КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Декларация независимости США». Понимание справедливости по ту сторону Атлантики: Франклин и Джефферсон«Богатство народов» вышло в свет в Лондоне в 1776 г., в нем все еще идет речь о североамериканских (вест-индских) колониях, но в этом же году колонии объявили независимость. Независимость требовала морального оправдания (надо же было объяснить себе и английским джентльменам, почему восстание против короля правильно) — так появился американский взгляд на справедливость. Кроме того, справедливость в Америке выступала не столько философской категорией, сколько рабочим принципом при составлении конституций штатов и других основополагающих юридических документов. Интересно посмотреть, как британская концепция справедливости (Гоббса, Локка, Юма и Смита) видоизменяется в законотворчестве американских штатов и как постепенно она приобретает утилитарный характер. Один из отцов американской независимости, Бенджамин Франклин, в «Автобиографии» (1757) перечисляет список добродетелей, где присутствует и справедливость, но вот он в полном виде: ■ воздержание (есть не до пресыщения, пить не до опьянения); ■ молчание(говорить только то, что может принести пользу мне или другому; избегать пустых разговоров); ■ порядок(держать все свои вещи на их местах; для каждого занятия иметь свое время); ■ решительность(решаться выполнять то, что должно сделать); ■ бережливость (тратить деньги только на то, что приносит благо мне или другим, т.е. ничего не расточать); ■ трудолюбие (не терять времени попусту);
■ искренность(не причинять вредного обмана, иметь чистые и справедливые мысли; в разговоре также придерживаться этого правила); ■ справедливость (не причинять никому вреда; не совершать несправедливостей и не опускать добрых дел, которые входят в число твоих обязанностей); ■ умеренность(избегать крайностей; сдерживать, насколько ты считаешь это уместным, чувство обиды от несправедливостей); ■ чистота(опрятность); ■ спокойствие(не волноваться по пустякам); ■ целомудрие (не вступать в сношение, кроме как для продолжения потомства); ■ скромность(подражать Иисусу и Сократу). Я специально привел полный список этих добродетелей, чтобы показать, как их структура отличается от предшествующих систем добродетелей. Здесь нет уже обязательных для античности добродетелей храбрости и мужества (но появляется решительность как антипод сомнению); нет средневековых христианских добродетелей смирения и надежды, но появляется искренность (как чистота помыслов); смешны, наверное, для феодального рыцаря или барона были бы такие добродетели, как опрятность, умеренность и чистота. В общем, добродетели Франклина вполне соответствуют протестантскому капиталистическому обществу: трудолюбие и бережливость совершенно необходимы для рабочего и капиталиста. Все добродетели у Франклина есть качества, полезные в достижении успеха и счастья, а счастье понимается как успех — на земле (в Филадельфии) и на небе. Польза выступает критерием правильности: «говорить только то, что может принести пользу»; «тратить деньги только на то, что приносит благо» и т.д. Морально оправдано только то, что приносит пользу. Аласдейр Макинтайр пишет, что когда Франклин посетил Париж, то пришел в ужас: «Мрамор, фарфор, позолота разбросаны тут безо всякой пользы» [46]. В развитом виде утилитаристскую концепцию морали, основанную на принципе «the greatest happiness of the greatest number», представил английский философ Джереми Бентам. В главе 15 своей работы «Введение в основания нравственности и законодательства» (1789) он писал: «Общая цель, которую имеют или должны иметь все законы, есть вообще увеличивать целое счастье общества и поэтому в первую очередь исключать сколько возможно все, что стремится уменьшать это счастье; другими словами, исключать вред».
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.7. «Декларация независимости США». Понимание справедливости по ту сторону...
