Психологическая теория права. В начале века крупным событием в европейской политико-правовой науке стало опубликование «Теории права и государства в связи с теорией нравственности»

В начале века крупным событием в европейской политико-правовой науке стало опубликование «Теории права и государства в связи с теорией нравственности». Ее автор– Лев Иосифович Петражицкий (1867 – 1931) – русский ученый польского происхождения, эмигрировавший в 1918 г. в Польшу.

Право определяется и исследуется Петражицким через призму индивидуальной психики человека. Социальный момент в праве не игнорируется, однако воспринимается под углом зрения психологических переживаний по поводу того или иного социально-правового явления. Главное различие между правом и нравственностью Петражицкий трактует как различие между чисто императивным характером нравственных импульсов (и соответствующих этим импульсам норм) и императивно-атрибутивным характером права. «Императивность» в толковании Петражицкого предстает как индивидуально-личностное сознание долга, обязанности, в то время как «атрибутивность» – это сознание «своего права», проявляющееся вовне как притязание. Нравственности свойствен императив и момент добровольности в исполнении обязанностей, тогда как для права основное сосредоточено в моменте атрибутивности, т. е. в непременном исполнении обязанности и в связанном с этим удовлетворением. Если в обычном (регулируемом нравственными нормами) общении участники довольно мирно реагируют на неисполнение обязанностей, то в правовом общении неисполнение обязанностей (в том числе правовых требований, подтвержденных судебным решением) вызывает гнев, влечет оправданные требования принудительного исполнения.

Одним из важных выводов теории Петражицкого стало положение о том, что в плане социальных целеполаганий и достижения твердого порядка роль права в общественной жизни важнее роли нравственности. Это связано с тем, что пассивная этическая мотивация (нравственные нормы) здесь явно уступает активной этической мотивации (сознанию правомочности); в данном отношении «та и другая ветвь человеческой этики» не просто исполняют различные функции, они различны и в силе мотивации, во влиянии на поведение. Правовой психологии свойственна двусторонняя мотивация: «…наряду с пассивною этическою мотивацией (сознание долга) имеет место активная (сознание управомоченности), так что получается соответственно координированное индивидуальное и массовое поведение. При этом пассивно-правовая мотивация... оказывает более решительное и неуклонное влияние на поведение».

На стороне правового актива («особенное и заслуживающее похвалы поведение») имеется не только поощрительно-санкционирующая мотивация в пользу осуществления права, но также стремление «добиваться причитающегося». Последнее реализуется вне зависимости от усмотрения и воли обязанных – оно сопровождается требованием, домогательством, тенденцией принуждения обязанных подчиняться с помощью разных средств, в том числе насильственных, и, кроме того, «тенденцией увеличения числа злостных, мстительных и вообще репрессивных реакций по адресу нарушителей». Все это оказывает добавочное мотивационное давление. Петражицкий замечает, что «вообще, указанные две тенденции, влияющие на поведение обеих сторон в пользу неуклонного осуществления требований права, придают упомянутой выше социальной координации поведения особенно крепкий, правильный и прочный характер».

В итоге действия указанных законов – тенденций правовой психологии и ее развития – получается достаточно надежная скоординированная система обусловленного правом социального поведения, прочный и точно определенный порядок. Недаром имеет место прочная ассоциация двух идей – права и порядка, так что вместо понятия «право» весьма часто используют в качестве эквивалента «правопорядок».

В своем воздействии на социальное поведение особо заметно дифференцированы специальные функции права, которые Петражицкий именует «распределительной» и «организационной». Так, в частности, распределительная функция в области народного (и международного) хозяйства может отличаться от функции распределения частей плодородной почвы, средств и орудий производства, предметов потребления, вообще хозяйственных благ между индивидами и группами. Основной тип и главный базис распределения экономических благ, а вместе с тем и основной базис экономической и социальной жизни вообще определяет характер собственности: в частнохозяйственном укладе, в условиях капиталистического социально-экономического строя – индивидуальная собственность, в условиях первобытного или другого коллективистского строя – коллективная.

Несомненной заслугой Петражицкого является решительное и безусловное освобождение теории права от узкого юридического догматизма. По этому вопросу ученый создал своеобразное учение о многообразии нормативных фактов и видов позитивного (положительного) права. Отказавшись от сложившихся способов догматического истолкования источников права и стремясь охватить все факты, известные из истории права и современного его состояния, Петражицкий насчитал целых 15 видов положительного права, неизвестных, по его оценке, современной науке или же не признаваемых ею.

