Сердечно благодарю Саратовское губернское земское собрание за одушев­ляющие его высокие чувства любви к Отечеству и преданности Престолу. 1 страница

Министр Внутренних дел Плеве».

Примечательно, что оглашение высочайшего послания было выслушано со­бравшимися стоя и покрыто криками «ура». Как и все россияне, саратовцы не сомнева­лись в скором благополучном исходе восточной кампании.

Коварный удар по русской эскадре знаменовал начало самой несчастливой для страны Русско-японской войны, которая привела, в конце концов, к революции. Здесь сказалась неготовность страны к ведению боевых действий на российских окра­инах, недооценка сил неприятеля, плохое финансирование министерством Витте по­стройки Порт-Артурской крепости и непопулярность в российском обществе «Боль­шой азиатской программы» [44, с. 49]. На таком неблагоприятном фоне идет второй год службы Столыпина в Саратовской губернии, где ширится оппозиционное настрое­ние земства.

Тем не менее в этот период особое внимание уделяется благоустройству Сара­това, укреплению его социальной сферы. Приняло учащихся второе реальное училище имени наследника цесаревича Алексея Николаевича, которое находилось возле базара у Троицкого собора на улице Часовенная (ныне Челюскинцев). Престарелые и одинокие

Фото 16. П.А. Столыпин – в одной из поездок по Вольскому уезду Саратовской губернии,

в июле 1904 г.

женщины получили возможность найти приют в так называемом Серафимовском вдовь­ем доме, открывшемся на углу улиц М. Сергиевской (Мичурина.— Г. С.) и Провиантской.

Губернатор издает распоряжение, в котором, высказывая свою крайнюю неу­довлетворенность состоянием саратовских улиц, говорит о необходимости их благоуст­ройства. Их постепенно начинают мостить и местами даже покрывать асфальтом, в пер­вую очередь центральные улицы — Никольскую (ныне Радищева) и Александровскую (М. Горького).

Проходят пробные пуски газового освещения. Начата модернизация город­ской телефонной связи. П. А. Столыпин добивается выделения из казны значительных средств на устройство водопровода и мостовых.

Таковы были некоторые из крупномасштабных начинаний, претворенные в жизнь Столыпиным и существенно изменившие к лучшему лицо губернского центра. Это, пожалуй, и было то самое время, когда к Саратову стало прикипать лестное назва­ние «столицы Поволжья».

НОВЫМ ДЛЯ САРАТОВАбыло и то, что молодой губернатор старался боль­ше выезжать из города, добираясь до самых отдаленных земель, где никогда не видели прежнего хозяина — осторожного Энгельгардта (фото 15—18). Показуха, угодничество пресекались Столыпиным на корню. Помощнику, составляющему маршрут дальних поез­док, давался строгий наказ: желательно не задерживаться на всякие парадные встречи, принимать только хлеб-соль...

Несмотря на все неудобства, доезжал он и до дальнего Вольского уезда, где раньше было одно из имений Столыпиных. Среди поместий Петра Аркадьевича в Саратовской

Фото 17. П.А. Столыпин – в селе Фото 18. П.А. Столыпин с братом А.А. Столыпиным в селе Булгакове Вольского уезда, в Крутце Вольского уезда Саратовской губернии, в июле 1904 г. июле 1904 г.

губернии начала XX века упоминаются также село Зубриловка (ныне Сердобского района Пензенской области) и Малиновка (ныне Балаковского района). Однако соб­ственных земель в губернии к тому периоду у семейства П. А. Столыпина уже не было. Большая часть оставшихся после смерти его отца А. Д. Столыпина владений, видимо, пе­решла еще ранее в соответствии с письменно заверенным пожеланием генерал-адъютан­та к младшему сыну — Александру Аркадьевичу [131, Д. 20].

Отсутствие в государственных архивах большинства документов саратовского периода жизни П. А. Столыпина оставляет вопрос фамильного землевладения до сих пор недостаточно изученным. Но известно, что две ветви родового древа — от Василия Селиверстовича и Семена Селиверстовича — дали обильное потомство, владевшее земля­ми в Вольском, Новоузенском, Петровском и Саратовском уездах. Сохранившиеся доку­менты свидетельствуют также, что обширному столыпинскому роду ко времени отмены крепостного права принадлежали в губернии деревни и села Алешкино, Анютино, Бого­словское, Всеволодщина, Козмодемьянское (Тепляковка), Крутец, Новые Тарханы, Лес­ная и Степная Неелловки, Случайное (Каменка) Саратовского уезда а также Землянка и Репьевка Петровского уезда. А владения в Вольском уезде были отданы церкви [115, Ф. 654. Оп. 1].

