Правовая деятельность

Никакого писаного права в шумерское время не было. Обычаи естественным образом возникали в общине, ритуалы разрабатывались храмами, прави­тельственные указы исходили из дворца. В самом конце шумерской цивилизации стали создаваться своды законов, которые, впрочем, не играли роль обязательных для исполнения документов, а носи­ли, скорее, рекомендательный характер, являясь эта­лонами правовой деятельности.

Мировоззренческой основой права в Шумере были категории ни-ги-на («истинность, постоянст­во») и ни-си-са («справедливость, равенство»). Ка­тегории эти возникают в общине и рассматривают­ся как неотъемлемые атрибуты мироздания, без ко­торых невозможен мировой порядок. Несомненно, желание постоянства и равенства должно быть свя­зано с особенностями земледельческого труда на стадии поздней первобытности — с работой на од­ном месте, собиранием с этого места результатов труда, равной обеспеченностью орудиями труда и имуществом. В общем виде это желание может быть сформулировано так: «Существует нечто одно, ко­торым должны быть обеспечены все». Парадоксальным образом из этого следует и второе утвержде­ние: «Все хотят одного», а за ним идет и третье: «Поскольку все хотят одного, то каждый человек подобен другому». Отрицается право другого чело­века, во-первых, на иное желание, во-вторых, на от­личие от других людей. Но с развитием государства появляются энергичные и амбициозные люди, тре­бующие всей полноты власти и стремящиеся уста­новить свой порядок. Возникает конфликт между большинством, живущим «как все», и одиночкой, ко­торому «больше всех надо». Враждующие стороны пытаются достигнуть компромисса, и результатом такого компромисса являются правовые представ­ления, основанные на сочетании обычного общин­ного права и установлений царской власти.

На первый вопрос истории шумерского права — вопрос о процедуре назначения лугалей — до сих пор нет однозначного ответа. В науке устоялось мнение, согласно которому каждый лугаль избирал­ся в священном городе Ниппуре. Но старошумер­ские царские надписи нередко сообщают о дарова­нии царской власти родными богами энси в его собственном городе. Отсюда можно сделать вывод о неверности утвердившегося мнения насчет Ниппура. Но не стоит спешить с выводами. Например, если взять надписи правителя Лагаша Энметены, избранного царем, то можно встретить такие фор­мулы: «Высокий скипетр определения судьбы Энлиль от Ниппура Энметене даровал»; «Когда Нанше Энметене царскую власть (над) Лагашем даровала...». Здесь мы видим, казалось бы, взаимоисключающие положения: царская власть даруется и богиней-покровительницей династии в месте проживания эн­си, и владыкой Ниппура Энлилем. На самом же де­ле это может означать, что утверждение в царском достоинстве проходило в два этапа: сперва по месту проживания кандидата, а затем уже на съезде всех богов и правителей в священном Ниппуре.

Неясным остается и вопрос о процедуре выбо­ров. Царские надписи досаргоновской эпохи, дошед­шие до нас из Лагаша, указывают одновременно на наследование престола и на выборы. Как согласу­ются между собой эти два принципа? Г. Зельц в своей недавней статье выдвинул гипотезу о нацио­нально-культурной обусловленности принципов сме­ны царя в Шумере. В частности, он пишет о несо­мненной связи, с одной стороны, между шумерской системой ценностей и выборностью царя, а с дру­гой стороны, между семитской системой ценностей и наследованием престола по отцовской линии. Зельц хочет показать, что для Шумера власть име­ет прежде всего пространственный характер, а для семита — временной. Но его рассуждения не вы­держивают не только критики, но просто взгляда на другую половину карты. В Индии и Китае царство с определенного времени передавалось по наследству, но только с официального согласия богов. Анало­гично и в Египте, и в странах Мезоамерики. Дело здесь, конечно, не в национальном вопросе (который так любит затрагивать немецкая наука), а в соеди­нении принципов, свойственных разным этапам ис­торического развития социума. На первом этапе, ког­да правят общинные старейшины и коллективная традиция, возможны только выборы вождя, поскольку человек еще значительно слабей природы и лидера выбирают по его истинным качествам. Лидер в это время — основа выживания племени. Поэтому его долго выискивают, о нем спрашивают у богов, его определенным образом испытывают и уж только то­гда объявляют о его богоизбранности. В эпоху ран­него государства общество уже имеет роскошь ос­тавлять на престоле царского сына, поскольку речь идет не о выживании, а всего лишь о переменах в социальной жизни. Даже если этот сын не выкажет должного умения и окажется плохим правителем, за него будут править какие-нибудь жрецы-консуль­танты, и страна худо-бедно это время переживет. Однако ничто не исчезает бесследно из памяти на­рода, и два принципа передачи царской власти в конце раннегосударственной эпохи воспринимаются как один. Таков наиболее вероятный ответ на эту загадку шумерского права.

