Глава 19. Шаг через пропасть. 3 страница

Кэт, закусив губу, смерила ее задумчивым взглядом — и одним движением поднялась на ноги.

— Пойдем, — сказала она, протягивая руку. — Только — т-с-с.

Гамильтон, хмыкнув, уцепилась за ладонь, и через мгновение их не было в комнате. Судя по хлопку балконной двери за спиной, именно туда, в душную августовскую ночь, Кэтрин девушку и утянула.

Тони, едва дождавшись звука, громко выдохнул и рухнул на ковер, утыкаясь лбом в пол. Доминик только теперь заметил, что все еще машинально ласкает его спину — то с нажимом проводя по бугрящимся мышцам, массируя, то едва прикасаясь, обрисовывая контуры. Вцепившись в длинный пушистый ворс, МакКейн тяжело дышал — податливый и разгоряченный, напряженный… расслабленный. Только он умел и то, и другое одновременно.

Пальцы сжались, слегка царапая кожу. Тони глухо выдохнул, перевернулся на спину и сел, в одно мгновение оказавшись слишком близко — почти вплотную. Совсем черные от бездонного, клубящегося где-то в глубине пламени глаза и опаляющее дыхание. Тони МакКейн — маг, которого я люблю, мелькнула на грани сознания полубезумно-счастливая мысль.

— Ники… — он кусал губы. — Черт, ты сегодня с дозой переборщил, что ли?..

— А похоже на то? — не отводя взгляда от его лица, шепнул Доминик.

Ладонь Тони легла на шею — ее тепло, казалось, прожигало насквозь, согревая все тело, почти целиком, почти-почти, всегда оставалась какая-то малость, самая чуточка, от которой Дом всякий раз едва ли не дурел, понимая, что умрет прямо сейчас, если не получит — больше. Еще немного, еще… чуть-чуть. До конца.

Нетерпеливые пальцы МакКейна скользнули ниже, обрывая верхние пуговицы, прошлись по плечу, по ключице — горячие, как сам Тони. Они задыхались оба, уткнувшись друг в друга лбами, и Дом повторял, как заклинание — нельзя, не сию минуту, девчонки же где-то рядом совсем, не стоит так прямо, они же рано или поздно вернутся, и что тогда, ч-черт, Тони, ох, черт, я…

МакКейн что-то хрипло простонал ему в ухо — руки, сжимающие плечи, потянули вперед. Обжигающее тепло губ на шее, короткие укусы — Доминик вцепился в него, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли удержать, шепча — Тони, ты сдурел, не сейчас — вдыхая запах его волос, которым все не получалось насытиться. Голова кружилась со страшной силой — кажется, Тони уже держал его лицо в ладонях, целуя, сжимая виски, скользя губами и не отрываясь, не отрываясь… Мерлин, не…

— Ты с ума меня сводишь… — выдохнул МакКейн, зарываясь в его волосы. — Ники, я… Ты ведь понимаешь?.. Ты знаешь, что я…

— И я, — чуть слышно сказал Дом.

Самовлюбленный, далекий от тонкостей и деталей, прямолинейный и хамоватый, горячий и искренний — Тони, ты сам себя даже близко не знаешь, потому и не понимаешь сам — и спрашиваешь, знаю ли я. Но я почему-то — знаю, всегда. И за тебя, и за Кэти, которой тоже проще тарантула приголубить, чем лишний раз вслух такое прямо произнести.

За спинами снова хлопнула балконная дверь. Тони, не поднимая головы и не открывая глаз, протянул руку — Дом тоже уже услышал, что Кэтрин вернулась одна.

— Домой ушла? — негромко спросил Тони, все еще восстанавливая дыхание.

Кэт молча подошла и бухнулась рядом, позволяя обнять себя.

— Улетела, — мрачно сообщила она.

Горько хмыкнув, уронила лицо в ладони — безнадежно отчаявшаяся и какая-то опустошенная. И напряженная, как усталый зверек.

Тони только бросил на Доминика быстрый короткий взгляд и наклонился над девушкой, обхватывая обеими руками ее виски.

