Тексты сэцува в японской культуре

Тексты сэцува возникли в IX в. под сильным влиянием китайской литературной традиции и к XIV в. превратились в богатейший аспект японской культуры (в настоящее время насчитывается более ста сохранившихся до нашего времени памятников). Ряд произведений сэцува, таких, как «Кондзяку моногатари сю» («Собрание повестей о ныне уже минувшем»), «Удзисюи моногатари» («Повествование, собранное в Удзи»), «Коконтёмондзю» («Собрание древних и нынешних описаний и рассказов») и др., представляет собой ценнейший материал в истории культуры.

На всем протяжении своего развития сэцува играла, условно говоря, синтезирующую роль, примеряя и взаимо обогащая инородные культурные пласты: фольклорную и литературную традиции, синтоистскую и буддийскую идеологию, китайский и японский стили.

Тексты сэцува участвовали в продуцировании новых текстов. При этом в зависимости от типа нового текста на первый план выходила та и/или иная особенность сэцува: фольклорная, литературно-художественная, религиозная, историческая и т.д. В связи с этим смысловая деформация ситуаций и концептов в текстах сэцува варьировалась и могла быть огромной.

В XIII веке сэцува вступает в завершающий этап своего развития, и начинается процесс отделения сюжетов сэцува от чисто буддийской тематики. Тексты сэцува «корректировались» идеологическими, социальными и историческими сторонами жизни японского общества, отражая даже самые незначительные изменения в жизни общества, часто фиксируя общественные мнения и настроения. Эта способность сэцува была обусловлена не только ее тесной связью с разными по социальной принадлежность источниками (храмовые хроники, фольклор, придворная литература), но и ее тесной связью с устной традицией. Эти тенденции, однако, не привели к оскудению содержания текстов, но, напротив, способствовали их обогащению и усложнению структуры. Таким образом, сборники сэцува становятся источником идей и сюжетов не только для литературы, но и для других областей японской культуры, таких как театр и живопись.

В XIV в. традиция создания сэцува обрывается. Появляется новое направление, отоги-дзоси («занимательные рассказы»), наследник сэцува. Отоги-дзоси – направление, возникшее и развившееся в ответ на рост феодальных городов и городского сословия. Авторы отоги-дзоси анонимны, вдохновением для произведений был самурайский эпос, легенды и сэцува [24]. Направление и по сей день остается популярным в Японии и является важной частью ее культурного наследия.

Последней попыткой возрождения сэцува стал сборник сэцува под названием «Синтосю» («Собрание о синто»), где форма тематического повествования, составленного из коротких рассказов, используется для передачи нового для сэцува идейного содержания собственно синтоистских культовых хроник. Но сама однородность материала ставит «Собрание о синто» вне границ зрелой сэцува, возвращая ее к той отдаленной эпохе, когда создавались столь же однородные буддийские собрания: «Нихон одзё гокураку ки» («Японские записи о возрождении в раю»), «Хонтё хоккэ гэнки» («Записи о чудесах сутры Лотоса в Великой Японии») и др.

Последним кондиционным сборником сэцува был «Коконтёмондзю» («Собрание древних и нынешних описаний и рассказов»). По существу, сборники сэцува, эти гигантские текстовые конструкции, исчерпали себя. Однако сэцува оставила японской культуре огромное наследие неповторимых сюжетных ходов, ярких образов персонажей, своеобразие взгляда на мир. Составляющий тексты сэцува эстетический материал дал новые всходы, и часто встречается не только в произведениях средневековой японской литературы, таких как отоги-дзоси, укиё-дзоси, кёгэн, гунки. Идеи и мотивы сэцува использовались великое множество раз и в произведениях более поздних, вплоть до творчества Ихара Сайкаку (1642 – 1693) и Акутагава Рюноскэ (1892 – 1927), то есть в произведениях IX, XVII и даже XX веков.

Сохраняется интерес к текстам сэцува и в тяжелое время постмэйдзинских реформ. И сейчас многие писатели и даже режиссеры находят и продолжают черпать идеи, образы и ситуации из сэцува, видоизменяя их по своему усмотрению и по требованиям времени.

В последние несколько десятилетий XX века сэцува, её особенности и удивительная «живучесть» привлекает к себе все большее внимание исследователей, главным образом японских. Не редкими становятся монографии, посвященные исключительно сэцува. Причем речь идет не просто о текстологических исследованиях крупнейших памятников, прежде всего «Кондзяку моногатари сю» («Собрание повестей о ныне уже минувшем»), но и о попытках проследить их влияние на культуру. Обратимся к истории эволюции текстов сэцува в японской культуре и попытаемся проследить тенденцию сэцува к прецедентности.

Синтез китайского и японского, соединение влияний чужой культуры и своей, использования заимствованных (китайских) идей, мотивов, сюжетов в качестве прецедентных и попытки переиначить их на свой лад - основная проблема уже в первом известном нам произведении сэцува – «Нихон рёики», или просто «Рёики». Цель создания книги, как утверждает автор, - подвигнуть людей на добрые дела и достичь возрождения в раю. «Нихон рёики» отличается сухостью изложения и обилием назидательных концовок. Стиль легенд подчеркнуто неприхотлив, лапидарен. Повествование ведется как бы от лица очевидца или на основании его рассказа.

