здесь все — маги. Многие выбирают так?

— Да придурки, говорю же, — хмыкнула Дарлейн.

— Вот именно.

Марта улыбнулась — и так и замерла с приклеенной улыбкой.

— Ты передергиваешь, — она буравила его застывшим взглядом. — Это разные вещи. То, что я делаю — и то, как я к кому отношусь.

— Вообще-то, не очень. Я считаю, что, пока ты в состоянии делать, разглагольствовать о том, плохо твое отношение или хорошо, слегка бессмысленно. Твой поступок говорит о тебе куда больше, чем все, что ты там у людей поняла и почувствовала. Ты и Кэтрин сейчас за это же презираешь, — добавил он, едва увидев, что она снова открыла рот. — Хотя, если не врать, она делает то же самое. Плюет на свои желания и выбирает общее благо. Ну, или чье-то конкретное.

— Она делает глупость, — отрезала Марта. — Причем вообще для всех, я так считаю. Ее чертова жертвенность причиняет боль и ей, и ее семье, и ее подруге, а она, видите ли, вдруг решила, что правильнее будет завязаться в узел и молча терпеть и страдать, а не взять и наконец-то… я не знаю — расставить все по местам!

— Вуаля, — Лоуренс развел в стороны открытые ладони. — Ты сама все сказала. Можно называть это жертвенностью, рассудочным подходом или предчувствием будущего, но что для тебя, что для Кэтрин это — единственный способ сделать мир лучше. Сделать лучше самого себя, даже если от этого плохо и тебе, и твоей семье, и тем, кому ты небезразлична.

— Сволочь, — холодно процедила Марта. — Параллели тут неуместны. Я поступаю правильно. А она — нет.

— Вы в одинаковой ситуации, и вы одинаковы по своей природе, чтобы отделываться стихийными особенностями, — покачал головой Лоуренс. — Так что ты уж определись, правда. Либо ты сделала глупость, либо Кэтрин абсолютно права.

Марта долго молчала, скептически оглядывая парапет.

— Если она действительно любит… — наконец проговорила она.

— Ты знаешь, что любит, — отозвался Ларри. — И знаешь, что ты тоже — любишь. А еще знаешь, что ты никогда не ошибаешься, глядя на других. На себя — может быть, да и то… когда крепко заносит только…

Марта выдохнула и уткнулась лицом в колени, тонкие пальцы зарылись в короткие темные волосы, взъерошили их еще больше.

— У водных магов точно океан терпения, — мрачно сообщила она. — Только у некоторых со льдами.

— С айсбергами, — хмыкнул Лоуренс. — По дну все равно не пройдешь.

— Знаешь, что? — Марта подняла голову. — Раз уж я такая никогда не ошибающаяся. Хочешь услышать, что я думаю о тебе?

— Что-то новое? — улыбнулся Ларри. — Не считая того, что я глупый, ограниченный, привязчивый и бегаю от своего наставника?

— Ты говоришь — он не любит тебя, — припечатала его Марта. — Так вот, веришь — ты тоже его не любишь. К любому из нас ты на порядок добрее, чем к Рэю, уж понятия не имею, чем, на твой взгляд, он там это от тебя заслужил.

Улыбка мгновенно погасла.

— Терпеть — не означает любить, — закончила девушка. — И игнорировать, уж прости — тоже.

— Я забочусь о нем, — негромко возразил Лоуренс. — Ему не нужен секс. Ему не нужна доброта. Ему вообще ничего не нужно, кроме доказательств, что он — единственный. Но он — не единственный, Марта. Все, что я могу — это не причинять ему боль, но, прости, превратиться в угоду ему в аналогичный эгоцентричный чурбан я в принципе не могу. И не собираюсь.

— А что тебе самому нужно? — спросила она. — От него?

Ларри оторопело моргнул.

— Такой простой вопрос, а в тупик ставит, а? — Марта грустно улыбнулась. — И дураку понятно, за какие грехи ты ему достался — Рэй действительно собственник, а Дину любить — нервы толщиной с этот парапет надо иметь. Но он тоже достался тебе. Зачем-то и для чего-то.

