Трансформация капитализма в XX веке: экономический проект справедливого общества: Кейнс, Мизес, Хайек, Фридман

В 1920-1930-е годы экономическая наука претендует на централь­ное место среди всех общественных наук. Кроме того, именно к ней, а не к философии, социологии и политологии, обращаются политики за «рецептом» выхода из экономической депрессии. Поэтому она не мо­жет не представить свое видение правильно устроенного (т.е. справед­ливого) общества. Дж. М. Кейнс (вместе с Бертраном Расселом) в свои

ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА

2.12. Трансформация капитализма в XX веке: экономический проект справедливого...

студенческие годы в Кембридже был активным членом философско­го кружка Джорджа Мура, самого известного представителя этики того времени, поэтому проблемы справедливости безусловно находились в поле его зрения. Мотивы его революционного преобразования эко­номической теории (а Кейнс претендует на создание «общей теории», утверждая, что все предыдущие экономические теории ограничивают­ся исследованием только частного случая экономического равновесия) находятся в моральной сфере. Он признает необходимость неравенства в обществе (как стимула деятельности), но не считает оправданным его (неравенства) размеры: «...есть известные социальные и психологиче­ские оправдания значительного неравенства доходов и богатства, одна­ко не для столь большого разрыва, какой имеет место в настоящее вре­мя». Кроме того, его волнует проблема занятости и безработицы с мо­ральной точки зрения, т.е. безработица во всех смыслах им понимается как абсолютное социальное зло:

«Наиболее значительными пороками экономического общества, в ко­тором мы живем, являются его неспособность обеспечить полную заня­тость, а также его произвольное и несправедливое распределение богат­ства и доходов» [88].

Поскольку капитализм не обеспечивает ни полной, ни эффектив­ной занятости, постольку государство должно регулировать занятость: полная занятость обеспечивает процветание, а не наоборот, как счита­ли раньше.

Кейнс нисколько не сомневался в жизнеспособности самой рыноч­ной экономики. Он не видел никаких оснований для перехода к социа­лизму (он бывал в Советской России в 1925 и 1936 гг., брат его жены, ба­лерины Лопухиной, выступавшей у Дягилева, служил директором Ма-риинского театра, и вся информация о большевистской России полу­чалась Кейнсом из первых рук), когда собственность на средства про­изводства становится государственной. Неравным образом могут быть распределены богатства (это капитализм), равным распределением мо­жет быть только распределение нищеты (коммунизм), считал Кейнс. Частные интересы эффективно определяют, что и как должно быть произведено, по какой цене реализовано, т.е. система свободного пред­принимательства хорошо использует те факторы, которые она вообще использует. Но в определении эффективной занятости эта система ока­зывается непригодной, и именно здесь требуется помощь государства. Также Кейнс не отказывался от принципа индивидуализма, наоборот, он считал, что его система государственного регулирования рынка (не прямого характера, а с помощью финансовых и фискальных инстру-

ментов) «единственно практически возможное средство избежать пол­ного разрушения существующих экономических форм» и основное «условие для успешного функционирования личной инициативы».

В определенной степени Кейнс в экономической форме предста­вил те черты справедливого (западного) общества, которые уже проя­вили себя в действительности 1930-х годов и нашли выражение в эко­номической и социальной политике. Это касается прежде всего США и «Нового курса» президента Франклина Д. Рузвельта («New Deal»). До этого, в 1920-е годы, господствовала политическая установка: «Предо­ставьте бизнес самому себе, а он позаботится о вас». Реформы Рузвель­та предполагали государственное вмешательство и регулирование эко­номики. Считалось, правда, что это вынужденная мера по преодоле­нию экономической депрессии. Кроме мер экономического регули­рования тогда установили многие сейчас уже привычные требования социальной справедливости: минимум заработной платы, максимум продолжительности рабочего дня, заключение коллективных догово­ров, право на создание профсоюзов, оказание помощи безработным, социальное страхование. В своей речи, названной позже «речью о че­тырех свободах» (1941), Рузвельт обрисовал основные черты справед­ливого общества для американцев: равенство возможностей для моло­дежи и других слоев населения; работа для тех, кто может работать; без­опасность для тех, кто нуждается в ней; ликвидация особых привиле­гий для избранных; сохранение гражданских свобод для всех; получе­ние результатов научного прогресса в условиях более высокого и посто­янно растущего уровня жизни.

