Тексты архаического слоя

К этой подгруппе относятся ритуально-кален­дарные гимны в честь богов, эпические сказания о подвигах правителей Урука, пословицы, поучения и заговоры, отражающие самые ранние представления шумеров об устройстве мира, появившиеся в пери­од первоначальной адаптации шумерского социума к ландшафтно-климатическим условиям Южного Двуречья, во время первых конфликтов с соседями по ареалу. Этот период замыкается эпохой Саргонидов.

Поэтика шумерских текстов этого времени со­держит такие формальные приемы, как повтор, семантико-синтаксический параллелизм, постепенное укрупнение плана при знакомстве с героем текста, внутренняя рифма. Тексты поражают обилием ото­ждествлений и тропов, эмоциональной насыщенно­стью и патетикой. Вместе с тем их композиции ста­тичны, в них практически отсутствует психологизм: герои лишены характера, их действия слабо моти­вированы самим текстом. Конец любого шумерского текста неизменно благоприятен для героев, даже если в самом сюжете они не добиваются результа­та, — так проявляется забота переписчика о чита­теле, на котором, согласно магическим воззрениям древности, при чтении могла отразиться судьба ге­роев текста.

Весенний новогодний миф имеет в шумерской словесности несколько вариантов. Все они связаны с именами богов Нинурты (Нингирсу) и Энки. В гимне «Нинурта и Асаг» воспевается битва юноши-вождя со злым владыкой гор Асагом, запирающим воды. Половодье, не достигая земли, возвращается назад в горы, где воды замерзают и превращаются в лед. Вследствие этого на земле нет никакой расти­тельной жизни. Асагу в его злодеянии помогают камни гор, длинный список которых приводится в гимне. Убив и расчленив своего противника, Ни­нурта сперва сбрасывает воды в Тигр, создавая по­топ, а затем выкладывает из камней — воинов Асага — плотину, направляющую воды на поля. Так появляется ирригация, создается плуг, земля на­полняется изобилием, основываются первые госу­дарства. Гимн заканчивается похвалой камню дио­риту, который не упорствовал в борьбе с Нинуртой и потому пошел на изготовление статуи некоего правителя, установленной в храме Энинну. Вероят­но, имеется в виду статуя Гудеа, и это несомненно уже поздняя вставка.

Возвращение Нинурты в свой город после бит­вы прославляется в другом гимне, известном под названием «Возвращение Нинурты в Ниппур». По­бедив Асага, герой боится сразу вступать на землю своего города. Перед его мощью дрожат не только горы, но и божественные сородичи. Неслучайно главный советник Нуску умоляет его не вгонять в столбняк Ануннаков и не пугать Энлиля в его жи­лище. Страшная сила Нинурты-победителя мастер­ски передается через три феномена: блеск, покры­вающий храм Энлиля; содроганиеНеба и Земли при восшествии героя на колесницу; тень, падаю­щая от простертой руки героя. Кроме того, возвра­щаясь в свой город, герой невольно разрушает до­рогу, по которой идет.

Государь, словно потоп, сметя,

Нинурта, крепость враждебной страны разгромив,

словно потоп, сметя,

Как буря, взревел в основании Неба.

Когда же свой путь по слову Энлиля он в Экур

направил,

Герой богов дорогу страны разгромил.

Поскольку он к Ниппуру не приближался,

Нуску, главный советник Энлиля, направился

встретить его,

И так он владыку Нинурту приветствовал:

«Государь мой! Совершенный герой! К себе

прислушайся!

Нинурта! Совершенный герой! К себе прислушайся!

Блеск твой храм Энлиля, как одеяние, покрывает!

Когда в колесницу свою, чей скрип сладкозвучен,

Стопу ты поставишь — Небо с Землей содрогаются!

Когда руку поднимешь — тень простирается!

Ануннаков, великих богов, в столбняк не вгоняй!

Отца своего в жилище его не пугай!

Энлиля, отца своего, в жилище его не пугай!

Ануннаков в их Убшукинне до паники не доводи!

Отца своего силой геройства подарками одари!

Энлиля, отца своего, силой геройства подарками одари!

Государь мой! Обруч небесный! Первый среди богов!

Хранящий печать Энлиля, имеющий силу Экура,

Герой! В горы, что ты умертвил,

Кроме тебя, никого отец не пошлет!

Нинурта! В горы, что ты умертвил,

Кроме тебя, Энлиль никого не пошлет!»

Не успело слово сойти с его уст,

Как Нинурта в суму плеть и кнут положил,

Булаву, оружие битвы, с краю привесил,

В храм Энлиля вступил.

Быков захваченных он к храму направил,

Коров захваченных, быкам подобно, [к храму

направил].