— Пошел ты… — всхлипнув, выдавила Кэти. — Черт, Тони… Не надо.

Тот молча сгреб ее в охапку, позволяя уткнуться себе в плечо. Ладонь накрыла взъерошенный остриженный затылок, другая улеглась на спину.

— Все хорошо, солныш, — пробормотал он. — Тихо, ну. Все будет хорошо.

— Придурок… — сдавленно прошептала Кэт. — Какой же ты все-таки… придурок, Тони, а…Ни черта не понимаешь…

Ее руки, доверчиво обвившиеся вокруг шеи МакКейна, то, как она прижималась к нему всем телом, будто пыталась в нем спрятаться, говорили больше, чем слова. Впрочем, как и всегда — по-другому они никогда не умели. Дом подозревал, что уже и не научатся никогда.

— Угу, — неразборчиво буркнул Тони.

Кэтрин беззвучно плакала, оцепенело покачиваясь у него в руках. Доминик прижался лбом к ее вздрагивающей спине, чувствуя, как Кэти медленно, очень медленно начинает расслабляться под их с Тони прикосновениями.

Тупик, подумал он. Мы все трое сидим в тупике, но… Мерлин — кажется, я предполагаю, как из него выйти.

И, кажется, на этот раз против не будет никто. Даже Тони.

* * *

— Я не хочу сейчас это обсуждать.

— Им нужно ответить сегодня, иначе…

— Мы вполне можем поговорить за обедом.

Взгляд живых глаз на мгновение замер, будто проваливаясь куда-то вглубь. Как всегда, когда Алан собирался сказать то, что — точно знал — Натану не понравится.

— Отдел аналитиков снова жаждет получить меня в свое распоряжение, а Милтон, если ты помнишь, с утра совещание собирает, — обезоруживающе улыбнулся он. — И нужно смотаться в южный пригород — там опять свежий маг. Я разорвусь на пять Прюэттов, если мы днем еще и обедать засядем.

Натан молчал — просто продолжал смотреть на него, не отводя взгляда. Показная беспечность Алана почти всегда означала попытку приукрасить действительность.

Правда, он это называл — сгладить, но суть от слов не менялась.

— И… и Аврорат направил Милтону прошение допустить меня до допросов, — стушевавшись, Алан принялся рассматривать собственный ноготь. — У них там какой-то серийный маньяк объявился, они взяли подозреваемого, а из того даже в мыслив ничего выгрести невозможно, не то что — легилименцией мучить… И это тоже сегодня.

Кажется, он до сих пор полагал, что, бегая как можно быстрее и впутываясь во все, что попадается под руку, он ускорит ход истории. Или, как минимум — заставит мир жить в ускоренном темпе.

— К аналитикам наведаюсь я, — сказал Натан. — Обойдутся! — повысил он голос, перебивая открывшего было рот Алан. — И с Милтоном сам разберусь, ты все равно дольше получаса на месте не высидишь.

Прюэтт только фыркнул и откинулся на спинку стула. Чуть прищуренный, напряженно-довольный, предвкушающий взгляд — снова думает, что выторговал себе самое интересное.

— А если аврорам подпишут прошение, то туда едем вместе, — закончил Натан, игнорируя мгновенно вспыхнувшее возмущение Алана. — Так что — дуй за магом и постарайся на этот раз обойтись без драки. А за обедом обсудим договор, если им так приспичило сегодня с ним закончить.

К чести Прюэтта — он размеренно дышал несколько секунд, прежде чем заговорить. Неужели взрослеет? — мысленно усмехнулся Натан.

— Все равно могу не успеть вернуться, — наконец пробурчал Алан. — Как получится.

— Получится, — спокойно возразил Натан. — И даже не думай, что потащишься в Аврорат потрошить чьи-то мозги в одиночку. Это понятно?

— Можно подумать, я ни разу не пробовал! — Прюэтт швырнул на стол вилку и встал. — Натан, я не рассыплюсь. Хватит сопровождать меня каждый раз, я не… я…

Он предсказуемо потерялся в словах. Натан молча поднялся следом, поймал за дернувшиеся напряженные плечи — ладонь легла на черноволосый затылок, притягивая Алана ближе и заставляя смотреть в глаза.