В будущем Рузвельт обещал создать мир (уже не только американ­ский), основанный на четырех основополагающих человеческих сво­бодах:

Первая — это свобода слова и высказываний — повсюду в мире.

Вторая — это свобода каждого человека поклоняться Богу тем спо­собом, который он сам избирает, — повсюду в мире.

Третья — это свобода от нужды, что в переводе на понятный всем язык означает экономические договоренности, которые обеспечат на­селению всех государств здоровую мирную жизнь, — повсюду в мире.

Четвертая — это свобода от страха, что в переводе на понятный всем язык означает такое основательное сокращение вооружений во всем мире, чтобы ни одно государство не было способно совершить акт физической агрессии против кого-либо из своих соседей, — повсюду в мире.

ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА

2.12. Трансформация капитализма в XX веке: экономический проект справедливого...

Очень важно, что наряду с традиционными свободами — свобо­дой слова; свободой совести — Рузвельт выделяет ранее неизвестную «Freedom from want» — свободу от нужды, а также свободу от страха, т.е. государство берет на себя обязанности обеспечения минимального благосостояния для граждан и сохранения мира. И еще вот что совер­шенно новое — все эти свободы предназначены не только для США, но и для всего мира. В итоге после войны, в 1948 г., ООН приняла «Всеоб­щую декларацию прав человека», где наряду с уже известными правами и свободами были выделены права на труд и его справедливое возна­граждение (ст. 23): каждый человек имеет право на труд, на свободный выбор работы, на справедливые и благоприятные условия труда и на за­щиту от безработицы; каждый человек, без какой-либо дискримина­ции, имеет право на равную оплату за равный труд; каждый работаю­щий имеет право на справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование для него самого и его семьи и дополняемое при необходимости другими средствами со­циального обеспечения.

Другой пример регулирования экономики в 1930-е годы — Шве­ция. В 1932 г. в Швеции социал-демократы выдвинули антикризисную программу и одержали победу на выборах. Был создан однопартийный социал-демократический кабинет во главе с П. А. Ханссоном, которо­му принадлежала идея «дома народа», т.е. государства всеобщего бла­госостояния, в котором реализуются интересы всех слоев общества. Главной задачей социал-демократов стала борьба с безработицей (поч­ти половина всех рабочих Швеции оказались в то время безработны­ми), во второй половине 1930-х годов был проведен ряд социальных реформ, из которых наиболее важны следующие: страхование по без­работице, повышение пенсий по старости, пособия на детей, опла­ченный предпринимателями отпуск (тогда боролись за 12-дневный отпуск, а сейчас он составляет пять недель), поощрение жилищного строительства, введение всеобщего бесплатного 9-летнего обучения. Реформы финансировались за счет повышения налога на крупные до­ходы и имущество. Таким образом, шведы решились на серьезное из­менение политики распределения и перераспределения, что означало изменение взглядов на дистрибутивную справедливость, поддержан­ное всеми слоями общества. После Второй мировой войны ставки про­грессивного налога еще более увеличились, достигнув 70%, но, как ни странно, экономика Швеции продолжала развиваться, и 1960-е годы стали временем ее процветания. Рост ВВП составлял в среднем 4,6% в год, замедление произошло только в результате кризисов 1970-х, но и тогда прирост составлял 2% ежегодно.

Изменения в экономической политике 1930-х годов отразились и на понимании либералами свободы и справедливости. Примером мо­жет служить позиция Джона Дьюи, выраженная в работе «Liberalism and Social Action» (1935). Если традиционный либерализм считал, что прави­тельство всегда противостоит свободе индивида, ограничивая его дей­ствия, то современный либерализм признает необходимость действий государства в целях защиты и гарантии свободы и индивидуализма:

«В целом в последние годы политика либерализма была направлена на раз­витие "социального законодательства", на то, чтобы добавить к прежним функциям правительства предоставление социальных услуг. Не нужно не­дооценивать значения подобного добавления. Эта тенденция обозначает отход от laissezfaire либерализма и является чрезвычайно важной для вос­питания общественного мнения и подготовки общественности к реализа­ции организованного социального контроля. Данные изменения способ­ствовали разработке определенных технологий, которые в любом случае необходимы социализированной экономике. Однако цели либерализма будут оставаться на втором плане в течение долгого времени, если он не пойдет дальше, в направлении социализации производительных сил, с тем чтобы свобода личности опиралась на саму структуру экономической ор­ганизации» [89].