Но о нем (не о вреде, а о Бентаме) речь пойдет позже. Справедливость, как видим, у Франклина не потерялась, она как добродетель, оказывается, необходима новому капиталистическому обществу. Но справедливость, рассматриваемая с точки зрения пользы, а не самоценности или долга, переносится из сферы законного в сферу морального (необходимых правил): не причинять вред, не забывать о добрых делах, контролировать мысли и не допускать несправедливого даже мысленно. Справедливость в ее прагматическом понимании в Америке утверждалась в связи с практической необходимостью составления разного рода биллей о правах, конституций штатов и т.п. Прежде чем показать, как принципы справедливости отражены, к примеру, в конституции Пенсильвании, приведем сначала выдержку из королевской хартии, дарованной Вильяму Пенну королем Карлом II в 1681 г. (приводится в работе Франклина «Исторический очерк конституции и правительства Пенсильвании»): «Каждый британский подданный имеет право по рождению на земельную собственность (речь идет о Пенсильвании), свободу личности и репутации; он подчиняется только тем законам, которые принимаются с его согласия, будь то в его присутствии или в присутствии его представителей...» Как видите, право собственности, свобода личности и законы, принятые по согласию, признавались и королем. Теперь параграфы из конституции: «Любое правительство (какова бы ни была его структура) будет свободным в глазах народа там, где господствуют законы и народ является частью этих законов; все, что выходит за пределы этого, есть тирания, принуждение или хаос... Великой целью всякого правительства являются поддержание власти, основанной на уважении к народу, и ограждение народа от злоупотребления властью, с тем чтобы народ был свободен на основе справедливого повиновения, а магистраты уважались за справедливое правление» [47]. Здесь речь идет о справедливом правлении и справедливом повиновении: первое предполагает господство закона и (вот вам новость!) уважение к народу, второе — участие в установлении законов и подчинении им. И вот, наконец, самое важное — как справедливость понимается в «Декларации независимости», составленной Томасом Джефферсоном: « We hold these truths to be self-evident, that all men are created equal...» («Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу кото- рых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье». Новым в Декларации являются не права на жизнь и свободу, а, во-первых, утилитаристское «стремление к счастью» и, во-вторых, право на восстание против несправедливой власти — право народа сместить власть тирана. Вот еще принципы справедливого правления, выраженные Джефферсоном в его «Первой инаугурационной речи» в 1801 г.: одинаковое и справедливое судопроизводство для всех людей, независимо от состояния, религиозных или политических убеждений; мир, торговля и честные доброжелательные отношения со всеми странами; ревностное обеспечение избирательного права народа; абсолютное согласие с решениями, которые принимает большинство; верховенство гражданской власти над военной; сбережение общественных затрат — рабочие должны платить лишь небольшие налоги; честная выплата наших долгов и неуклонная поддержка общественного доверия; содействие сельскому хозяйству и торговле как его служанке; распространение информации о злоупотреблениях и привлечении нарушителей к суду; свобода вероисповедания; свобода печати, свобода индивидуума под защитой закона о неприкосновенности личности, а также суд избранных (без предубеждения) присяжных [48]. Согласно этим двум документам справедливым признается следующее: поскольку люди созданы равными и имеют равные права на жизнь, свободу и стремление к счастью (а стремление к счастью предполагает успех, а успех — собственность), то в таком обществе все имеют равные юридические и избирательные права (Джефферсон предполагал и равенство женщин, но о равных избирательных правах для них речи пока не идет, это касается и индейцев, и негров); в нем существует неприкосновенность личности и равное для всех судопроизводство на основе беспристрастного суда присяжных (а вот это характерно для всех, причем правило американского судопроизводства было четко выражено Франклином — «лучше пусть сто виновных избегут наказания, чем пострадает один невиновный»); в нем обеспечиваются основные свободы — свобода и неприкосновенность личности, свобода совести, но вот и новая свобода — свобода печати, т.е. свобода слова; в та- ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА
2.7, «Декларация независимости США». Понимание справедливости по ту сторону...
ком обществе существует социальная справедливость — прогрессивная шкала налогообложения, по которой бедные должны платить меньше, чем богатые; наконец, в нем предполагается международная справедливость — мирные отношения с другими странами на основе торговли. Кстати, Франклин ставит вопрос о справедливости в отношениях между странами также в работе «Об уголовных законах и об обычае каперства» (1785), где он осуждает политику поощрения Англией пиратства по отношению к кораблям США: «Справедливость строго обязательна как между соседними странами, так и между соседями-гражданами. Разбойник такой же грабитель, если он действует в шайке или один; а страна, которая ведет несправедливую войну, всего-навсего большая шайка» [49]. Он даже ставит вопрос о справедливых войнах и о солдатах, которые отвечают, что они всего лишь выполняли приказ: «Некоторое время было общепринятым мнение, что человек, находящийся на военной службе, не должен интересоваться тем, справедлива данная война или несправедлива, он должен только выполнять приказы... Но мне кажется, что купцам (как людям более просвещенным своим воспитанием и совершенно свободным от какой-либо подобной силы и обязанности) следует лучше обдумать справедливость войны, прежде чем добровольно нанимать шайку головорезов для нападения на своих собратьев-купцов из соседних стран, грабить их собственность и, возможно, разорять их и их семьи, если они не сопротивляются, ранить, калечить и убивать их, если они пытаются защищать свою собственность. И все же такие вещи делаются