Историография

Во второй половине XIX в. в экономи­ческом и социальном положении Франции произошли глубокие изменения. В стране завершилась промышленная революция; на рубеже XIX—XX вв. французский капи­тализм вступил в монополистическую ста­дию, хотя мелкое и среднее производство и связанные с ним средние слои все еще сохраняли существенные позиции в городе и деревне. В социальной структуре страны возрастал удельный вес пролетариата, крепло рабочее и социалистическое дви­жение.

Бурными событиями была насыщена политическая история страны: бонапар­тистский переворот и цезаристский режим Второй империи, буржуазно-демократи­ческая революция 4 сентября 1870 г. и Па­рижская Коммуна 1871 г., установление республиканского строя и длительная борьба за его упрочение и демократиза­цию.

В условиях совершавшихся в стране со­циально-политических процессов и нако­пления нового исторического опыта, круп­ных изменений в духовной жизни общества

происходили и важные сдвиги в развитии исторической мысли и историографии. На их развитии не могли не сказаться и глу­бокие перемены, которые совершались в ес­тественных науках и вели к созданию но­вой естественнонаучной картины мира и его эволюции. В этот период во француз­ской исторической науке вырабатывались методологические принципы и концепции, отвечавшие общественным и интеллекту* альным запросам времени. Ведущей тен­денцией было утверждение в ней позити­вистской методологии, которая пришла на смену романтизму и либеральной «фило­софской» истории первой половины века. Новой чертой в развитии французской об­щественной мысли, в известной мере и ис­ториографии, было возникновение в ней марксистского направления, связанного с деятельностью созданной в 1880 г. Рабочей партии, ее основателей Ж- Геда и П. Ла-фарга.

В развитии французской истории и историографии второй половины XIX в. от­четливо выделяются два этапа — 50-е — начало 70-х годов и 70—90-е годы.

Буржуазная историография в 50—60-е годы XIX в.50-е — начало 70-х годов были переходным временем во французской ис­тории, своеобразным «концом и началом». В этот период завершались исторические процессы, определившиеся в предыдущие десятилетия; вместе с тем уже обозначи­лись новые явления, которым предстояло восторжествовать в ближайшем будущем. В главных чертах завершалась начавшая­ся ранее промышленная революция, все более четко выступали связанные с этим социальные противоречия. Наметилась тяга рабочего класса к политической са­мостоятельности, в рабочее движение ста­ли проникать идеи «коллективизма». В то же время господство в стране цезаристско­го режима сохраняло почву для широкого общедемократического оппозиционного движения, которое все более кристаллизо­валось вокруг республиканских требова­ний, подготовляя установление республи­канского политического строя.

Своеобразными переходными чертами отмечено и развитие французской истори­ческой науки. В немалой мере оно шло еще в русле заложенных в первой половине века традиций. Но в ней возникли и новые

явления, предвещавшие, в частности, гря­дущее торжество позитивизма.

Политическая реакция, особенно в 50-е годы, и засилье католической церкви во время Второй империи затормозили во Франции развитие исторической науки и образования. Официозная апологетичес­кая историография, занятая прославлени­ем Бонапартов, была плодовита коли­чественно, но в научном отношении бес­плодна. В ее актив можно отнести лишь публикации документов, относящихся к Первой империи, в особенности 32-томное издание сочинений и переписки Наполе­она I.

В середине XIX в. окончательно исчер­пала себя либеральная историческая шко­ла, сложившаяся в годы Реставрации. Опрокинув конституционную монархию и обнаружив явный антагонизм между пролетариатом и буржуазией, революция 1848 г. нанесла жестокий удар истори­ческой концепции Тьерри. «Теперь я ее (историю Франции) больше не понимаю,— писал он,— настоящее ниспровергло мои представления о прошлом и будущем» '. Тьерри больше ничего не писал, его та­лант угас. Гораздо глубже осмыслил со­бытия 1848 г. и их отличие от 1789 г. Ф. Гизо. «Демократический элемент раз­делился,— писал он в 1848 г.,— против среднего класса выступил рабочий класс, против буржуазии — народ» ². Это была оценка с позиций теории борьбы классов. Но эта борьба повернулась теперь против буржуазного порядка, защитником кото­рого был Гизо.

Перед лицом этих новых реальностей один из отцов теории классовой борьбы во французской историографии отказался теперь от собственного детища. Гизо пи­сал: «Революционный дух равно гибелен как для тех, кого он низвергает, так и для тех, кого поднимает на высоту» ³. С этих позиций были написаны в 50-е годы работы Гизо об Английской революции, в которых он прославлял «славную революцию»

¹ Цит. по кн.: Кучеренко Г. С. Сен-симонизм в общественной мысли XIX века. М., 1975. С. 268.

² Guizot F. De la democratie en France. P., 1849. P. 107.

³ Гизо Ф. История Английской революции. СПб., 1868. Т. 1. Введение. С. LXXXIX, XXXIX.

1688 г., установившую конституционную монархию и избегнувшую, вместе с тем, на­сильственного вмешательства народа.

Однако с точки зрения развития исто­рической науки того времени Гизо, как и Тьерри, принадлежал прошлому.

А. де Токвиль. «Старый порядок» и ре­волюция.Значительно более сложным явлением был изданный в 1856 г. главный труд А. Токвиля«Старый порядок и рево­люция» ⁴. Эта небольшая книжка, которая с тех пор многократно издавалась и изда­ется в наше время, была важной вехой во французской историографии XIX в. Книга была написана под впечатлением револю­ции 1848 г, и установления бонапартист­ской диктатуры, которую Токвиль реши­тельно не принял, Он отказался от присяги новому режиму и, оставив политическую деятельность, удалился в свое имение, в Нормандию, где и создал свой труд. Токви­ля занимала бросающаяся в глаза схо­жесть в развитии двух французских рево­люций, 1789 и 1848 гг., в которых демокра­тический порыв сменился в конечном счете установлением деспотизма. Противник авторитарного режима, Токвиль отрица­тельно относился и к революционному пути общественного преобразования, к вмеша­тельству в политику народного движения, «толпы»: «Умом я готов склониться к де­мократическим институтам, но я аристо­крат по инстинкту, т. е. я презираю толпу и боюсь ее. Я страстно люблю свободу, закон­ность, уважение к правам, но не демокра­тию» ⁵. Ему был чужд революционный строй мысли: «Я думаю, что нет во Фран­ции человека, испытывающего более глу­бокую ненависть к тому, что называют ре­волюционным духом» ⁶.

При всем том Токвиль хорошо понимал необходимость совершенных революцией преобразований, в которых видел как бы продолжение внутренней эволюции

⁴ Токвиль успел завершить лишь 1-й том, посвященный старому порядку. Подготовитель­ные материалы и фрагменты 2-го тома были изданы в 1953 г.

⁵ Цит. по кн.: Ehrard I,, Palmade G. L'Histoire. P., 1964. P. 61.