После того как Нинурта немного остыл и успо­коился, он торжественно вступил в Ниппур с тро­феями для отцовского храма и предъявил права на царство:

«Пусть Энлиль силу геройства моего водой омоет!

Пусть яростную силу — дубину мою — священной

водой окропит!

Пусть в тронном зале священное место для меня

установит!

Пусть мою колесницу небесную на „великое место"

поставит!

Пусть пленных героев моих, как быков бодливых,

навяжет!

Пусть пленных царей моих, как свету Солнца,

заставит он мне поклониться!

Могучий, Потоп Энлиля, в горах соперника

не имеющий, — я!

Нинурта я, (и) к имени моему пусть их он склонит!

Сильный львиноголовый, которого мощью своей

Энлиль породил, — я!

Вихрь небесный, обруч богов,

Избранный Аном для власти великой, — я!

Булава, разящая высокие горы, для царственности

предназначенная, — я!

Могучая сила битвы, вдохновляемая Инанной, — я!

Герой, определенный Энки, для ярости сражения

назначенный, — я!

Пусть царственность моя до пределов земных

и небесных сияет!

Сильнейший из богов — я! Ужас великий пусть мне

он дарует!

Пусть Ниппур, любимый мой город, Ану подобно

шею поднимет!

Пусть мой город — первейший над городами

братьев моих!

Пусть мой храм — высочайший над храмами

братьев моих!

Пусть земля моего города — колодец с пресной

водой для Страны!

Пусть Ануннаки — братья мои — склонятся

передо мною!

Пусть их быстрокрылые птицы в моем городе

гнезда совьют!

Пусть странники их под сенью моей отдохнут!»

Получив от отца право на царство, Нинурта за­вершает свой праздник обрядом священного брака со своей невестой Нин-Нибру, определяя благую судьбу для земного царя.

Все свои подвиги Нинурта совершает с помо­щью ME, данных ему богами Энлилем и Энки. Эти ME хочет отнять у него Асаг, желающий власти над Шумером. Второй вариант новогоднего текста — гимн «Энки и устройство мира» — также связан с божественными ME. Здесь говорится, что в начале мира бог Ан передал ME Энлилю, тот отдал их Эн­ки, а уже Энки решил распределить их по всему миру. Бог мудрости садится в ладью и начинает свое длительное путешествие по разным городам и странам. Он посещает главные города Шумера — Ниппур и Ур, наносит удары по враждебному Эла­му, дает основы жизни острову Дильмун (совр. Бахрейн), оказывает благодеяние Магану и Мелуххе (что это за местности, до сих пор точно неизвест­но). Посетив чужие страны, Энки оплодотворяет реки Тигр и Евфрат и наделяет ME подчиненных ему богов. Они получают из его рук власть над строительством, ткачеством, пастырством, земледе­лием, рыболовством. Исполнив свою миссию, Энки коронуется на царство, получая одновременно атри­буты военного вождя и жреца. Когда все ME уже распределены, неожиданно появляется богиня Инанна, которая обвиняет Энки в том, что он не дал ей ее долю. Энки удивляется, поскольку хорошо знает о том, что Инанна уже давно владеет некоторым числом ME. Тем не менее он находит то, что мож­но ей поручить, — человеческие эмоции и музы­кальные инструменты, которые эти эмоции вызы­вают. К сожалению, конец текста разбит, поэтому мы не можем сказать, приняла ли Инанна эти дары Энки.

Как мы можем видеть, все новогодние тексты отличаются несколькими основными чертами. Во-первых, они обязательно связаны с раздачей ME и определением судеб мира; во-вторых, с восстанов­лением порядка, который был нарушен вследствие временной узурпации власти злыми силами. Герой, восстановивший порядок, коронуется на царство и вступает в священный брак в пределах своего города.

В этот же период в Уруке происходит священ­ный брак страстной богини Инанны и пастуха Думузи — событие, отраженное в десятках любовных песнопений и царских гимнов, но нигде в шумер­ской словесности подробно не описанное. Любовные песни, связанные со священным браком, построены довольно просто. Их запевка содержит некую фабулу, связанную либо с ожиданием возлюбленного и любовным томлением невесты, либо с таким же желанием жениха, либо с соревнованием между пре­тендентами на руку и сердце Инанны. Во второй части описываются прелести юной Инанны и ее соитие с Думузи. В колофоне подчеркивается, что эта песня или диалог посвящены Инанне и испол­няются под аккомпанемент ударных инструментов или под флейту.