Царя выбирает собрание свободных взрослых мужчин, число которых в различных текстах варьи­руется, но всегда кратно 60 (3600, 36 000, 216 000). В надписях упоминается обряд передачи избраннику богами всех лучших качеств, атрибутов власти и, кроме того, нового имени. Все имена шумерских правителей, известные из надписей, являются их тронными именами. В обряде интронизации какое-то значение имеет «кирпич Экура» (главного ниппурского храма, в котором собирается совет богов). То ли он использовался как гадательная фишка со значками типа «да—нет», то ли был связан с маги­ей родов, в которой закладка первого кирпича в фундамент дома аналогична появлению человека на свет. В эпоху III династии Ура о выборах речь уже не шла. Царь был царем от рождения, он был специ­ально создан богами для «царской судьбы» и, кроме того, с рождения равен богам.

Избранный царь проводил реформы, следы ко­торых остались в нескольких пространных надписях Энметены и Урукагины (старошумерское время), а также составлял законы, о чем свидетельствует текст Законов Шульги, ранее ошибочно принятых за за­коны его предшественника Ур-Намму. Соотношение между реформаторскими мероприятиями Энметены и Урукагины также является большой загадкой для шумерологов. В их надписях встречаются аналогич­ные формулы, из чего следует, что проводимые ими мероприятия также были аналогичны.

В основе реформ Энметены и Урукагины лежит категория ама-ги — «возвращение к матери». Энме­тена сообщает буквально следующее: «Возвращение к матери в Лагаше он (царь, называющий себя в 3-м лице. — В. Е.) установил. Мать к сыну верну­лась, сын к матери вернулся. Возвращение к мате­ри для выплаты долгов по зерну в рост он устано­вил. Тогда Энметена богу Лугальэмушу храм Эмуш в Бад-Тибире... построил, на место его вернул. Для сыновей Урука, сыновей Ларсы, сыновей Бад-Тибиры возвращение к матери он установил: к Инанне в Урук вернул, к Уту в Ларсу вернул, к Лугальэмушу в Бад-Тибиру вернул». Здесь отождествляются по своему значению три факта: отмена долговых обя­зательств по выплате ячменя с процентами, восста­новление старого храма и освобождение с возвра­щением домой граждан других городов. Во всех трех случаях происходит как бы сброс времени, и жизнь начинается сначала, то есть, если говорить образно, в утробе матери, куда возвращается сын.

Столь же идеологичны и реформы Урукагины. Он также называет их «возвращением к матери» и полагает, что с его воцарением в стране установил­ся новый порядок. Но сам же Урукагина называет этот порядок нам-тар-ра уд-би-та — «прежнее опре­деление судеб», то есть прапорядок, существовав­ший до того беспорядка, который предшествовал правлению Урукагины. И что же он реально дела­ет? Отстраняет от храмовых служащих чиновников, которые брали с них взятки; возвращает богу его поле, отнятое прежним правителем; возобновляет оплату похорон; запрещает имущему и чиновному за­владевать добром бедняка; освобождает («очищает», как буквально сказано в тексте) граждан Лагаша от долгов, кражи имущества, убийства, тюремного за­ключения; наконец, возвращает прежнее имя вос­становленному им каналу. Происходит то же самое возобновление времени по новому кругу, что и в надписи Энметены. Реформа как прогрессивное по­ступательное движение вперед здесь невозможна, потому что неведомо само это «вперед». Можно толь­ко вернуть время, отменив действительный статус всех происходивших в нем событий, невзирая на выгоду или ущерб, которые эта отмена может принести людям. Несомненно, что в такого рода ре­форме просматривается календарно-ритуальное на­чало, связанное с Новым годом и периодом обра­щения небесных светил, и не случайно она проводилась в первый год воцарения Урукагины. Царя в Шумере выбирали в первые дни новогодних празд­неств, каждое царствование имело собственную хронологию. Поэтому воцарение, совпадавшее со сме­ной года, как раз и означало обновление времени, происходившее с уничтожением всех фактов про­шлого. Такое вот «переобращение» времени назы­вается по-латыни «революция». А если кто-нибудь захотел бы перевести это с латыни на шумерский, получилось бы ама-ги.

