КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Справедливость христианского общества Средних вековРаннее средневековое общество было смешением римлян и варваров, в нем сразу же исчезает всеобщность права и возникает чуждый римской юридической традиции принцип «персонального права»: римлянина судили по римскому праву, а франка — по саллической правде. Вот пример, приводимый ЛеГоффом: при изнасиловании девушки римлянин наказывался смертью (ну не варварство ли это?), а бургунд — только штрафом [12]. То есть справедливость опять (но временно) стала локальной справедливостью и потеряла гражданский характер — регресс налицо. Зато монотеизм внес существенные изменения в понимание божественной справедливости. Появляется так называемая христианская справедливость. Принцип равенства — по отношению к Богу — существенно расширяется. Теперь все люди, независимо от их национальной принадлежности, социального положения, пола (женщины до этого всегда считались профаническими по сравнению с мужчинами), гражданства, объявляются равными по вере — их души одинаково принадлежат Богу, у них только один господин — Господь Бог (или монсеньор Бог во французской транскрипции). В послании апостола Павла говорится: «...Для бога нет эллина или иудея, ни свободного, ни раба, но все и во всем Христос...» Поэтому рабство и запрещается христианской церковью и в обществе подвергается моральному осуждению (что не помешает на время ему возродиться в виде капиталистического рабства — надо еще будет негров и индейцев признать людьми). Все люди одинаковы — созданы по образу и подобию единого Бога, наделены одинаково разумной душой, все люди одинаково искуплены жертвой Христа, соответственно все обладают равным ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.3. Справедливость христианского общества Средних веков
достоинством. Поэтому социальная справедливость может быть обретена при уважении достоинства личности — «каждый обязан рассматривать ближнего как самого себя». Все люди одинаково обладают свободой — ведь душа всегда остается свободной для восприятия божественного откровения. Вот еще новость — старый принцип талиона полностью отрицается с моральной точки зрения. Lex talionis — возмездие, равное по силе преступлению, «равным за равное», «око за око, зуб за зуб, нос за нос, палец за палец и т.д.» (кстати, существовало еще в русском «Соборном уложении» 1649 г., которое, например, за телесное повреждение предписывало отплачивать преступнику тем же: «отсечет руку или ногу, или нос, или ухо, или губы отрежет, или глаз выколет... самому ему то же учинить»). В римской юридической традиции закон талиона отрицается с точки зрения установления третьей стороны, института суда — именно он решает, каким быть возмездию, а месть или самосуд запрещаются. В христианской традиции месть запрещается с моральной точки зрения — долг христианина рассматривать других как ближних, причем он распространяется и на тех, кто думает иначе. Учение Христа требует добродетели прощения (обид и несправедливости) и расширяет заповедь любви вплоть до врагов. Вот новые, совсем не знакомые для древнего мира добродетели — смирение (худший грех — грех гордыни), прощение, милосердие, благотворительность, вера и надежда. По сути дела, в области морали произошел настоящий переворот, последствия которого мы до сих пор ощущаем, моральное сознание стало теперь другим — в нем открылась иная перспектива добра и зла, возникли новые предписания праведной жизни (жития святых), сформировалось понятие христианского долга (другой должен восприниматься как ближний). В действительности это была революция и в социальных отношениях — отношение к другому теперь строилось на совершенно иных принципах. Но равенство всех людей перед Богом не означало в Средние века социального равенства в современном понимании этого слова. Каждый должен был иметь своего господина в средневековой иерархии, ведь и Бог был либо царем, которому все и всё подчинено абсолютно, либо феодальным сеньором (Dominus — господин), который повелевал тремя категориями «вассалов» — ангелами, монахами и мирянами, и все они были «должниками» Бога. Что касается собственности как основы справедливости, то установленных прав собственности Средние века не требуют — они довольствуются правом пользования и владения (своего нет: крестьянин сеет на своей земле, но она перераспределяется по жребию общиной для восстановления справедливости, если кто-то оказался волею случая на худшем участке. И с точки зрения крестьянства земля принадлежит только тем, кто ее обрабатывает, земля не может быть объектом купли-продажи; земли вассала — бенифиций — были ему пожалованы la службу его сеньором, но они могли быть отозваны в любой момент). «...