купцами-христианами независимо от того, справедлива данная война или несправедлива, а она вряд ли может быть справедливой для обеих сторон» [50]. Справедливость в Штатах получила и цветовое воплощение во флаге «Stars and Stripes» («Звездно-полосатый»), 14 июня 1777 г. такой флаг был объявлен национальным. Синий прямоугольник с левой стороны символизирует Союз, красный цвет на флаге олицетворяет выносливость и доблесть; темно-синий — усердие, справедливость и бдительность; белый — невинность и чистоту. Но вот одно противоречие флага бросается в глаза — это границы справедливости у отцов-основателей США. Похоже, что рабство как таковое не доставляло им моральных неудобств: Джордж Вашингтон всю свою жизнь был рабовладельцем (только по завещанию его рабы получили свободу, а их было, по разным оценкам, от 150 до 300); Томас Джефферсон также в наследство от отца получил рабов (но не больше десятка), известна его связь после смерти жены со своей рабыней-служанкой Салли Хеммингс, от кото- рой у них были белокожие дети; и еще — при принятии первой конституции США вопрос о рабстве как неразрешимый был отложен на двадцать лет. Надо отдать должное европейским либералам — они были не так далеки от американских демократов, вот что писал просвещенный философ Монтескье: «Люди, о которых идет речь, черны от головы до пят, и нос у них до такой степени приплюснут, что жалеть их почти невозможно. Нельзя себе представить, чтобы Бог — существо очень мудрое — вложил душу, и притом хорошую, в совсем черное тело... Невозможно допустить, чтобы эти существа были людьми, потому что если бы мы их причислили к людям, то пришлось бы усомниться в том, принадлежим ли мы сами к числу христиан. Недальновидные умы слишком преувеличивают несправедливость, причиняемую африканцам...» (Это выдержка из работы «О духе законов», кн. 15, гл. 5.) Вот высказывание «отца марксизма» Гегеля о неграх (а не об афро-американцах): «Несколько иное значение для характеристики негров имеет рабство. Негры уводятся европейцами в рабство и продаются в Америку. Однако их участь едва ли не оказывается хуже в их собственной стране... у негров нравственные чувства весьма слабы или, лучше сказать, совершенно отсутствуют». (Эта цитата взята из книги «Философия истории», 1822.) И только в 1863 г., после жестокой и бесчеловечной войны, рабство формально было отменено, но политика по отношению к неграм оставалась «равной, но раздельной»: в 1898 г. Верховный суд США признавал конституционными ограничения избирательных прав негров, и только в 1954 г. Верховный суд (председатель Уоррен) признал формулу «раздельное, но равное» противоречащей Конституции и отменил ее. Вслед за этим Верховный суд отменил и другие правовые ограничения негров и цветных. Вот еще некоторые факты о равенстве в Америке: только летом 1924 г. конгресс США принял закон, предоставляющий гражданство страны ее коренным жителям — индейцам; женщины получили равные избирательные права в США в 1920 г. Таким образом, равенство как основной принцип справедливости в американской версии существенным образом было ограничено — это было равенство белых, а все остальные цвета в него не укладывались. Но, несмотря на все это, американская «Декларация независимости» (особенно записанное в ней право на справедливое восстание против тирании) послужила в свое время важным толчком в развитии понимания равенства, свободы и справедливости. Последовавшие далее события в Европе несут на себе прямой отпечаток этой американской независимости. ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»
2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода-равенство-братство» Ситуация с новым пониманием равенства как всеобщего и соответственно с новым пониманием справедливости еще более обострилась в связи с Revolution frangaise (Французской революцией 1789-1794 гг.), которая чуть раньше, чем положено, ознаменовала наступление нового века — века XIX, с его полным разгромом старого феодального порядка и стремительным развитием индустриального капитализма. Французская революция в отличие от американской Войны за независимость произошла в совершенной иной ситуации: она провозгласила гражданское равенство в аристократическом обществе и политическую свободу в самой могущественной монархии Европы. Напомню ход событий во Франции — 5 мая 1789 г. в Версале открылись заседания Генеральных штатов; 17 июня 1789 г. собрание депутатов третьего сословия провозгласило себя Национальным собранием; 9 июля — Учредительным собранием; 14 июля восставший народ в Париже штурмом взял Бастилию — символ французского абсолютизма (именно что символ — на момент взятия, которого на самом деле не было, поскольку Бастилия сама сдалась, в ней находилось всего семеро узников, одним из них, по всей вероятности, был маркиз де Сад; еще задолго до революции правительство собиралось ее сносить как дорогостоящую и неэффективную тюрьму; тем не менее многие французы долго после этого получали пенсии «за штурм Бастилии», а вот что доподлинно известно — комендант Бастилии был зверски растерзан толпой: революционерам трудно удержаться от насилия). 26 августа 1789 г. Учредительное собрание приняло «Declaration des Droits de I'Homme et du Citoyen» («Декларацию прав человека и гражданина») — важнейший документ Французской революции. «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные различия могут основываться лишь на общей пользе», — говорилось в ст. 1 Декларации. Как ни странно, утилитаризм и здесь господствует — различия могут быть, но если они обусловлены «общей пользой» (очень напоминает предложения Ролза о том, что неравенства могут быть оправданы, если они приносят выгоду всем, и еще: «Все граждане равны... и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий» — этот тезис также заимствуется Рол-зом из Декларации). В дополненной «Декларации прав человека и гражданина» (1793) добавлено, что «целью общества является общее счастье». Государство, согласно Декларации, существует только для того, чтобы обеспечивать естественные права — это «свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению»: «свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому» (отсюда новый юридический принцип — «все, что не запрещено законом, то дозволено»); все равны перед законом; «каждый считается невиновным, пока его вина не установлена»; закон «может предписывать лишь то, что справедливо и полезно обществу; он может воспрещать лишь то, что приносит обществу вред»; «наказания должны быть соразмерны преступлениям и полезны обществу». Как видите, справедливость и полезность связываются в Декларации воедино, справедливы соразмерные преступлениям наказания, но и они должны быть полезны обществу. Совсем в духе свободного капитализма написаны ст. 17 и 18 Декларации 1793 г.: «Гражданам не может быть воспрещено заниматься каким угодно трудом, земледелием, промыслом, торговлей», т.