⁶ Цит. по кн.: Birnbaum P. Sociologie de Tocqueville. P., 1970. P. 87—88.

Франции при старом порядке; несмотря на свои аристократические симпатии, он не подвергал сомнению историческую обус­ловленность свержения этого порядка. «Некоторые умные люди предприняли по­пытку реабилитации старого порядка...— писал Токвиль.—Между тем, я вижу, что на протяжении всей этой столь гнетущей и страшной революции ненависть к ста­рому порядку всегда преобладала в серд­цах французов над ненавистью ко всему остальному... Для меня этого достаточно. Для меня испытание уже имело место и эта система осуждена» ⁷.

Под этим углом зрения Токвиль пере­сматривал концепцию Французской рево­люции, которая со времени историков периода Реставрации установилась во французской историографии. Подобно сво­им предшественникам, он считал ее рево­люцией антифеодальной, антидворянской, разрушившей «все то, что в старом об­ществе произошло из учреждений аристо­кратических и феодальных» ⁸. Но Токвиль отвергал мысль об исторической необходи­мости именно революционного разрушения старого порядка. Задолго до революции, утверждал Токвиль, во Франции уже скла­дывались основные элементы современного общества: крестьянская собственность, дробление земель, административная цен­трализация, уравнение граждан в пра­вах.

Поставленный в книге Токвиля вопрос о соотношении элементов нового и старого в дореволюционном и послереволюционном французском обществе, о разрыве и преем­ственности между ними имел реальное и очень важное научное содержание. Но ре­шение, выдвинутое Токвилем, было одно­сторонним, оно было подчинено идее кон­тинуитета, эволюционной преемственно­сти. В сущности, революция в его концеп­ции оказывалась нежелательным, истори­чески не оправданным явлением; она лишь «закончила сразу судорожным и болезнен­ным движением, без переходов, без предо­сторожностей... все то, что закончилось бы

⁷ Цит. по кн.: Далин В. М. Историки Фран­ции. М., 1981. С. 60.

⁸ Токвиль А. Старый порядок и революция. СПб., 1906. С. 33—34.

мало-помалу, само по себе и в течение долгого времени» ⁹.

Именно этой идее Токвиля была суждена особенно долгая жизнь в последую­щей французской историографии. В наши дни ее выдвигают на первый план те историки, которые оспаривают «класси­ческую», прежде всего марксистскую, ин­терпретацию Французской революции и обосновывают мысль, что эта революция «может быть понята только как истори­ческая непрерывность» ¹⁰.

Однако содержание книги Токвиля вы­ходит за рамки этой исторической схемы. Он первым приступил к изучению социаль­ного строя и общественных учреждений Франции конца старого порядка на основе архивных документов. Это позволило ему сделать ряд верных наблюдений и поста­вить проблемы, которые дали толчок даль­нейшим конкретным исследованиям. В частности, он одним из первых обратился к крестьянскому вопросу, к проблеме исто­рических судеб крестьянской земельной собственности перед революцией и в ре­зультате ее. В архиве Турского генераль­ства Токвиль изучал дореволюционные по­земельные документы, акты продажи на­циональных имуществ во время револю­ции. Должен быть оспорен вывод Токвиля, что уже при старом порядке, независимо от революции, существовала крестьянская собственность (в буржуазном смысле этого слова). Но его наблюдение о широком рас-

⁹ Токвиль А. Старый порядок и револю­ция. С. 35.

¹⁰ Furet F. Penser la Revolution francaise. P., 1978. P. 29.

пространении мелкого крестьянского землевладения («собственности в пределах сеньории», по определению С. Д. Сказ-кина), о широте владельческих прав кре­стьянства было подтверждено впоследст­вии специальными исследованиями И. В. Лучицкого, Ж. Лефевра, С. Д. Сказ-кина.

Сам метод, примененный Токвилем к изучению французского общества старого порядка, в определенной мере предвосхи­щал приемы позднейшей социологии и ис­ториографии. Характерно заявление Ток­виля, что к исследованию «старого по­рядка» он хотел подойти «как те врачи, которые в каждом погибшем органе стара­ются открыть законы жизни» ". Его книга была не рассказом о событиях, а своеоб­разной попыткой историко-социологического анализа положения и взаимоотноше­ний различных классов, их места в госу­дарственно-политической системе «старого порядка», эволюции ее институтов.

Начало проникновения позитивизма в историографию.В 50-х и особенно в 60-х годах началось проникновение во фран­цузскую историографию позитивистских идей. Основателем позитивизма и созда­телем позитивистской социологии, полу­чивших широкое распространение в исто­риографии многих стран, был французский философ Огюст Конт(1798—1857). Ему принадлежит и само понятие социологии. В 1817—1924 гг. он был секретарем Сен-Симона и испытал определенное влияние его взглядов на развитие общества и зада­чи общественной науки, затем был экзаме­натором и репетитором Политехнической школы в Париже. Главный труд Конта, «Курс позитивной философии», появился еще в 1832—1842 гг., но приобрел широкую известность лишь в середине века.

Основная мысль Конта состояла в том, что на смену спекулятивному, умозритель­ному подходу к объяснению общественной жизни необходимо создать «позитивную» науку об обществе как едином социальном организме, основанную, подобно наукам естественным, на точных наблюдениях и фактах. Считая, что этот принцип должен быть применен и к истории, Конт выступал

¹¹ Токвиль А. Старый порядок и революция. С. 9.

против мелочного фактоописательства и объяснения истории побуждениями от­дельных выдающихся личностей.

Общему взгляду Конта на историю присущ дуализм. Наряду с основным для него духовным началом он придавал боль­шое значение и воздействию материальных факторов — биологических, географичес­ких, экономических условий. Но все же человеческое сознание представлялось ему основным, определяющим фактором, кото­рый всегда идет впереди социального. При этом решающее значение в жизни и дина­мике общества он придавал не индивиду­альному, а коллективному сознанию лю­дей. История человечества выступает у него как отражение последовательной смены трех форм коллективного сознания («закон трех стадий»): теологического, метафизического, позитивного или науч­ного. Их последовательная смена и опреде­ляет прогресс человечества.

Идея прогресса является одной из ведущих в системе Конта, и в этом его взгляды перекликаются с воззрениями про­светителей, в особенности Кондорсе. Но в отличие от Кондорсе и Гердера, которые были исполнены убеждения, даже веры в безграничный, бесконечный прогресс че­ловечества, идея прогресса у Конта но­сит финалистский характер: история не­уклонно движется к положительному, по­зитивному веку, который будет организо­ван на началах контовской философии и явится окончательным, финальным. По сути, таким веком виделось ему усовер­шенствованное буржуазное общество.