Эта позиция Дьюи была впоследствии раскритикована Фридрихом Хайеком, как по существу антилиберальная («profoundly antiliberah).

В противовес Кейнсу с его политикой государственного регули­рования капитализма, а также социалистам и социал-демократам с их стремлением к перераспределению в пользу большего социального ра­венства и левому крылу либералов в 1930— 1940-е годы сформировалось так называемое либертарианское движение (название весьма условное, которое соединяет и анархистов, и анархо-индивидуалистов, и других представителей движения против господства государства), представи­телями которого были Хайек и Мизес, а потом, в 1950-е и 1960-е, — Милтон Фридман, Мюррей Ротбард и др. Первым еще в 1920-е в бой вступил Людвиг фон Мизес, критикуя социалистическое общество и пытаясь обрисовать контуры справедливого капиталистического об­щества. В работе «Либерализм» (1927) он опровергает утверждение, что либерализм ставит интересы капиталистов и предпринимателей выше интересов других слоев общества:

«Исторически либерализм был первым политическим движением, которое имело целью способствовать благосостоянию всех людей, а не отдельных групп населения. Либерализм отличается от социализма, который также провозглашает стремление к благу для всех, не по цели, к которой он стре­мится, а по средствам, которые он выбирает для достижения этой цели.

Mm

ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА

2.12. Трансформация капитализма в XX веке: экономический проект справедливого...

...Общество, в котором реализуются либеральные принципы, обычно на­зывается капиталистическим обществом, а состояние такого общества — капитализмом» [90].

Социалисты и коммунисты хотят обеспечить социальное равен­ство, но «сделать негра белым выше человеческих сил» (не знал Ми-зес о современных возможностях косметологии). Но негру можно пре­доставить такие же права, как и белому, и тем самым дать возможность зарабатывать столько же, если он столько же производит, — в этом ра­венство людей. Можно достичь большего равенства посредством пере­распределения доходов, но при этом забывается самое главное — ка­ким способом производится продукт, который будет делиться: если все больше делить по принципу равенства, то скоро и делить будет нечего. Интересно, что Мизес социалистов и социал-демократов воспринима­ет как нечто единое, заслуживающее критики. В работе «Общественное хозяйство: Исследования социализма» (1922) он пишет:

«Социал-демократы, безусловно, продолжали бы жульничать с лозунгом демократии, если бы по исторической случайности большевистская рево­люция не заставила их до времени сбросить маску и продемонстрировать насилие, неотъемлемое от их учения» [91].

Нельзя не отметить, что сам Мизес в этих двух работах почему-то скатывается на националистические позиции, его позиция откры­то антироссийская, русских он как-то странновато называет «наци­ей Ленина, Толстого и Достоевского» — конечно, все три персонажа принадлежат российской культуре, но вряд ли вместе они достаточно объективно обрисовывают русский характер. Мизес заявляет, что рус­ские — единственная нация, оставшаяся в Европе милитаристской, по­этому они представляют основную угрозу.

Вот как понимает Мизес справедливость в работе 1957 г. «Теория и история» (по сути дела, он возвращается к утилитаристской концепции справедливости):

«Конечным критерием справедливости является содействие сохранению общественного сотрудничества. Поведение, способствующее сохранению общественного сотрудничества, является справедливым, поведение, на­носящее ущерб сохранению общества, — несправедливым. Не может сто­ять вопрос об организации общества на основе произвольных предвзятых представлений о справедливости. Задача в том, чтобы организовать обще­ство для максимально возможного осуществления тех целей, которых по­средством общественного сотрудничества стремятся достигнуть люди. Об­щественная польза — единственный критерий справедливости. Она явля­ется единственным ориентиром законодательства» [92].