е. свобода носит не только политический, но и экономический характер — каждый имеет право выбирать себе занятие. Так впервые была заявлена свобода предпринимательства. Основой экономических отношений устанавливается договор, рабство и крепостничество прямо запрещаются: «Каждый может предоставлять по договору свои услуги и свое время, но не может ни продаваться, ни быть проданным: его личность не есть отчуждаемая собственность. Закон никоим образом не допускает существования дворни; возможно лишь взаимное обязательство об услугах и вознаграждении между трудящимся и нанимателем». Очень интересны ст. 13 и 14 Декларации 1789 г. и ст. 20 Декларации 1793 г., которые устанавливают принципы справедливого налогообложения: «На содержание вооруженной силы и на расходы по управлению необходимы общие взносы; они должны быть равномерно распределены между всеми гражданами сообразно их возможностям»; «Все граждане имеют право устанавливать сами или через своих представителей необходимость государственного обложения, добровольно соглашаться на его взимание, следить за его расходованием и определять его долевой размер, основание, порядок и продолжительность взимания...»; «Ни один налог не может быть установлен иначе, как в интересах общей пользы». И наконец, принципы социальной справедливости: «Общественное призрение есть священный долг. Общество обязано давать пропитание неимущим, как приискивая им работу, так и обеспечивая сред-
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»
ства существования лицам, не способным к труду. Образование составляет общую потребность. Общество должно всеми своими средствами способствовать успехам народного просвещения и делать образование достоянием всех граждан» (ст. 21 и 22) [51]. По Конституции 1791 г. устанавливалось избирательное право на основе имущественного ценза — избирательным правом пользовались только так называемые активные граждане: французские граждане (мужчины) 25 лет от роду, проживающие оседло в городе или кантоне, уплачивающие прямой налог (в размере не менее платы за три рабочих дня), не находящиеся в услужении, внесенные в список национальной гвардии муниципалитета по месту жительства и принесшие гражданскую присягу. Но эти ограничения вскоре были отменены. Конституция 1793 г. установила во Франции республиканский строй. Высшая законодательная власть стала принадлежать Законодательному собранию, избираемому теперь уже всеми гражданами (но опять только мужчинами), достигшими 21 года. Таким образом, практическое требование равенства выразилось в конституции равным избирательным правом (за исключением женщин). Даже иностранцам, прожившим год в стране, предоставлялось такое право, протестантам и иудаистам также были предоставлены все гражданские права. Принцип равенства впервые в мире выразился в отрицании всяких социальных различий: «Нет более ни дворянства, ни пэрства, ни наследственных, ни сословных отличий, ни феодального порядка, ни вотчинной юстиции, никаких титулов, званий и преимуществ, проистекавших из этого порядка, никаких рыцарских орденов, ни корпораций или знаков отличия, для которых требовалось доказательство дворянства или благородства происхождения, и никаких иных преимуществ...» [52]. Упразднялись привилегии какой-либо части нации или индивидов, сословные цеховые управы, профессиональные или ремесленные корпорации. Итак, «Liberie, Egalite, Fraternife» (свобода, равенство и братство) — вот лозунг справедливого общества времен Французской революции. Забавно, что этот лозунг придумали после революции — изначально, во времена взятия Бастилии, его не было, он впервые прозвучал в мае 1791 г., и предложил его французам политический клуб кордельеров при обсуждении вопроса о создании национальной армии. Кордельеры решили, что военные должны носить нагрудный знак со словами «Свобода, Равенство, Братство». Но оказалось, что от военных до гражданских не так и далеко. Свобода означала возможность «делать все, что не наносит вреда другому» (разрешено все, что не запрещено зако- ном), она связывалась со свободой личности, свободой совести, свободой предпринимательства. Свобода буквально стала главным персонажем революции, считалось, что Свобода — это единственное божество, которое вскоре будет почитаться на земле; на различных представлениях и собраниях приглашенные актрисы изображали богиню Свободу; в годы республики в Париже были установлены две статуи Свободы: одна из них находилась на площади Революции (ныне площадь Согласия), на том месте, где раньше возвышался памятник Людовику XV; другая статуя появилась на Вандомской площади, на месте памятника Людовику XIV. Равенство понималось так: закон является равным для всех — как в тех случаях, когда он охраняет, так и в тех случаях, когда наказывает; декларировались равное избирательное право; равный доступ к занятиям государственных должностей, отсутствие всяких наследственных или сословных различий. Братство, как считается, выражено в обязанностях гражданина в Декларации 1795 г.: «Все обязанности человека и гражданина вытекают из следующих двух принципов, заключенных во всех сердцах от природы. Не делайте другому того, что вы не хотите, чтобы сделали вам. Постоянно делайте другим то доброе, что вы хотели бы получить сами» [53]. Но братство означало для французов и другое — единение (солидарность) друг с другом и с другими свободными народами, разделявшими их точку зрения на свободу и равенство. Безусловно, что