Собственность как материальная или психологическая реальность была почти неизвестна в Средние века. От крестьянина до сеньора каждый индивид, каждая семья имели лишь более или менее широкие права условной, временной собственности, узуфрукта. Каждый человек не только имел над собой господина или кого-то, обладающего более мощным правом, кто мог насильно лишить его земли, но и само право признавало за сеньором легальную возможность отнять у серва или вассала его земельное имущество при условии предоставления ему эквивалента, подчас очень удаленного от изъятого» [12]. После Боэция (Boethius, 475-526 гг. — римский философ, его основное произведение «De consolatione philosophiae» — «Об утешении философией») христианское общество, «Божий дом», делилось по тройственной схеме: священники, воины, крестьяне. Их единство было «телом» общества, каждый нуждался в каждом, каждый брал на себя заботу о целом — одни молятся, другие сражаются, третьи работают. Желание порвать со своим сословием — смертный грех, обычно в баснях крестьянин, который захотел вдруг жить как сеньор, в итоге становился вором и разбойником, заканчивая свою жизнь на виселице. Поэтому справедливо так: «каков отец, таков и сын» — вот закон закрепления социальных различий в средневековом обществе. Бог создал людей разными, таланты распределены не одинаково. Промысел Божий в том, чтобы люди, будучи различными, нуждались в друг друге, помогали друг другу, поступали великодушно и милосердно. Но не только добродетели (богатство духовное), но и богатство материальное распределено не равным способом. В самом богатстве греха нет (хотя все же оно заслоняет душу от Бога), а есть только в его неправедном использовании. Социальная справедливость не в перераспределении богатства (в этом Средневековье отличается от нашего времени), а в помощи нуждающимся посредством милостыни и благотворительности (поэтому непонятна и двусмысленна благотворительность в современном обществе — она напоминает попытку просто откупиться от тех, кто требует помощи). В принципе средневековая иерархия и не предполагала, что кто-то останется без средств к существованию, либо община, либо сеньор обязаны были не дать человеку умереть с голоду.
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.3. Справедливость христианского общества Средних веков
Любопытно, что средневековое христианское общество ставит вопрос и о справедливости самого Бога. Ведь в древнем политеистическом мире этот вопрос был более или менее ясен: справедливость богов устраивалась их отношением — одни боги поступали справедливо, другие — несправедливо, но, в конце концов, дело улаживалось вмешательством высших богов. Здесь же существует один Бог, и казалось — он сам себе справедливость. Этот сложный вопрос решается Фомой Аквинским в трактате «О справедливости и милосердии Бога». Он обращается к толкованию справедливости Аристотелем, разделяя справедливость обмена и справедливость распределения. Первый тип справедливости не присущ Богу, и он отвергает его в принципе: «Кто дал ему наперед, чтобы он мог воздать?» Но вот второй тип справедливости вполне божественен для Фомы Аквинского: Бог справедлив, потому что всем дает свое сущее, распределяет всем по их достоинству. Вот его весьма забавный пример: человеку прилично иметь две руки — Бог и дает ему эти две руки и далее все, что человеку свойственно. Божественная справедливость (в отличие от социальной у Аристотеля) утверждает вещи в порядке, согласующемся с установлениями его мудрости. С точки зрения Аквинского, справедливость может быть реализована только в христианском государстве. Интересно и то, что справедливость Бога носит двойственный характер: это и воздаяние по заслугам (что мы видели и в античной традиции), но и продолжение его благости. Вот пример: когда Бог наказывает злых людей — это воздаяние по их заслугам, но когда Бог их прощает — это уже соразмерно его благости. Фома Аквинский подчеркивает значение в человеке добродетели справедливости (наряду с античными мужеством и умеренностью), но больше ценит добродетели священные — веру, надежду и любовь. Фома Аквинский различал: lex aeterna (законы вечные), lex humana (законы человеческие), lexdivina (законы божественные) и lexnaturalis (законы естественные). Это «вечное право» (lex aeterna) Фома Аквинский считал высшей справедливостью, под ним он понимал совокупность общих божественных принципов правления миром. Если законы, установленные обществом, противоречат законам божественным, то справедливо восстание против этих законов (например, против законов об идолопоклонстве), также если тиран узурпирует власть (хоть власть и от Бога), то справедливым будет его свергнуть. Но средневековые и древние общества не только отличались в понимании справедливости, но и во многом были едины (как все традиционные общества). Главным образом это касалось тождества личного и общественного блага. Сам индивид еще не был непосредственно представлен в обществе, а входил в него только через пространство своей социальной группы. «Быть индивидом означало быть ловкачом. Многообразный средневековый коллективизм окружил слово "индивид" ореолом подозрительности. Индивид — это тот, кто мог ускользнуть из-под власти группы. ...