Ко времени III династии Ура развитие государ­ства потребовало уже писаного свода законов. Од­нако если говорить о правовой культуре в целом, то даже в эти, последние времена шумерской цивили­зации она невысока. Должность судьи не была про­фессиональной; большинство судей одновременно являлись жрецами, крупными чиновниками и т. п. Иногда дела решал правитель города, иногда его первый заместитель. В судебном заседании участ­вовал также чиновник машким, получавший плату, бывшую обязательным судебным сбором. Однако в мелких общинах судом по-прежнему оставалась са­ма община, то есть собрание ее старейшин или всех взрослых мужчин. Как показано В. А. Якобсоном, судебные заседания имели состязательный харак­тер: истец и ответчик в присутствии судей должны были доказать свою правоту. Если истину невоз­можно было установить на суде, прибегали к испы­танию ответчика, проходившему в двух основных формах: либо его погружали в реку, и если бог ре­ки «отпускал» его — освобождали; либо заставляли клясться перед статуей бога в храме, и это уж бы­ло самым серьезным испытанием. Все жители Шу­мера, безусловно, были люди верующие и знали, что за ложную клятву их постигнет кара божия. Если ответчик клялся в своей невиновности именем бога — сомнений в его невиновности быть не мог­ло. Если же отказывался — тем более не возника­ло сомнений в его преступлении.

Дошедший до нас сборник Законов Шульги час­тично разрушен, поэтому ничего нельзя сказать о его композиции. Сохранилось 30—35 положений, регулирующих семейное право, право рабов, аграр­ное право и рассматривающих случаи лжесвидетель­ства перед судом. В частности, регулировались имущественные отношения между супругами; преду­сматривалось финансовое возмещение хозяину раба за нанесенные рабу увечья или за его убийство; членовредительство свободному человеку также ка­ралось денежным штрафом. Лицо, незаконно захва­тившее чужое поле, подвергалось конфискации до­ходов и штрафу в сумме производственных затрат. За затопление чужого поля или за его превращение в пустошь по небрежности предусматривалось воз­мещение в размере около 900 литров ячменя за 0,3 гектара поля.

Довольно темным остается вопрос о податях и по­винностях в Шумере. Данные, собранные И. М. Дья­коновым и Н. В. Козыревой в их обобщающих статьях на эту тему, свидетельствуют о том, что сущест­вовали обязательные жертвенные дары, взимавшие­ся в пользу храмов в виде скота, зерна и ремесленных изделий. В досаргоновском Лагаше в период между сбором урожая и посевом производились ра­боты по рытью каналов, колодцев и по уборке урожая на земле правителя; известно, что в период работ их исполнители получали от храма натураль­ные выдачи. В Умме более позднего времени группа жителей выполняла обязанности лесничих на по­стоянных лесных участках в окрестностях города. За исполнение таких обязанностей они получали выдачи ячменем и шерстью. В эпоху III династии Ура существовали обязательные ежегодные постав­ки праздничных жертв в два главных урских храма, причем Лагаш должен был поставлять жертвы два месяца в году (как провинившийся), а все другие округа — только месяц. За все поставки отвечали энси; доставляемый ими скот, скорее всего, соби­рался с частных лиц, имевших собственные хозяй­ства (что-то вроде «разверстки»).

Итак, мы видим, что правовая деятельность в Шумере в раннее время ограничивалась периодиче­скими царскими «революциями», результатом кото­рых была отмена всех соглашений, прощение всех долгов, освобождение всех заключенных — по сло­ву Урукагины, «отмывание» времени от человеческих грехов. В более позднее время возникают законода­тельные акты, регулирующие отношения в различ­ных сферах хозяйства и в семейной жизни и огра­ждающие собственность свободного человека от по­сягательств. Но самый главный вопрос — вопрос о степени обязательности царских правовых эдиктов для судебных органов шумерского государства — остается пока открытым. Скорее всего, они носили рекомендательный характер (как Законы Шульги) или же являлись просто отчетами городским богам о проделанной работе (что можно заподозрить, чи­тая старошумерские реформенные тексты).