Тексты позднешумерского слоя

В эту подгруппу входят тексты, связанные с ги­белью шумерской цивилизации и с последующей активностью аморейских правителей Двуречья. Это прежде всего плачи по разрушенным городам, миф о потопе и так называемый «дильмунский миф», из­вестный также под названием «Энки и Нинхурсаг». Сюда же по некоторым признакам относится и миф о похищении ME.

Вторжение эламитов и амореев на территорию Двуречья в конце III тысячелетия и последующее пленение урского царя Ибби-Суэна нашло отраже­ние в целом ряде плачей по городам; известны пла­чи по Уру, Уруку, Ниппуру, Эреду. Идея такого плача всюду примерно одинакова. Совет богов при­нимает решение об изменении судьбы города с хо­рошей на плохую. Делается это потому, что бесконечно долгое правление невозможно по естествен­ным законам мироздания. После принятия такого решения боги насылают на обреченный город всевозможные бедствия, в число которых обязательно входят буря, потоп и вражеские войска. Изменяют­ся ME страны, а это означает, что в страну прихо­дят война, недород, неурожай и голод. Вот как го­ворится об этом в плаче по священному Ниппуру:

Ниппур! Город, под чьей широкой сенью

Черноголовые освежаются, —

В каком запустении жилища его пребывают!

Как рассеянное коровье стадо, они развеяны!

Город, по которому горький плач разносится, —

Как долго госпожа-богиня его оставит его

в небрежении?

Во дворец его, узнавший ропот,

Как в дом безлюдный, никто не войдет!

Ниппур, город, где престолы богов процветали, —

почему же погибли они?

Черноголовые, как овцы, траву жующие, —

Надолго ль они покинуты? Стенание, плач, мучение,

горе —

Надолго ль они прилепятся к телу? Как несвободно

сердце!

Игравшие на шем и ала —

Отчего же вы в горьком плаче весь день проводите?

Арфисты, при кирпиче сидевшие,

В печали оплакивают свое горе.

Оставивший супругу, оставивший сына

Исполняет песнь «О мой разрушенный город!»

Покинувшие город, покинувшие жилища

Привязались к кирпичу доброго города.

Праведный город, наделенный стоном и плачем,

Горькую песню поет — истинные обряды омовения

уничтожены!

Кирпич Экура, наделенный стоном и плачем,

Горькую песню поет — истинные обряды омовения

уничтожены!

Над высокими обрядами и драгоценными

предначертаниями, на которые злая рука наложена,

льет он горькие слезы!

Его покинутые священные хлебные рационы

превратились в поминальные хлебы, произносят они

свою песню муш-ам!

Поскольку чистые сияющие обряды омовения

уничтожены, дух в доме тяжел!

Обширное имущество города не умножается — шею

на землю оно положило!

Поскольку рука мстительная на его пораженные

кладовые наложена — произносит он: «Что же мне

останется?»

Поскольку люди его, как скотина, мрут, произносит

он: «О, моя Страна!»

Поскольку его девушки (и) парни, как осколки,

рассыпаны, произносит он: «Ох!»

Поскольку их кровь, как мелкий дождь, пропитала

почву, он плакать не прекращает!

Дом, подобно корове, чей бык зарезан, в страхе

своем горько рыдает — как он бледен!

Арфисты, люди сладких песен, как нянька, певшие

свое «уа», строй своих песен на плач переделали!

Во второй части текста бог или богиня города оплакивают его и после оплакивания идут к Энлилю с вопросом: «За что нам все эти страдания?» Энлиль отвечает, что бесконечно долгое правление так же невозможно, как и бесконечно долгая жизнь. Казалось бы, нет никакой надежды на спасе­ние города, и все его граждане обречены на смерть. Но в последней части текста на город снисходит милость богов, и жизнь начинается заново. Не сбрасывая со счетов политические события, нужно отметить еще и календарный характер этих плачей. Храмы и жилища, построенные из сырцового кир­пича, приходили в негодность после каждой зимы с ее ураганным ветром и ливнями. Поэтому весна была не только абстрактным началом года, но и вполне конкретным временем восстановления и обновления разрушенных в зимнее время построек. Разрушение было только временным, по прошест­вии сезона боги меняли гнев на милость, отсюда и эта уверенность составителей гимна в том, что жизнь в почти уже погибших городах со временем обязательно наладится. И время это имеет вполне определенный сезонный характер.