Непокорность и пылающее отчаяние. И мольба. Как всегда.

— В половине первого, в твоем кафе у цветочного магазина, — негромко проговорил Натан. — И мы все обсудим. Хорошо? Постарайся прийти.

Теперь можно не сомневаться, что — постарается.

— Хорошо, — дрогнули его губы.

Когда он так близко, видно, что они все еще слегка распухшие после предыдущей ночи. После нескончаемых ласк — искусанные, исцелованные. Манящие. Теплые.

Натан на долгое мгновение прижался к горячему лбу.

— Привет мистеру Поттеру, — сказал он, прикрывая глаза. — И… удачи.

— И тебе…

Каждый день расстаешься — будто бы на целую вечность. Вопреки всем предположениям, теперь они виделись еще реже, чем в школе, и даже обилие человеческих сознаний вокруг, временами давящее настолько, что Натан не понимал, как Алан все еще не взорвался, не сталкивало их ближе. Только разводило во времени сильнее и дальше.

Бесконечные, выматывающие «переговоры». Что бы ни происходило, чем бы ты ни был занят — это «переговоры», даже если ты сидишь в своем кабинете и набрасываешь отчет для Милтона об очередной операции. Потому что ты — в тылу у врага, который фильтрует каждое твое слово, толкуя его максимально неприятным для себя образом, присматривается к каждому жесту, подозревает и сторонится, а идти день за днем навстречу вынужден — ты.

Чертов Прюэтт с его упрямством…

В Алане словно жил и крутился какой-то бесконечный моторчик — даже вымотавшись и убегавшись, тот все равно умудрялся сиять, заражая окружающих оптимизмом и жизнелюбием. И, что характерно, неиссякаемым безрассудством.

Натан едва не схлопотал инфаркт, обнаружив его однажды в отделе аналитиков распластанным по стене и почти в ее же тон бледным — местные умники едва ли не во всем своем неисчислимом составе одновременно бомбардировали его заклятиями, на ходу фиксируя реакции организма стихийного мага и тут же их же записывая.

— С ума сошел?! — рявкнул тогда Натан, выдернув его в коридор.

Прюэтт только хмыкал и бессознательно тянулся к нему — словами ему всегда было бесполезно что-либо объяснять.

— А если они завтра надумают проверить, сколько раз нужно сказать «Круцио», чтобы согнать с тебя твои улыбочки? — схватил его Натан за грудки уже вечером.

— Не решат, — ухмыльнулся Алан. — Их за это накажут. Это же люди, они начальства и Азкабана больше, чем нас, боятся. Да и слабо им на Круцио с духом собраться, — тут же добавил он.

С ним все время что-то случалось. Пугая аналитиков подтверждениями неуязвимости стихийного мага, Алан будто бы задался целью снабдить авроров полным перечнем всевозможных методов нанесения магу максимального повреждения. За прошедшие четыре месяца он чего только себе ни ломал — Натан с тоской вспоминал времена, когда считал перелом серьезным происшествием. Теперь приходилось беспокоиться о таком, что временами вставали дыбом волосы.

Развороченную взрывной волной грудь Алана, хлещущую кровь и осколки ребер он до сих пор вспоминал в страшных снах. Прюэтта тогда понесло в ресторан, прямиком на отсроченное взрывающее заклятье — убить пытались именно их, в этом никто и не сомневался, считать информацию с кружащих неподалеку личностей еще на подходе труда не составило — но возвращаться Алан категорически отказался. Он шипел и едва не кипел от ярости, вырываясь и повторяя — так это никогда не закончится, как ты не понимаешь, ты! Они должны увидеть, что это — не метод!

Натан искренне полагал, что и подставляться под удары — не метод тем более. А демонстрировать собственное… хм, условно выражаясь — бессмертие... и вовсе неправильно. Те, кто ненавидит магов, возненавидит их еще больше — еще и за это отличие.