Французская революция была интеллектуально подготовлена философами века Просвещения: Вольтером, Руссо, Дидро, Монтескье. Известная фраза того времени о справедливости, приписываемая Монтескье, звучала так: «Несправедливость по отношению к одному представляет угрозу для всех». Вольтер в «Les Lettres philosophiques» («Философские письма», 1733—1734) показывал французам ограниченность их монархии и приветствовал английскую систему конституционного правления: «Английская нация — единственная на Земле, добившаяся ограничения королевской власти путем сопротивления, а также установившая с помощью последовательных усилий то мудрое правление, при котором государь, всемогущий, когда речь идет о благих делах, оказывается связанным по рукам и ногам, если он намеревается совершить зло; при котором вельможи являются грандами без надменности и вассалов, а народ без смут принимает участие в управлении». Как тогда говорили, это была «первая бомба», брошенной Вольтером в «ancien regime» (старый порядок). Также думал и Монтескье, считая, что англичане лучше всех народов мира сумели воспользоваться
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»
тремя «элементами»: религией, торговлей и свободой. «Старый порядок» Вольтер критиковал с позиции философии рационализма (Декарт) — разум в состоянии понять мир и изменить его, на смену феодальному режиму придет новый порядок, основанный на разуме и свободе. Свободу он трактовал по-новому: как личную независимость (независимость от других): «Свобода состоит в том, чтобы зависеть только от законов». Так же считал и Монтескье в «De I'esprit des lois» (1748): «...политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать то, что хочется... Необходимо уяснить себе, что такое свобода и что такое независимость. Свобода есть право делать все, что дозволено законами» («О духе законов», кн. 11, гл. 3). Второй удар Вольтером был нанесен по католической церкви, которая существует с его точки зрения как «грандиозный обман» с «фанатиками и шарлатанами» (так он называл католическое духовенство). Сам он был деистом, т.е. богу оставлял место только в качестве первопричины, а в обществе и его истории видел только деятельность людей (личностей). В особенности среди свобод он выделял веротерпимость и свободу совести, свободу публично выражать свои мысли. Все эти его идеи свободы поначалу воплотились в эпоху революции, Вольтер был признан «отцом революции», специальным декретом его прах был перенесен в Пантеон. Сам же он вовсе не был сторонником насильственной справедливости и революции, его идеалом оставалась просвещенная монархия, когда философы были бы королями. Что касается равенства, то Вольтер его видел в равенстве всех перед законом, но эгалитаризма — равенства социальных классов — для него не могло быть. В частности, он был сторонником предоставления гражданам прав на основе имущественного ценза. Монтескье в «Духе законов» в большей степени привержен социальному равенству: «Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности... В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству; даже мысль об этом никому не приходит в голову; там каждый стремится к возвышению... Итак, вполне истинно правило, что для развития любви к равенству и умеренности в республике нужно, чтобы они были там установлены законами». Но равенство для Монтескье полезно не всякое: «Как небо от земли, дух истинного равенства далек от духа крайнего равенства. Первый состоит не в том, чтобы повелевали все или не повелевал никто, а в том, чтобы люди повиновались равным себе и управляли равны- ми себе. Он стремится не к тому, чтобы над нами не было высших, но чтобы наши высшие были нам равны. В природном состоянии люди рождаются равными, но они не могут сохранить этого равенства; общество отнимает его у них, и они вновь становятся равными лишь благодаря законам» («О духе законов», кн. 5, гл. 3—4 и кн. 8, гл. 3). Совсем другой точки зрения на равенство был второй «отец революции» Жан-Жак Руссо. В работе 1755 г. «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» («Discours sur I'origine et les fondements de I'inegalite parmi les hommes») Руссо утверждает, что равенство — это естественное состояние людей, неравенства порождены историей; существует два вида неравенства: «одно, которое называю естественным, или физическим»; другое, «которое можно назвать условным, или политическим»... «это последнее заключается в различных привилегиях, которыми некоторые пользуются за счет других: как то, что они более богаты, более почитаемы, более могущественны, чем другие, или даже заставляют их себе повиноваться» [54]. Как возникло неравенство? Неизбежным следствием обработки земли был ее раздел, следовательно, появилась собственность, а затем для ее защиты — правосудие (чтобы ограничить столкновения «права первого» и «права сильного»). Так формировалось государство, политический организм (который Руссо задолго до Конта и Спенсера отождествляет с человеческим организмом). И вот «все бросились прямо в оковы, веря, что этим они обеспечат себе свободу», закон собственности и есть закон неравенства (богатства и бедности). Неравенство, «почти ничтожное в естественном состоянии», развивается постепенно, усиливается и достигает крайней точки — деспотизма (здесь отдельные лица опять становятся равными — равно бесправными — перед лицом монарха). Заканчивает Руссо тем, что «неравенство личностей... явно противоречит естественному закону... чтобы горстка людей утопала в излишествах, тогда как голодная масса лишена необходимого» [55]. В работе «О политической экономии» Руссо определяет справедливость как социальное равенство, он видит справедливость в том, чтобы «бедный был защищен от тирании богатого», поэтому «одно из самых важных дел правительства: предупреждать чрезмерное неравенство состояний, не отнимая при этом богатств у их владельцев, но лишая всех остальных возможности накапливать богатства...»; и вот еще: «...ни один гражданин не должен обладать столь значительным достатком, чтобы купить другого, и ни один — быть настолько бедным, чтобы быть вынужденным себя продавать...» («Об общественном договоре») [56].