Что касается возможностей и пределов научного познания общества и его истории, то, отвергая «метафизические» теории, которые не основаны на опыте и видят основу всех явлений в абстрактных сущ­ностях, Конт в духе агностицизма полагал, что наука не может дать ответ на вопрос о причинах и сущности общественного развития. Познание наукой его законов ограничено установлением функциональ­ной зависимости между явлениями. Поэ­тому, согласно Конту, «позитивная» об­щественная наука не имеет нужды в ка­кой-либо философии.

Идеи Конта о необходимости строго научного, основанного на точно установ­ленных фактах изучения общества, о возведении истории в ранг подлинной науки, подобной наукам естественным, с середины XIX в. стали вызывать растущий отклик среди французских историков. Именно в этот период, когда происходили крупные сдвиги в развитии естественных наук, ускорялось развитие техники, перед исто­риками вновь, как неоднократно ранее, вставал вопрос о методах исторического познания, о включении истории, при всей специфике ее как науки, в общую систему знаний. Идеи позитивизма, казалось, под­сказывали путь в этом направлении. Видную роль в распространении пози­тивистских идей играл в этот период .Ип­полит Тэн(1828—1893), широко извест­ный литературовед и искусствовед (осно­ватель культурно-исторической школы в этой области, развивавшей историко-генетический анализ искусства), а также фи­лософ, историк. В плане политическом он стоял в то время на умеренно-либераль­ных позициях. Труды Тэна того времени посвящены философии, общей социологии, теории и истории искусства и литературы; среди них главный — четырехтомная «Ис­тория английской литературы» (1863— 1864).

В его общем взгляде на историю идеа­листическое понимание ее переплеталось с вульгарно-материалистическими тенден­циями. В целом историко-социологические воззрения Тэна были явно отмечены чер­тами сциентизма, присущими вообще ин­теллектуальной атмосфере времени; в 1866 г. он писал о необходимости основать «экспериментальную историю». Тэн отста­ивал мысль о применении «естественнона­учного метода» к изучению социологии

и истории. Историю он рассматривал как науку, подобную наукам о живой природе. «История,— писал Тэн,— наука, анало­гичная не геометрии, а физиологии и зоо­логии. Так же, как существуют определен­ные, но не поддающиеся количественному измерению отношения между органами и функциями живого тела, существуют и оп­ределенные отношения, которые не могут быть выражены в цифрах, между группами фактов, составляющими ' социальную и моральную жизнь» ¹². Эти «определенные отношения», по мысли Тэна, могут быть названы законами, как в зоологии или ботанике, и познаны наукой.

Исходя из этого, Тэн разработал свой «психологический метод» изучения об­щества. Решающее значение в его жизни он придавал психологии составляющих его людей. Характерно, что саму науку историю Тэн определял как «психологи­ческую анатомию». Формирование общест­венной психологии он объяснял совокуп­ным воздействием трех факторов: «расы» (естественные национальные особеннос­ти), «среды» (климатические и географи­ческие условия, а также социальные и по­литические обстоятельства), конкретного исторического «момента» (взаимодействие «расы» и «среды» с исторической тради­цией).

В 60-е годы появились уже первые кон­кретные исследования историков-позити­вистов, посвященные древней истории (труды Э. Ренана, первые работы Н. Д. Фюстеля де Куланжа). Однако в изу­чении новой истории позитивистское тече­ние возобладало позднее, в 70—80-е годы.

Демократическая и социалистическая историография 50—80-х годов.В условиях Второй империи, несмотря на цензурные стеснения и клерикальное засилье, в исто­риографии пробивало себе дорогу республиканско-демократическое направление. История Великой французской революции оставалась центральным сюжетом, к ко­торому обращались историки-демократы.

Крупнейшим из них оставался Жюль Мишле,продолжавший романтическую традицию в историографии. В эти годы он завершил «Историю Французской революции» (1853; с некоторыми добавления­ми этот труд был переиздан в 1868 г.) и продолжал трудиться над многотомной «Историей Франции», которую успел до­вести до 1815 г. Мишле оставался верен демократическим и антиклерикальным убеждениям. Он сохранил и свою негатив­ную историческую оценку якобинцев и Ро­беспьера. Мишле стремился опровергнуть сложившуюся уже к этому времени исто­риографическую традицию (Минье, Тьер, Бюше, Луи Блан), которая рассматривала якобинский период революции как ее на­родный этап. «Народ в 1793 г. остается у себя дома» ¹³,— утверждал Мишле и про­тивопоставлял громадные и единодушные народные толпы 1789 г.-действовавшему, по его мнению, в 1793 г. активному мень­шинству.

Своеобразным явлением в левореспубликанской историографии 60-х годов яви­лось произведение Эдгара Кине(1803— 1875) «Революция» (в 2 т.; 1865). Участ­ник революции 1848 г., державшийся, по­добно своему другу Мишле, антиклери­кальных воззрений, Кине после бонапар­тистского переворота эмигрировал и в изгнании (в Брюсселе и Швейцарии) напи­сал свою книгу.

Как и Токвиль, Кине предпринял свой труд в поисках ответа на вопрос: почему две пережитые Францией с конца XVIII в. революции, 1789 г. и 1848 г., завершились утратой свободы и приходом авторитар­ного режима. «Почему люди, которые ока­зались способны так великолепно уми­рать,— писал Кине,— не сумели быть свободными?». Кине стремился решить и другую проблему, которая являлась одной из основных в историографии революции в XIX в. и остается ею и в наши дни: вопрос о разрыве и преемственности между старым порядком и революцией.

Книга Кине не дает подробного изло­жения событий, скорее это написанное в риторическом ключе рассуждение о Фран­цузской революции, интерес которого не в новых материалах (в эмиграции Кине ра-

¹² Цит. по кн.: Ehrard L, Palmade G. L'Hi-stoire. P. 71.

¹³ Michelet J. Histoire de la Revolution francaise. P., 1952. T. II. P. 8.

Quinet E. La Revolution franchise. P., 1865. V. 1—2. T. 1. P. 1.

ботал почти исключительно с опубликован­ными источниками), а в самой трактовке сюжета.

Во Французской революции Кине выде­лял два основных начала, две задачи, вы­текавшие из устремлений французов. Пер­вая из них — уничтожение привилегий, установление гражданского равенства. Та­кого рода революционное обновление Франции совершилось 4 августа 1789 г. принятием знаменитых декретов о ликви­дации привилегий. Оно осуществилось, по­лагал Кине, единодушно, почти без сопро­тивления. Причина в том, что это обнов­ление было подготовлено эволюцией в нед­рах старого порядка: явления, связанные с материальной стороной жизни, развива­ются под действием собственных, внутренне присущих им сил. Революция лишь ускорила этот процесс и, обеспечив преем­ственность с развитием, совершавшимся уже при старом порядке, создала условия для быстрого и прочного успеха.