«Рёики» оказал огромное влияние на все последующие тексты сэцува. Многие тексты памятника были заимствованы авторами других сборников сэцува; в частности сюжеты «Рёики» составляют значительную часть содержания «Кондзяку моногатари сю».

Следующий из дошедших до нас сборников сэцува – «Нихон канрэй року» («Японские записи о поразительных чудесах). Сюжеты историй так же просты и по-своему убедительны.

В 984 г. создается произведение под названием «Самбо экотоба» («Иллюстрированное слово о Трех Сокровищах»). Оно испытало влияние «Рёики», но в свою очередь, повлияло на ряд последующих произведений сэцува, в частности на «Хонтё хоккэ гэнки» («Японские записи о чудесах сутры Лотоса», 1040 - 1043), «Кондзяку», «Хобуцусю» («Собрание о Сокровищах»), «Эйга моногатари» («Повесть о годах Эйга»).

Почти одновременно с «Самбо экотоба», в 985-986 гг., был создан еще один интересный памятник прозы сэцува – «Нихон одзё гокураку ки» («Японские записи о возрождении в раю»). Очень сильно его влияние на последующие произведения японской прозы сэцува, и прежде всего на «Дзоку хонтё одзёдэн» («Продолжение житий японских праведников, переродившихся в раю»), написанное в 1011-1111 гг. Памятник свободно использует фольклорные мотивы и сюжеты «придворной хроники». Такая широта охвата предвосхищает одну из основных тенденций развития зрелой сэцува.

Памятник сэцува середины XI в. «Дзидзо босацу рэйгэки» («Записи о чудесах бодхисаттвы Дзидзо») особенно интересен, поскольку книга написана так называемым смешанным японо-китайским стилем.

В 1040 – 1043 гг. создается тематический сборник сэцува «Хонтё хоккэ гэнки», вариант названия – «Дай-Нихон хоккэ гэнки» («Записи о чудесах сутры Лотоса в Великой Японии»). К недостаткам художественно концепции памятника следует отнести чрезмерную увлеченность показом буддийских чудес, что мешает созданию жизненных образов. Этот недостаток был своеобразной «болезнью роста» прозы сэцува, от которой она, пожалуй, избавилась с появлением «Кондзяку моногатари сю». «Хонтё хоккэ гэнки» оказало большое влияние на японскую буддийскую часть «Кондзяку моногатари сю» и на «Сюи одзёдэн» («Дополненное собрание житий праведников, возродившихся в раю»). 23 рассказа из «Сюи одзёдэн» заимствованы из «Хонтё хоккэ гэнки», а 21 рассказ потом повторяется в «Кондзяку моногатари сю».

В появившемся позже памятнике сэцува «Кодзидан» («Беседы о делах древности») представлен ценный историко-культурный материал. Наше внимание так же привлекает лапидарность построения текстов сэцува и ориентированность на традицию памятника-предшественника – «Рёики».

Следующий памятник прозы сэцува – «Дзокукодзидана» («Продолжение бесед о делах древности» 1219 г.). Его структура повторяет структуру «Кодзидана». На них в свою очередь сильное влияние оказал памятник под названием «Годансё» («Извлечение из рассказов Оэ»). Таким образом, мы можем видеть, что на протяжении всего своего развития тексты сэцува отличались высокой степенью преемственности [20].

Данная работа основывается на текстах из «Кондзяку моногатари сю» («Собрание повестей о ныне уже минувшем»), которое является крупнейшим произведением сэцува. Памятник состоит из 31 свитка (три из них – 8, 18, 21 – не сохранились) и делится на три крупных раздела: индийский («Тэндзику», свитки 1 – 5), китайский («Синтан», свитки 6 – 10) и японский («Хонтё», свитки 11 – 31). В свою очередь японский раздел делится на буддийскую часть («Буппо», свитки 11 – 20) и «мирскую» часть («Сэдзоку», свитки 21 - 31).

В нынешнем своем виде «Кондзяку» содержит 1040 сэцува. Если бы все свитки сохранились (при условии, что памятник существовал некогда в завершенном виде), общее число сэцува приближалось бы к 1200.

Для сэцува «Кондзяку» в целом характерно следующее построение. Поначалу сообщается имя главного персонажа, кратко говорится о его характере и способностях, затем читатель вводится в суть происшедшего. В конце добавляется мирская молва о случившемся, авторское впечатление и сентенции. В «Кондзяку» авторские сентенции лаконичны, главное внимание уделяется повествованию о событиях. В них, как правило, подчеркивается необходимость веры и почтения к Трем Сокровищам буддизма и содержится житейское предостережение – сторониться опасностей.

Далее, хотелось бы обратиться к работам Акутагава Рюноскэ и выявить, какие из них написаны по мотивам сэцува, а так же выделить те рассказы, которые станут основой для нашей работы.