На работе от Алана шарахались, но, вопреки всем предпосылкам, и любили — тоже. Насколько люди способны любить — не понимая, не доверяя, не чувствуя, не умея быть открытыми, погребенные под толщей своих страхов — Алан умел зацепить и заставить прислушаться. А некоторых просто — зацепить. Увлечь.

Он светился и сиял улыбками даже в вечно мрачное лицо Милтона, которому стихийные маги у него в Департаменте, казалось, не сдались вообще и только мешались под ногами — но который пока еще ни слова не сказал против ни одной инициативы Алана. Недовольные их появлением в местном представительстве Министерства Магии если и были, то Милтон давил там своими методами. Им оказывали содействие, и, что вконец странно, и впрямь будто бы помнили, кто тут помогает, а кто — нуждается в помощи.

А еще глава Департамента на удивление охотно поддержал желание Алана носить знак отличия, чтобы никто не принимал его за человека даже на улице.

— А мне казалось, вы жаждете влиться в наше общество, — по обыкновению мрачно заметил Милтон, глядя на мерцающую слабым оранжевым светом нашивку на груди Алана.

— Но не пытаясь выглядеть тем, кем не являюсь, — безапелляционно заявил ему Прюэтт. — Я — не человек. Это не лучше и не хуже, это — другое.

Соврал, конечно, с три гоблина — если он чего-то и жаждал, так это, скорее, примирить два общества, а не влить одно в другое. Никоим образом. Но, при всей своей безбашенности и вспыльчивости, дозировать информацию временами он все же умел. Мозги, для разнообразия, включались при этом, что ли? — Натан не понимал.

А иногда вот как будто бы выключались мгновенно и целиком. Манеру осыпать улыбками каждую встреченную в Департаменте секретаршу, с горящими глазами при любом удобном случае рассказывая ей то, на что бедная девочка в лучшем случае могла бы разве что распахнуть свой очаровательный ротик и загореться в ответ, Натан пресекал последовательно, долго и безрезультатно. В конце концов же, в очередной раз застав Алана увивающимся вокруг помощницы Милтона, он не стал вмешиваться, а с отсутствующим видом прислонился к стене и будто бы невзначай, со вкусом и медленно, начал припоминать, как выглядел Алан ночью — раскрасневшийся, с запрокинутым лицом, извивающийся и стонущий под ним, умоляющий, бьющийся в его руках. Оказалось достаточно всего лишь нарочито громко подумать, а не послать ли эту картинку прямо сейчас в хорошенькую женскую голову. Просто так.

Прюэтта от чужого стола сдуло мгновенно. Честно — его глаза тогда стоили того, чтобы попробовать повторить такое еще раз.

— Ну что ты творишь? — устало поинтересовался Натан вечером, когда они остались одни. — Зачем, Алан? Это же — люди.

Он не понимал, как можно было не просто заставлять себя подходить к ним так близко, вариться в их обществе, разговаривать с ними — улыбаться им! Рваться к ним, каждый день, да еще и — огненному магу, который чужое отношение к себе в самом буквальном смысле этого слова на собственной шкуре чувствует. Тут от одних мыслей человеческих рехнуться можно — как тогда Алан, вообще, выживает? Натан всегда подозревал, что сил там то ли неограниченное количество, то ли неиссякаемый источник, их вырабатывающий в бешеных дозах, но такое-то — зачем? Не принципиально же. И невозможно почти.

— Люди, — согласился Алан. — Они — как дети, Натан. Ты не пробовал их, я не знаю — любить попытаться?

Вечно как брякнет, так и не знаешь, смеяться над ним или плакать.

— Пробовал, — процедил Натан. — Регулярно в клинике пробую, целители так и работают, если ты до сих пор не понял.

Алан моргнул и задумался.

— А здоровых любить не пробовал? — помолчав, осведомился он.

А здоровых не за что, чуть было не ответил тогда Натан.

После чего два дня обдумывал, есть ли, вообще, связь между любовью и причинами ее возникновения. По всему выходило, что Алана стоило придушить за умение правильно ставить вопросы.