Безмерно более трудной задачей оказа­лось достижение свободы. Именно из-за политики и свободы (а также религии) развернулась ожесточенная борьба и было пролито много крови. Свобода была чем-то совершенно новым для Франции. Старый порядок воспитал нацию в духе повинове­ния, а не в духе свободы, а революция не смогла дать ей иную, соответствующую времени духовную основу (какой была, по мнению Кине, реформированная религия в Нидерландской, Английской и Американ­ской революциях).

Жирондисты попытались закрепить свободные институты, оставаясь на почве свободы, но потерпели неудачу. Напротив, монтаньяры решили привести народ к свободе через принуждение. Они хотели заставить его быть свободным и этим дес­потическим инстинктом соответствовали «темпераменту» старого порядка в них как бы возродился дух Людовика XI и Ри­шелье. В итоге возрождение Франции было осуществлено «не свободой, этим новым явлением, а методами старой тирании» ^|5. Франция вышла из революции, осуществив гражданское равенство, но утратив свобо­ду. Не случайно и Наполеон I, по мнению Кине, был в 1793 г. якобинцем школы Робеспьера ¹⁶.

Написанная крайне субъективно книга Кине все же поставила вопросы, вокруг которых не стихают споры в историогра­фии. Выдвинутые в ней тезисы вызвали тогда же возражения Мишле. Разделяя негативное отношение к якобинскому пра­влению, он настаивал на том, что все же и в этот период революция продолжа­лась — она сражалась с монархической Европой, укрепляла труженика на земле продажей национальных имуществ. В ко­нечном итоге она «потерпела поражение в ее настоящем, оплодотворив, однако, весь мир и его будущее» '⁷, Расхождение Мишле и Кине в интерпретации Француз­ской революции вызвали разрыв двух ис­ториков, связанных более чем сорокалет­ней дружбой, что свидетельствовало о том, насколько «горячей», связанной со жгучими проблемами действительности была тема Французской революции для людей того времени.

«Робеспьеристскую» концепцию рево­люции продолжал в этот период разраба­тывать Луи Блан (1811 —1882), завершив­ший в эмиграции свою 12-томную «Исто­рию Французской революции» (1862). Луи Блан оставался верен высокой историчес­кой оценке роли Робеспьера в революции. Но он выступал и как панегирист Робеспье­ра, видя в нем борца за принцип «братст­ва» в противовес буржуазному индивидуа­лизму.

Убежденным робеспьеристом в исто­риографии выступил, вслед за Луи Бланом, Эрнест Амель. Его трехтомная «История Робеспьера» (1865—1867) была прослав­лением Робеспьера с позиций мелкобур­жуазного демократизма середины XIX в. Вместе с тем это было первое специальное исследование о Робеспьере, основанное на большом материале неизданных и впер­вые введенных в научный оборот источ­ников.

В 60-е годы, в условиях оживления рабочего движения, в исторической лите­ратуре и публицистике отчетливо обоз-

¹⁵ Quinet E. Op. cit. T. II. P. 17.

¹⁶ Ibid. P. 465.

¹⁷ Цит. по кн.: Furet F. La gauche et la Revolution francaise au milieu du XIX siecle. P., 1986. P. 101.

начилось социалистическое направление. Принадлежавшие к нему историки (Тридон, Авенель, Верморель), опираясь на занятую ими социалистическую идейную позицию, сумели внести свежую струю в освещение революционного прошлого Франции. В частности, своеобразную трак­товку якобинской диктатуры и якобинизма выдвинули представители революционно-бланкистского течения.

Так, автором ряда работ о Французской революции был ученик Бланки Гюстав Тридон(1841 —1871), журналист, член Па­рижской Коммуны 1871 г. Особенно широ­кий отклик вызвала его книга «Парижская Коммуна в 1793 г. Эбертисты» (1864). Три­дон видел в эбертистах «сердце револю­ции», самое революционное крыло демо­кратии, в Коммуне II года Республики — «вечную славу плебса». Он сурово осуждал Робеспьера за расправу с «крайними» якобинцами и Коммуной.

Исторической реабилитацией эбертистов была и известная работа публициста Жоржа Авенеля(1828—1876) «Анахарсис Клоотс, оратор человеческого рода» (1865). Содержавшийся в ней свежий ар­хивный материал по истории высшего эта­па революции привлек внимание Маркса и Энгельса ¹⁸.

Таким образом, историки-бланкисты подвергли резкой (и далеко не всегда обоснованной) критике слева Робеспьера и робеспьеристов, противопоставив им в качестве революционного идеала эбертистов и Парижскую коммуну 1793— 1794 гг. Верно подметив социальный и политический радикализм деятелей этой Коммуны и их расхождение на этой почве с якобинским революционным правитель­ством, они в то же время идеализировали их на свой лад, подобно тому, как историки-робеспьеристы идеализировали Робес­пьера и его сторонников.

Позитивистская историография в 70—90-е годы XIX в.Разгром Франции во франко-прусской войне и Парижская Ком­муна 1871 г. оказали большое воздействие на буржуазную общественную мысль. С падением Второй империи и установлением

¹⁸ См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 266.

республиканского строя завершилась во Франции эпоха буржуазных революций. Коммуна показала остроту социальных противоречий, развивавшихся внутри французского буржуазного общества того времени. Характерны лозунги, выдвигав­шиеся буржуазными политиками 80—90-х годов: «Главная опасность — слева!» (Ж. Ферри), «Социализм — вот враг!»

Вместе с тем наглядные уроки соци­ально-политической борьбы в стране нео­бычайно остро поставили перед француз­ской буржуазией вопрос о выборе полити­ческих форм ее классового господства. По­буждаемая к этому демократическими слоями населения, прежде всего рабочим классом, основная часть буржуазии пере­шла от монархических на республиканские позиции. Умеренный республиканизм стал теперь политической идеологией француз­ской либеральной буржуазии. Учитывая исторический опыт пережитых Францией революционных потрясений, ее политиче­ские деятели вели борьбу против попыток монархистов и клерикалов восстановить в той или иной форме монархию или авто­ритарный режим.

Новые исторические условия нашли от­ражение и в общественно-политической ориентации буржуазной историографии — в ней безусловно возобладал республика­низм различных оттенков, хотя монархи­ческая и клерикальная тенденция все еще сохраняла значительные позиции.

События франко-прусской войны и Па­рижской Коммуны поставили также во­прос об укреплении идеологического влия­ния и политической гегемонии буржуазии и о воспитании масс в духе «национального единения» на основе буржуазно-республи­канского строя. Истории отводилась в этом капитальная роль.

Эти насущные запросы установившейся в стране Третьей республики вызвали жи­вой отклик среди историков. «Изучение прошлого Франции...— писали в 1876 г. Г. Моно и Г. Фаньез,— имеет ныне наци­ональное значение. При помощи его мы можем вернуть нашей стране единство и моральную силу, в которых она нуждает­ся...» ^|9 В согласии с правящими кругами

¹⁹ Monod G., Fagniez G. Avant-propos//Re-vue historique 1876. T. 1. N. 1. P. 4.