Он был жуликом, заслуживающим если не виселицы, то тюрьмы» [13]. Главным отверженным средневекового общества был «чужой», «чу-11странец» — человек, не признанный в здешних краях. «Жонглеры и чужестранцы» — те, на кого не распространялись отношения подданства, верности, бывшие «ничьими людьми», от которых можно было ожидать только злодеяния. И древние, и средневековые общества были одинаковы в том, что душа их жителя была взволнованной, необузданной и страстной. В них не было еще воспитано ограничение аффектов в публичном пространстве, характерное для современного индивида, наоборот, аффективное восприятие было нормой (сравните обряды похорон — мужчины и женщины в античном мире должны были определенным образом выражать свои чувства, они показательно рыдали, если слез не хватало — нанимали плакальщиц, дело дошло до того, что чрезмерные выражения печали — царапанье лица и т.п. — были запрещены законом Солона в Афинах. Или еще пример: если король в Средние века не умел плакать — а это по особым случаям была обязанность, — то его учили это делать, рыдания считались благородными, прекрасными и возвышающими всех — и детей, и взрослых, и мужчин, и женщин). Эти общества были жестоки (с нашей современной точки зрения). Обычным делом были казни, казни публичные как особый нравоучительный спектакль. Для множества простых людей казни служили развлечением, процесс обычно растягивался — быстрое лишение жизни не допускалось, чтобы доставить максимальные страдания виновнику и порадовать публику, обычным в таких случаях было «тупое веселье толпы». Однако именно в эпоху Средневековья зарождается новая цивилизация, которая поднимет индивида на невиданную высоту и сделает центральными в обществе отношения автономных индивидов, а не социальных групп. Именно такие индивиды, аффекты которых ограничены и подчинены «бездушной рациональности», преследующие свои частные (а не общественные) интересы, и преобразуют общество в экономическое, т.е. общество, фундаментом которого станут экономические отношения. Откуда возникают эти невидимые ростки будущего, которые заново поставят (переформулируют) вопрос о справедливости? Конечно же, это ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.3. Справедливость христианского общества Средних веков
средневековые города с их корпорациями, рыночными отношениями и деньгами (превращающимися, и иногда легко, в капитал). «В XII в. на христианском Западе начинается эпоха стремительного развития городов», — пишет ЛеГофф [14]. Если Рим был в эпоху расцвета империи городом с миллионным населением и бетонными «пятиэтажками» (скверного качества, часто они обрушались), то в Средние века города с населением в 4—6 тыс. жителей считались средними. Были города очень крупные, такие как Париж, Милан, Флоренция, где проживало по 80 тыс. человек. Отличие средневековых городов от римских в том, что они не были сосредоточением политической, административной или военной власти, поскольку вся эта власть была в руках сеньора, епископа или короля, которые, как правило, в городах не жили (или жили только временно). Еще средневековые города были по преимуществу экономическими феноменами, в них проживали торговцы, ремесленники, менялы и другая маргинальная публика — в общем, новое городское сословие, характер которого кардинально менялся — от рыцарской щедрости и великодушия у них ничего не осталось, наоборот, скупость (обусловленная рациональным планированием своей жизни и постоянным применением счета) выступает их главной чертой, что нередко подвергалось насмешкам в средневековой литературе. Город постепенно становится рыночным поселением, центром обменов, в игру которых втягивается и негородское население — крестьянство, а потом и сеньоры. Город был выгодным для сеньора (но надо было еще это и понять) — сами горожане давали налоговые поступления в денежном виде, да и продажа продуктов сельского хозяйства позволяла теперь брать с крестьян денежный оброк. Если дела шли неплохо, то сеньор воздерживался от вмешательства в городские дела. В последующую эпоху абсолютных монархий уже король в противовес сеньорам поддерживал город как источник средств (не только