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»
Вот так справедливость превращается в социальную справедливость, где ее представлением выступает социальное равенство. Государство у Руссо основывается на общественном договоре, «переход от состояния естественного к состоянию гражданскому производит в человеке весьма приметную перемену, заменяя в его поведении инстинкт справедливостью и придавая его действиям тот нравственный характер, которого они ранее были лишены. Только тогда, когда голос долга сменяет плотские побуждения, а право — желание, человек, который до сих пор считался только с самим собою, оказывается вынужденным действовать сообразно другим принципам и советоваться с разумом, прежде чем следовать своим склонностям». И вот интересный поворот в рассуждениях Руссо: «...чтобы общественное соглашение не стало пустой формальностью... если кто-либо откажется подчиняться обшей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом... его силою принудят быть свободным»; и еще: «нужно быть суровыми, чтобы быть справедливыми... всякий человек добродетелен, когда его частная воля во всем соответствует общественной» [57]. Вот так у Руссо обосновывается право «принуждения к свободе», так справедливость, основанная на общей пользе, становится «суровой» в подчинении индивида обществу. Безусловно, все эти идеи о социальном равенстве и принуждении к свободе станут руководством к действию в период террора революции (известно, что Марат на заседаниях клуба вслух зачитывал отрывки из «Общественного договора»). «Революция, — говорил Робеспьер, — это война свободы против ее врагов; Революционное правительство обязано оказывать честным гражданам покровительство нации, а врагам народа должно нести только смерть; ...революционное правление — это деспотизм свободы против тирании» [58]. И очень быстро «война свободы» обрушилась на головы врагов революции, которая ради будущего легко поступилась принципами, провозглашенными в «Декларации прав человека и гражданина», и якобинская диктатура стала проводить политику террора. «Призрак "аристократического заговора" очень быстро заполнил собою все пространство политического дискурса. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть непрерывный поток разоблачений, направлявшихся в комитет расследований Учредительного собрания. Надо, однако, отметить, что такой психоз разоблачений свидетельствует не только о широком распространении революционных настроений, но и о прочности традиционного менталитета, для которого было вполне привычно ссылаться на заговорщиков при объяснении любой непонятной и опасной ситуации, ка- залось, грозящей разрушением естественного порядка вещей. Обе тенденции пересекались и взаимно усиливали друг друга» [59]. 10 марта 1793 г. был учрежден чрезвычайный уголовный трибунал, впоследствии реорганизованный и названный революционным трибуналом. Трибунал получил очень широкие полномочия, его члены не избирались, а назначались Конвентом. Выносившиеся приговоры не подлежали ни апелляции, ни кассации. 17 сентября 1793 г. вышел декрет «О подозрительных» (красивое название?), который предписывал немедленный арест всех лиц, объявленных «подозрительными». Тюрьмы наполнились невинными людьми, многие из которых были арестованы за родство с эмигрантами или по подозрению в неблагонадежности. Никакой презумпции невиновности (объявленной в Декларации) более не существовало. По разным данным, с 1793 г. 16—17 тыс. человек были отправлены на гильотину. Далее террор обернулся против самих вождей революции, государственный переворот 9 термидора (27 июля 1794 г.) положил конец якобинской диктатуре. «Революционному трибуналу, после того как он истребил все, осталось теперь только, как это бывает со всеми анархическими явлениями, уничтожить самого себя», — писал Томас Карлейль в 1837 г. [60]. А затем недолго осталось до переворота 18 брюмера (9-10 ноября 1799 г.) и установления диктатуры Наполеона Бонапарта. Французская революция во всем мире была воспринята неоднозначно, многие приветствовали разрушение «старого порядка», но были в ужасе от жестокостей революции, предпринятых во имя свободы и равенства. Анатоль Франс с иронией отмечал, что Робеспьер верил в добродетель и поэтому создал террор, а Марат верил в справедливость, поэтому «требовал двухсот тысяч голов». Саму идею справедливости, которая, оказывается, требует человеческих жертв, стали пересматривать. Лучше всего, мне кажется, этот новый взгляд на справедливость выразил Максимилиан Волошин. В 1906 г. (уже после русской революции 1905 г.) он писал, что смена понимания справедливости и ведет к революции: «Идея справедливости — самая жестокая и самая цепкая из всех идей, овладевавших когда-либо человеческим мозгом. Когда она вселяется в сердца и мутит взгляд человека, то люди начинают убивать друг друга. Справедливостью во имя божественного установления была и справедливость старого режима, но Робеспьер справедливость поставил выше божества и этим сделал ее мещанской. У Марата и у сентябрьских убийц была справедливость самая непоследовательная, так как ее критерием служит личная страсть. Справедливость Дантона — справедливость во имя родины — "Родина в ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»