В родословной книге (1787—1795) особо выделяется многочисленное семейст­во Алексея Емельяновича Столыпина (1744—1817), женатого на Марии Афанасьевне Мещериновой. Среди их 11 детей: Елизаветы, Александра, Екатерины, Александры, Аркадия, Петра, Николая, Татьяны, Дмитрия, Натальи, Афанасия — Дмитрий Алексее­вич (1785—1826) приходится дедом герою нашего повествования Петру Аркадьевичу Столыпину.

А самый младший — Афанасий Алексеевич (1788—1866), капитан-артиллерист, участник Бородинского сражения был известен здесь более остальных. После отставки в 1817 году он владел суконной фабрикой и жил в основном в своем имении в Лесной Нееловке (ныне Базарно-Карабулакский район), лишь на зиму переезжая в Саратов. В 1832

году он становится Саратовским уездным предводителем дворянства, с 1834 года попечи­телем Саратовской мужской гимназии, а с 1840 по 1842 год он губернский предводитель дворянства.

Исследователи предполагают, что именно к нему в гости не раз приезжал Ми­хаил Лермонтов вместе со своей бабушкой Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, в деви­честве Столыпиной, доводившейся Афанасию Алексеевичу родной сестрой.

В наследственных землях этого рода числится «Городищенской округи село Столыпино», ныне находящееся в границах Балтайского района. В современной литера­туре также упоминается, что в исследуемый нами период процветал опытный хутор при селе Столыпино на реке Алае [46, с. 23]. Это культурное хозяйство занималось производ­ством семян, полевых культур, садоводством, огородничеством, сушкой плодов и ово­щей, плодово-ягодным виноделием, улучшением мясного и молочного рогатого скота, изготовлением масла и сыра. Было организовано шерстяное тонкорунное овцеводство, свиноводство перспективных пород, был свой конезавод. Хутор являл собой разитель­ный контраст с хозяйствами общинников, скудеющими год от года. Университетское об­разование хозяина хутора, наличие пусть скромных, но реальных средств позволяло дер­жать на плаву такое хлопотное хозяйство, хотя в это время «крестьянское море все силь­нее обламывает льдину помещичьего землевладения, несмотря на все усилия Дворянско­го банка помешать этому» [46, с. 24].

Здесь уместно заметить, что в Саратовской губернии служил ранее и отец ре­форматора — Аркадий Дмитриевич, оставивший после себя добрую память. В 1900 году по его завещанию в дар Радищевскому музею перешла роскошная коллекция старинных гравюр. В 11 черных папках насчитывалось более 960 работ прославленных мастеров — А. Дюррера, Ж. Калло, С. Роза, X. Рембрандта и других.

Примечательно, что новый губернатор дорожил исторической связью своего рода с саратовским краем. Свидетельством тому— его пожелание внести сына Аркадия в родословную дворянскую книгу Саратовской губернии (1903—1906).

СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ,что большое количество учебных заведений в губерн­ском городе и развитая промышленность способствовали значительному росту числен­ности интеллигенции, уже «повенчанной» с революцией и возбуждающей пролетарскую массу. И моясет, потому Саратовская губерния наряду с развитой промышленностью, аг­рарной, культурно-просветительской деятельностью и активным земством, как было уясе сказано выше, «славилась» также революционным брожением, размахом крестьянских волнений. Сказывалось и растущее влияние созданной здесь Трудовой крестьянской пар­тии. Таким образом, в этой российской провинции все настойчивей проявлялось стрем­ление к «нетрадиционным методам разгребания российских завалов»...

Симпатия к народному представительству ощущалась в строках вышеупомяну­того отчета саратовского губернатора, однако Саратовское земство было приметно своей оппозиционной деятельностью, ладить с ним было непросто. Наряду с естествен­ными и справедливыми требованиями и устремлениями оно выражало также честолюби­вые вожделения местного дворянства и чиновного люда и настроения антимонархиче­ских групп. Объединяясь на идее борьбы с самодержавием и перехода России к парла­ментаризму, последние вели активную пропаганду и завоевывали все большее влияние среди местных рабочих, крестьян и, конечно, интеллигенции.