налогов, но теперь все больше заемных средств) и еще как оплот противостояния власти феодалов (поэтому только с помощью королевской поддержки «воздух города делал людей свободными»: крестьянину, переметнувшемуся в город, надо было только прожить в нем определенный срок — «один год и один день», и он становился независимым горожанином). Все потребности горожан удовлетворялись с помощью городского рынка, поэтому рынок становился одним из основных городских институтов (огороды в Средние века горожан кормили плохо), а города древнего мира, наоборот, были смесью городского и сельского пространства (по подсчетам Карла Бюхера, Древний Вавилон был в 7 раз больше современного Берлина, улицы перемежались садами и поля- ми, номеров домов не было, поэтому, чтобы добраться до места назначения, требовался проводник). Рынок был абсолютно регулируемым и публичным институтом, цены подлежали установлению — они выстав-i лились каждый день на воротах рынка, правила торговли были стро-и) регламентированы (например, все одинаковые товары для удобства покупателя должны были продаваться в одном ряду), регулировались и качество (товаров и материалов) «ради доброй славы города», и количе-i г во поставляемых товаров (во избежание перепроизводства). Ценовая конкуренция считалась позорной, а реклама своих низких цен — вообще неслыханным делом. Деньги, выполнявшие в Средние века скорее символическую функцию (деньги чеканились сеньором не для обмена, а для подтверждения своего суверенного права), с помощью городов превращаются во всеобщее реальное средство обмена и накопления. Все теперь (и горожане, и крестьяне, и сеньоры) учились искусству «знать цену вещам», ранее доступному только избранным — купцам и менялам. Очень скоро город будет и местом производства всех ремесленных товаров — его вторым институтом после рынка станет корпоративная цеховая система («скрепленное клятвой братство»), основанная на подробном разделении труда и регламентировании всех отношений производства (в Париже было более 350 цехов, к примеру, цех, производивший кареты, не имел права производить колеса к ним — вот такие процедурные ограничения). Мастера и подмастерья станут основными фигурами производства, а главой цеха — shop steward— цеховой староста. Символом городского промышленного производства в Средние века станут часы — главный механизм того времени, служивший впоследствии образцом для логических и научных конструкций (в XII в. в Европе были изготовлены обычные механические часы, в XIII в. — большие башенные, в XV в. — карманные часы). Сначала города не допускают или ограничивают появление на городском рынке промышленных товаров из других городов (все, что сделано в данном городе, должно быть продано в первую очередь, а только потом — все, что привезено), но затем все же признают друг друга и объединяются в торговые корпорации (союзы) городов. Крупнейший такой союз — Ганза, расцвет которой приходился на XIII—XIV вв., всего в него входило около 80 городов, и наиболее крупными из них были Гамбург, Бремен, Кельн. Торговые пути их были весьма протяженны, например, Магдебург торговал со Старой Ладогой. Что значили все эти экономические и денежные отношения, развивающиеся в средневековых городах, для нового понимания справед- ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.3. Справедливость христианского общества Средних веков
ливости? Поскольку денежный обмен (с присущими ему количественными атрибутами — счетом, расчетом и учетом) становился конституирующим социальным отношением, необходимо было сформировать соответствующую ему систему моральной оценки — что должно и правильно делать в денежном взаимоотношении. Возникают такие понятия, как «честность в обмене», «точность в расчетах», «справедливая цена». Сама повседневная справедливость (в отличие от высшей, божественной) в позднее Средневековье возникает из развивающихся отношений обмена. В отличие от древнего общества, где отношения перераспределения господствовали над отношениями обмена, теперь справедливость трансформируется из дистрибутивной в коммутативную (справедливость в обмене). Рациональный учет и записи теперь не осуждаются, а становятся посредством бухгалтерии (искусство двойного счета) нормой жизни (средневековое общество не обладало грамотой, национальный язык был устным, и только латынь, которую не знало большинство европейцев, служила способом письменной коммуникации. Забавно, что при земельной сделке приводили детей и внуков, чтобы они хранили в памяти сделанные изменения с земельным наделом, ведь прочитать документ на латыни не могла ни та, ни другая сторона). Поэтому развитие денежных отношений обмена связано с развитием общей грамотности и рациональности, и