опасности!" — справедливость жестокая, но целесообразная, смягченная добродушием сильного зверя. Кризисы идеи справедливости называются великими революциями» [61]. Тем не менее Великая французская революция (кстати, Сталин запретил советским историкам называть ее великой, такой чести у него заслужила только Великая Октябрьская Социалистическая Революция) изменила европейский миропорядок и понимание моральных ценностей. Старые привилегии дворянства и духовенства ушли в прошлое, сословные различия никогда больше не возрождались; по сути дела, это был первый шаг к социальному равенству и пониманию человеком себя как гражданина (гражданство не зависело от качеств гражданина); все старые формы собственности были отменены и установлена одна форма собственности — частная (большинство дворянских земель было разделено на небольшие участки и продано крестьянам, так был образован класс мелких собственников); революция показала новую форму государственного устройства — парламентскую республику, основанную на всеобщих выборах и представительном правлении. Даже во времена Империи наполеоновский кодекс 1804 г. (Code Civil des Francois) исходил из понятий равенства всех перед законом; главенства частной собственности; договора как обязательства (на основе добровольного согласия, особенное внимание уделялось договору купли-продажи). Это был идеальный юридический инструмент для нового капиталистического общества (кстати, сам Наполеон считал, что его будут помнить не из-за сорока выигранных сражений, а из-за его кодекса, но разве это так?). По кодексу Наполеона женщинам были предоставлены более широкие права, в частности, право на развод: брак считался теперь договором между супругами, поэтому развод мог состояться «по общему согласию», т.е. кодекс предусмотрительно не требовал объяснения каких-то причин (но все же мужчины оставались в привилегированном положении: супруг мог сразу же развестись в случае неверности жены, она — лишь после того, как муж состоял в связи с любовницей в течение двух лет; кодекс давал право мужу безнаказанно убить неверную жену, если он заставал ее с другим, а у жены такого права не было; право на владение собственной зарплатой француженки получили лишь в 1907 г.; право ставить свою подпись под контрактами — в 1938-м; и лишь в 1944 г. женщины получили полное избирательное право). Итак, французская революция практически изменила понимание справедливости как равенства и свободы. Равенство теперь безусловно понималось как равенство всех перед законом и частично — как соци- альное равенство; свобода теперь воспринималась как личная независимость, а не только как свобода души, мысли или веры; ее пределы существенно расширились (разрешено все, что не запрещено законом). Индивид получил гарантии безопасности и неприкосновенности (личности и собственности), т.е. право быть самим собой. (Когда греки желали за обедом с вином человеку оставаться самим собой, они имели в виду то, чтобы он не превращался в полубога или бога — с героями так часто происходило; а вот современное прочтение такого тоста заключается в том, что ценится отличие человека от других — его личностные качества, его самостоятельность и независимость, его приверженность своим идеалам и образу или стилю жизни.) Таким образом, в новом капиталистическом обществе «поселился» независимый индивид, который справедливость понимал исходя из установившихся новых условий жизни и экономики. Это новое понимание справедливости, сложившееся к концу XVIII столетия, почти уже «наше», современное, может быть, за исключением некоторых несущественных отличий (типа права безнаказанно убить неверную жену). Французская революция четко показала неоднородность той социальной группы, которая называлась «tiers etat» («третье сословие» во Франции составляли все те, кто не попадал под определение привилегированных — дворянства и духовенства). Сначала в третье сословие входили все горожане, но потом добавились и жители деревень, называвшиеся во Франции «1е соттип» — простолюдины, простонародное сословие. Когда третье сословие боролось за свои права против монархии, духовенства и аристократии, интересы всех входящих в него были едины, это был «народ» в полном смысле этого слова. Но как только революции уничтожили другие сословия, сразу оказалось, что граждане отнюдь не едины ни в своем социальном положении, ни в политических амбициях, ни в идеологии. (Например, после революции 1848 г. впервые на свободных выборах победил не буржуазный кандидат, а благодаря вере крестьянства в «доброго царя» племянник Наполеона Первого Луи Бонапарт.) Новое понимание справедливости, выработанное после французской революции, во всей Европе не было единым и предполагало две основные точки зрения: справедливость с позиции буржуазии и справедливость с точки зрения трудящихся классов. Все больше социальная структура нового общества формировалась по принципу «богатые и бедные». Французская революция дала толчок возникновению социалистических учений. В Англии началось движение чартизма (от слова «хартия»), в ходе которого выдвигалось требование прямого и равного из-
ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА 2.9. Немецкий проект справедливого общества: Кант, Гегель и Маркс
бирательного права. В 1836 г. в Лондоне возникло общество рабочих («London Working Men's Association»), которое критиковало «законы о бедных» и работные дома, требовало повышения уровня жизни рабочих и сокращения рабочего дня (во Франции после революции 1848 г. рабочий день сократился с 11 до 10 часов — это считалось большим достижением). Представителем нового взгляда на справедливость был Томас Годскин, написавший в 1824 г. памфлет «Защита труда против притязаний капитала; или доказанная непроизводительность капитала». В этой работе Годскин показывал в противовес классической политической экономии, что только труд создает стоимость, распределение по труду — единственная естественная система распределения, все остальные — искусственные, капиталист присваивает часть прибавочного труда рабочего, в этом причина бедности рабочего населения. Принцип справедливости — право рабочего на полный продукт труда. Новое понимание справедливости выразилось и в учениях французских социалистов. Вот что писал Прудон в работе 1840 г. « Qu 'est ce que la proprietel» («Что такое собственность?»): «Справедливость — это центральная звезда, управляющая обществами, ось, вокруг которой вращается весь политический мир, принцип и правило всех договоров... Однако если сложившаяся у нас идея справедливости и права будет дурно выражена, если она будет неполна или совсем неправильна, то очевидно, что все наши законодательные применения будут плохи, учреждения — несовершенны и политика — неправильна, т.е., следовательно, наступит беспорядок и социальное бедствие». Вот как определяет Прудон справедливость: «Второй степенью общительности является справедливость (первая степень — это симпатия), которую можно определить как признание в другом личности, равной нашей. Как чувство она одинаково свойственна и нам, и животным, но только мы способны сознать ее, составить себе точное понятие о справедливом, что, однако, как я уже говорил выше, не изменяет сущности нравственности... Великодушие, признательность (я разумею здесь лишь признательность, порождаемую удивлением перед высшею силою) и дружба являются тремя различными оттенками одного чувства, которое я назвал бы справедливостью, или социальной соразмерностью... Под справедливостью я разумею здесь то, что латиняне называли humanitas, т.е. вид общительности, свойственной человеку... Гуманность не изменяет справедливости, но последняя, основываясь всегда на первой, прибавляет к ней уважение и таким образом создает в человеке третью ступень общительности» (гл. 5). И далее Прудон задает свой центральный вопрос: «Справедлива ли собственность? Все, не колеблясь, отвечают: да, собственность спра- ведлива. Я говорю все, потому что до сих пор, кажется, никто еще не ответил с полным сознанием: нет». Прямо и безапелляционно Прудон утверждает, что земля не может быть присвоена, что труд не создает собственности, что вообще «собственность есть присвоенное собственником ни на чем не основанное право собственника на вещь, отмеченную им его печатью». Далее Прудон настаивает на несправедливом договоре между капиталистом и рабочим: «Цивилизованный рабочий, продающий свой труд за кусок хлеба, строящий дворцы, для того чтобы жить в хлеву, изготовляющий самые роскошные ткани, для того чтобы одеваться в лохмотья, производящий все, для того чтобы обходиться безо всего, — не свободен. Хозяин, на которого он работает, не становясь его союзником, посредством обмена заработной платы и услуг, происходящих между ними, становится его врагом... Не будем ослепляться ложной справедливостью: то, что дается рабочему в обмен на его продукт, дается ему не как вознаграждение за выполненный труд, но как средство к жизни и аванс под работу, которую еще надо выполнить... Если собственность будет уничтожена, то какова будет форма общества?» [62] Ответ Прудона однозначен: это будет форма коммунистическая! Интересно, что и «Союз коммунистов» Маркса и Энгельса изначально происходил из «Союза справедливых», это была тайная организация немецких политических эмигрантов, возникшая в Париже в 1836—1837 гг. После участия в бланкистском восстании 1839 г. наиболее видные деятели союза были вынуждены эмигрировать; часть их оказалась в Швейцарии, часть эмигрировала в Лондон, где союз стал превращаться в интернациональную организацию, в состав которой кроме немцев входили скандинавы, голландцы, венгры и др. В 1847 г. Маркс и Энгельс дали согласие вступить в «Союз справедливых» при условии его реорганизации; эта реорганизация произошла на первом конгрессе, и было принято решение о создании «Союза коммунистов». Вот так коммунисты родились из «Союза справедливых» (поэтому, видимо, Маркс такие любил слово «справедливость», это точно было не его слово) и стали новыми выразителями идеи о справедливости.
|