Среди них он, помимо официального права (законодательства), различает книжное право, для которого нормативным критерием служит авторитет книги – преимущественно юридического содержания (имеются в виду священные книги, сборники обычного права, научные трактаты и «Свод законов» Юстиниана); далее следуют «право принятых в науке мнений», «право учений отдельных юристов или групп их», «право юридической экспертизы» (сюда же отнесены знаменитые «ответы» римских юристов); отдельно выделены «право изречений религиозно-этических авторитетов: основателей религий, пророков, апостолов, святых, отцов Церкви и т. д.» и «право религиозно-авторитетных примеров, образцов поведения». Своеобразное семейство образуют «договорное право», «право односторонних обещаний» (например, государственных органов и частных лиц), «программное право» (программное заявление органов государственной власти), «признанное право» (признание известных прав и обязанностей одной из сторон юридического отношения). «Прецедентное право» присуще регламентации деятельности государственных учреждений и международному праву. Различается также «общенародное право как везде существующее право» (нормативным критерием для него служит ссылка на то, что «так принято во всем мире», «у всех народов»). Отсюда вполне логично соседствующее с прецедентным и общенародным правом «право юридических поговорок и пословиц».

Политико-правовая доктрина национал-социализма

В 20-х гг. ХХ столетия в Германии, потерпевшей поражение в Первой мировой войне, возникло национал-социалистическое движение. Это движение отразило в своем содержании и формах всю глубину общественного кризиса, в котором оказалась страна. Национал-социалистическое движение, выступив с собственной и, как показала практика, разделяемой многими немцами программой преодоления кризиса, развернуло борьбу за переустройство Германии на принципах национал-социализма.

С 1933 по 1945 г. немецкие национал-социалисты стояли у власти, непосредственно внедряя в государственно-правовую практику, в науку о государстве и праве исповедуемые ими принципы. Конечно, принципы эти появились не на пустом месте; для них сложились известные социально-исторические предпосылки, уже имелся определенный идейный и партийно- политический фундамент в виде программы НСДАП. Именно эта партия наиболее четко и ясно отражала в своей деятельности и особенно в специфике своей организации всеобщее стремление населения страны к спокойствию, устойчивому порядку, а также к восстановлению «попранного исторического достоинства немецкой нации», что особенно сильно подогревали вожди партии.

Однако у многих стремление к спокойствию, устойчивости и порядку трансформировалось в требование создать «сильное государство», избавленное от таких «пороков», как «демократизм», «парламентаризм», «плюрализм» и т. п.

Тоску по «сильному государству», по всемогущей единой централизованной власти, способной обеспечить «высшие интересы нации», стимулировал пересмотр итогов Первой мировой войны. Заметное место в массовом мировосприятии немцев в то время занимали надежды на установление «справедливости», упования на «справедливую социальную политику». «Справедливое», однако, оказывалось весьма различным. Разорившиеся рантье, например, желали возвращения былого богатства, поглощенного пучиной инфляции. Ремесленники и мелкие торговцы со справедливостью связывали защиту от банков, трестов, универмагов. Разорившиеся крестьяне мечтали о дешевых кредитах, протекционистских пошлинах, высоких ценах на сельскохозяйственные продукты. Для бывших буржуа, ставших рабочими, «справедливым» являлось бы возвращение к их прежнему социальному статусу. Для бывших военнослужащих – повышение пенсий и т.д. Так или иначе все жаждали благодетеля, который бы принес им «справедливость», т. е. заботливо опекал их, оберегал от ударов судьбы, не давал в обиду. Спекулируя на жажде такой «справедливости», обещая ее, национал-социалистические идеологи-демагоги завоевали доверие миллионов и миллионов немцев, что выразилось в результатах выборов в рейхстаг и канцлера Германии (им в 1933 г. стал А. Гитлер).

Этот политический капитал фашистские идеологи, политики, агитаторы и пропагандисты сумели приобрести, в частности, путем настойчивого навязывания общественному сознанию духовных ценностей, которые сильно снижали политико-правовую культуру, нравственный и интеллектуальный уровень немецкого народа. У этих ценностей были свои соответствующие истоки, в том числе:

1.Немецкий национализм. Он включал в себя как признание этнического (охотнее и чаще даже расового, т. е. прежде всего биологического) начала решающим фактором общественно-исторического процесса, так и идею (и чувство) превосходства немецкой нации над остальными нациями, народами. Причем этот национализм был насквозь пропитан антисемитизмом.

2. Доктрина национального социализма. В 1919 г. вышла в свет книга Освальда Шпенглера (1880 – 1936) «Пруссачество и социализм». Шпенглер утверждал: «Старопрусский дух и социалистический образ мыслей, ненавидящие сегодня друг друга братской ненавистью, есть фактически одно и то же».

