Введение. С середины XIX в. в истории истори­ческой науки начинается новый этап, исходным рубежом которого является значительный поворот в общественном познании —

С середины XIX в. в истории истори­ческой науки начинается новый этап, исходным рубежом которого является значительный поворот в общественном познании — возникновение марксистского учения об обществе.

Выработка К. Марксом и Ф. Энгельсом нового мировоззрения, включавшего в се­бя прежде всего материалистическое по­нимание истории, не только имела важ­ное значение для будущего исторической науки, но и была органической состав­ной частью современных им историогра­фических процессов. К открытию материа­листического понимания истории они пришли не умозрительным путем: основ­ные выводы их исторической теории явля­лись результатом тщательной прора­ботки уже накопленных наукой данных о прошлом человечества и глубокого изу­чения буржуазного общества — наибо­лее высокой ступени, достигнутой к тому времени в ходе смены различных типов общественных отношений. На протяжении всей своей деятельности основоположники марксизма продолжали разрабатывать и защищать от нападок и искажений общие принципы исторического материа­лизма, совершенствовать открытый ими метод исследования истории в конкретном применении к различным эпохам, явлениям и событиям.

Вторая половина XIX в.— сложный и отмеченный существенными типологи­ческими различиями период в истори­ческом развитии стран Европы и Америки. В зависимости от особенностей этого раз­вития разными являются и проблемы, на которых сосредоточено преимущественное

внимание общественной мысли, публи­цистики и собственно исторической науки в рассматриваемых странах.

В Западной Европе и США к началу 70-х годов заканчивается эпоха буржуаз­ных революций. Ее последними крупными событиями стали революции 1848—1849 гг. в ряде европейских стран, национально-объединительные процессы в Германии и Италии, Гражданская война и Реконст­рукция в США. В решении исторических задач буржуазного общественного пере­устройства на данном этапе возрастает роль «революций сверху»: опыт революций 1848—1849 гг. усилил в среде европейской буржуазии страх перед активными массо­выми действиями и тяготение к компро­миссу с консервативными силами. Но так или иначе в передовых странах к началу 70-х годов заканчивается восхождение буржуазии к политической власти, оформ­ляется или упрочивается парламентско-конституционный строй. Буржуазное общество консолидировалось, хотя Па­рижская Коммуна 1871 г. есть первый предвестник таких революций, которые созревают уже на его почве и будут совер­шены рабочим классом против буржуазии.

В этих условиях претерпевает сущест­венную эволюцию западноевропейский буржуазный либерализм. Оставаясь про­грессивным по отношению к консерва­тизму, он в то же время приобретает анти­революционную направленность. Эта тен­денция прослеживается и в сфере общест­венной мысли и историографии. Наибо­лее отчетливо она видна во Франции — стране с особенно богатой революционны­ми потрясениями историей.

Школа либеральных французских исто­риков, создавшая в период Реставрации буржуазную теорию классовой борьбы, после революции 1848—1849 гг. отказа­лась от нее, провозгласив (устами Ф. Гизо) гибельность революционного духа и спа­сительность компромиссов типа «славной революции» 1688 г. в Англии, а затем и вообще практически прекратила свою деятельность. Упрочение в 70-е годы республиканского строя во Франции спо­собствовало значительному оживлению интереса либеральной историографии к Великой французской революции, на­следницей которой официально считалась Третья республика. Но она почти не зани­малась французскими революциями XIX в., в которых проявлялась Нараставшая активность пролетариата: история этих революций наглядно свидетельствовала, что Франция отнюдь не случайно пережила в 1871 г. такое событие, как Парижская Коммуна.

На протяжении последней трети XIX в. наблюдается значительное по сравнению с предшествующим периодом ускорение экономического развития тех стран, где уже победили капиталистические отноше­ния, причем более «молодые» из них (США, Германия) опережают более «ста­рые» (Англия, Франция). Из свободной конкуренции начинают возникать монопо­лии, особенно в более быстро развиваю­щихся странах. Буржуазному обществу того времени свойственны острые со­циальные антагонизмы. Вокруг социаль­ных проблем и способов их решения завя­зываются новые узлы идейной борьбы. Невиданного ранее размаха достигает борьба ведущих стран за колонии и сферы влияния, что находит отражение в форми­ровании экспансионистской, направленной на оправдание колониальных захватов идеологии. Во внутриполитической жизни этих стран новым явлением становится образование самостоятельных рабочих партий.