— Ты не знаешь, что такое — держать кого-то, — наконец выговорил он. — Не лезь в то, чего не понимаешь.

— Может быть, — она пожала плечами и отвернулась. — Но я знаю, к чему приводит неведение. Если бы ты держал человека, не способного понимать и меняться… Но ты держишь мага. Ты убиваешь его, Ларри, нравится тебе это или нет.

— А я не просто так сказал, что хочу быть один, — хорошо, что она не представляла, насколько близко подобралась к правде. Все-таки — непостижимое существо… — Я уверен, что свой путь вижу правильно. Отказываться и замыкаться на одном Рэе… Знаешь, каким бы он ни был — не стану. Но он по-другому не может, значит, я буду терпеть. Больше я ничего не могу для него сделать.

— Любить попробуй, — хмуро посоветовала девушка.

— Пробовал, — фыркнул Лоуренс. — Пока молодой и дурной был. Ему чем больше даешь, тем больше должен, и тем меньше он удовлетворен тем, что имеет. Это тоже тупик.

— Да, любить Линдс намного легче, — задумчиво сказала Марта. — А Рика, прости, уж тем более, раз он только рядом с тобой отдыхает. Знаешь, кстати, почему? Не задумывался?

Ларри счел правильным промолчать. Что тут неясного — если такой маг, как Рик, способен расслабляться рядом хоть с кем-то, то это само по себе уже такой праздник и слава Мерлину…

— Потому что ты ничего не хочешь, — вздохнула Марта. — Для себя, я имею в виду. У тебя нет ожиданий, ни от кого, вот Рик ничего из себя рядом с тобой и не изображает. Но огненному магу, прости, если что-то и надо — так это быть действительно нужным. Правильно нужным. Понимаешь? Видеть от партнера отдачу. Видеть желание. Видеть цель. Иначе смысла никакого не будет… Вот Рэй и бесится. Если ты и с ним такой же — пустой и прозрачный — так я не удивляюсь, что он то в ярость впадает, то выдумывает, что все понял и что чего-то ты все-таки хочешь, но крепко скрываешь. Его в ужас приводит, что можно вообще ничего ни от кого не хотеть. А ты этим гордишься.

— Что, советуешь попробовать захотеть? — криво улыбнулся Лоуренс.

— Нет, просто говорю, что ты тоже — придурок, — равнодушно откликнулась Марта. — И что от тебя меня тоже временами воротит.

Она сама не понимала, насколько они похожи. С Линдс. И как сильно это иногда бросается в глаза, даже если Линдси способна плакать, уставать, жаловаться и истерить, а эта железная леди, похоже, давно забыла, как и зачем подобные глупости делаются.

— А еще вранья не люблю, знаешь, — внезапно добавила Марта. — А стоит при тебе о Рэе заговорить, так оно пачками лезет.

— Это не вранье, это выбор, — заявил Ларри.

— Это страх, — угрюмо настаивала Марта. — Что весь твой чертов «путь мага» отправится к Мерлину, если ты пойдешь ему навстречу. Держаться подальше только оттого, что боишься привязаться чересчур сильно…

— Дура, — добродушно констатировал Лоуренс.

— Трус, — ухмыльнулась она.

Но, слава Мерлину, тему развивать перестала.

* * *

Пара размашистых штрихов к разметавшимся влажным волосам. Четче наметить линию подбородка, привычным движением пальца добавить теней на виске. Повертев грифель, Натан задумался и оглядел набросок.

Определенно, настроение схвачено — еще один сеанс позирования, пожалуй, что и не понадобится. Вырезать скульптуру он сможет и с такого эскиза.