республики был предпринят целый ряд мер для оживления исторического образования и исследований. В духе умеренного респуб­ликанизма было перестроено преподавание истории на всех уровнях народного обра­зования. Активную роль в этом играл исто­рик средних веков и нового времени, акаде­мик Эрнест Лависс(1842—1922), бывший в конце XIX — начале XX в. своеобразным «папой официальной историографии» Третьей республики ²⁰. Большое значение для подготовки квалифицированных спе­циалистов имели семинары в «Высшей практической школе научных исследо­ваний» (создана при Сорбонне в 1868 г.). В 1876 г. был основан общеисторический журнал «Историческое обозрение» («Re­vue historique»), инициатором и редакто­ром которого был историк-медиевист Г. Моно.

Одновременно совершалась методоло­гическая перестройка историографии на основе позитивизма. Это была вторая крупная «смена вех» в историографии Франции XIX в. В 20-е годы в статьях О. Тьерри было поднято «знамя истори­ческой реформы» в духе либерального ро­мантизма и откровенной антидворянской «партийности». Своеобразным манифестом «позитивистской исторической реформы» явилась программная статья Г. Моно, открывшая первый номер «Исторического обозрения». «Мы,— заявлял Моно от име­ни основателей журнала,— не поднимаем никакого знамени», желая оставаться стро­го на почве точных исторических фактов. В действительности же его статья поднима­ла вполне определенное знамя. В плане методологическом это было знамя позити­визма в той его интерпретации, которая возобладала во французской историогра­фии в 70—90-х годах XIX в. История, говорилось в статье, должна развиваться как «позитивная наука», основанная на научных методах исследования. Историк должен строго ограничивать себя об­ластью документов и фактов, отвлекаясь от политических и философских теорий.

Одна из основных идей этой програм­мной статьи — идея эволюционной преем­ственности истории старой и новой (т. е. республиканской) Франции как единой национальной истории французского на­рода. Историк, писал Моно, «примиряет все, что есть законного в консервативной идее, с непреодолимыми требованиями ра­зума и прогресса»; всякое изменение в ис­тории всегда есть лишь «трансформация старых элементов, а не создание совершен­но новых». В плане общественно-полити­ческом статья Моно «поднимала знамя» восстановления «единства нации», утерян­ного в революциях XVIII—XIX вв., она призывала историков «внушить францу­зам», что все они являются «детьми одного народа... детьми древней Франции и в то же время гражданами Франции совре­менной» ²ⁱ.

При всем том «Историческое обозре­ние» придерживалось вполне определенно республиканской и светской ориентации и противостояло основанному еще в 1866 г. роялистскому и клерикальному журналу «Обозрение исторических проблем» («Re­vue des questions historiques»). Про­грамму журнала «Историческое обозре­ние» поддержали 53 ведущих французских историка, среди них 24 профессора высшей школы ²². В 70—90-е годы позитивистское течение стало преобладающим во француз­ской историографии.

Как и в других странах, это течение во Франции было очень широким, вмещав­шим в себя весьма различные (в плане идеологической ориентации) направления. Позитивистские идеи брали на вооружение и некоторые консервативные историки и мелкобуржуазные радикалы. Но все же преобладающим в позитивистской исто­риографии, как и во французской историо­графии в целом, было буржуазно-респуб­ликанское, преимущественно либеральное направление; внутри него существовали различные оттенки — от очень умерен­ного (А. Сорель), до более радикального (А. Олар, А. Дебидур).

Среди крупных проблем истории нового времени, которые привлекали наибольшее

²⁰ См.: Ehrard ]., Palmade G. Op. cit. P. 75.

²¹ Monod G. Du progres des etudes historiqu­es en France depuis le XVI siecle//Revue his­torique. 1876. T. 1. N. 1. P. 36—38.

²² Carbonelle Ch.-O. La naissance de la Revue historique. Une revue du combat//Revue historique. T. CCIV. N. 2. P. 336.

внимание, на первом плане оставалась Великая французская революция. В условиях, когда шла борьба за упрочение республики, активно действовали роялистские и клерикальные силы, когда поражение во франко-прусской войне толкало к возвеличению национальной традиции, тема Французской революции сохраняла жгучую актуальность. В ней искали истоки и традиции для освящения или осуждения политических институтов и позиций, героев и «отцов-основателей» для почитания и назидания. Все это стимулировало (но и вводило в определенные интеллектуальные рамки) развитие научных исследований. Изучение революции XVIII в. стало особой отраслью французской исторической науки, со своим учебным центром, специальной научной печатью, солидной публикаторской базой.

И. Тэн. «Происхождение современной Франции». Виднейшим представителем консервативного направления в изучении Французской революции был Ипполит Тэн. Идейная эволюция Тэна после событий Парижской Коммуны 1871 г. от умеренного либерализма к воинствующему консерватизму сказалась на его подходе к истории революции, изучению которой он посвятил последние 20 лет своей жизни.

В 1876—1893 гг. Тэн создал пятитомный труд «Происхождение современной Франции» (последний том, посвященный «современному порядку», остался незаконченным). Тэн работал в Национальном архиве; он заявлял, что следовал «беспристрастному научному методу». В действительности созданный им труд, основанный на его «психологическом методе» изучения истории, глубоко пристрастен, он представляет собою решительное осуждение Французской революции. Этому был подчинен и отбор документов.

Глубинным истоком революции Тэн считал особенности «французского духа», сложившегося под воздействием рационализма XVII в. и Просвещения. Абстрактный, прямолинейный, этот тип сознания, полагал он, стремился подчинить умозрительной жесткой схеме живую, исполненную многообразия действительность. Особенно вредоносной он считал систему Руссо — в ней уже были заложены и анархия (так как форма правления должна подчиняться в любой момент «общей воле»), и деспотизм (так как права индивида в ней отчуждены в пользу коллектива, «народа-суверена»).

Между тем именно этому духу следовала во всем Французская революция, з которой Тэн, в отличие от Токвиля, восхищавшегося порывом к свободе в 1789: не видел ни одного светлого эпизода. В сущности, согласно Тэну, уже с Учредительного собрания все было предрешено: воплощение руссоистской схемы «общественного договора» вело к превращению Франции во «вместилище распыленных равных друг другу, оторванных друг от друга и подобных друг другу, как песчинки, индивидов».²³

Революцию в целом Тэн считал гибельным взрывом преступных страстей. Он видел в ней две главные действующие силы. Первая — народ. Измученный нищетой, грубый и невежественный, он был отравлен разрушительной философией XVIII в., которая опрокинула сдерживающие традиции и разнуздала низменные инстинкты: «Несколько тысяч говорунов спустили с цепи несколько миллионов дикарей».²⁴ Вторая сила революции, по Тэну,— «якобинцы» (к ним он причислял и Жиронду). «Якобинцы» в схеме Тэна не социально-политическое течение, а особый психологический тип: это озлобленный демагог и догматик, пропитанный абстрактными идеями философии, олицетворявший самый дух революции, ее собирательную психологию

Из анархии, по мысли Тэна, естественно вырастал деспотизм, тоже взявший на вооружение философию и построивший в наполеоновское время основы современной Франции. «В этой философской казарме,— заключал Тэн,— мы живем уже восемь-десят лет».²⁵

Книга Тэна содержала некоторые реалистические наблюдения относительно массовой психологии эпохи, особенно предреволюционного времени (хотя его

²³ Цит. по кн.: Furet F., Ozouf M. Dictionnaire critiquer de la Revolution francaise. Р.,

1988. Р. 1067.

