История о мальчике, который не умел говорить

Ему почти три года. Его зовут Юрой. В настоящий момент я кончаю беседовать с его мамой – Наташей.

– Юрик понимает все, – объясняет мне Наташа. – Он правда немножко упрямый, не всегда делает то, что ему велят. Но понимает, это прямо по глазам видно. А вот не говорит ничего. То есть нет, он, конечно, не немой. Только у него все слова свои, детские. Ботинки – это у него «ти-ти», и картинка тоже «ти-ти»... Вот Ирочка – это соседки нашей дочка – она младше Юрика на три месяца, а давно уже все говорит. Посоветуйте, пожалуйста, как с ним заниматься. А может, он у нас больной?

– Что ж, – говорю я маме Наташе, – попробуем разобраться, в чем дело, – и отправляюсь к Юре.

Он сидит на роскошной белой лошади с красными колесами и кричит: «Но! Но!» – сразу видно, что он не немой.

Как только я вхожу, Юра оборачивается ко мне. Некоторое время он с интересом разглядывает мои очки и бороду, а потом снова заводит свое «Но! Но!».

Как интересно быть взрослым, мчаться на коне, послушном каждому твоему слову! Куда несет его конь? Об этом он не думает. Он наслаждается самой скачкой.

– На ком это ты скачешь? – интересуюсь я.

– Но, – охотно отвечает он.

– Это лошадь, да?

– Да.

– А ты кто?

– Ю-а.

– Я знаю, что на самом деле ты Юра. А сейчас ты кто? Всадник?

Он утвердительно кивает головой.

– А где же у тебя сабля?

Он сразу понимает, что я прав: сабля – это совершенно необходимая вещь. Он слезает с лошади (для своих трех лет очень ловко) и бежит к ящику с игрушками. Кукла, стул, мяч, мишка – нет, это все не то. Вдруг он замечает старый порванный флажок и радостно сообщает:

– Вот!

– Это сабля?

– Да.

Он снова взбирается на лошадь и начинает размахивать флажком. Вместо «но» он теперь выкрикивает «ух».

По ходу дела я веду протокол – записываю, что Юра делает, что говорит. Высказываний пока что зафиксировано немного: «но», «да», «Ю-а», «вот» и «ух». Наш кавалерист не отличается многословием.

В последующие десять минут список расширяется, но не так уж принципиально. Похоже, что Наташа права: Юра действительно хорошо понимает речь, но сам почти не говорит. В чем же дело? Может быть, он просто недостаточно умен, не дорос до своего возраста? Надо проверить мышление, общий уровень развития. Может быть, слегка снижен слух? Проверим и это. Иногда речь не развивается из-за того, что с ребенком не разговаривают, уделяют ему мало внимания. Тут это исключено: Наташа не работает, все время возится с Юрой. Есть еще отец, две бабушки и один дедушка – о недостатке общения думать не приходится.

Конечно, бывают и другие причины, но гипотез пока достаточно. Пора приниматься за дело.

Начинается проверка мышления, восприятия и того, что мы довольно неопределенно называем «общим уровнем развития». Все, что нужно для обследования, лежит в моем непомерно раздувшемся портфеле. Нужно многое: пирамидка, матрешка, грузовик, кукла, игрушечные стол, кровать, тарелка, ложка, несколько картинок, кубики, картонные фигуры разной формы, набор цветных карандашей и еще немало вещей такого же рода.

Наверное, если бы я обследовал взрослого, то для начала побеседовал бы с ним, чтобы узнать, как он представляет себе мир. В беседе с ребенком я в лучшем случае могу выяснить взгляды его родителей. А с Юрой вообще не очень-то поговоришь. Но разве обязательно нужно говорить? Ведь можно играть!

Как только дядя Саша (это я) достает из портфеля игрушки, Юра прекращает махать флажком и слезает с лошади. Он сразу понимает, что от него требуется.

Играет он прекрасно. Усаживает куклу за стол, кормит ее, укладывает спать. Возит на грузовике кубики, сгружает их, строит дом. Теперь я вижу, что представления о мире у него абсолютно верные. Он знает, как нужно обращаться с детьми, умеет управлять машиной.

На этом обследование можно было бы закончить. Если ребенок Юриного возраста так хорошо играет, то это значит, что общее развитие у него никак не ниже нормы. Но мне нужна абсолютная уверенность.

Из портфеля появляется матрешка. Юра с интересом смотрит, как я ее разбираю. Вот из большой матрешки вынута другая – поменьше. Она раскрывается - в ней лежит еще меньшая. Юра бурно радуется. Так же радостно он встречает появление четвертой и пятой матрешек. Теперь все.