В отличие от стран с наиболее разви­тым капитализмом Центральная и Юго-Восточная Европа во второй половине XIX в. является ареной далеко не закон­ченных национально-освободительных движений. Лишь к концу 70-х годов обре­тают самостоятельность Сербия, Болгария,

Румыния, но под чуженациональным гне­том по-прежнему остаются все западные и значительная часть южных славян. Сла­вянские и балканские народы — при всем различии конкретных исторических ситуа­ций, в которых они находятся,— пере­живают в это время важный этап своего становления как наций и развития нацио­нального самосознания. В их прошлом историки и общественные деятели ищут прежде всего опоры в обосновании нацио­нальных чаяний. С другой стороны, истори­ческий опыт более передовых стран, где уже обнажились противоречия капитали­стического общества, побуждает идеоло­гов радикального крыла национальных движений к размышлениям об известных преимуществах запоздалого развития и о возможности для их стран избежать бед­ствий капитализма. Становление профес­сиональной исторической науки в этом регионе раньше всего происходит в поль­ских и чешских землях.

Россия второй половины XIX в. резко отличается от стран Западной Европы и США политическим строем самодер­жавной монархии, но после отмены крепостного права включается в общий процесс развития капитализма. В россий­ском обществе, обремененном тяжелыми и медленно отмиравшими пережитками крепостничества, капитализм утвержда­ется форсированным темпом по сравнению с Западом, где его вызревание было дли­тельным, органическим процессом. Все это придает новое содержание проблеме об­щего и особенного в историческом раз­витии России и Запада, давно поднятой различными течениями общественной мысли. Она не только активно обсуждает­ся на публицистическом уровне, но и пос­тоянно присутствует как фон в про­фессиональных исследованиях русских ученых по истории западноевропейских стран в новое время.

Для стран Латинской Америки (за исключением Кубы) во второй половине XIX в. борьба за политическую независи­мость есть уже пройденный этап, но все они в своем развитии сталкиваются с ост­рейшими социальными проблемами — как унаследованными от колониального перио­да, так и возникшими в результате вовле­чения этого региона в систему мирохозяй-

ственных связей капитализма. История становится здесь отраслью профессиональ­ного научного знания лишь к концу столе­тия. Общественная мысль обращена преж­де всего к таким вопросам, как соотноше­ние отсталости и прогресса на пути бур­жуазного развития, национального осво­бождения и социальных преобразований и т. д.

Во второй половине XIX в. в историо­графию (особенно таких стран, как Анг­лия, Франция, США, Италия, Россия) широко проникают идеи позитивизма. Основы позитивистской философии были заложены еще в 30—40-е годы О. Контом. Но именно в рассматриваемый период позитивизм, получающий дальнейшее развитие в трудах Г. Спенсера, становится наиболее влиятельным течением буржуаз­ной философской мысли.

Позитивистская философия возникла и развивалась на фоне бурного про­гресса естественных наук и испытала на себе его воздействие. Одной из основопо­лагающих ее идей стала возведенная в универсальный принцип идея эволюции, которой проложило путь открытие эволю­ционных процессов в природе Ч. Лайеллем (постепенность изменений земной коры) и Ч. Дарвином (эволюция биологических видов как результат естественного отбо­ра). Позитивизм являл собой попытку про­тивопоставить выстроенным умозрительно философским концепциям такое понимание мира, которое основывалось бы на поло­жительных (позитивных) научных данных и охватывало бы как природу, так и обще­ство.

Именно в русле позитивизма возникла новая специальная отрасль общественного познания — социология. Ее родоначаль­ником, как и зачинателем философской традиции позитивизма, был О. Конт. Он мыслил социологию, которую первона­чально именовал «социальной физикой», как одну из теоретических наук, изучаю­щих фундаментальные законы определен­ной категории явлений, наравне с такими науками, как астрономия, химия, физика, биология.

Позитивистская социологическая тео­рия исходила из представления о том, что развитие общества подчинено немногим вечным и неизменным «естественным законам». Согласно О. Конту, это законы либо «сосуществования», либо «последо­вательности» определенных явлений, со­ставляющие предмет соответственно «со­циальной статики» и «социальной ди­намики». Г. Спенсер понимал «естествен­ные законы» общественного развития в духе своих идей о принципиальном сход­стве человеческого общества с биологи­ческим организмом и об универсальном характере закона эволюции. Найти дей­ствующие в истории «естественные зако­ны» значило, по мысли теоретиков пози­тивизма, дать рациональную, упорядо­ченную картину исторического процесса.