Уникальным с точки зрения композиции и со­держания является диалог, условно названный «Спор земледельца и скотовода». Текст составлен в жанре диалога-спора (адаман-ду-га), хорошо известного в шумерской школе и призванного выяснить наиболь­шую практическую пригодность одной из спорящих сторон. Композиция такого спора всегда одинакова. Два предмета или существа (мотыга и плуг, пальма и тамариск, зима и лето, рыба и птица) заявляют друг перед другом о своем превосходстве. Они вы­двигают все новые и новые аргументы в подтвер­ждение своей правоты и никак не могут прийти к согласию. Тогда перед ними возникает фигура тре­тейского судьи, который разрешает спор. В конце текста поется славословие в честь победителя. Наш текст существенно отличается от этого канона не­сколькими чертами. Во-первых, славословие в нем поют не победителю и не третейскому судье, а предмету спора. Во-вторых, он является не литера­турной компиляцией, а записью сценки с участием нескольких действующих лиц, появление которых в действии предварительно не оговаривается, то есть это буквально зафиксированное (как бы застенографированное) ритуальное действо. В-третьих, он имеет сюжет — брачный спор пастуха Думузи и зем­ледельца Энкимду за руку и сердце богини Инанны.

Разговор. Сестре он молвит,

Уту сестре молвит:

«Иннин! „Трава пряденья" прелесть излучает,

Инанна! „Трава пряденья" прелесть излучает!

Зерно в борозде прелесть [излуча]ет!

Сестрица! Знатное льняное одеянье прелесть источает!

Инанна! Знатное льняное одеянье прелесть источает!

Царь[…]!

Иннин! „Траву пряденья" принесу тебе!

Инанна! „Траву пряденья" принесу тебе!»

«Братец! Когда „траву пряденья" ты мне принесешь,

Кто для меня ее отобьет?

Стебли ее для меня кто отобьет?»

«Сестрица моя! Того, кто отобьет, я тебе приведу!

Инанна! Того, кто отобьет, я тебе приведу!»

«Братец! Когда приведешь ты того, кто отобьет,

Кто для меня их спрядет? Кто для меня их спрядет?

Стебли ее — кто для меня их спрядет?»

«Сестрица моя! Того, кто спрядет, я тебе приведу!

Инанна! Того, кто спрядет, я тебе приведу!»

«Братец! Когда приведешь ты того, кто спрядет,

Кто для меня их раздвоит? Кто для меня их раздвоит?

Стебли эти — кто для меня их раздвоит?»

«Сестрица моя! Того, кто раздвоит, я тебе приведу!

Инанна! Того, кто раздвоит, я тебе приведу!»

Далее несколько непонятных технологических терминов.

«Братец! Когда приведешь ты того, кто окрасит (?),

Кто ляжет со мною? Кто ляжет со мною?»

«С тобою да ляжет, с тобою да ляжет

С тобою супруг твой воистину ляжет!

Ама-ушумгаль-анна с тобою да ляжет!

Приятель Энлиля с тобою да ляжет!

Отпрыск праведного лона с тобою да ляжет!

Семя престола с тобою да ляжет!»

«О нет! Человек моего сердца, человек моего сердца,

Человек, о котором мне сердце сказало,

Без лопаты зерно он в груды сгребает!

Зерно в закромах его постоянно!

Землепашец — зерно его в грудах несметных!

Пастух же в загоны овец загоняет».

Восемь строк разбито.

Братец ее, юноша Уту,

К светлой Инанне обращает слово:

«Сестрица моя! Пастух да возьмет тебя в жены!

Дева Инанна! Почему ты не хочешь?

Масло его превосходно, молоко его превосходно!

Все, что рука пастуха производит, — прекрасно!

Инанна! Пастух да возьмет тебя в жены!

Увешанная камнями — почему ты не хочешь?

Масло его превосходно, с ним вместе есть его будешь!

Полог царей — почему ты не хочешь?»

«Меня? Никогда пастух не возьмет меня в жены!

Одеяньем новым никогда не покроет!

Чтобы [………] — не промолвлю ни слова!

Деву — меня — да возьмет землепашец!

Землепашец, растящий обильные травы,

Землепашец, растящий обильные злаки!»

Четырнадцать строк разбито.

«Землепашец меня, землепашец меня — в чем

превосходит?

Энкимду, хозяин канав и борозд,

Чем — землепашец — меня превосходит?

Если он даст мне муки своей черной —

Дам землепашцу овец своих черных.

Если он даст мне муки своей белой —

Дам землепашцу овец своих белых.

Если он даст мне лучшего пива —

Дам землепашцу молока я густого.

Если он даст мне сладкого пива —

Дам землепашцу моей простокваши.

Если он даст мне цеженого пива —

Дам землепашцу молока я парного (?).

Если он даст мне легкого пива —

Молока землепашцу дам с целебной травою.

Если он даст мне плодов своих сладких —

Дам землепашцу молоко итирда.

Если он даст мне хлебов своих вкусных —

Дам землепашцу сыров я сладчайших.

Если он даст мне мелкой фасоли —

Дам землепашцу я сыров своих мелких.

Больше, чем съест, больше, чем выпьет,

Масла дам я ему в избытке!