Мы сидим на полу. Перед нами – разобранная матрешка, хаос верхних и нижних половинок разного размера. Не дожидаясь моего указания, Юра сам принимается наводить порядок. Я заранее знаю, что у него ничего не выйдет: правильно собирать пятисоставную матрешку дети начинают с четырех лет. Для Юры эта задача чересчур сложна. Но мне и не нужно, чтобы он ее решил. Пусть немного повозится. Ему это доставит удовольствие, а я увижу, насколько разумные методы решения он будет применять. Будут ли это пробы, примеривание или нелепые попытки всунуть большую матрешку в половинку от меньшей.

Юра долго и упорно трудится и в итоге, вопреки моим ожиданиям, собирает матрешку правильно. Я записываю: «Плюс, а, б, целенаправленно». «Плюс» – это значит, собрал правильно. «А» и «б» – способы, которыми при этом пользовался: «А» – иногда тыкал вслепую, «б» – часто применял разумные пробы. Что значит «целенаправленно» объяснять не надо. Кстати, если бы не было такой высокой целенаправленности, то пробы так и остались бы пробами – ни к какому результату они бы не привели.

Да, все это характерно для четырехлеток. Значит, Юра действительно хорошо развит. Но все-таки посмотрим, как он справится со следующей задачей: я даю ему собирать пирамидку.

Вскоре обследование заканчивается. Юра прошел его с честью. Он доволен. Разумеется, не результатами обследования: откуда ему знать, что оно было. Он доволен тем, что познакомился с дядей, у которого есть замечательный портфель; тем, что из портфеля появляются интересные игрушки; тем, что еще будет играть с дядей, а играть он любит. Вообще ему нравятся серьезные дела. В протоколе это уже отмечено: «Общение со взрослым мотивировано интересом к совместной деятельности». Реакция на игрушки, появляющиеся из портфеля, тоже отмечена: «Очень высок интерес к новым объектам. Хорошо развита ориентировка, исследование их свойств».

Пора дать моему испытуемому передохнуть. Я выхожу в коридор. Слышно, как в комнате что-то падает и катится по полу. Потом раздается радостное Юрино восклицание. Ясно, что без нас он не скучает.

Итак, первый вывод: общее развитие превосходит норму. Теперь надо проверить слух. Юра хорошо понимает инструкции, но я не проверял, как он слышит тихую речь на большом расстоянии. А иногда даже легкое снижение слуха ведет к задержке речи.

Решив, что уже можно продолжать обследование, возвращаюсь в комнату. Наташа входит вслед за мной. Юра рад нашему появлению. Он хватает ракету, собранную из деревянного конструктора, и несет ее мне.

– Нет, Юра, сейчас с тобой будет играть мама. Я пока займусь другим делом.

Юра очень покладистый ребенок. Мама его вполне устраивает. Они разбирают ракету, сделанную им за время моего отсутствия, и начинают собирать самолет. Я стою у Юры за спиной. Негромко зову: «Юра!» Он не реагирует. Я зову погромче, потом еще громче. Вот теперь отреагировал: недовольно отмахнулся.

– Дайте, пожалуйста, что-нибудь менее занимательное, – прошу я Наташу.

Она пытается найти для Юры другое занятие. Безуспешно. Пирамидка его уже не привлекает – он не обращает на нее внимания, сидит, уставившись на меня. Если я что-нибудь скажу, он тут же увидит это по движению губ. Матрешка, наоборот, слишком интересна: он весь поглощен ею и не обращает внимания на мои оклики.

Я вынужден признать:

– Так ничего не выйдет. Давайте попробуем иначе. Юра! Смотри, как мы будем играть с мамой.

Я наскоро объясняю Наташе ее задачу. Она становится спиной ко мне. Я беру мяч и зову ее:

– Наташа!

Она оборачивается, я бросаю ей мяч, она ловит его и, потеряв равновесие, падает на диван. Это уже лишнее. Но, кажется, Юре этот момент понравился больше всего. Он требует: «Ю-а!» Это значит: «Юра тоже хочет так играть». Мы не возражаем. Он занимает мамино место и в точности повторяет все, что делала она. С особенным восторгом он валится с мячом на диван. Я пытаюсь втолковать ему, что это в игру не входит, но тщетно.

С каждым разом я зову его все тише и отхожу все дальше. Сначала он пытается подойти ко мне, но я объясняю, что он должен оставаться на своем месте. Игра идет своим чередом. Вот я уже стою в другом конце комнаты и говорю почти шепотом. Вдруг Юра оборачивается без сигнала. Разумеется, мяча он не получает. Я интересуюсь:

– Разве я тебя позвал?

Он смеется и снова отворачивается. Я зову его шепотом. Он настораживается, но продолжает стоять спиной ко мне. «Юра!» – повторяю я шепотом. Он слышит – сомневаться в этом не приходится, но выдерживает характер. Я громко окликаю его, он оборачивается, ловит мяч и валится на диван.