справедливость теперь все больше понимается (с помощью разума), а не только чувствуется. Монтескье в работе «О духе законов» подметил это влияние торговли на справедливость: «Дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости; это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей» (кн. 20, гл. 2). Сама логика развития городского пространства ведет к трансформации понимания социального пространства вообще. Город всегда является местом жительства людей, которые до этого были «территориально чужды друг другу» [15]. В городе люди, как правило, не знают друг друга лично, но вынуждены постоянно взаимодействовать друг с другом — личное у них заменяется безличным и функциональным, поэтому и справедливость теперь требуют не от личного действия, а от безличных общественных институтов. Меняется и форма социального контроля (жесткий контроль общественного мнения за индивидуаль- ным поведением сменяется самоконтролем). Интересно, что эта трансформация пространств классов в средневековых городах не осталась незамеченной — традиционное рыцарство считало города позором, ведь в них знать жила бок о бок с простолюдинами, они — о ужас! — могли запросто повстречаться на улицах, что было невообразимым ранее в оппозиции «знатные — незнатные», ведь в замок никто не попадал случайно. Сам замок находился на иной социальной/географической высоте: он строился всегда на высоком месте — так, чтобы взирать свысока на деревню и город в долине (например, Прага или Зальцбург). Замки и лес — вот закрытое пространство рыцарей и баронов, а деревня и город — для простолюдинов (крестьян и горожан). Средневековый город был «коммуной» или «корпорацией» по своей социальной конструкции. В античности город мог и не создавать прав гражданства для всех своих жителей (да что античность, в Петербурге XIX в. приехавший на заработки крестьянин все еще оставался прикрепленным к своей сельской общине и там платил налоги). Горожанин (отсюда — слово «гражданин») «вступал в корпорацию в качестве отдельного лица», индивидуально приносил присягу или давал клятву |1б]. Он не был связан с какой-либо социальной общностью, посредством которой получал гражданство в городе, — а в античности все наоборот: индивид получал гражданские права только как представитель рода. Как подчеркивал Вебер, христианство отняло у рода всякое ритуальное (религиозное) значение (в античности у рода всегда было свое божество или покровитель), христианство стало «вероисповедатель-ным союзом отдельных верующих», поэтому-то христианство приживается только в городе. Конечно, каждый средневековый город обеспечивал преимущества своей знати, своих горожан, но «ради большего блеска города» призывались «совершенно чуждые индивиды». Так город постепенно «инкорпорировал» фигуру «чужого» в свое социальное пространство, отрывая отдельного индивида от привычного ему социального окружения. Применяя сегодняшний термин, город представлял собой мультикультурное пространство, для регулирования отношений внутри него и требовалась справедливость. Понятие справедливости меняется для горожан еще и потому, что они подчиняются одному для всех «городскому праву», и в этом смысле все они «товарищи по праву». Первоначально суд в городах вершили либо сеньор, либо епископ, но постепенно собрание граждан (горожан) стало играть все большую роль. В XI в. везде появляются выборные консулы, сначала управлявшие городами только в период войн, а потом полностью захватывающие судопроизводство. В городах Италии
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.4. Возникновение капитализма и новое понимание справедливости
противостоящие знати социальные слои ремесленников и предпринимателей выбирали от своей общины «capitanus popoli» (предводителей народа), которые состояли на жалованьи и имели в своем распоряжении городскую милицию, именно они защищали «пополанов» в суде, вносили запросы и участвовали в законодательном процессе. Рыночные или цеховые дела в городе рассматривали особые суды торговцев «mercanzia», иногда такой суд рассматривал вообще все дела «пополанов». Вебер отмечает, что в Мюнстере XV столетия никто не мог быть посажен в тюрьму без согласия гильдий [17]. Так город «выхватывал» индивида из-под власти суда сеньора. В качестве справедливых городской суд признавал рациональные доказательства — средневековые практики справедливого решения уходили в прошлое. Город как рыночное предприятие и как способ рационализации жизни отвоевывал у христианского общества свое собственное социальное и экономическое пространство, в котором впоследствии возникнет капитализм и которое полностью преобразует понимание справедливости как индивидуальной свободы и общественного равенства.
|