Отличительная черта немецкого, «прусского социализма» – торжество принципа чиновничества, согласно которому буквально каждый член немецкой народной общности независимо от рода его занятий обретает и реализует статус чиновника, находящегося на службе у государства; частнособственнический уклад жизни остается неколебимым, но производство и обращение организуются посредством государства. В нем царит порядок, базирующийся на казарменной дисциплине и строгой иерархической субординации.

Небезынтересно заметить, что сами идеологи германского фашизма менее всего склонны рассматривать немецкий социализм как антикапиталистический строй, как антипод мира частнособственнических отношений. Для них приемлемы предпринимательство и конкуренция, всякий капитал, любая (хоть трижды частная) собственность, если они производительны, «работают» на нацию. Отрицается (да и то, скорее всего, лицемерно, напоказ) спекуляция, жертвами которой могут быть-де в равной мере и люди наемного труда, и работодатели. Цель немецкого социализма – ликвидация классовой борьбы, воцарение согласия между капиталом и трудом. Чтобы его достичь, надо всего лишь устранить отдельные дефекты в наличной экономической системе и искоренить в умах рабочих классовое мировоззрение, марксизм.

3. Традиция антилиберализма, издавна бытовавшая в Германии. Либеральное направление в политике и идейной жизни подвергалось в этой стране беспрерывным нападкам с самого начала XIX в. Сначала эти нападки шли со стороны феодальных критиков капитализма, затем их продолжили представители правоконсервативных кругов германской буржуазии. Им было неугодно превращение верноподданного обывателя в самостоятельную личность, которая обладает всеми необходимыми правами и свободами и потому уже более не является послушной марионеткой в руках всевластного государства. Для них свободная личность, к тому же имеющая надежные законные гарантии своей свободы, являлась подлинным бедствием Германии.

Сильной была и традиция осуждения марксизма, сформировавшаяся в Германии во второй половине XIX в. Ярость противников этого учения, в особенности националистически ориентированных, провоцировалась, с одной стороны, интернационалистским характером учения, а с другой – еврейским происхождением его творца.

Идейное ядро национал-социалистических представлений – проект тоталитарной политической власти. Основное его содержание составляют следующие утверждения:

1. Тоталитарная политическая власть есть то единственное организационное устройство, которое интегрирует всю нацию в сплоченную целостность, наводит порядок и полно представляет все ее интересы. Данная власть есть институциональная система, которая берет под свой абсолютной и непререкаемый идеологический, политический (а по возможности и экономический) контроль как все общество в целом, так и важнейшие сферы его жизнедеятельности.

2. В системе тоталитарной политической власти государству должно отводиться отнюдь не центральное, а куда более скромное место. По убеждению национал-социалистов, государство должно быть лишь одним из элементов (но вовсе не главным) германской политической общности. Государство с этой точки зрения образуют: а) «движение», т.е. национал-социалистическая немецкая рабочая партия; б) государство, т.е. собственно государственный аппарат; в) народ, организованный в различные непартийные и негосударственные объединения.

Безоговорочно приоритетной политической структурой германской общества идеологи фашизма объявили их партию – НСДАП). Они считали ее объединением, собравшим под свои знамена элиту, лучших людей нации, которые в силу свойственных им качеств одни имеют исключительное право руководить страной. Подобными качествами не обязательно являются родовитость, знатность, богатство и образованность. К избранным принадлежат те, кто обладает энергией, способностью лучше других понять и воплотить требования «национального духа», кто готов идти на все ради достижения целей «движения».

Главными политико-идеологическими установками, определявшими положение НСДАП в политической системе германского общества того времени, являлись:

· ориентация на устранение с социальной арены всех политических партий и общественных группировок, кроме самой фашистской партии и подчиненных ей организаций, т. е. установка на утверждение в Германии фашистской однопартийной политической системы;

· курс на превращение фашистской партии в монопольного обладателя публично-властных прерогатив и в институт, осуществляющий монопольное идеологическое господство;

· линия на установление безраздельного контроля фашистской партии над государством и лишение последнего роли самостоятельной политической структуры.

Диктат нацистской партии над государством предлагалось обеспечить с помощью ряда средств. В особенности упор делался на «унификацию» партии и государства, точнее сказать, на срастание нацистской партии с государством и на осуществлении этой партией полновластного руководства им. Одновременно подчеркивалась также потребность в сохранении внешних, сугубо институциональных различий между партией и государством. Необходимость закрепления названных различий обосновывалась тем, что организационная, формальная автономность партии и государства соответствует глубокой исторической традиции (отход от которой принесет больше издержек, чем дивидендов) и является по прагматически-политическим мотивам целесообразной.