Таким образом, в земстве, внесшем добрую лепту в дело самоуправления, доб­ровольного принятия на себя части «государственного тягла», проявлялись и центро­бежные провинциальные силы, действовавшие слаженно и согласованно с оппозицией других городов и прежде всего русских столиц — Петербурга и Москвы.

Саратовское земство было бурным и разношерстным как по социальному поло­жению, так и политическим пристрастиям, а также готовности к различным компромис­сам и, наоборот, крайним мерам. В период накала страстей оно объединяло все оппози­ционные силы и представляло для власти угрозу. Столыпин понимал эту опасность и пы­тался направить энергию земства в созидательное, мирное русло. К тому же, обладая к тому времени достаточным опытом, он хорошо сознавал объективные причины волне­ний и недовольств, которые прежде всего проявлялись в саратовской фронде и питали местную смуту. Вместе с тем в молодом народном представительстве на местах он видел опору государственной власти, условие для успешного разрешения губернских проблем и потому всегда охотно вникал в круг задач, интересов саратовских земцев.

О заботах местного земства можно судить по журналам Саратовских уездных и губернских Земских собраний и управ. Например, в еще относительно спокойном 1904 году здесь обсуждались вопросы распределения обязанностей должностных лиц, содер­жания арестных домов, порядка возбуждения ходатайств земских учреждений, выдачи авансов и ссуд, состояния почтового дела, учреждения дополнительных призывных пун­ктов и школьных попечительств, строительства и содержания школ, организации педа­гогических курсов, страхования медицинского персонала, «облесения песков», укрепле­ния оврагов, выплаты земских стипендий, содержания местных дорог и мостов, строи­тельства квартир и учреждения ветеринарных и фельдшерских пунктов. Но война брала свое: вопросам, связанным с помощью семьям погибших и раненых воинов, выделением пособий семьям добровольцев, уроженцев Саратовской губернии уделялось все больше времени.

Отношения с саратовскими земцами складывались непростые. Так, например, постановлением XXXIX очередного Саратовского уездного земского собрания было ис­ключено правило об обязанности земских врачей извещать врачебное отделение губерн­ского правления о случаях появления заразных болезней. Губернатор Столыпин при­остановил это постановление, земцы на чрезвычайном Саратовском уездном собрании (16 мая 1905 г.) в конце концов согласились. Вместе с тем на фоне борьбы с эпидемией холеры дело о противостоянии врачей приобрело сильный размах: на сторону подверг­шихся административным мерам балашовских коллег вставали земские медики из других уездов, угрожая оставлением службы. Конфликт с врачами стал для оппозиции сильным аргументом в борьбе за свои права, под влиянием взбудораженного местного земства Са­ратовская уездная земская управа обратилась к министру внутренних дел с просьбой при­остановить распоряжение губернатора до расследования дела судом.

Другое опротестование губернатора, касавшееся участия в экономическом со­вете представителей от волости, избранных обществами с правом решающего голоса, со­брание единогласно постановило обжаловать в Сенат.

Вместе с тем надобно отметить, несомненно, большую заслугу саратовских зем­цев в помощи пострадавшим от неурожая. И всевозможное содействие в снабжении кре­стьян продуктами, семенами, кормами для скота, кредитами, оказание им медицинской помощи встречало неизменное понимание губернатора, который ценил лепту, вноси­мую земцами, и был готов великодушно забыть всякие разногласия, мешавшие успешной совместной работе во благо губернии.

В САРАТОВЕ СТОЛЫПИНпережил Русско-японскую войну, российское по­ражение и начало первой русской революции. Несмотря на разногласия в администра­тивном аппарате, крестьянские волнения и митинги, настроение в губернском центре в целом было патриотическим. Вот, например, свидетельство активного участника рево­люционных событий:

«Когда в Саратов пришла весть о начале русско-японской войны, в городе про­шла „патриотическая манифестация". Участвовали в ней купцы, базарные торговцы, чи­новники, переодетые сотрудники охранки. Они несли портреты Николая II, пели „Боже, царя храни", выкрикивали угрозы в адрес японцев» [28, с. 49].

Под руководством губернатора начинает формироваться отряд Красного Креста для действующей армии. Выходят распоряжения об ассигновании из казны некоторой суммы на формирование Красного Креста и на выдачу пособий семьям убитых, умерших и раненых воинов, уроженцев Саратовской губернии. Однако стар­шая дочь отмечает общую печальную примету той несчастливой для России войны — вспоминает, «что настоящего подъема, как тот, что мы потом видали в 1914 году, не было.