Огненные маги, Мерлин бы их побрал…

А еще мелькала нехорошая мысль, что любить — вот таких, столько, так, каждый день — это все-таки невыносимо трудно. Проще закрываться и абстрагироваться.

— Вы такая странная пара! — заговорщицки сообщил ему парень из отдела аналитических крыс, косясь на темно-зеленую нашивку на рубашке Натана. — Есть же Кодекс Взаимодействия, я читал про него. Стихии противостояния…

— Что? — в лоб спросил Натан.

— Э… не могут работать в паре? — едва нашелся с ответом тот. — Вы слишком разные. Я бы еще понял, если бы вы были его наставником, это бы даже объяснило, почему такой уровень защиты, и почему вообще такая адаптивная способность, хотя ваша психологическая совместимость, по выкладкам наших психологов… э-э-э… в общем — оставляет желать лучшего.

— Стихийная связь ничего не значит, — перебил его Натан, подавляя желание рассказать все, что думает о человеческих психологах. — И Кодекс — тем более, все это бред. Я знаю связанную пару из неродственных стихий — эти ребята в принципе рядом друг с другом находиться не могут. Но их и из школы не выпускают.

— Почему? — удивился парень.

Потому что вас же оберегают, мрачно подумал Натан. Что способен натворить взбесившийся Рэй, которого некому удержать, представить несложно.

— О Кристиане Эббинсе слышали? — спросил он вслух.

Парень заткнулся мгновенно, поперхнувшись очередным вопросом.

Зато в клинике напал следующий. Точнее — следующая. Главный Колдомедик детского отделения для душевнобольных, казалось, задалась целью извести попавшегося ей в лапы мага — всякий раз, как только Натан показывался на горизонте, она вцеплялась в него, как нюхлер в блестящий новенький кнат, выматывая на порядок сильнее, чем вся работа здесь, вместе взятая.

А почему только детей? А взрослых сложнее? А почему не всех с первого раза, а кого-то совсем никак? А принцип? А научить?

А Силенцио на тебя? — иногда думал Натан, терпеливо отвечая дотошной женщине.

Он знал, почему сносит ее вопросы. Она единственная догадалась в конце концов сопоставить вытаскиваемые из аутичных детей спектры расстройств мышления со спорными и неподтверждаемыми, но четко ощущаемыми магом жизненными позициями их родителей.

И не назвать это бредом.

Далеко пойдет, что тут сказать. Хотя и — человек.

Примчавшийся в кафе Алан был взбудоражен и радостен. Найденный им «свежий маг» на этот раз, слава Мерлину, оказался не агрессивным придурком с манией величия, а перепуганной и сговорчивой куколкой, да еще и женского пола. Судя по всему, обаяния Прюэтта хватило, чтобы и успокоить девушку, и без лишних проблем прогуляться с ней до Уоткинс-Холла, и передать с рук на руки мистеру Поттеру. И еще и новостей успеть огрести там целый ворох.

Пресловутый договор Натан все же уговорил Милтона отложить хотя бы до завтра. Алану, может, и наплевать и на стоимость их работы, и на условия аренды жилья, и на множество прочих условий, но зафиксировать их хоть когда-нибудь все-таки стоило. Пусть даже Милтон и вывернулся из шкуры, придумав им подставные внештатные должности — сейчас было важно не это, а море других юридических мелочей, в которых Натан не настолько хорошо разбирался, чтобы с ходу рисовать под их перечнем свою подпись и позволять делать то же самое Алану.

После обеда предстояло мчаться в Аврорат, от которого отделаться не получилось.

Беготни Натан не выносил всегда, сколько себя помнил, но только в эти месяцы осознал — насколько. Он бешено уставал от постоянных перемещений, сбивок, случайностей, от того, что планировать завтрашний день бессмысленно, а половина задач рождаются прямо в текущем режиме, и их тут же нужно решать, когда-то успевая и все остальное — это не считая отсутствия выходных. Алан от бесконечных ускорений только заводился еще больше, вконец теряя крохи своего здравомыслия, и приглядывать за ним приходилось не вполглаза, а уже в полтора, а то и в два, и Натан все чаще жалел, что у него их не три с половиной.