И далее представление справедливого общества как общества ка­питалистического :

«САМЫЕ ярые критики капитализма — это те, кто порицает его за яко­бы порождаемую им несправедливость... Наиболее вредное из всех заблуж­дений — иллюзия о том, что "природа" наделила каждого человека опре­деленными правами... Бедные влачат жалкое существование лишь потому, что неправедные люди лишили их всех благ, предназначенных им по рож­дению... Исправить дело может не апелляция к "справедливости", а заме­на тупиковой политики политикой здравого смысла, то есть свободного капитализма. Отнюдь не праздные рассуждения об абстрактной "справед­ливости" позволили поднять благосостояние простого человека на его се­годняшний уровень, а деятельность людей, на которых наклеивали ярлы­ки "закоренелых индивидуалистов", "эксплуататоров"... Рабочие смогли улучшить свою жизнь благодаря тому, что увеличился объем капитального оборудования на каждого потенциального рабочего. В результате все боль­шая часть произведенных потребительских товаров достается рабочим. Пожалуй, ни Маркс, ни Кейнс, ни кто-либо другой из менее известных противников капитализма не смог бы опровергнуть следующее утвержде­ние: существует только один способ увеличивать размеры заработной пла­ты постоянно и на благо всех желающих трудиться, а именно — ускорить темпы увеличения капитала по отношению к росту населения. Если же считать такое положение дел "несправедливым", то винить во всем следу­ет природу, но не человека» [93].

Хайек еще более решительно защищает частную справедливость капиталистического общества и решительно выступает против со­циальной справедливости. Он специально разбирает вопрос о спра­ведливости в работе «Право, законодательство и свобода: Современ­ное понимание либеральных принципов справедливости и политики» (1973-1979). Но еще в 1944 г. в работе «Дорога к рабству» Хайек пре­дупреждал, что планирование при социализме неизбежно ведет к то­тальному контролю государства над личностью, чиновники будут ре­шать, кому, что и когда причитается. «Ступив во имя справедливости на путь планирования, правительство не сможет отказаться нести от­ветственность за судьбу и положение каждого гражданина» [94]. Это тоталитарное планирование охватывает всю жизнь человека и лиша­ет его инициативы, правительство решает, какие цели справедливы, какие нет. А ведь рынок представляет собой самый совершенный ме­ханизм распределения на основе объективной справедливости — ры­нок действует как стихия, он слеп, и как раз в этом гарантия его бес­пристрастности, так сказать, невзирая на лица, рынок осуществляет свой контроль.

raiatik

_ч ^ЕАЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА

2.12. Трансформация капитализма в XX веке: экономический проект справедливого...

!1И₃"^СЯ свойственному людям чувству справедливости? К сожале-инИ^х Надежд нет оснований. Те стандарты, которые у нас есть ^конкурентной системой и не могут не исчезнуть вместе с ней. и,-3) ^азьйаем справедливой ценой или справедливым вознагражде-щ\ "опросту привычные цена или вознафаждение, которых мы р(Ц ^ать, опираясь на прошлый опыт, или же такие цена и возна-°Торые существовали бы в отсутствие монополии...» [951.