Под «естественными законами» исто­рии позитивисты имели в виду закономер­ности того типа, которые исследует ста­тистика, т. е. проявляющиеся в больших совокупностях массовых явлений. Откры­тие подобных же закономерностей в природе было еще одним завоеванием естественнонаучной мысли, современным становлению позитивистской социологии и повлиявшим на нее (само понятие стати­стической закономерности возникло в фи­зике, где его ввел Дж. Максвелл).

Стремясь, в соответствии со своим пониманием «естественных законов», выя­вить в историческом развитии то, что долговременно, устойчиво, постоянно, по­зитивистская социология совершенно не интересовалась единичным, конкретным, своеобразным в истории. Все это она остав­ляла на долю исторической науки, роль которой сводила к накоплению эмпиричес­кого материала, собиранию фактов. Сама же она выстраивала лишь абстрактную схему истории, «историю без имен людей и даже без имен народов», как трактовал «социальную динамику» О. Конт '.

Позитивизм в философии претендовал на преодоление «односторонности» и мате­риализма, и идеализма. Этой философской позиции соответствовало представление об истории как результате взаимодействия множества «факторов». В ранг таких «факторов» возводились различные аспек-

¹ У Конта эта схема была трехчленной. Он выделял в истории периоды древности и средне­вековья, с 1300 по 1800 г. и после 1800 г., осно­вываясь на представлении о трех последователь­ных стадиях в развитии человеческого разума — теологической, метафизической и позитивной.

ты социальной действительности (эконо­мика, право, мораль, религия и т. д.), кото­рые рассматривались в качестве неких са­мостоятельных сил. Не отдавая в теории предпочтения какому-либо из них как решающему, позитивистская социология на практике неизменно склонялась к объ­яснению истории через сознание людей (не индивидуальное, а массовое), оставаясь тем самым на почве идеализма.

Хотя в позитивизме была заложена тенденция к противопоставлению истории и социологии и к принижению роли исто­рической науки как таковой, его философ­ские и социологические идеи оказали во второй половине XIX в. сильное воздейст­вие на развитие исторической науки. Но оно было неоднозначным по своим резуль­татам.

Позитивизм расшатывал ранее устояв­шиеся в сфере понимания истории умо­зрительные концепции, подрывал позиции провиденциализма и других откровенно идеалистических истолкований истори­ческого процесса, стимулировал поиски новых источников, их публикацию, разра­ботку методики их анализа, способствовал развитию вспомогательных исторических дисциплин. На позитивистской идейно-ме­тодологической основе в конце XIX в. были созданы надолго вошедшие в научный арсенал специальные труды по источнико­ведению Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса во Франции, Э. Бернгейма — в Германии. Под влиянием позитивизма расширился диапазон исторических исследований, стала разрабатываться социально-эконо­мическая история, так как согласно пози­тивистской теории «факторов» истори­ческого развития одним из них (хотя и вполне равнозначным в ряду других) считались явления и процессы, отно­сящиеся к материальной жизни общества.

В определенном смысле позитивизм помогал утвердиться представлению об объективной закономерности, присущей историческому развитию, и о прогрессив­ном, поступательном движении истории. Но при этом позитивистское понимание общественного развития было ограничен­ным, чисто эволюционистским, исключало возможность качественных революцион­ных скачков. Так, О. Конт считал (прямо ссылаясь при этом на пример деятелей Французской революции), что стремиться к революционным изменениям в общест­ве — значит нарушать законы истории, идти против них. Признание закономер­ности в истории исчерпывалось у позити­вистов представлением о всеобщих социо­логических законах, не оставлявшим места для обобщений на каком-либо ином уровне (такие обобщения объявлялись «мета­физикой», а не положительным знанием). Поэтому позитивистская историография чем дальше, тем больше уходила от широ­ких, имевших кардинальное значение проблем и направляла свои усилия лишь на поиск и детальное описание фактов.