Идеалом для нацистов было государство, в котором покончено с демократией, преодолены индивидуализм и раздробленность буржуазного общества. Подобное государство должно было сложиться на расовой основе и структурироваться по сословиям, сотрудничающим во имя высших интересов нации. В нем нет места гражданам, там все – подданные, которые обязаны служить государству и исполнять его приказы. В этом государстве торжествует постулат: решения (веления) – сверху вниз, ответственность – снизу вверх.

Руководство таким государством должно осуществляться исключительно вождем (фюрером). Постулат о необходимости именно политического руководства государством, движением, народом, или «фюрер-принцип», также входит в ядро фашистской идеологии.

На вершине всей иерархической пирамиды стоит одна фигура – фюрер, вождь. Фюрер уникален, он лучший из лучших: он самый одаренный и доблестный из всех своих современников. Он определяет судьбу народа. В его руках сходятся нити организации иерархического государства, он гарант единства жизни нации. Фюрер неприкасаем, стоит выше всякой критики. То, что он говорит, – всегда истинно, ему неведомы ошибки, заблуждения, и он всегда неизменно прав. Вождь фактически обожествлен. «Фюрер-принцип» выступает синонимом безудержного культа вождя.

Наряду с «фюрер-принципом» категория «народ» – в нацистской интерпретации – использовалась для искоренения теории и практики демократического правового государства. С ее помощью старались, в частности, дискредитировать один из устоев либерализма – постулат о свободном независимом индивиде как приоритетной ценности. Нацистское кредо было радикально иным, прямо противоположным: «Ты – ничто, твой народ – все!»

Народ в данном контексте становился неким боготворимым «сверх-я», субстанцией, определяющей человеческое существование вообще, детерминирующей все деяния людей. Дабы покончить со свободной автономной личностью, «растворить» ее в безликой унифицированной массе «народной общности», пропагандировался тезис, что отдельно взятый человек принадлежит в первую очередь не самому себе, а своему народу, ибо от него он получает жизнь и место в социальной жизни. Нацистская пропаганда создавала миф об устранении в Третьем рейхе дифференциации «народной общности» на гражданское общество и государство, об отсутствии при нацистском строе противостояния личности государству.

Индивид, заключенный в железные тиски «народной общности», лишен автономного жизненного пространства, защищенного от произвольного вторжения власти. Свободного гражданина заменил преданный член «народной общности», совершенно всем ей обязанный и полностью ей подчиненный.

С проникновением нацистских идей в германскую юриспруденцию она стала радикально меняться и быстро утрачивать черты профессионального научно-правового знания, приходить в упадок. Национал-социалистски ориентированные юристы-ученые яростно атаковали мировоззренческие устои традиционной европейской теории права: рациональное мышление, искусство аргументации, открытость критике, толерантность, отсутствие национальных барьеров и т. п. В борьбе с этими устоями на первый план выдвигались такие категории, как «вера в фюрера», «здоровая народная сентиментальность», дух «крови и почвы», предубеждения разного рода, иррационализм, мистика и пр.

Своей собственной логически цельной теоретико-правовой системы германский фашизм так и не создал. Термин «право», конечно же, употреблялся, но в качественно ином, нежели ранее, смысле. Антиюридизм нацистских правоведов проявлялся по-разному, в частности через отрицание ими «нормативной юриспруденции», правового позитивизма как учения сугубо формалистического, наднационального, игнорирующего «материальные» слагаемые права: «справедливость», «народность» и др. В контексте неприятия правового позитивизма вообще отвергались понятия «личность», «субъект права», «правовое состояние», «интерес», «правомерность», «правоспособность» и др. Субъективное право в новую эпоху

(т.е. при нацистском режиме) было объявлено вообще не- существующим. Его нет, поскольку немцы, «народные товарищи», имеют лишь обязанности, которые, несомненно, во сто крат важнее каких-либо правомочий.

Исходя из такого вот воинствующего юридического нигилизма, ничего сколько-нибудь стоящего, конструктивного в области науки права создать нельзя. Оттого и все высказывания нацистских деятелей о праве почти целиком состоят из пустых формул и банальностей, смысл которых практически, невозможно уловить. Что, например, можно узнать о своеобразии правопонимания тех, кто усматривает сущность и задачи права в обеспечении согласия чувств и воли всех «товарищей по праву», кто квалифицирует право в качестве внешней оболочки, способной иметь какое угодно внутреннее содержание?