Я, только что прочитавшая „Войну и мир" Толстого, преисполненная патрио­тизма, недоумевала, почему это так, и навела на эту тему разговор с папа, на что он мне ответил:

— Как может мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную зем­лю в неведомых ему краях? Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным поры­вом» [4, с. 76-77].

Между тем через Саратов проходили воинские эшелоны на восток, и вся семья Столыпина принимала большое участие в устройстве обедов-проводов для отрядов, от­правляющихся на фронт. Во время одного из таких обедов, на котором собралось все са­ратовское общество, Петр Аркадьевич держит речь.

«Что это была за речь! — пишет в своих «Воспоминаниях» М. Бок.— Я вдруг по­чувствовала, что что-то капает мне на руку, и тогда лишь заметила, что я плачу: смотрю вокруг себя — у всех слезы на глазах. И чем дальше, чем вдохновеннее и страстнее стано­вятся слова моего отца, тем больше разгораются лица и глаза слушателей, тем горячее льются слезы... Многие уже громко рыдают...

Никогда еще мне не приходилось слышать такое единодушие, такое продолжи­тельное „ура", как то, которое покрыло речь отца, и редко видишь столько людей, раз­ных убеждений и характеров, соединенных таким общим, могучим подъемом.

Когда мы вечером возвращались домой, мама в карете сказала моему отцу:

— Как ты великолепно говорил!
На что папа ответил:

— Правда? Мне самому кажется, что сказал я неплохо. Не понимаю, как это вы­
шло: я ведь всегда считал себя косноязычным и не решался произносить больших речей.

Слушая впоследствии ставшие знаменитыми речи папа, вспоминала я этот раз­говор» [4, с. 77].

В это тяжелое время в губернаторском доме еженедельно собирались «дамы и барышни», желающие работать для раненых. Атмосферу этих собраний также воспроиз­водит старшая дочь: «Приходили, конечно, и их мужья, братья и холостые наши знако­мые. Дамы шили, мужчины играли в карты, причем весь выигрыш шел в пользу раненых. Потом ужинали. Вначале такие собрания были очень оживленными и даже веселыми, но чем дальше, тем молчаливее и грустнее становились старые и молодые. Не хотелось де­литься тяжелыми мыслями, все уходили в себя» [4, с. 80].

«Мой отец,— пишет далее М. Бок,— появлялся только минут на десять раза 2 за вечер и снова уходил к себе в кабинет... я видала, каких ему стоит усилий казаться всегда бодрым и полным надежды на счастливый исход этой несчастной войны» [4, с. 81].

Неудачная восточная кампания, обернувшаяся потерями для России, требовала мобилизации людей и материальных ресурсов все в больших размерах. Страна медленно разворачивалась, собираясь с силами для реванша. Губернаторы приезжали в Петербург

докладывать о положении дел, принятых мерах и перспективах. В начале марта 1904 го­да в столицу с отчетом отправился и Столыпин. Благодаря его ежедневной переписке с женой мы можем вникнуть в атмосферу забот, впечатлений и встреч саратовского губер­натора.

2.03.1904. «Сегодня сидел полтора часа у Плеве, а в кабинете у него полторы ми­нуты, т. к. он сказал, что желает выслушать меня более подробно и назначит особый час... Он спросил меня с улыбкою, какое мое общее впечатление и синекура-ли Саратов­ская губерния? Затем добавил, что это одна из трудных и запущенных губерний... все вре­мя идет на хождение по департаментам, где никого не застаешь... Твой.

Просил представления у государя, у обеих государынь и еще... попрошу у Влади­мира».

Телеграмма из Санкт-Петербурга 4 марта:

«Очень желательно отправить отрядом побольше чая сахара табака свечей осо­бенно мыло этих предметах большая необходимость театре войны Напечатайте газетах просьбу жертвовать я выхлопотал десятый грузовой вагон так что все будет отправлено отрядом Петр».