Однако проверка слуха еще не окончена. Бывает, что ребенок слышит неплохо, но не может отличить один звук речи от другого: слышит голос, но с трудом выделяет отдельные слова. Это довольно частая причина нарушений речи.

Метод проверки очень прост. Я кладу перед Юрой несколько рисунков; корова, собака, свинья, лошадь, ботинки, пальто. Стоя у него за спиной, чтобы он не мог прочесть слово по движению моих губ, я говорю:

– Дай мне собаку.

Но он не желает давать собаку: картинки его не привлекают. В общем-то удивляться тут нечему. Он любит активные занятия, в нем бурлит энергия, а тут сиди и подавай дяде всяких там собак и лошадей. Нет, это совсем не то, что надо. Дядя просто не понимает, как это скучно.

Юра хочет продолжать игру с мячом. Я обижаюсь:

– Я хочу поиграть с тобой в новую игру. Я думал, что ты тоже захочешь со мной играть.

Он кивает:

– Да!

– Ну так давай!

Он отрицательно мотает головой. Эта игра ему не подходит. Он ждет, что я предложу еще что-нибудь. Но я настаиваю:

– Мне нравятся эти картинки.

Юра тоже твердо стоит на своем: ему они не нравятся.

– Если ты не хочешь с ними играть, то я уйду. Он ложится на диван и смотрит на меня наглыми круглыми глазами, ожидая, что я сдамся. Этого он не дождется. Я выхожу из комнаты, кивнув Наташе, чтобы она вышла вслед за мной.

– Что же теперь делать? – растерянно спрашивает Наташа.

– Проверять слух. Идемте обратно. Наверно, Юра уже образумился.

Когда мы входим, Юра слезает с дивана и подбегает к нам. Похоже, что он действительно образумился. Я спрашиваю:

– Будем играть с картинками?

– Нет. (Это слово он произносит хорошо.)

– Тогда мы снова уйдем, – предупреждаю я.

Он тут же залезает на диван. Мы уходим на кухню.

– Ничего, – успокаиваю я маму, – пусть еще немного отдохнет, тогда дальше будет лучше заниматься.

– Вы сами придумали все задачки, которые Юре даете? – интересуется Наташа. Кажется, вопрос задан только из вежливости, тем более что она не видела большинства «задачек».

– Нет, что вы. Я сам разработал только одно задание.

– Наверное, это очень трудно?

– Во всяком случае, долго.

– Но все-таки надо придумать. Это ведь не каждый сумеет.

- Иногда мы берем давно известные задания, например, собирание матрешки. Но нужно исследовать, как справляются с этим дети разного возраста, какие способы решения они применяют.

– А специальных задач у вас совсем нет? – удивляется Наташа. Она явно разочарована.

Я спешу ее успокоить:

– Есть. Я разрабатывал как раз такую «специальную».

– Вы детишек брали в детском саду, да?

– Конечно. Помню, однажды воспитательница захотела посмотреть, как дети решают задачи. Все бы ничего, но она все время пыталась подсказать правильное решение.

Наташа смеется.

Мы снова возвращаемся к Юре. Он встречает нас радушно, хотя и несколько настороженно: подозревает, что я снова стану подсовывать ему картинки. Он ошибается: я уже изобрел нечто другое.

– Какие у тебя есть игрушки?

Он охотно демонстрирует свой ящик с игрушками.

– Вот что. Давай возьмем машину, зайца, собаку, куклу и мишку. Машину поставим в гараж – вот сюда, под стул. Куклу посадим на стул. А всех остальных – на пол: они на стуле не поместятся.

Это еще не проверка: Юре видны мои губы. Кроме того, все игрушки действительно не поместятся на стуле; даже не поняв инструкцию, он вынужден был бы положить часть из них на пол.

– Молодец. Ты очень хорошо все положил. А теперь посмотри, как мы с мамой будем играть. (В прошлый раз этот прием сработал, может быть, сработает и теперь?)

– Дайте мне зайца! – командую я.

Наташа, до сих пор стоявшая ко мне спиной, бежит за зайцем. Ей очень нравится игра – Юра это видит.

– Теперь посадите его на место! – Наташа радостно выполняет приказание, и я хвалю ее.

Следующую команду я даю уже Юре:

– Принеси мишку! Отнеси на место. Дай машину! Поставь на место. (Постепенно я отхожу все дальше от него и понижаю голос).

Проверка окончена. Никаких нарушений слуха нет. Я сообщаю Юре, что на сегодня наши игры прекращаются. Он остается в комнате, а мы выходим на кухню. Теперь предстоит разговор с мамой. Я начинаю в общей форме:

– Иногда дети не говорят просто потому, что им это не нужно.