Молока дам я ему в избытке!

Чем землепашец меня превосходит?»

Просияли, просияли, края увлажненной земли

просияли,

Пастух по увлажненной земле [...],

Пастух по увлажненной земле овец провел,

К пастуху, по увлажненной земле овец проведшему,

К пастуху землепашец подходит,

Землепашец Энкимду подходит,

К Думузи хозяин канав подходит,

В степи пастух спор с ним заводит,

Пастух Думузи в степи спор с ним заводит.

«Нам с тобой, пастух, нам с тобой пастух,

нам с тобой —

К чему нам сражаться?

Твои овцы на увлажненной земле пусть кормятся!

Твои овцы по нивам моим пусть проходят!

На хлебных полях Урука пусть зерно подъедают!

Твои ягнята, твои козлята из канала Исуругаль

пусть пьют воду!»

«Я — пастух, и на моей свадьбе

Пусть землепашец станет мне другом!

Землепашец Энкимду — другом, землепашец —

другом

Воистину пусть мне станет!»

«Я принесу тебе пшеницы! Я принесу тебе фасоли!

Чечевицы, бирунна тебе принесу я!

Дева! Все, что тебе приносить полагается, —

Дева Инанна! — шегин, гусаль я тебе принесу!»

Спор пастуха с землепашцем.

Дева Инанна! Хвала тебе сладка!

Для исполнения.

Перед нами нестандартная, неканоническая вер­сия священного брака. Во всех известных нам цик­лах свадебно-обрядовых песен в честь Инанны и Думузи последний считается предопределенным же­нихом Инанны. Нигде более она не выбирает себе пару, тем более не отвергает кандидатуру Думузи. Стало быть, прав первый издатель текста Я. Ван Дейк, утверждавший, что подобная история могла разыгрываться перед каким-либо правителем III ди­настии Ура и иметь светский характер (хотя и вос­ходящий к ритуальному канону раннединастического священного брака). Об этом же говорит и отсут­ствие космогонического зачина, который заменен народной песней о тканье льняной одежды. Песня эта замаскирована под диалог между Уту и Инанной — братом и сестрой. В целом вся часть, свя­занная с процессом тканья, таит в себе намек на брачные отношения. Расцветшая «трава пряденья» (скорее всего, лен) — женская прелесть Инанны — должна подвергнуться различным действиям со сто­роны ее жениха. И отсюда, как мы видим, прямо сле­дует вопрос о женихе: «Кто ляжет со мною? Кто ля­жет со мною?» Брат советует сестре выбрать Думу­зи, мотивируя свой совет святостью этого божества и его близостью к богам, а также изобилием мо­лочных продуктов в хозяйстве Думузи. Здесь нуж­но особо оговорить тот факт, что в шумерском пан­теоне Уту почитался еще и как бог справедливого суда, — это значит, что его совет продиктован за­ботой об истине. Инанна ведет себя как капризная и довольно прагматичная женщина. Она предпочи­тает земледельца Энкимду, потому что «зерно в за­кромах его постоянно», то есть Инанна в своем вы­боре руководствуется соображениями только мате­риального плана. Уту возмущается, но упрямая сестра стоит на своем, и решение этого спора теперь возможно только через поединок между претенден­тами.

Думузи — овечий пастырь и бог весны, извест­ный с самых ранних времен шумерской истории. Думузи — жертвенный бог: каждое лето он, опла­киваемый женщинами, уходит в подземный мир. По­лугодие Думузи в культовом календаре Шумера — с конца декабря по конец июня (от зимнего до лет­него солнцестояния). Правление Думузи связано с ростом и плодоношением, изобилием и плодороди­ем, со всяческим прибытком — но и с обильными жертвами. Сам Думузи изображался в виде барана. Бараны и овцы-первинки из «ведомства Думузи» при­носились в жертву в середине месяца нисан (март— апрель), поддерживая набирающее силу весеннее солнце. Именно поэтому между Думузи и Уту в шумерской мифологии существует тесная связь. Уту помогает Думузи скрываться от демонов подземного мира, превращая его в различных животных. Следо­вательно, Уту прямо заинтересован в браке Думузи с Инанной — богиней любовной и воинской стра­сти. Оба божества, будучи в союзе, усилят работу по распространению жизни в обитаемом мире. Именно это и нужно Уту.

Энкимду — второстепенный персонаж шумер­ской религии и мифологии, никак не связанный с культовым календарем. В литературе он фигуриру­ет еще только один раз, в гимне «Энки и устройст­во мира»: Энки награждает Энкимду ME, называя его «смотрителем земледельческих работ Энлиля, человеком каналов и арыков». С точки зрения иерар­хии пантеона, Думузи с самого начала имеет пред­почтение перед Энкимду. Однако ему предстоит под­твердить свое превосходство в двух поединках.