Таким образом, влияние позити­визма на историографию второй половины XIX в. шло в разных направлениях — и положительном, и отрицательном. Предпо­сылки к тому коренились в самом существе его теоретических принципов. Но позити­визм еще и по-разному вписывался в куль­турно-исторический фон отдельных стран, выполнял неодинаковую роль в их духов­ной жизни вообще и национальной исто­риографии в частности. Так, в России именно на позитивистской основе сложи­лась историческая школа, обратившаяся в условиях пореформенного периода к изучению аграрных проблем предреволю­ционной Франции и давшая признанные классическими труды в этой области. В Италии и других странах с сильным влия­нием католической церкви в позитивизме нашли опору антиклерикальные тенденции.

Теоретически позитивистская историо­графия декларировала принцип беспри­страстности научного исследования. За историком отрицалось право вносить в изу­чение прошлого элемент оценки с позиций своего времени, от него требовалось пол­ностью «отключить» свои политические убеждения (подобно естествоиспытателю, для которого участие в политической жизни лежит за порогом его лаборатории). Но практика приходила в противоречие с этими установками. Во Франции круп­нейший представитель позитивистской историографии И. Тэн проявил в изобра­жении Великой французской революции открытую приверженность реакционным взглядам, к которым он пришел после Парижской Коммуны. В США позитивист­ские идеи Г. Спенсера были восприняты

историками так называемой англосаксон­ской школы (Дж. Фиске и др.), которые использовали их в обосновании теории «американской исключительности» и экспансионизма. В общем же плане фило­софии позитивизма в наибольшей степени соответствовала на политическом уровне идеология либерализма, и теснее всего с ним были связаны либеральные течения историографии и общественной мысли.

При всей значительности влияния позитивизма на историографию послед­них десятилетий XIX столетия оно вовсе не было безраздельным даже в тех странах, где ощущалось наиболее сильно. Позити­визму противостояла (особенно в Герма­нии) историографическая традиция, восхо­дившая к идеям Ранке. Но и эта так назы­ваемая немецкая школа, разрабатывав­шая — в отличие от позитивистов — глав­ным образом политическую историю, вы­ступала как поборник научности истори­ческого знания и важное место уделяла совершенствованию методов исследова­ния, критике источников и т. д. В разви­тие источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин внесли заметный вклад принадлежавшие к этой школе И. Г. Дройзен, австрийские историки Ю. Фиккер и Т. Зиккель.

Вторая половина XIX в. ознаменована значительным прогрессом в организации исторических исследований, публикации документов, преподавании истории. На это время приходится основание множества исторических журналов — в том числе таких, которые в своих странах надолго становятся ведущими, а иные из них про­должают выходить и поныне. Местные исторические общества объединяются в об­щенациональные ассоциации (Германия, США) или под эгидой вновь созданных научных центров типа Итальянского исто­рического института. Они играют важную роль в деле выявления и публикации ло­кальных источников. Продолжаются ранее начатые большие серийные публикации до­кументов (такие, как «Monumenta Germaniae Historica») и предпринимаются новые, например, снискавшие высокий научный авторитет издания руководимого Т. Зиккелем Австрийского института историче­ских исследований, главным образом по истории средневековья. Из специализированных центров изучения новой истории следует назвать основанное в 1888 г. и про­существовавшее до конца Третьей респуб­лики Общество истории Французской революции, а среди его изданий — начатые в ознаменование 100-летнего юбилея рево­люции многотомные публикации протоко­лов Якобинского клуба и актов Комитета общественного спасения.

Закладываются основы специального исторического образования в универси­тетах. Впереди других стран в этом отно­шении идет Германия. В то время как в Англии первый университетский система­тический курс по истории начинают читать в 70-е годы, а в США первая историческая кафедра создается в 1881 г., в германских университетах уже с начала 60-х годов существует специализация по различным отраслям исторических знаний. Именно в Германии впервые возникли университет­ские семинары по истории, в которых важ­нейшее место уделялось освоению приемов работы с источниками; во второй поло­вине XIX в. этот опыт воспринимается в университетах США, Англии, России. Университетскими учеными-историками ведутся и значительные научные иссле­дования. Некоторые университеты (пре­жде всего опять-таки немецкие) осущест­вляют публикации документов, имеют собственные периодические издания типа «ученых записок» и т. д.