Мы когда-нибудь рехнемся здесь, оба, мрачно подумал он, спускаясь вслед за Аланом по каменной лестнице — к камерам. Воспаленное, безумное сознание их сегодняшнего «пациента» он уже слышал. И даже успел пощупать навскидку и определить — бесполезно. Такое даже маг Огня не распотрошит.

Сопровождающий их аврор цедил информацию быстрыми, четкими порциями — будто пытался успеть выговориться, пока не кончились ступеньки. Серийный маньяк, все жертвы — женского пола, со следами ожогов, судя по всему, их оглушали парами модифицированного сонного зелья и обездвиживали, потому что смерть наступала совершенно точно, когда жертва находилась в сознании. Физической силой ни для нанесения повреждений, ни для поимки обладать не обязательно, поэтому… в общем — смотрите.

Войдя в камеру, Натан едва не охнул от удара хлынувшей от Алана волны, подавив желание тут же схватить его за плечо. У стены, поджав колени, замерла скованная заклятьем девушка лет шестнадцати — обманчиво хрупкая и, судя по остановившемуся взгляду и ментальному слепку, считывать там было уже абсолютно нечего. Какофония. На душевнобольных и такого толка тоже Натан насмотрелся уже достаточно.

— Ее взяли прямо над очередным трупом, — не меняя тона, проговорил аврор. — Еще теплым. Сразу такая была — боли не чувствует, к попыткам контакта агрессивна, а легилимент видит только кашу из ярких пятен. Нам сказали — вы можете предоставить доказательства.

И что, им поверят? — мысленно усмехнулся Натан. Или хоть просто знать будете, куда дальше копать? Или повод нужен, чтобы дело закрыть?

Информация им нужна, так бы и говорили прямо. Были ли сообщники, как организовывала, кто помогал.

Его подташнивало от человеческих проблем подобного толка. Люди сами выращивают из себе подобных же… вот такое. А потом всегда дергаются, пытаясь не огрести заслуженный результат.

— Можем, — невыразительно обронил Алан, подходя ближе и опускаясь на пол рядом с девушкой.

Распахнутые глаза мгновенно захлопнулись — при первой же попытке прикоснуться к ее разуму, или к чему там огненный маг прикасается — Натан никогда не находил для этого правильных слов. Выкрученные плечи дрогнули, кулаки рефлекторно сжались — теперь волну агрессии ощущал даже Натан, почти не способный слышать эмоции.

— Ш-ш-ш… — прошептал Алан, проводя ладонью по ее лбу. — Тихо, тихо… хорошая моя… Посмотри на меня.

Струящееся от него тепло — ровное и мягкое, сдерживаемое, как огонек свечки, согревающее, успокаивающее — никогда Натан этого не понимал, как так можно. Перед кем, ради кого? Покусывая губы, осторожно касается кончиками пальцев ее бледной щеки, отводит со лба спутанные волосы — улыбается, конечно же, улыбается. Ей. Натану не хотелось даже думать, что могло так искорежить девочку, чтобы она начала убивать.

Но и улыбаться ей — не хотелось тем более.

— Натан?.. — чуть слышный, напряженный голос.

Да без проблем — надавить мне не сложно, хотя чем там слушать, не очень понятно, на одни рефлексы разве что и рассчитывать остается. Легкий нажим, несколько секунд поиска оптимальной точки, дозы — не передавить бы, люди вокруг, все-таки — и девушка снова распахнула глаза.

Сжавшаяся, взвинченная, как струна, теперь ее колотило, словно от холода, она все время пыталась отодвинуться, вжаться в угол спиной. Алан осторожно уперся ладонями в стену, по обе стороны от ее головы, и наклонился вперед, еще ближе.