Первый поединок — словесный — записан как монолог Думузи. Пастух противопоставляет плодам трудов земледельца собственную продукцию, гово­ря, что нет такого продукта в хозяйстве Энкимду, на который он, Думузи, не ответил бы собственным продуктом. Следовательно, в словесном споре о пре­восходстве они будут равны. Затем Думузи подхо­дит к Энкимду и в степи, то есть за пределами го­рода, заводит ссору со своим соперником. Перед этим предварительно он прогоняет отару своих овец через поля Энкимду, увлажненные для будущих по­левых работ. Формальный повод для ссоры теперь имеется. О дальнейшем текст не говорит ничего. По­скольку следом идет просьба Энкимду о примире­нии, можно предположить, что ей предшествовала молчаливая, миметически изображаемая борьба пре­тендентов, и борьба эта закончилась поражением Энкимду.

Последняя часть текста — слова Думузи о бра­тании-приятельстве с Энкимду на своей свадьбе и слова Энкимду о принесении плодов земледелия де­ве Инанне. Формально никто в убытке не остался, даже новоиспеченный друг Энкимду будет допущен к свадебному столу. Но колофон посвящен хвалам в честь Инанны. Почему? Что прославляется в ко­лофоне? Наш ответ: правильный выбор Инанны, то, что она поступила не по собственной воле, а по во­ле, свыше указанной ее братом — справедливым Уту. Инанна вышла не за богатого и слабого, а за святого и сильного бога, тем самым упрочив миро­вой порядок и создав условия для торжества спра­ведливости в мире. Вполне возможно, что именно эта история, соединившая в себе брачную песню и диалог о превосходстве вещей, была в переработан­ном виде положена в основу библейского повествования о Каине и Авеле. Как мы помним, в ветхоза­ветном тексте правда и милость Божья тоже на сто­роне пастуха.

Лето в Месопотамии — время войны. Летние тексты непременно связаны с путешествием за пре­делы священного города. Либо это поход царя-героя в далекую землю с целью добыть себе славу, либо уход бога в подземный мир с целью передать земле весенние силы плодородия. В летних текстах клю­чевой формулой является закон подземного мира «за голову — голову», означающий, что количество живых должно быть равно количеству ушедших под землю.

Согласно гимну «Энлиль и Нинлиль», во время путешествия по реке Энлиль овладел прекрасной девушкой, мечтавшей о его любви. Совет богов счел поступок Энлиля недостойным и изгнал его вместе с беременной возлюбленной в подземный мир. Там у них рождается сын Нанна — первенец, которого отец любыми средствами хочет отправить подальше от мрачного обиталища мертвых. С этой целью Эн­лиль проделывает хитроумные магические опера­ции. Принимая облик трех служителей загробного мира, он трижды оплодотворяет Нинлиль, чтобы она родила трех богов, способных послужить выку­пом за Нанну, которого отец отправляет на небо. Нинлиль рождает богов Нергала, Ниназу и еще од­но божество, имя которого не сохранилось на таб­личке. Нанна же отправляется на небо, где стано­вится богом Луны и времени. Из календарных тек­стов, составленных уже в вавилонскую эпоху, мы знаем, что празднество в честь Нанны и Нергала приходится на третий месяц Ниппурского календа­ря, то есть отмечается в мае—июне христианского года.

В следующем, четвертом месяце ниппурскогс года, в период летнего солнцестояния, уходит в под­земный мир весенний бог Думузи. Его хватают демоны-галла, опутывают большими сетями и воло­кут до ближайшего колодца, поскольку из любого колодца можно попасть в загробный мир. Ушедшего вниз Думузи оплакивают несколько дней, и первой плакальщицей по нему выступает богиня Инанна — одновременно жена и сестра Думузи. Отношения между главными весенними божествами в разных текстах весьма различны. Где-то Инанна представ­лена тоскующей по своему ушедшему жениху, где-то, напротив, она является причиной раннего ухода Думузи в загробный мир.