Между историками отдельных стран складываются определенные научные связи. Часть из них получила образование и профессиональную подготовку в зару­бежных университетах. Американские историки в то время нередко проходят обучение в Германии. Из России едут учиться историческому исследованию в университеты различных европейских стран, в русских университетах начинают свой путь в науку славянские историки. Научные контакты развиваются и посред­ством поездок с целью изучения на месте архивных первоисточников. Исследование аграрного строя Франции накануне рево­люции конца XVIII в. ведется историками так называемой русской школы (Н. И. Кареевым, И. В. Лучицким, М. М. Ковалев­ским) по документам, извлекаемым из французских архивов. Русские слависты осваивают архивы Австро-Венгрии, Ита-

лии (В. И. Ламанский), иные из них по­долгу живут в странах, историей которых занимаются, и активно способствуют становлению национальной историо­графии этих стран (П. А. Ровинский в Чер­ногории).

Развитие исторической периодики по­могает взаимному ознакомлению ученых с результатами исследований, ускоряет и облегчает циркуляцию идей в научной среде — и не только в пределах собствен­ной страны. Историографические процессы в различных странах протекают в опреде­ленном взаимодействии, хотя в решающей мере обусловлены национальной специ­фикой.

Дискуссии в академической среде по крупным историческим проблемам стали зачастую приобретать международный характер. Примером может служить дис­куссия, развернувшаяся в 80-е годы вокруг происхождения европейского феодализма. В ней участвовали прежде всего француз­ские и немецкие историки, для которых после франко-прусской войны и образо­вания Германской империи обрел новую актуальность насчитывавший уже вековую давность спор о роли германского завое­вания и галло-римских институтов в становлении средневекового сословного строя во Франции. Но она привлекла вни­мание и в Англии, и особенно в США, где доводы «германистов» были подхвачены для обоснования превосходства англосак­сонских политических институтов.

То, что эта дискуссия имела разные в различных странах политические призву­ки, не лишало ее, однако, собственно науч­ного содержания. Само ее возникновение было связано и с поступательным разви­тием исторической науки. Обсуждение про­блемы генезиса феодализма опиралось в последние десятилетия XIX в. на новый уровень знаний об общинной организации и истории ее разложения у различных европейских народов, достигнутый особен­но благодаря трудам Г. Л. Маурера в Гер­мании и М. М. Ковалевского в России.

К концу XIX в. в среде профессиональ­ных историков начинает проявляться не­удовлетворенность наличным теоретико-методологическим арсеналом, предприни­маются поиски новых, более эффективных подходов к изучению прошлого. Наиболее примечательна в этой связи сделанная К. Лампрехтом в Германии попытка пред­ставить историю как закономерный про­цесс, этапы которого могут быть выделены с помощью метода «культурно-истори­ческого синтеза», предполагающего ком­плексное изучение социально-экономи­ческих отношений и явлений культуры. Практически это означало, что истори­ческие эпохи Лампрехт различал по харак­терному для каждой из них складу обще­ственной психологии. Его социально-пси­хологическая интерпретация истории была встречена в штыки приверженцами ста­рого идеализма в духе Ранке, неправо­мерно усмотревшими в ней материали­стическое содержание. В действительности же она не только не выходила из идеали­стических рамок, но была прямо противо­поставлена самим Лампрехтом материа­листическому пониманию истории, которое он объявил «односторонним», марксист­скому взгляду на исторический процесс как на смену социально-экономических формаций.

На исходе XIX в. представители влия­тельных историографических течений все чаще вступают в прямую конфронтацию с марксизмом или же пытаются заимство­вать и включить в свои построения отдель­ные его элементы. Это — своеобразное мерило научного авторитета, завоеванного к тому времени марксистской исторической концепцией. Марксистские идеи уже стали проникать в сферу исторического позна­ния. В национальной историографии ряда стран зародилось марксистское направле­ние, представленное по преимуществу работами активных участников социали­стического движения. Труды П. Лафарга (Франция), А. Лабриолы (Италия), Г. В. Плеханова (Россия) внесли важный вклад не только в пропаганду, защиту и даль­нейшую теоретическую разработку марк­систского учения об обществе, но и в осве­щение с марксистских позиций проблем конкретной истории, в том числе нового времени. Один из главных итогов разви­тия историографии за истекшие полсто­летия как раз и заключался в том, что открытое Марксом и Энгельсом принци­пиально новое понимание истории начало реально и все более эффективно соединять­ся с практикой ее изучения.