6.03.1904. «Дорогая обожаемая моя, пишу тебе перед обедом у Штюрмера, кото­рый обедает в 8 ч. вечера. Утром я провел в беготне по Гл. штабу и Красному Кресту... си­дел полтора часа у Плеве, который согласился на все мои предложения, так что я очень доволен. Теперь осталось... и еще несколько департаментов. Боюсь сказать, но в четверг надеюсь уехать. Мне дали 425 р. прогонных. В понедельник мне в одно и то же время на­значен прием у Государя и Владимира Александровича, так что к последнему не попаду.

Поручений еще не исполнил — я прямо замотан и изнурен. Теперь год не пока­жусь в Питере. Здоровье впрочем отлично... До свиданья, моя дорогая, я мечтаю о тебе и о тихом покое и блаженной жизни с тобою. Теперь скоро, скоро, обнимаю, родная, ми­лая, дорогая. Твой».

8.03.1904. «Дорогая зазнобушка моя, пишу тебе после завтрака. Утром представ­ляли Государю, который был крайне ласков и разговорчив: говорили про губернию, про пробудившийся патриотизм. Закончил уверенностью, что все в губернии при мне пойдет хорошо.

Вчера получил твое письмо, в котором ты пишешь про синюю юбку Маши. По­стараюсь все сделать. Алеша уезжает сегодня вечером... Вчера мы обедали у Саши и Але­ши Лопухиных.

Душка моя, не хочется писать, а хочется скорее к тебе, так хорошо, светло и ра­достно у тебя... Твой. Завтра последнее письмо».

9.03.1904. «Дорогая, бесценная моя Олюшка, моя прелесть. Пишу тебе послед­нее письмо, т. к. завтра последний день мой в Петербурге, а в четверг уезжаю, если не случится необычайной задержки... Вчера весь день летал по разным министерствам, а ут­ром был у Государя.

Обедал у Саши — у него по понедельникам большие обеды...

Завтра пойду слушать речи Макарова и Кальмановича... Тут я про твои благо­творительные дела еще ничего не знаю, так как успел расспросить только про Красный Крест... ездившего в степь к киргизам покупать юрты» [131, Д. 230].

В тот краткий приезд в Петербург состоялась также первая встреча П. А. Сто­лыпина с молодой Императрицей, которая будет немало значить в его дальнейшей судь­бе. При первом знакомстве, по разным сведениям, губернатор произвел на Александру Федоровну в целом хорошее впечатление, Столыпин лее был удивлен сильным акцентом императрицы, от которого, как ему показалось, за девять лет жизни в России можно бы­ло давно уж избавиться...

Вскоре после возвращения из столицы П. А. Столыпин снова остался один: Ольга Борисовна вместе со всеми детьми уехала в далекое Колноберже. Губернатор пол­ностью отдался делам: напряженная аграрная ситуация в богатом, но неустроенном крае при растущем недовольстве крестьян и консервативности крупных землевладельцев, из­бегающих перемен, на фоне неудачной войны делали жизнь все тревожней. Немалые огорчения доставлял губернатору и его младший брат, талантливый журналист, имев­ший, однако, известную российскую слабость. Обратимся снова к письмам Столыпина из Саратова.

18.05.1904. «Когда я сегодня вошел в наш дом, счастливый наш дом, мне стало так горько и грустно и я подумал, что мы напрасно себя мучим расставанием — жизнь коротка, а мы в разлуке! Пиши мне почаще письма, солнышко мое, жизнь моя. Как мне хотелось бы теперь, в такое тяжелое для тебя время, быть с тобою, утешать тебя, на­сколько сумел бы, ласкать тебя. Тут холод и дождь — хорошо для урожая, но как-то еще грустнее.

Саша*... жалок и невменяем — из-за него таки масса осложнений и неприятно­стей, а он жалуется, что ему не дают хороших вещей... Братья разумно решили обусло­вить получение им пенсии от нас обязательством: ...в Москве он окончательно погибнет. Денежные дела стоят так: Алеша** высчитал что Сашина одна пятая часть в движимости маме стоит около 4600 рублей. И предложил это кредиторам с тем, чтобы они за растра­ту не сажали Сашу в тюрьму... Слабый человек!

...Оля, Оля, как без тебя пусто и тоскливо. На столе я нашел письмо от тебя, но оказалось, что это еще из Москвы, карандашом писанное и столько в нем скорби. Я бо­юсь спрашивать про детей. Христос с вами, душка моя. Нежно целую. Твой».