Взгляд сам собой перетек к трансфигурированному у дальней стены комнаты каменному столбу — он пока больше не требовался, но Натан все равно машинально расположился с этюдником в кресле лицом к нему. Пусть даже Алан сейчас не стоял на коленях рядом с грубым камнем, с прикованными к щиколоткам запястьями, с запрокинутой головой, обнаженный и возбужденный. Задыхающийся, с завязанными галстуком Натана глазами — четкий профиль, распахнутый в беззвучном крике рот…

Черт, вообще-то, беззвучным Прюэтт способен быть разве что на рисунке. Порция модифицированного перечного зелья, втертая в кожу в некоторых местах — и даже почти без прикосновений Алан дрожал и извивался, выплевывая ругательства вперемешку со стонами и мольбами, не способный ни опустить пылающие ягодицы на пятки, ни выпрямиться и отстраниться от столба, вокруг которого обвилась сковывающая щиколотки цепь, ни прижаться к камню разгоряченной спиной.

Набрасывать эскиз, поглядывая на него, жаждущего и непокорного, уже готового на все — но все еще сопротивляющегося — было так хорошо, что Натан не стал бы торопиться, даже если бы в процессе передумал делать подобную скульптуру вовсе.

Грифель снова коснулся пергамента. В перечное зелье, пожалуй, стоит добавить и высушенные стебли жгучей ивницы — видимой реакции на них тоже не будет, а вот чувствительность они обострят еще сильнее. Захлебывающиеся, гортанные стоны Алана, будто прорвавшиеся безудержным потоком, как только жесткие пальцы с силой стиснули его болезненно распухшие соски, стоили того, чтобы экспериментировать дальше. То, как он, изнывая и жарко задыхаясь, бился под ладонями, выворачиваясь из рук — когда Натан счел, что эскиз почти готов и остальное он дорисует позже.

Но по поводу ивницы — без консультации с Мелани, похоже, не обойтись.

Хорошо, что хоть она в этом бедламе всегда на своем месте и при понятных обязанностях. Последние события будто с ума посводили большую часть местных магов — Алан пропадал вечерами то у учителей, то в компании таких же, как он, ошалевших, чем бы они там ни занимались, а, возвращаясь, выглядел так, словно часами с кем-то спорил до хрипоты, балансируя на грани срыва в привычный ему мордобой.

Натан благоразумно не вмешивался, позволяя неугомонному мальчишке самому выкручиваться из того, что тот наворотил из собственной жизни. Кажущиеся бесконечными совы, хмурая сосредоточенная складка на лбу Алана, читающего очередное письмо, его странные полубессвязные пока еще рассуждения о Кристиане, о прошлом самого Натана, об условиях инициации, о ксенофобии и разнице между людьми и магами — все постепенно выстраивалось в одну линию.

Что-то происходило. Что-то, чего не понимал, наверное, пока еще никто из ребят, кроме, может быть, самого Алана. При всем уважении к Доминику, Мэтту и прочим, пытающимся вести ту же деятельность, Натан отдавал себе отчет в том, что они в лучшем случае будут вторыми.

Несомненно — будут. Но вторыми. Что бы Алан ни выкинул и ни вычудил в итоге на этот раз, за ним снова пойдут, как пошли осенью, когда самодовольно снующий по замку Кристиан Эббинс, в конце концов, даже учителей вынудил занять нейтральную позицию и позволить ситуации развиваться самостоятельно.

Шон все еще жив, а сам Крис максимально быстро докатился до закономерного состояния точки стихийного выхлопа только потому, что взбешенный Алан смог тогда доораться до каждого и каждого убедить, что действовать способны и они тоже. Без Гарри Поттера, без поддержки, без гарантий своей правоты — просто действовать.

Натан не сомневался, что в переломный момент, когда никто не знает, что делать, первыми сотворят вопиющую, самоубийственную, раз и навсегда изменяющую все к лучшему глупость именно они — огненные маги. Точнее — именно он. Больше некому.

Тони способен убеждать и воодушевлять, но в случае таких кардинальных решений он — не первопроходец. И Марта никогда не пойдет впереди других, хотя нужный вывод, скорее всего, сделает даже раньше всех остальных. Кэтрин неплоха как лидер, но вряд ли дозрела взять на себя такую ответственность, а у Рэя не хватит размаха и смелости. И поэтому вариантов…

За спиной негромко хлопнула дверь, и в затылок пахнуло едва ощутимой волной тепла. Взволнован, машинально отметил Натан. Но при этом не зол. И не вымотан, слава Мерлину.