Близко к плачам по городам стоит и шумерский миф о потопе, дошедший до нас в единственном эк­земпляре в виде шести фрагментов некогда большо­го текста. После лакуны примерно в 36 строк сле­дует небольшой отрывок, представляющий собой монолог некоего бога-демиурга об устроении жизни людей. Скорее всего, это Энки, поскольку он гово­рит о строительстве городов, ирригации и восста­новлении древних обрядов очищения. Затем прямая речь бога заканчивается, и авторский текст сооб­щает о создании людей и животных четырьмя бога­ми — Аном, Энлилем, Энки и Нинхурсаг. Далее снова следует лакуна в 34—35 строк, после кото­рой начинается повествование о первых городах, которым была дарована царственность и определе­ны священные места. Энки получил город Эреду, Инанна обосновалась в Бад-Тибире, Пабильсагу достался город Ларак, бог солнца Уту получил Сиппар, а бог Суд закрепился в Шуруппаке. Незамед­лительно после получения царственности в этих го­родах началось строительство каналов. После оче­редной лакуны в 35—40 строк следует фрагмент о Собрании богов, на котором было принято решение о затоплении человечества. Богиня-мать Нинтур ста­ла оплакивать свои создания, и к этому плачу при­соединилась даже воинственная Инанна. Казалось бы, все человечество обречено на гибель. Однако Энки, принимавший участие в том собрании, решил предупредить о грозящей беде жреца-умастителя Зиусудру. Он передал свое сообщение левой сторо­не стены его дома. Здесь же объясняется причина божественного решения, формульно идентичная пла­чевым текстам: «Приговор, вынесенный Аном и Энлилем, необратим! Долгое правление утомительно (для тела)!» Еще 40 строк лакуны — и перед нами уже описание потопа:

Все злые бури, злые ураганы вместе сошлись,

Потоп хозяйства сметал.

После того, как семь дней, семь ночей

Потоп Страну разметал,

А злой ветер водою высокой колотил по огромному

судну, —

Уту вышел, осветил небеса и землю.

Зиусудра в барке щель проделал,

И Уту всеми лучами в барку вступил.

Зиусудра, царь,

Перед Уту, землю целуя, предстал.

Царь быков заколол, много зарезал овец...

В последнем фрагменте текста боги, снизошед­шие к жертве спасенного царя, награждают его веч­ной жизнью и вечным дыханием, подобными жизни и дыханию самих богов. Здесь Зиусудра назван «спа­сителем семени человечества» и «имени животного мира». Вероятно, в разбитой части текста он взял в ковчег своих родственников и множество живот­ных. Боги подводят Зиусудру к женщине (то ли к его жене, то ли к некоей женщине, которую сами дают ему для продолжения рода) и поселяют в стране Дильмун — в краю, где восходит Солнце. На этом текст обрывается.

Можно сказать, что идеологические представ­ления мифа о потопе, плачей по городам и Царских списков совершенно тождественны и легко датиру­ются началом Старовавилонского периода. Во всех трех случаях перед нами концепция переходной царственности, основанная на соблюдении естест­венных законов жизни, согласно которым вечно жить и вечно править нельзя. Но, опять-таки, во всех трех случаях период смерти оказывается времен­ным, и после катаклизма по милости богов в мире начинается новая жизнь. Календарное циклическое время здесь сосуществует с зачатками линейно-ис­торического, и наложение времен способствует воз­никновению противоречия: боги принимают неиз­менное решение о гибели города или человечества, которое по прошествии некоторого времени сами же отменяют. Впрочем, вряд ли творцы шумерских гимнов задумывались над проблемой логической непротиворечивости суждения. Их делом была пе­редача коллективной эмоции по поводу свершив­шихся событий и нахождение самых простых объ­яснений всему случившемуся.

К этому же кругу текстов примыкает и знаме­нитый миф о зарождении жизни на Дильмуне, в стране пресноводных источников, бьющих прямо со дна моря. Миф этот, вне всякого сомнения, позд­ний, поскольку в его содержании отражены идеоло­гические модели, сложившиеся никак не ранее ги­бели III династии Ура. Но обо всем по порядку.

Записанный в Ниппуре Старовавилонского пе­риода гимн-миф «Энки и Нинхурсаг» с начала XX столетия считают древнейшим в мировой лите­ратуре описанием райской жизни и грехопадения. Начиная с Шейля, шумерологи были уверены, что именно этот текст послужил прообразом ветхоза­ветного повествования об изгнании Адама в мир. Великий шумеролог С. Н. Крамер выдвинул красивую гипотезу по поводу имени одного из упомяну­тых в тексте божеств Нин-ти: в шумерском ти значит одновременно и «жизнь», и «ребро»; отсюда понятен мотив создания женщины из ребра Адама.

Весь текст, исключая гимническую интерполя­цию, состоит из девяти ключевых формул, марки­рующих строго определенное действие.

ФОРМУЛА ИДЕАЛЬНОГО СОСТОЯНИЯ:

чистота + цельность предмета без признаков жизни.

Дильмун назван здесь «местом светлым, чистым, сияющим», что указывает на его сакральный статус. В шумерских заклинаниях «свет» соотносится с Небом, «чистота» с Землей, «сияние» — с областью Середины Неба. Те же эпитеты в связи со сферами мира употреб­ляются в отношении предвечных ME. Итак, первая часть текста показывает, что Дильмун — место, откуда пойдет начало и членение мира и где актуализируются все мировые потенции.