19.05.1904. «Дорогая, бесценная — пишу тебе несколько слов в два часа дня, так как вечером не успею — выезжаю в Аткарский уезд, где опять беспорядки. Думаю, что в один день покончу. Там крестьяне обыкновенно тихи и надеюсь обойтись без экзекуции. Скучно постоянно прерывать работу такими случаями...

Сейчас пойду в палату слушать речи сторон по делу Милашевского...»

20.05.1904. «Душа, радость моя, хотя двенадцать с половиной ночи, но я пишу два слова, чтобы не оставить тебя без известий. Сейчас вернулся из Аткарского уезда и все благополучно кончил. Вместо одного места пришлось попасть в два, так как накануне моего приезда крестьяне по соседству разобрали самовольно весь хлеб из магазина... Уда­лось выявить зачинщиков и восстановить порядок: я просто потерял голос от внушений сходам. Мои молодцы казачки сразу внушают известный трепет. Слава Богу, удалось обойтись арестами, без порки.

Теперь, надеюсь, все успокоится. Я так привык к вагону, что странно спать в кровати... Милашевского приговорили к 6 лет каторги».

21.05.1904. «Напиши, большой ли грех, если я иногда буду посещать оперу в но­вом театре: тоска, некогда никого видеть, а там хоть в маленьком саду в антракте погово­рить с милою душою. Я думаю, что летний театр не нарушает траура***».

28.05.1904. «Сегодня, пока еще не кончился длиннейший прием, я радостно уви­дел принесенный мне конверт с почерком моей милой и взял письмо с собою в карету, едучи открывать земское собрание. Но вместо радости письмо сильно меня огорчило, ес­ли б ты знала, как горько в одиночестве получать такие письма, ты бы его не посылала. Мне главное больно, что я не видел и не желал этого, причинить тебе боль.

*Очевидно, младший брат Александр Аркадьевич Столыпин.

**Вероятно, родственник, один из представителей обширного рода Столыпиных.

***Видимо, траур связан со смертью одного из родственников супруги.

Мысль о путешествии в Чулпановку* мне противна, а то, что ты пишешь, мне кажется и незаслуженным и обидным и несправедливым и в Чулпановку я не поеду.

Впрочем, что единственно мне больно, это то, что ты, моя любимая всей ду­шою, моя любимая не на словах, а на деле всеми моими помыслами, что ты недовольна и что тебе что либо неприятно и неприятное идет от меня. Мне бы хотелось создать для тебя рай на земле, особенно теперь, когда у тебя такое горе...

Завтра обедает у меня Павлов. Он рассказывал, что Ламздорфа на улице палкою побил Алексей Долгорукий и что последнего посадили в сумасшедший дом. Он заявил, что бил его за то, что он... и плохой министр.

...Много шума наделала Сашина статья, что в Москве купцы подписались на японские % бумаги. Его кажется хотят тянуть в суд за клевету.

Вчера был в новом театре. Пели „Пиковую даму", труппа лучше зимней, все поч­ти артисты Имп. театров, но грустно было слушать без тебя эти мотивы, которые ты так любишь...».

29.05.1904. «Дорогая моя, сегодня получил от тебя ласковое письмо, но меня смущает, что твой палец не заживает...

Сегодня расстроен глупостью, которое сделало земство: не нашли ничего лучше­го, как выбрать уполномоченным в общую земскую организацию помощи раненым мос­ковского Шипова, которого Плеве только что не утвердил председателем московской уп­равы и который никакого отношения к Саратовской губернии не имеет... Все это расстраивает нервы. Боюсь, как бы завтра в Комитете не начали озоровать. Членом Губернской земской Управы балашовцы хотели провести Скува. Ты видишь из-за этого, как эти госпо­да стремятся меня дразнить и вывести из терпения. Ведь Скува как работник никуда не го­дится. Моя задача, конечно, сохранить полное хладнокровие и думать только о деле.

Сегодня приезжал Касич — я попал к нему с визитом на пароход и там случилась удивительная вещь. Ко мне подходит господин и несвязно что-то говорит. Я думал, что он пьян, но с трудом он объяснил, что он парализован, едет в Пятигорск и, увидев меня, желает дать мне 100 рублей на Красный Крест безо всякой расписки, т. к. мне верит. На­звался Александр Петрович Бегичев...»

30.05.1904. «...Пишу в интервале между двумя заседаниями. Очень утомляет, так что письмо будет кратко.

Ты так наглядно описала, как Ивашка резал нарыв Ади, что у меня сердце сжа­лось. Дай же Бог, чтобы малютка был теперь совсем здоров. Лишь бы это теперь не отра­зилось на его слухе.