²⁴ Тэн И. Происхождение общественного строя современной Франции. СПб., 1907. Т. I.

С. 550—551.

²⁵ Тэн И. Происхождение современной Франции. Т. IV. 1907. С. 256.

подход к проблеме был в духе антропомофизма: психологию массы он отождествял с психологией отдельного человека). Желая показать «разгул анархии» в годы революции, Тэн уделил большое внимание «родным движениям и был первым историком, попытавшимся дать по документам Национального архива общий обзор крестьянских восстаний. Эта сторона его труда заинтересовала П. А. Кропоткина. «После Тэна,— писал он в 1878 г.,— нормальная история революции уже невозможна. Будущая история революции: должна быть историей народного движения за этот период».²⁶

Написанная ярко, талантливо, книга Тэна стала заметным явлением во французской историографии последней трети ХІХ в. Она была с одобрением встречена в консервативных и реакционных кругах. До конца столетия отдельные ее тома выдержали от 5 до 25 изданий. В 80-е годы ХIХ в. во Франции выходил журнал «Вестник революции» («Revue de la Revolution»), в котором история Французской революции трактовалась в духе тэновского подхода.

Революция в буржуазно-республиканской историографии. А. Олар. Однако ведущую роль в изучении Французской революции играли в конце XIX — начале ХX в. историки буржуазно-республиканского направления. Их деятельность встречала официальную поддержку. Третья республика объявила себя наследницей эволюции. День 14 июля был объявлен национальным праздником, «Марсельеза» — национальным гимном Франции. В 1889 г. Всемирной выставкой в Париже (и сооружением Эйфелевой башни) была торжественно отмечена столетняя годовщина революции. С 1881 г. стал издаваться журнал «Французская революция» (La Revolution francaise»), в 1888 г. создано Общество по истории Французской революции. В Сорбонне была учреждена кафедра истории Французской революции (1886). Широко развернулась публикация архивных документов, был создан большой научно-вспомогательный аппарат (специальные справочники, каталоги, словари).

Историки республиканской школы создавали свой образ Французской революции, который соответствовал идеям буржуазного республиканизма первых десятилетий Третьей республики. Они выдвигали на первый план рожденные революцией принципы буржуазной демократии, заложенные ею светские, а также национальные традиции, которые противопоставляли клерикально-монархической реакции, с одной стороны, социалистическому движению — с другой. Продолжая традицию, заложенную еще историками периода Реставрации, республиканские историки Третьей республики считали исторически оправданными все этапы Французской революции, принимали ее как «блок» (известное выражение Ж. Клемансо) . При этом они стремились по возможности сгладить непримиримость, остроту социально-политической борьбы революционного времени. Их любимыми героями были Мирабо и в особенности Дантон. В нем видели реалистического политика и сторонника примирения партий, героя национальной обороны. Апофеозом возвеличения Дантона явилось сооружение памятника ему в Париже (1891); именем Дантона был назван один из броненосцев военного флота.

Виднейшим представителем буржуазно-республиканской школы, стоявшим на левом ее фланге, был Альфонс Олар (1849—1928), примыкавший к партии радикалов. Олар занимал кафедру по истории революции в Сорбонне (до 1923 г.), с 1887 г. редактировал журнал «Француз-ская революция», возглавлял Общество по истории Французской революции. Олар ввел в изучение революции приемы научной «эрудиции», т. е. тщательного критического изучения архивных документов. Под его руководством были изданы важные публикации источников: протоколы Якобинского клуба, акты Комитета общественного спасения. Олар вел энергичную полемику с консервативной и реакционной историографией. Специальную книгу он посвятил критике исследовательских приемов и взглядов И. Тэна.²⁷

²⁶ Кропоткин П.А. Великая Французская революция: 1789-1793. М., 1979. С. 459-460.

²⁷ См.: Aulard A. Taine historien de la Revolution francaise. Р., 1907.

Как исследователь Олар занимался историей политических идей и учреждений во время революции. Этому посвящен его главный труд «Политическая история Французской революции» (1901). Революцию он рассматривал как воплощение в жизнь принципов «Деклараций прав» 1789 и 1793 гг.: «Великая французская революция состояла в Декларации прав, редактированной в 1789 г. и дополненной в 1793 г., и во всех попытках, делавшихся с целью осуществления этой Декларации; контрреволюция состояла в попытках отвратить французов от поведения, согласно с основными принципами Декларации прав, т. е. согласного с разумом, просвещенным историей». Для Олара было характерно обычное для буржуазно-республиканской историографии возвеличение Дантона: «Политика Дантона была именно тем, что называют в настоящее время «оппортунизмом», если принять это слово в его хорошем значении. Дантон был продолжателем Мирабо, так же как Гамбетта был продолжателем Дантона».²⁸

Фундаментальный труд Олара содержал громадный новый материал относительно политических аспектов Французской революции и в этом смысле не утратил значения до сих пор. Однако глубинные пласты социальной и экономической ее истории оставались в тот период вне поля зрения Олара.

Проблемы внешней политики в историографии.А. Сорель. Внешнеполитические условия Франции в последней трети XIX в., широкое обращение к национальной традиции в общественно-политической жизни, рост в этих условиях националистических настроений, участие Франции в борьбе за раздел мира и колониальном соперничестве определили интерес французской историографии к истории внешней политики. В 1887 г. было создано Общество по истории дипломатии, издававшее свой журнал. Возникла значительная мемуарная, отчасти и историческая литература о франко-прусской войне. Началась разработка истории французской колониальной экспансии. В работах буржуазных авторов обосновывался тезис о цивилизующей роли французского колониализма для судеб колониальных народов.

Характерной чертой французской историографии конца XIX — начала XX в. было также усиленное внимание к истории наполеоновских войн и к истории самого Наполеона I как воплощения военного величия и славы Франции, победителя Германии, восстановителя порядка внутри страны. «Поколение 1914 г.,— отмечал современный ученый Ж. Годшо,— был воспитано в культе Наполеона».²⁹

Изучением этих вопросов занимались главным образом представители «академической» историографии³⁰, праволиберального и консервативного толка, которые вносили в их разработку сильную националистическую и апологетическую струю. Научной значимостью созданных работ выделяется среди них Альбер Сорель (1842—1906), профессор Высшей школь политических наук, член Французской академии. Его главный труд — «Европа и Французская революция» (1885—1904).