– Как это «не нужно»?

– Наверное, вы без слов угадываете, чего он хочет.

– Да, мы сами его всегда понимаем, – кивает Наташа. – Это чужим бывает трудно, а мы уже все его слова знаем. Часто он и вовсе ничего не говорит – просто показывает. Как тут не понять?

– Вот видите. Так зачем же ему зря стараться? Такое поведение свойственно как раз детям Юриного склада, тем, для кого главное – не само по себе общение со взрослыми, а деятельность.

– Какая деятельность?

– Игра, собирание ракеты из конструктора, складывание матрешки. Для его возраста все это очень серьезная деятельность. Понимают с полуслова многих детей, а большинство из них все равно вовремя начинает говорить. Ведь обычно ребенку хочется не только получить какую-нибудь игрушку, но и просто побеседовать со взрослыми, рассказать им что-нибудь. А Юра – человек деловой, ему вся эта лирика ни к чему. Поэтому и слова ему не нужны – в игре можно обойтись жестами.

В общем, получилось, как в плохом детективе: читаешь, читаешь, ломаешь себе голову, а потом оказывается, что преступление совершил какой-то совершенно посторонний человек, которого следователь и не допрашивал ни разу. Так и я – искал, искал виновника, взял под подозрение интеллект, слух... Зачем, спрашивается, два часа возился? Впрочем, нужно же было выяснить, что у Юры «общение мотивировано интересом к совместной деятельности» – так, кажется, это сформулировано в протоколе? Ну а уж снижение слуха, во всяком случае, нужно было исключить. В итоге моя версия кажется мне достаточно доказанной. Можно давать практические советы.

Я начинаю объяснять, как надо «не понимать» ребенка, перечисляю часто встречающиеся ошибки.

Нельзя назидательным тоном поучать: «Ты скажи как следует, тогда я тебе дам то, что ты хочешь. А если будешь говорить так, как сейчас, то ничего не получишь». Нельзя упираться со своим «не понимаю», доводить ребенка до истерики. Если видно, что он вот-вот заплачет, нужно сразу «догадаться»: «А, так ты хочешь, чтобы тебе почитали книжку?» Тут главное – такт, чувство меры. Ребенок должен видеть, что его хотят понять, но не могут.

Мне нравится, как Наташа слушает рекомендации.

Видно, что она старается их запомнить. Кое-что даже записывает.

Беседа окончена. Я ухожу. Наташа просит разрешения через месяц снова позвонить нам в лабораторию. Я охотно разрешаю: мне и самому важно знать, помогут ли мои советы.

Через месяц Наташа не позвонила. По прошлому опыту общения с родителями я уже знал: это значит, что дела идут хорошо.

В следующий раз я услышал о Юре только через полгода. Наташа по каким-то своим делам зашла к нам в институт. Мы узнали друг друга, поздоровались, я спросил:

– Ну как Юра?

– Говорит так, что не остановишь. Давно уже.

– Делали то, что я посоветовал?

– Да, мы очень старались все выполнять. Не всегда, правда, получалось.

– Поскольку результат достигнут, получалось, наверное, неплохо. Впрочем, я думаю, что он и без этого заговорил бы очень скоро. Наверное, не так скоро, но ведь это не имеет такого уж большого значения.

Вот он – благополучный конец истории о мальчике, который не умел говорить. Как видите, в ней нет совершенно ничего примечательного. Именно поэтому я ее и рассказал.

Многие считают, что психолог может по одному виду человека определить его сущность, прочесть сокровенные мысли и желания. Другие полагают, что наше основное занятие – запись биотоков мозга, а основной прибор – энцефалограф. Когда мне случается читать лекцию в школе на родительском собрании, то кто-нибудь из родителей обязательно задает вопрос: «Скажите, пожалуйста, что мне делать с моим сыном – он никак не может научиться правильно писать, все время путает буквы». Я не умею читать мысли, не использую в своей работе энцефалограф и не могу однозначно ответить на вопрос «что делать с ребенком?», если этого ребенка не видел. Для того чтобы объяснить, как я работаю, я и рассказал об одном довольно простом обследовании, каких мне немало случилось провести за последние годы.

Задержка речевого развития – явление нередкое. О причинах, которые могут к ней приводить, я уже рассказал. Наверное, самая распространенная из них – это отставание ребенка от сверстников по общему уровню умственного развития (очень часто плохая речь служит первым признаком такого отставания, на который родители обращают внимание). В этом случае нужно прежде всего формировать у ребенка мышление, восприятие – без этого полноценное овладение речью невозможно. Для повышения общего уровня развития наибольшее значение имеют игра, занятия рисованием, конструированием (методики таких занятий описаны в первой книжке этой серии).