Знаменитый текст, условно названный «Нисхож­дение Инанны в подземный мир», демонстрирует вто­рую версию их отношений. Здесь Инанна, богиня ночного неба, спускается под землю с целью завое­вания нижнего мира. Прежде чем достигнуть егопре­делов, Инанна вынуждена расстаться со всеми ат­рибутами и оберегами своей власти. Совершенно без­защитная, она проходит семь ворот подземного ми­ра и попадает, наконец, в его канцелярию. Когда ее спрашивают о цели визита, Инанна говорит, что пришла принести погребальные жертвы мужу своей сестры — царицы мертвых Эрешкигаль. Но сестра догадывается об истинной цели визита Инанны и умерщвляет ее. Слуга Инанны — бог Ниншубур — спустя три дня после исчезновения госпожи изве­щает о ее смерти Собрание богов. Из всех богов по­мочь Инанне соглашается только мудрый Энки. Он достает грязь из-под собственных ногтей и лепит из этой грязи двух существ, способных невидимыми проникнуть в ворота подземного мира. Существа оживляют Инанну живой водой и целительной пищей, после чего она хочет выбраться наверх. Но не тут-то было. В «стране безвозвратной» существует незыблемый закон: вернуться назад можно только в том случае, если найдешь себе замену. Инанну вы­пускают наверх в сопровождении злых демонов, го­товых по первому ее слову схватить и опутать се­тями любого человека или бога. Инанна решает по­сетить различные города и отдать демонам того, кто не будет трепетать перед ее обликом. Обойдя все города и не найдя непочтительных, Инанна в стра­хе возвращается в родной Урук — и что же она там видит! Ее супруг Думузи в лучшем одеянии восседает на троне и горделиво смотрит на нее. Инанна приходит в ярость и отдает супруга демо­нам. Думузи прячется, при помощи своего друга солнечного бога Уту он превращается в различных животных, но демоны все равно настигают его. Они находят Думузи в доме его сестры Гештинанны, с которой заключается договор. Поскольку жизнь без Думузи невозможна, ему будет позволено в течение полугода (конец зимы, весна и часть лета) быть на земле, и в это время по закону подземного мира внизу будет находиться Гештинанна. Но следующее полугодие (часть лета, осень и зиму) Думузи при­дется проводить под землей самому.

Исторической основой для мифов летнего перио­да следует считать события, отраженные в урукском гимно-эпическом каноне, включающем девять больших поэм о подвигах первых царей Урука — Энмеркара, Лугальбанды и Гильгамеша. Эти цари прославились своими походами на восток, в землю Аратты, откуда в Шумер поступал строительный лес и некоторые драгоценные камни (например, лазурит). В эпических песнях об Энмеркаре речь идет об ин­теллектуальном соревновании между царем Урука и правителем Аратты. В одном из текстов цари зада­ют друг другу загадки, и одна из них оказывается настолько длинной и трудной, что гонец не может повторить ее. И тогда Энмеркар изобретает... письменность. В другом происходит соревнование ма­гов, в котором побеждает колдунья из Урука. Тек­сты о Лугальбанде рисуют образ физически слабого царевича, который, однако, обладает прекрасными качествами уважения к старшим и почтительности к традиции. Именно эти качества помогают Лугальбанде в горах, где обитает львиноголовый орел Ан­зуд — птица, определяющая судьбы богов и людей. Украсив ее гнездо и воздав почести птенцам, Лугальбанда добивается расположения самой птицы. В награду она сажает его на крыло и доставляет к войску, от которого царевич отстал по болезни. В песнях о Гильгамеше показан совершенно иной ха­рактер — физически сильный, пренебрегающий тра­дициями молодой царь, желающий овладеть тайной бессмертия, даже если бы для этого потребовалось погубить живое существо. В кедровых горах восто­ка Гильгамеш сражается со стражем леса Хувавой, побеждает и убивает его, но желаемого бессмертия не достигает: боги отнимают у Гильгамеша атрибу­ты бессмертия и разбрасывают их по удаленным уголкам света. В другой песне Гильгамеш вступает в бой с царем соседнего города Киша, не послушав­шись мнения городских старейшин. Еще в одном тексте все тот же герой Гильгамеш разрушает гнез­до птицы Анзуд и срубает священное дерево, чем-то помешавшее его госпоже — урукской богине Инанне. Преступность деяний Гильгамеша очевидна, но именно этот эпический герой в течение двух тыся­челетий оставался любимым персонажем месопотамской литературы, равно как и образцом государственной идеологии. Он служил не просто приме­ром воинской доблести, но и своеобразным симво­лом человеческой судьбы на земле: даже будучи совершенным героем, человек никогда не покорит последнее препятствие, установленное для него бо­гами, — собственную смерть.

Тексты осенне-зимнего периода выделяются сла­бее. Среди осенних это многочисленные гимны богу Солнца Уту — справедливому судье, определяющему судьбы живых и мертвых в период осеннего равноденствия. Известен также диалог «Спор Мо­тыги и Плуга», календарно приуроченный ко вре­мени окончания пахотных работ. В нем Мотыга до­казывает Плугу, что она больше нужна людям, по­скольку ею пользуются круглый год, а Плуг исполь­зуют только четыре месяца в году. Зимние тек­сты — это миф о потопе и плачи по разрушенным городам, поскольку для зимы в Месопотамии ха­рактерны сильные ливни, сверхранние разливы ка­налов и разрушение хрупких построек из сырцового кирпича. Однако тексты плачей по городам и миф о потопе несут на себе столь явную печать поздне-шумерской идеологии, что будут рассмотрены в кор­пусе текстов урско-исинского времени.