тжщ °^Сть, с точки зрения Хайека, — свойство индивидуаль-

ливяИ(}°^то поведения. Только действие может быть справед-

жет{в%^Г,Р^аведливым, какой-либо факт или положение дел мо-

но вирь ^ или плохим (положительным или отрицательным),

индврк^м или моральным. Но не только действия одного

видение ^{т а}трибут справедливости, действия множества инди-

справшк ^Вия организации также могут быть справедливыми/не-

зацщЦ. (правительства безусловно относятся к таким органи-

что-ший^Ивость связана с законом (она предполагает считать

а не ра% ^ивым/несправедливым в связи с правилом действия,

часть W^^ействия), но не тождественна всему закону. Только та

ведение ^ельства, которая содержит правила справедливого по-

во). Приь °^язательства для граждан (например, уголовное пра-

тивньгёрк ^все правила справедливого поведения имеют нега-

нию ци f ~~ запрет на несправедливое поведение по отноше-

помощиа ^есть исключение, например, обязательство оказать

(вэтоияЦк¹¹^ бедствие на море). Функция этих универсальных

каждого °^е значение) правил заключается в том, чтобы сказать

не надя«к°^н может рассчитывать, где граница его действия. Они

ют усжшк^Идов какими-то особенными правами, а закладыва-

QpfflL^Ho которым эти права могут быть приобретены,
вает cifB%^CTb конкуренции, например, в том, что она обеспечи-
пределшй *° Процедуру приобретения, но не в результате ее рас-
ние стори, ^^аведливыми могут быть правила игры и их соблюде-
CTopoBttjtiC Результат будет зависеть от умения и удачи каждой
правищ% ^еЯливость служит для того, чтобы выработать такие
индивщ*^ °беспечат сотрудничество и предотвратят конфликт
зать, чащ ^Тся один шаг до неоинституционалистов, чтобы ска-
188 ^Ивые правила снижают уровень неопределенности в

экономических отношениях и тем самым уменьшают трансакционные

издержки).

Особенно Хайек возражает против социальной справедливости. Если частную справедливость можно понимать как комплекс норм индивидуального корректного поведения, то социальная справедли­вость — совершенно пустое понятие (strictly empty and meaningless), и вообще справедливость не применима к понятию «общество», кото­рое управляется правилами, а не общей целью или пониманием обще­го блага. Рыночное распределение не зависит от чьей-то воли или ин­тереса, оно не направлено против или на пользу кому-либо конкрет­но, это спонтанный порядок (а не организация с управленческой вла­стью), который не имеет отношение к справедливости результата рас­пределения.

«Наиболее разрушительным употреблением прилагательного "социаль­ный", когда смысл определяемого им слова уничтожается полностью, яв­ляется используемый практически всеми оборот "социальная справедли­вость"... вся идея распределительной справедливости — каждый индивид должен получать соответственно своему нравственному достоинству — при расширенном порядке человеческого сотрудничества (или каталлак-сии) бессмысленна, поскольку размеры имеющегося продукта (и даже его наличие) обусловлены, в общем-то, нравственно нейтральным способом распределения его частей» [96].

В целом он настаивает на изменении формы справедливости в со­временном обществе:

«В противоположность социализму, либерализм ориентирован на комму­тативную, а не на так называемую дистрибутивную (распределительную) или, как теперь чаще говорят, "социальную" справедливость» [97].

Дело австрийской школы (Мизеса и Хайека) продолжил Милтон Фридман (сам основатель чикагской школы). Фридман последователь­но выступал в защиту либертарианских идеалов свободы против со­циального равенства. Основную опасность он видит в усиливающей­ся роли государственного регулирования. В работе «Капитализм и сво­бода» (1962) он пишет:

«Свобода — это редкое и хрупкое растение. Разум говорит нам, а история подтверждает, что главную угрозу свободе представляет концентрация вла­сти. Государство необходимо для сохранения нашей свободы, и оно же яв­ляется инструментом, посредством которого мы можем пользоваться этой свободой, но тем не менее когда власть концентрируется в руках полити­ков, она превращается в уфозу нашей свободе» [98].

ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА

2.12. Трансформация капитализма в XX веке: экономический проект справедливого...

Необходимо ограничить полномочия государства (функции госу­дарства — защита свободы от внешних врагов, поддержание законно­сти и порядка, обеспечение выполнения договоров, поддержка кон­куренции), но не менее важно государственную власть рассредото­чить (передавать все больше функций местным органам власти, что, по-моему, крайне важно для современной России), поскольку от такой власти легче избавиться, например, если вам не нравятся власти одно­го штата, вы легко можете переехать в другой.

Фридман настаивает, что в капиталистических странах, как ни по­разителен этот факт, неравенства меньше, чем в некапиталистических: «Бесспорно, что в западных капиталистических обществах — в Скандинав­ских странах, во Франции, Англии и Соединенных Штатах — неравенства гораздо меньше, чем в государстве с такими четкими сословными перего­родками, как Индия, и в такой отсталой стране, как Египет. Более затруд­нительно провести сравнение с такими коммунистическими странами, как Россия, из-за недостатка информации и малой ее достоверности. Тем не менее, если определять неравенство различием в уровне жизни привилеги­рованных и непривилегированных классов, такого неравенства в капита­листических странах, безусловно, меньше, чем в коммунистических. В са­мих западных странах неравенства тем меньше, чем более капиталистиче­ской является данная страна: в Англии его меньше, чем во Франции, в Со­единенных Штатах меньше, чем в Англии...» [99].