Краем глаза Натан видел, что в камере уже куча народа — какому идиоту не захочется посмотреть, как работает стихийный маг, прикормленный Департаментом, тем более, что зрелище еще и бесплатное, и даже нервы щекочет — маг все-таки, зверь опасный и дикий, хоть как его, говорят, приручай и прикармливай… Сознание привычно вычленило в толпящихся у двери аврорах аналитика. Всегда, что бы ты ни делал и где бы ни появлялся, рядом будет какой-нибудь аналитик. Хоть один.

Оторвавшись от девушки, Натан молча ухватился за его спокойный, сосредоточенный разум и потянул ближе — иди сюда. От одного тебя здесь толк есть, хоть усмотришь чего, а остальных бы подальше куда-нибудь, на всякий-то случай…

— Натан! — не оборачиваясь, напомнил Прюэтт.

А еще идти вдвоем не хотел, сорванец, и что бы ты здесь в одиночку делал, спрашивается?

Прислониться к дальней стене, постаравшись максимально расслабить окаменевшие плечи — угловатая фигура Алана, он застыл, стоя на коленях, люди видят лишь это, улыбку и мягкие прикосновения, слышат ничего не значащие слова. Все остальное опять пройдет мимо них. Вздрагивающие, как от боли, ладони, сведенные судорогой мышцы, короткие, рваные вдохи — он отчаянно ищет брешь, пробоину, хоть что-нибудь, за что получится зацепиться, протолкнуться, пробиться сквозь мешанину звуков…

Натан не успел даже рта открыть, когда тот выдохнул — и, решившись, провалился вглубь, напрямую, в тупое агрессивное безумие девушки, проигнорировав беззвучный предупреждающий вопль за спиной, проигнорировав все. Уцепиться и держать его — все равно, что держать за пятку того, кто болтается в воздухе, вывалившись из окна на пятнадцатом этаже — сила тяжести все равно передавит, можно только впиваться ногтями, чувствуя, как она медленно, дюйм за дюймом, выскальзывает из пальцев. Лихорадочно ища возможность подтянуть ближе и ухватиться другой рукой — и не находя ее.

Натан не знал и не хотел думать, видят ли сейчас люди стихийное поле Алана — сам он видел его так отчетливо, что мог и вовсе закрыть глаза. Встопорщенное и мечущееся, как запертое в ловушку пламя, раздираемое на куски, ошметки, отплевывающиеся от него в разные стороны и мгновенно гаснущие, истончающееся с каждой секундой, с каждым ударом сердца. Остановись, остановись! — задыхаясь, беззвучно повторял он. Знал, что Алан все равно не слышит, не чувствует — ему больше нечем — и не мог остановиться сам, будто слова еще что-то значили, что-то могли решать.

Оттаскивать — бесполезно и невозможно, к нему сейчас не приблизиться. Звать, пробиваться — тем более, земной маг туда не войдет, убогость стихийная, все, что он может — это только держать и верить, держать и верить, не чувствуя боли в прокушенной губе, беспомощно наблюдать, как Алан добровольно растворяется в чужом безумии, как оно раздирает его в клочки. Как, уже потерявший способность соображать сам, он все еще машинально сжимает виски этого… человека, уже не помнящий ничего, полностью подчиненный, перемолотый в хаос, мальчик мой, что ты творишь, что ты делаешь!

Натан с ужасом понял, что самого Алана тоже больше не существует — сознание, разум, способность принимать решения, то самое в нем, что могло бы сейчас собраться и выдернуться обратно — оно ушло, раздробилось в пыль, в пепел, стерлось и смылось под толщей чужого безумия. На голой воле упираться и вламываться, не останавливаясь, не тормозя, не задумываясь…

Беззвучный всхлип — обмякшее тело девушки бессильно обвисает на сковывающих путах. Натан рванулся вперед, едва успев осознать собственное движение. Подхватывая Алана, падая на колени, прижал к себе, стискивая, вплавляясь в него, ледяные ладони, белое, как мел, лицо, едва ощутимый пульс — он жив, он все еще здесь, тело мага так не убьешь, но и он сам, поверить не могу, Мерлин, тоже — все еще здесь… Зарыться в шею, вплестись пальцами в волосы, мальчик мой, солнце упрямое, бездумное, губы впиваются в плечи, согревают дыханием — иди ко мне, ближе, Алан, какой же ты… все-таки…