К ритуально-календарным гимнам примыкают и так называемые «тексты путешествий», которые мож­но условно разделить на две группы. В первом слу­чае божество идет в город своего отца с просьбой о даровании Стране благополучия, а царю — долгого правления. Чтобы растрогать сердце предка, сын или дочь устраивает в его честь пир. Во втором случае путешествие предпринимается с целью со­общения богу-предку о завершении храмового стро­ительства в своем городе. И здесь также упомина­ется о пире. Каковы же могут быть истинные цели такого путешествия? И в первом, и во втором слу­чае речь идет об отделении сына от отца и желании сына жить собственным домом. Прежде чем отде­литься, в общине всегда испрашивают родительско­го благословения на самостоятельную жизнь (в том числе и семейную) и в знак своей материальной состоятельности сытно кормят предков результата­ми своего труда. Если же предки к этому времени умерли, то кормление их превращается в жертво­приношение. В любом случае, без благословения старших нельзя начинать никакое новое дело. Все известные нам хождения богов посвящены одной-единственной цели: это хождения к предкам за но­вым началом, это поиск самостояния без разрыва родовых связей. С точки зрения идеологии, путеше­ствие бога к предку за началом новой жизни обя­зательно связано с новогодним праздником и ин­тронизацией царя. Это означает, что путешествие бога к отцу всегда предшествует обряду интрониза­ции (хотя бы и символическому, поскольку в по­следние века Шумера цари правили очень долго и их статус был закреплен за ними пожизненно). Поэтому можно предположить, что каждое такое путе­шествие должно было проходить весной.

Чего же конкретно хочет добиться путешеству­ющий бог от своего отца? Во-первых, поддержания жизни («судьбы изобилия») на прежнем уровне, а именно — воспроизводства скота, диких животных и рыбы, улучшения качества молочных продуктов, разлива рек, роста трав и тростников. Это уровень проявленной, оформленной жизни, которая предна­значена для людей. Во-вторых, сохранения в неиз­менном виде ME и «предначертаний» — божест­венных субстанций, от наличия и целостности ко­торых зависит изобилие в человеческом мире. И в-третьих, царской и жреческой власти над миром, дающей средства для достижения означенных выше целей.

Получая от родителей ME, молодые боги знают, что лишают их необходимого имущества. Посколь­ку же ME есть в огромной степени условия суще­ствования самой жизни, то предки, отдавшие ME, сами теряют жизненную активность (они не могут умереть, так как по определению бессмертны). И кормление предков перед получением ME является энергетической компенсацией за потерю жизненной активности. По аналогии можно вспомнить старин­ный шумеро-аккадский обряд продажи общинной земли царю, в котором одним из основных момен­тов было кормление родственников продавца и ни­щих общинников в качестве компенсации за поте­рянный участок земли. «Потерянный» нужно пони­мать здесь как «отделенный от целого (от тела)», поэтому кормление — плата за отдельность как ут­рату части этого целого. Одна и та же социально-психологическая форма встроена в разные по уров­ню содержания: в частности, в политике любая пре­тензия на самостоятельное правление и есть пре­тензия на отделение, на противопоставление себя всеобщему. Поэтому и начало правления, и — ана­логично — начало года должны проходить по оди­наковой схеме: хочешь жить отдельно — плати за ущерб родительской семье (ср. в вавилонском «Диа­логе господина и раба»: «Строящий свой дом разру­шает дом своего отца»).

Столь же древней, как и «тексты путешествий», является дидактическая словесность шумеров. Еще в корпусе текстов архаического Ура нам встречает­ся несколько пословиц, точно перевести которые, увы, нельзя, поскольку выписаны не все грамматические показатели. Множество пословиц и поуче­ний попадается в архивах Шуруппака и Абу-Салябиха. И все же большая часть дидактических текстов записана уже после гибели шумерской циви­лизации писцами Ниппура, Ура и Исина.