Поэтому Фридман выступает последовательным противником по­литики государственного перераспределения доходов:

«Будучи либералом, я не нахожу никаких оправданий для системы про­грессивного налогообложения, вводимой с исключительной целью пере­распределения дохода. Мне это представляется типичным случаем на­силия с целью отнять у одного и отдать другим, что прямо противоречит индивидуальной свободе» [100].

Однако ни в 1950-е, ни в 1960-е годы либертарианские модели справедливого общества, основанного на индивидуальной свободе, не прижились. В то время в Европе господствовало «государство всеоб­щего благосостояния». Сам термин возник еще в 1940-х годах, когда в докладе У. Бевериджа в британском парламенте (1942 г.) говорилось о принципах «государства благосостояния» (Welfare State). Термин «го­сударство благосостояния» употреблялся как совпадающий в основ­ном с бисмарковским понятием «социальное государство» (Sozialstaat). (Кстати, Россия по конституции является Sozialstaat.) Лейбористское правительство реализовало эту модель, формируя с 1945 г. систему со­циальной защиты, включающую предоставление государственных га-

рантий для населения, установление обязанности работодателя обе­спечить социальное страхование наемных работников с их частичным участием. Обеспечивались базовые условия жизнедеятельности — го­сударственное (бесплатное) здравоохранение, равные возможности се­мьям в воспитании детей (пособия на детей), предотвращение массовой безработицы. В США в 1964 г. в первом послании о положении страны президент Линдон Джонсон провозгласил начало «бескомпромисс­ной войны с бедностью в Америке» как часть программы построения «Великого общества» (Great Society), тогда же были созданы печально известные по нынешнему экономическому кризису программы «Ме-дикэйд» и «Медикэр». Создание «социального рыночного хозяйства» в качестве главной задачи экономической политики страны было заяв­лено канцлером ФРГ Конрадом Аденауэром в 1950 г., а Людвиг Эрхард на съезде Христианско-демократического союза в 1957 г. заявил о на­чале второго этапа «социального рыночного хозяйства» в ФРГ.

Государство всеобщего благосостояния, будучи капиталистическим по своей природе, основывалось на понятиях социального равенства, перераспределения доходов, бесплатного здравоохранения, образова­ния, социального страхования и пенсионной системы, пособия по без­работице. Естественно, капитализм и социальное равенство представ­ляли собой определенное противоречие, но им надо было найти спо­соб сосуществования. Индивид вскоре стал ожидать и требовать от го­сударства (а значит — и от капитализма) того, что раньше не входило в его функции. Социальных последствий этого процесса делегирования полномочий государству множество: например, работающие взрослые перестали надеяться на помощь детей в старости (так осуществлялась поддержка пожилых людей в традиционном обществе), а надеялись только на пенсию от государства. Соответственно снизилась рождае­мость (конечно, не только по этой причине). Или другой пример — без­работица превратилась в средство получения пособия и стала осозна­ваться как свободный выбор нетрудовой жизни и т.д.

Все эти ожидания в 1968 г. вдруг преобразились в конкретные ре­волюционные требования: восставшие студенты и митингующие рабо­чие в Париже выдвигали забавную формулу «40—60—1000» (40-часовая рабочая неделя, пенсия в 60 лет, минимальный оклад в 1000 франков). Революционные события, всколыхнувшие всю Европу, способствова­ли усилению левых сил как в политике и экономике, так и на интел­лектуальном фронте. Выступление студентов было поддержано такими влиятельными французскими интеллектуалами, как Жан-Поль Сартр и Мишель Фуко.

ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА

2.13. Современные дискуссии о справедливости капитализма

Собственно, парижская весна 1968-го и была в некотором смыс­ле реакцией на три десятка лет существования кейнсианского капи­тализма, который достиг небывалых темпов экономического роста (среднегодовой уровень роста 16 ведущих европейских капиталисти­ческих стран составлял в 1950—1973 гг. 4,9%) и уровня благосостояния населения (что дало основание Дж. К. Гэлбрейту выступить с теорией «affluent society», которое уже больше не управляется основным эконо­мическим постулатом ограниченности ресурсов). На фоне беспреце­дентного роста материального благосостояния во всем мире 1950-е и 1960-е также характеризовались значительными политическими собы­тиями — кубинская революция 1959 г.; рост антиколониального дви­жения: лейбористское правительство Британии 1945—1951 гг. призна­ло независимость почти половины мира — Индии, Пакистана, Бирмы, Шри-Ланки и Палестины; в 1950—1960-х очередь дошла до Африкан­ского континента (Нигерия, Гана, Уганда, Кения и Танзания). В Евро­пе в 1975 г. была разрушена диктатура Франко (и на выборах 1982 г. по­бедили социалисты), в Португалии в 1974 г. в результате Revolucao dos Cravos (Революции гвоздик) был свергнут режим Салазара (который говорил: «Наша позиция является антипарламентской, антидемокра­тической, антилиберальной, и на ее основе мы хотим построить корпо­ративное государство», не случайно Португалия тогда была самой бед­ной страной Европы); в Греции в 1974 г. свергнут диктаторский режим «черных полковников». Все это — звенья одной цепи преобразования политического и экономического мира, недолго оставалось до круше­ния Берлинской стены и до завершения социалистического экспери­мента в России.

«Кейнсианский капитализм», или welfare state capitalism, в его чи­стом виде закончился в 1974 г., когда разразился мировой экономиче­ский кризис. Начался он в США, спад производства составил 50%, чис­ло безработных через год достигло 8,5 млн человек, мировые цены на нефть и сырье выросли в 4,5—5 раз. Потерпел крушение оформленный в 1944 г. «бреттон-вудский» золотодолларовый стандарт. Очень скоро кризис достиг берегов Европы, и после войны впервые Англия, Фран­ция и Германия одновременно ощутили спад производства. Но самое главное, впервые экономика столкнулась со стагфляцией (одновре­менным ростом инфляции и падением производства), темп инфляци­онного роста цен в Америке составил более 10% в 1974—1975 гг. Кейн-сианская экономическая теория никак этот феномен объяснить не могла — ведь считалось, что инфляция в умеренном размере только способствует экономическому росту. Тогда правительства стали боль-

ше внимания уделять идеям монетаризма (Милтона Фридмана), новое правительство консерваторов в Великобритании во главе с Маргарет Тэтчер и правительство республиканцев в США во главе с Рональдом Рейганом стали проводить политику сокращения государственных рас­ходов, денационализации, снижения налогов, снижения учетной став­ки процента. И — о «английское» чудо! — за 1982 г. инфляция упала с 12 до 6%, снижался бюджетный дефицит, а в торговом балансе появилось активное сальдо. «Рейганомика» также показала существенные пози­тивные экономические результаты. Отказ от политики welfare state в ка­питалистических странах способствовал усилению правых либераль­ных идей в политике и социальной науке, да и с началом китайских ре­форм Дэн Сяопина в 1981 г. и советской «перестройки» в 1986 г. зна­чение левых идей и «социалистической справедливости» существенно снизилось.

Вот в такой бурной экономической и политической атмосфере и рождалась современная нам концепция справедливости, подго­товленная самыми значимыми дискуссиями 1970-х и 1980-х. Дис­куссия о справедливости (Ролз, Нозик, Дворкин) возникла в 1960-1970-е годы в США. Ричард Рорти называет и конкретную причи­ну, почему именно там и тогда лозунг о справедливости стал так по­пулярен, — это вьетнамская война. Американским интеллектуалам необходимо было теоретическое обоснование тезиса об абсолют­ной невозможности (несправедливости) войны, что и было (косвен­но) предоставлено Ролзом и Дворкиным в виде теории справедли­вости, основанной на непримиримых кантианских позициях. По­смотрим, как развивалась эта дискуссия.