В этом ярко написанном восьмитомном исследовании, над которым Сорель работал 20 лет, была дана широкая панорама международных отношений в Европе от конца «старого порядка» до 1815: Наряду с богатством материала сильной стороной работы Сореля было его стремление выяснить взаимную связь внешней

²⁸ Олар А. Политическая история Французской революции. М., 1938. С. 948; 516—517.

²⁹ Godechot J. L'Europe et I'Amérique à l'époque napoléonne. Р., 1967. Р. 280.

³⁰ Виднейшие из них были членами Французской академии (А. Сорель, А. Вандаль.

Ф. Массой, Л. Мадлен и др.), которая является традиционным оплотом консерватизма во французской культуре.

и внутренней политики. Общая концепция Сореля, принадлежавшего к наиболее умеренному крылу буржуазно-республиканской историографии, продолжала линию А. Токвиля. Ее основой была идея эволюционной преемственности, неодолимой власти традиции.

Главную задачу своего труда Сорель видел в том, чтобы «показать во Французской революции, которая одним представляется разрушением, другим возрождением старого европейского мира, естественное и необходимое продолжение истории Европы и обнаружить, что у нее не было ни одного следствия, даже самого необычайного, которое не вытекало бы из этой истории и не объяснялось бы прецедентами старого порядка».³¹ Руководствуясь этим исходным принципом, Сорель стремился доказать, что фатальной силой вещей революция и империя, Комитет общественного спасения и Наполеон I продолжали в своей внешней политике осуществлять задачи, поставленные еще абсолютной монархией,— завоевание «естественных границ» Франции (т. е. границы по левому берегу Рейна, Альпам и Пиренеям).

Сорель действительно показал наличие определенной преемственности в долговременной ориентации внешнеполитической деятельности Французского государства. Но, следуя изначально заданной схеме, он не видел исторической обусловленности различных типов внешней политики социальным характером сменявшихся во Франции режимов. Освободительные войны революции и экспансионистские войны Первой империи сливались у него в одно целое. Не диалектическое переплетение элементов разрыва и преемственности, а континуитет доминировал в созданной им истории, и это вело к упрощению сложной, противоречивой реальности международных отношений той эпохи. Левореспубликанская тенденция в изучении истории международных отношений нашла отражение в творчестве Антонена Дебидура (1847—1917), близкого к буржуазно-радикальным кругам Третьей республики. Его исследование «Дипломатическая история Европы от Венского до Берлинского конгресса» (1891) благодаря богатому и умело сгруппированному материалу долгое время сохраняло значение одного из основных пособий по дипломатической истории Европы в XIX в. В этом труде Дебидур постарался проследить развитие европейской международной системы от падения Наполеона I до 70-х годов. Его главной чертой он считал постепенно совершившийся переход от диктатуры одной державы — наполеоновской Франции — к преобладанию в 70—80-е годы шести великих держав («гекзархия»), взаимно уравновешивавших друг друга (Англия, Россия, Франция, Австрия, Германия, Италия). Значительную роль в развитии международных отношений Дебидур отводил революционным и национально-освободительным движениям, которые способствовали утверждению в Европе «принципа национальности» и «принципа народного суверенитета», провозглашенных Францией. Характерно для Дебидура и стремление изучать дипломатическую историю стран в связи с их внутренней жизнью.

Как и другие французские историки того времени, Дебидур мало интересовался экономической стороной международных отношений. Он полагал, что утверждение буржуазного строя и «европейского равновесия» великих держав уменьшило опасность завоевательных войн. История последующих десятилетий опровергла этот оптимистический прогноз.

Позитивистская историография к кон-цу XIX в. В целом к концу XIX в. в изучении истории нового времени во Франции произошли заметные сдвиги. На эту область истории распространились методы строгой критической обработки документов, применявшиеся ранее лишь в медиевистике. Обращение к архивным документам стало непременным условием всякого серьезного труда. Была создана упорядоченная система преподавания истории как университетской дисциплины. Если в начале XIX в. во Франции не было ни одной кафедры истории, то к концу века их было уже 71 (в Германии соответственно 12 и 175). В ряде университетов были организованы кафедры новой и современной истории и введена соответст-

³¹ Сорель А. Европа и Французская революция. СПб., 1892. Т. 1. С. 6.

вующая специализация.³² Выросло число научных обществ и журналов по истории нового времени.³³

Стремление к точному установлению и описанию событий и критическому анализу документов, убеждение в объективной детерминированности исторического процесса и возможности реального объективного познания истории являлись сильными сторонами позитивистской историографии. Однако результаты, достигнутые французской позитивистской историографией к концу XIX в., в ряде отношений уступали тому, что было сделано в других странах. В то время как в Англии, Германии, России, отчасти и в США развивалась разработка экономической и социальной истории (Роджерс, Эшли, Тойнби, «новая историческая школа» в германской политэкономии, «русская историческая школа» в России), интересы французских историков нового времени все еще были сосредоточены в основном на политической и военно-дипломатической истории. Они уделяли мало внимания социально-экономической истории, истории народных масс и социальных движений.³⁴ Сам «научный метод», за применение которого ратовали французские историки-позитивисты, сводился для них преимущественно к методике изучения документов и точного установления фактов. Они заявляли о принципиальном отказе от всякой философии истории (в своей практике они следовали чаще всего плюралистической теории факторов). Это способствовал распространению эмпиризма, отказу от синтетических обобщений. Исторический процесс трактовался как только эволюционный.

Нередко крупные сдвиги и потрясения в истории объяснялись случайным стечением обстоятельств. Характерным примером такого подхода к истории являлась «Политическая история современной Европы» с 1814 по 1896 г. (1-е изд.; 1897. написанная видным представителем позитивистской историографии во Франции Шарлем Сеньобосом (1854—1942), которая содержала обильный и хорошо выверенный материал и рассказывала о фактах политической истории, но без попыток раскрыть ее связь с глубинными социально-экономическими процессами.

В конце XIX в. методические и методологические принципы позитивистской историографии были обобщены в совместном труде Ш. В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в историческую науку» (1898), надолго ставшем настольной книгой французских историков. Содержавшиеся в ней полезные методические рекомендации прочно вошли в историческую науку. Однако суть «научного метода» исторических наук ее авторы видели в точном описании и классификации фактов, выявленных в результате критического анализа документов. Выходящие за рамки описания событий оценочные суждения они считали излишними и вредными, отказываясь даже обсуждать «праздные», по их мнению, вопросы: «что такое история?», «каковы задачи истории, чему служит история?».³⁵

Зарождение во Франции марксистской историографии. В 70-е годы XIX в. появилась значительная литература о Парижской Коммуне, созданная в эмиграции ее участниками (Б.Малоном, Г. Лефрансе. А. Арну, П. О. Лиссагаре и др.). Труды коммунаров противостояли клеветническим измышлениям о Коммуне, которые распространяла буржуазная литература, в них подчеркивался освободительный,

³² Согласно утвердившейся тогда периодизации (которая принята во Франции и в наши дни), под «новой историей» имелся в виду период XVI—XVIII вв., под «современной историей» — период после 1789 г.