Шумерская назидательная литература была пред­назначена непосредственно для воспитания учащих­ся. Она включает пословицы, поговорки, поучения, диалоги-споры о превосходстве, басни и сценки из школьной жизни. Пословицы и поговорки с очень раннего времени становятся излюбленным материа­лом для тренировки навыков письма и устной шу­мерской речи. Позже из этого материала создаются целые композиции морально-этического характера — тексты поучений, из которых наиболее известны «Поучения Шуруппака» и «Премудрые советы». В поучениях советы практического характера пере­мешаны с различного рода запретами на магические действия — табу. В целях подтверждения автори­тета поучительных текстов говорится об их уникаль­ном происхождении: якобы все эти советы в начале времен отец дал Зиусудре, праведнику, спасшемуся от потопа. Диалоги-споры о превосходстве проводятся между различными существами, предметами и даже между явлениями природы. Известны споры Лета и Зимы, Рыбы и Птицы, Мотыги и Плуга, Тамариска и Пальмы, Пастуха и Земледельца. Каждый из них доказывает другому свою постоянную полезность и незаменимость в мире, а спор их разрешается третейским судьей — одним из верховных божеств, определяющих истинную ценность каждого из спор­щиков. Иногда перевешивает сила традиций, и Пас­тух предпочитается Земледельцу; в другом случае верх берет практическая польза, и Мотыга одержи­вает победу над Плугом, а Зерно, олицетворяющее земледелие, — над Овцой, образом скотоводства. То, что мы называем баснями, по большей части — поговорки с упоминанием различных животных, и только очень немногие тексты действительно имеют басенный сюжет. Надо сказать, что шумеры воспри­нимали характер многих животных отлично от вос­приятия Эзопа или Лафонтена. Так, лев у них чаще всего оказывается простофилей (играя роль евро­пейского волка), собака — коварным, вероломным и непредсказуемым существом¹⁶, кошка— медли­тельным и непонятным созданием, потому что она ловит мышей не так быстро, как мангуст. Зато лиса и, к примеру, осел — совершенно такие же, как в классической европейской басне. Сохранилась так­же небольшая история про обезьянку, которая пи­шет своей матери письмо о том, что в городе она голодает и боится умереть. Сценки из школьной жиз­ни дают представление об отношениях между учи­телями и учениками, о распорядке дня учащихся и о программе, по которой ученик должен был сда­вать экзамены. Особый интерес представляет рассказ об учителе, пришедшем в дом к отцу неуспева­ющего ученика. Желая продвинуть сына в учении, отец дает учителю лучшую одежду и продукты, по­сле чего учитель заявляет, что мальчик постигнет учение до самых глубин и что ему поможет в этом богиня Нисаба. Современные исследователи понима­ют дар отца учителю исключительно как взятку и называют этот текст рассказом о первом подхали­ме. Но не исключено и то, что учитель, восприни­мавшийся в Шумере как жрец богини грамоты Нисабы, получил не дар, а жертву, и вследствие этого сама богиня будет теперь заботиться об успехах жертвователя.

Особняком стоит огромный корпус заговорной литературы. Первые заклинания стали записывать­ся еще на заре школьной системы — в период Шу-руппака и Абу-Салябиха (XXVI—XXV вв.). Но ббль-шая их часть дошла до нас от позднешумерской и послешумерской эпохи (XXI—XIX вв. и позднее). Все заклинания подразделяются по предмету, на который направлена заговорная формула. Есть за­клинания от змей и скорпионов, имевшие как чисто практический, так и календарно-ритуальный харак­тер (например, заклинания созвездия Скорпион). Есть заговоры на сон грядущий, призванные изба­вить спящего от видений и ночных кошмаров. Су­ществуют заклинания культовых предметов, участ­вующих в обрядах освящения воды или воскурения ароматических трав. Наконец, имеются подробней­шим образом разработанные заклинания злых ду­хов, несущих человеку различные заболевания. В начале такого заклинания дается описание инциден­та, произошедшего с неким человеком. Далее сле­дует диалог между богом Энки и его сыном Асар­лухи. Сын пересказывает отцу происшествие и спра­шивает его, как вылечить болезнь. Энки отвечает ему: «Сын мой! Чем я могу тебе помочь? То, что я знаю, знаешь и ты!» Затем он произносит формулу рецепта от болезни, причем в составе этой форму­лы и различные магические действия, и травы, и драгоценные камни, и освященная вода. Асарлухи точно следует отцовскому рецепту и исцеляет боль­ного. Злые духи, почувствовав силу заклятия и действенность медицинско-магического рецепта, са­ми отступают от человека. Если сама формула диалога между Энки и Асарлухи (в вавилонское время между Эа и Мардуком) появляется позднее старошумерского времени, то рецепты и формулы удале­ния злых духов, несомненно, очень древние (как мы уже видели на примере заклинаний из Шуруппака). Многие тексты архаического слоя несут на себе отпечаток времени, когда они были записаны. Так, в «текстах путешествий» упоминаются имена царей Ура и Исина, поскольку эти тексты использовались в ритуале их интронизации. В записях урукских эпических песен есть немало анахронических момен­тов, также относящихся к последним векам шумер­ской цивилизации. Однако нужно уметь отличать содержание текста от его поздних идеологических интерпретаций; первичную систему ценностей, ос­нованную на психофизиологических контактах с ландшафтом и ареальными этносами, — от попыток встроить элементы этой системы в новый политико-идеологический контекст. Такой контекст, способ­ствующий развитию вторичных мифов, появляется в Месопотамии только с приходом Саргонидов.