Перехожу к бюллетеню о себе. Земское собрание прошло бурно и даже с вызо­вом: Уваров хотел стреляться... и с Орловым-Денисовым, но последний публично выра­зил сомнение в своей горячности... Вышло это из-за того, что Уваров поднял вопрос о статье в Земской печати „Война и земство" и как-то неловко назвал гласных неблагона­дежными. Меня обвиняют в том, что я разрешил поставить этот вопрос...»

31.05.1904. «...Я пишу тебе, измученный между двумя заседаниями... Я счастлив такой жизни, так как в работе забываю тосковать о тебе и детях. Как останусь один, взгля­ну в окно на Волгу и вспоминаю нашу прогулку на пароходе, нашу милую жизнь.

Мне приятно слышать от злых саратовцев комплименты на счет моего председательствования,— говорят, что земцы хвалят, как я веду заседания и самые крайние до­вольны. Дай Бог, чтобы так пошло дальше... Говорят очень много, но интерес поддержи­вается все время... 7-ого думаю уплыть в Царицынский уезд».

*Поместье Столыпиных (предположительно, в Нижегородской губернии).

2.06.1904. «...Сегодня — уф! — кончился Комитет — как гора с плеч. Я очень мно­го приложил труда, но без тебя рад был забыться в работе. Все очень меня благодарили за беспристрастие и умение. Это кажется искренно, т. к. ты знаешь, как туг на компли­менты скупы и мало любезны... Трудно тут, Олинька, тут надо быть не только админист­ратором, но и ловцом людей, а в этом отношении удача трудно достижима...

Надеюсь на Бога...

Сегодня первый свободный вечер с возвращения из Колноберже, наконец, при­нял ванну.

...Милая, я так и знал, что ты оперу за грех не считаешь, но несмотря на то, что она очень хороша, положительно нет времени».

4.06.1904. «Олинька, милая моя, ангелочек, так мне что-то хочется тебя приго­лубить, приласкать, далекая ты моя, родная, чистая. Тебе верно теперь очень грустно пе­ред отъездом Мати и я часто думаю и о тебе и о ней, милой нашей девочке. После выздо­ровления от простуды лучше ли она стала слышать?

Сейчас получил от Мити* телеграмму, просит перевести в Москву к 9 числу 4500 р. Это для отступного Сашиным кредиторам, чтобы снять опись с вещей...

За эту сумму Алеша... принять ту часть движимости, которая придется Саше и таким образом Алеше придется вернуть мне эти 45 500 рублей...»

6.06.1904. «Твои теплые письма меня чаруют: кроме тебя и вне тебя для меня ничего нет и весь мой мир в тебе. Завтра уезжаю и сегодня сразу сделалось тепло, а то я все спал под теплым одеялом и теплым халатом...»

Письмо без даты. «Вчера пробыл весь день дома. В десять с половиной вечера по­шел пешком в театр и застал первое действие Русалки...».

13 июнем 1904 года помечена открытка с видом городской Управы Царицына и запиской Столыпина: «Пишу из вагона по дороге из Царицына. Здоров. Целую. Завтра возвращаюсь в Саратов».

16.06.1904. «Ангел мой нежный, я сейчас перечитывал все твои письма, полу­ченные за время моего отсутствия в Царицыне. Такое у меня умиление, такая нежная к тебе любовь. Так мне больно, что у тебя позвонки болят и в руку стреляет и не нра­вится, что ты нас причисляешь к патриархам и грозишь близостью могилы. Все при­дет в свое время, я хочу, чтобы мы умерли с приятностью, поставив всех детей на но­ги и самого крошку Адиньку, увидеть уже сложившимся, хорошим человеком. А пока беспокоюсь, почему это он отказывается от всякой пищи, кроме молочной, и не пол­зает еще...

Вчера приехал раньше... и так как никаких бумаг не было приготовлено, то по­пал на последний спектакль оперы... Давали четвертый акт Гугенотов и пели очень хоро­шо (все артисты Имп. Театров). Я все время думал о тебе. Какое счастие быть вблизи от тебя! Какой рай будет в августе.

Между прочим сегодня я получил секретное письмо от Плеве, в котором он в са­мых лестных выражениях благодарит меня за восстановление быстрое и энергичное по­рядка в Аткарском уезде...