³³ Об институциализации французской исторической науки на рубеже XIX—XX в. см. разд. 4, гл. 3, с. 383—385.

³⁴ Социально-экономической историей Франции в новое время из числа видных ученых специально занимался лишь Пьер Эмиль Левассер (1828—1911), автор ряда трудов по истории промышленности, торговли, цен, народонаселения Франции, начиная от средних веков до нового времени, в том числе фундаментального исследования «История трудящихся классов и промышленности во Франции от 1789 г. до наших дней» (1867); в 1903—1904 гг. вышло 2-е издание, в котором изложение доведено до 1870 г. Под «рабочими классами» он имел в виду «всех, кто живет промышленным трудом, хозяев, подмастерьев, рабочих» (Levasseur E. Histoire des classes et de l'industie en France de 1789 а 1870. 2-е еd. Р., 1903. Р. VII).

³⁵ Ланглуа Ш. В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. СПб., 1899. С. 6.

народный характер революции. Они содержали материал личных воспоминаний и наблюдений их авторов, непосредственных участников событий. В 1876 г. вышла книга Проспера Оливье Лиссагаре (1838— 1901) «История Коммуны 1871 года», которую высоко оценил Карл Маркс.³⁶ Лиссгагаре видел в Коммуне «революцию масс, а не кучки выдающихся умов», «борьбу за республику и за торжество социализма», тодчеркивал роль в ней пролетариата.³⁷

Авторы мемуарных и исторических работ, созданных участниками Парижской Коммуны, рассматривали ее с позиций домарксового социализма. Особенно отчетливо проявились в трактовке Коммуны прудонистские и анархистские тенденции. Характерна в этом смысле получившая широкую известность «Народная и парламентская история Коммуны» (1878) прудониста Артюра Арну (1833—1895). Он питал, что Коммуна была создана народом и имела свою социальную идею, «подняла знамя социализма»; он дал ряд ярких живых картин ее истории. Политическую суть революции он усматривал в борьбе против всякой централизованной власти; смысл Коммуны для него заключен в словах: автономия, федерация, коллективизм.

Между тем в 70-е годы вышло первое французское издание 1-го тома «Капитала» Маркса, часть французских социалистов восприняла идеи марксизма. В 1879 г. была основана Рабочая партия, основатели которой, Ж. Гед и П. Лафарг, были крупнейшими представителями первого поколения французских марксистов. Все эти факты в истории рабочего движения Франции означали возникновение марксистского направления во французской общественной мысли. В русле его были предприняты и первые на французской почве шаги по применению марксизма к осмыслению и изучению истории.

Проблемами истории много занимался Поль Лафарг (1842—1911), виднейший во Франции пропагандист и теоретик марксизма. Обладая огромной эрудицией в различных отраслях знания, он создал яркие труды по философии, политэкономии, социологии, литературоведению, лингвистике. Лафарг много занимался проблемами материалистического понимания истории. Особенно большое внимание он уделял разработке вопроса о социально-экономической обусловленности форм общественного сознания — философии, морали, религии.

Лафарг выступал с критикой, позитивистской социологии и свойственного ей вульгарного приспособления естественно-научных теорий к общественным наукам (социал-дарвинизм), а также односторонне-эволюционистского взгляда на историю, присущего Конту, Спенсеру и другим позитивистам.

Лафарг предпринял и плодотворные попытки рассмотрения в свете марксизма некоторых конкретных проблем новой истории Франции.

Его внимание привлекли новые явления в развитии капитализма на рубеже XIX—XX вв. «Чудовищное сосредоточение капиталов в грозных, невиданных до сих пор размерах,— писал он в работе «Американские тресты» (1903),— представляет явление, уже само по себе характеризующее особую стадию капиталистической эволюции».³⁸ Таким образом, «Лафарг был одним из первых марксистов, который увидел в монополизации особую стадию капитализма»³⁹, хотя он

³⁶ См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 34. С. 157—160.

³⁷ См.: Лиссагаре О. История Парижской Коммуны в 1871 г. СПб., 1906. С. 521, 329.

³⁸ Лафарг П. Соч. М., Л., 1931. Т. И. С. 209.

³⁹ Протасенко 3. М. Вопросы исторического материализма в трудах Поля Лафарга. Л., 1962. С. 42.

и не охватил всесторонне эти новые явления.

Большой интерес представляют созданные в 90-е годы очерки Лафарга «Классовая борьба во Франции» и «Социализм во Франции от 1876 до 1896 года» — первые в исторической литературе очерки истории рабочего и социалистического движения во Франции второй половины XIX в. Написанные его активным участником, они сохраняют значение и важного исторического источника.

Жюль Гед (1845—1922), будучи прежде всего выдающимся практиком рабочего движения, страстным агитатором, не занимался специально историей. Но в своей публицистике он не раз обращался к революционному историческому опыту Франции. Признавая большое историческое значение революции 1789 г. как «революции Третьего сословия», «которая сделала из буржуазии руководящий и господствующий класс», Гед противопоставлял ей «республиканскую и социалистическую революцию 18 марта» — Парижскую Коммуну 1871 г., которую он рассматривал как «рабочую революцию», «самый грандиозный революционный взрыв всех времен». По-черкивая прежде всего буржуазный характер революции 1789 г., гедисты вели острую критику провозглашенных ею прав и свобод. Эти права, писал Гед, «всего лиш» пустые слова для тех, у кого недостает средств для их осуществления».⁴⁰ Поэтому гедисты отказались участвовать в оргнизованном деятелями Третьей республики столетнем юбилее революции 1789 г. «У Четвертого сословия или пролетариата есть другие дела, кроме празднования и продолжения Революции Третьего сословия, все издержки которой пали на его плечи»,— писала в 1887 г. Издававшаяся Гедом и Лафаргом газета «Социалист».⁴¹ Вместе с тем, как отмечает современный историк-марксист К. Мазорик, «мы совершили бы большую ошибку, ограничивая этим узким и, прямо скажем, сектантским представлением взгляды первой франузской рабочей партии на Французскую революцию».⁴² Гедисты высоко ценили заложенную этой революцией республиканскую и революционную традицию.

⁴⁰ Guesdes J. Textes choisis. 1867—1882. Р., 1970. Р. 83.

⁴¹ Цит. по кн.: Mazauric C. Jacobinesme et la Revolutio. Р., 1984. Р. 31.

⁴² Ibidem.