Слабое дыхание — осторожно целовать виски, боясь выпустить из рук хоть на мгновение, понимая, что — глупо, зажмурившись, отгородившись от чуждой, инородной толпы — как же ты меня напугал. Мерлин, я с ума, наверное, сам сойду, если ты… хоть когда-нибудь…

Хныкнул, потянулся ближе — не телом, он едва ресницами шевелить-то способен, а будто бы — изнутри, весь — Натан, Натан, она… они…

Ш-ш-ш, малыш — руки все еще сводит судорогой, не отпустить и не сдвинуться в сторону, ни на дюйм — не надо, молчи. Я знаю. Я слышу.

— Это… не она, — мимоходом подивившись собственному почти незнакомому голосу, хрипло сказал Натан, не открывая глаз. — Она — жертва. Еще одна. Убийцу вы спугнули, но лицо она помнит. Образ Алан вытащил, мыслив будет завтра.

И на сегодня — все, кажется. Отдышаться, сгрести в охапку и утащить его отсюда, в то странное место, которое до сих пор не получается называть домом, но где можно будет не закрываться. Не опасаться. Где будем только мы, Алан.

— Мистер О’Доннел?.. — аналитик, Мерлин бы его взял. А глаза открывать все равно не хочется. — Извините, он… это похоже на физическое разрушение. Маг умирает, когда сходит с ума?

Черт, похоже — стихийное поле и впрямь видели все. Неудивительно, при таком-то воздействии…

— Да, — сквозь зубы процедил Натан. — Но не физически. Физическую смерть мага целитель обратить способен, вы знаете.

Моргает — сопоставляет информацию. Давай, как тебя там. Еще пара минут у тебя есть — а все остальное, извини, завтра. С начала и по новому кругу…

— То есть, э-э-э… духовную смерть… не человека, а мага, не может остановить даже маг-целитель? Даже из ваших?

Натан выдохнул, зарываясь лицом в открытую шею Алана. Тепло его кожи. Мерлин, век бы не отрываться…

— Только один из нас может, — медленно проговорил он вслух. — Точнее… одна. Да и то — пока в основном в потенциале, она еще… маленькая. А больше никто.

Давай, сволочь, думай, шевели мозгами, если они у тебя там имеются. Да — то, что ты видел только что, называется самоубийством даже по нашим меркам. Я не смог бы его спасти, если бы он растворился в ней окончательно.

И не факт, что смогла бы Вилена.

Глаза открыть в конце концов все же пришлось — интерес и испуг на лицах, настороженность и почти профессиональная осторожность, наблюдательность, и… что-то еще. Что-то… такое…

Натан не смог найти слов — да и не больно хотел. Он молча поднялся с колен, подхватывая на руки все еще безвольно обмякшее тело — они расступались, давая дорогу, по лестнице придется пешком, аппарировать отсюда нельзя, казематы Аврората, как же иначе.

Он просто знал, что, кажется, понял, за что эти люди умудряются любить Алана. Даже невзирая на то, что — маг. Они же — люди, им для любви причина необходима.

И она у них есть.

* * *

— Гамильтон? — протянул за спиной негромкий, спокойный голос.

Она знала, что рано или поздно это случится. Давно уже знала.

Было бы странно, если бы не случилось совсем ничего. Было бы слишком здорово.

— На два слова заберу даму, можно? — улыбнулся сидящему рядом Шону Доминик, подходя ближе. — Верну в целости и сохранности.

Шон ухмыльнулся и, бросив на нее добродушный взгляд, встал, машинально отряхивая брюки. Что-то было в том, чтобы просто посидеть вот так после работы — на крыше, вдвоем, глядя на красноватый закат и прихваченную первыми холодами пожухлую, уже слегка расцвеченную осенними красками листву на деревьях в саду. Вдыхая ветер и чувствуя, как медленно расслабляются натруженные за день мышцы. Отдыхая — вдвоем.