Грифель с нажимом обрисовал край каменного столба.

— Натан, я… о.

Остановился сзади, как вкопанный — даже не оборачиваясь, Натан знал, что его взгляд сейчас прикован к рисунку. Распахнутый и застывший, дрожащее темное пламя на дне живых глаз. Конечно, ты же не знаешь, как именно выглядишь в такие моменты со стороны, мысленно усмехнулся Натан.

— Все в порядке? — спокойно спросил он вслух, критически оглядывая набросок.

И, подумав, добавил несколько штрихов.

— Я… — Алан снова запнулся.

Вздохнул и обошел кресло, глядя в сторону, машинально запустил руки в волосы, от висков к затылку — как всегда, когда нервничал или собирался с мыслями перед тем, как сообщить что-то важное.

И опять в чертовой водолазке, с педантичной мрачностью отметил Натан.

Будто нарочно провоцирует на то, чтобы разодранной рано или поздно оказалась каждая. Может, тогда он соизволит от них отказаться?

Не отметить, что за прошедшие секунды к состоянию Алана почему-то прибавилось еще и отчаяние, не получилось.

— Ты, — кивнул Натан, откидываясь на спинку кресла. — Дальше что?

Прюэтт вспыхнул, но только ниже опустил голову и, отвернувшись, принялся рассеянно перебирать рассыпанные по столу грифели. Вероятно, на этот раз ему и впрямь пришло в голову что-то, что он счел действительно важным.

Натан задумался, что бы это могло оказаться.

— Дальше так продолжаться не может, — неестественно ровно проговорил Алан.

Это я и без тебя знаю, мелькнула саркастичная мысль. Вопрос в том, что именно ты придумал на этот раз.

— Мы играем в бирюльки, пытаясь словами объяснить им то, что нужно показывать, — кажется, с одним из угольных стержней можно было начинать прощаться — пальцы Алана не оставляли ему шансов.

— С учетом того, что мы заперты в замке, куда люди никогда не войдут? — уточнил Натан. — За редким исключением. Да и второго Перкинса мир нам вряд ли преподнесет.

На улыбку Прюэтт не ответил, продолжая сосредоточенно доламывать грифель. Впрочем, он вряд ли вообще сейчас замечал, что ему что-то попало в руки.

— И повернись ко мне, раз уж собрался заговорить, — добавил Натан.

Алан дернулся, но, швырнув на стол злополучный стержень, рывком обернулся. Закушенные губы и бледность. И тоска в глазах — пополам с решимостью и отчаянием.

Что ты опять надумал, глупыш?

— Мы не заперты здесь, — почти спокойно сказал Алан. — Это видимость, ты сам это знаешь. Я… — он вдохнул, губы дрогнули в горькой улыбке. — Я долго думал, Натан. Но по-другому никак, есть только один вариант. Кто-то должен перестать бояться и изображать дипломатов. Люди никогда этого не сделают, просто не смогут. Значит, должен кто-то из нас. Просто… я не знаю — показать им, что это возможно. Вообще все показать — понимаешь?

Натан медленно кивнул. Похоже, в предположениях он не ошибся. И — на такое действительно мог решиться только Алан. Его Алан.

— Кто, если не я? Я должен… — выдохнул Прюэтт, не отводя взгляда.

— Куда? — машинально поинтересовался Натан.

— Все туда же, — Алан привалился к столу.

— В Бристоль?!

Он только пожал плечами.

— Меня там помнят, — его голос звучал глухо. — И ждут, ты же знаешь. Им все равно, кто — но они согласны сотрудничать. А я был там, и я думаю, что…

— Подожди, — перебил его Натан. — Просто… подожди минутку.

Слишком много вопросов. Слишком много мыслей — а он, как всегда, торопится вывалить все сразу, ничего не объяснив и не дав времени вдуматься.

Тяжелое, с трудом сдерживаемое дыхание Алана в тишине.

Вопрос — почему именно туда — отпадает. Потому что именно с тамошним отделением аврората он умудрился спеться всего за несколько недель переписки. И Натан крепко подозревал, что давно уже — не только с авроратом.