НАДСТРОЙКА 9 страница

Отчуждение результатов труда от наемного рабочего, приводящее к тому, что «... созданное им богатство противостоит как чуждое богатство, его собственная производительная сила – как производительная сила его продукта, его обогащение – как самообеднение, его общественная сила – как сила общества, властвующего над ним» (Маркс).

Личности, достигшей в процессе отчуждения от результатов своего труда антагонизма с обществом, жизнь преставляется бессмысленной. Это вначале ведет к весьма тяжелым последствиям для отдельного человека. Однако когда отчуждение распространяется на целый общественный класс, потрясение ждет общество – революция становится единственным выходом из создавшегося положения. Все происходит «по Гегелю» – количественные изменения (эволюция) при переходе границы меры приводят к качественному изменению системы (революция).

Утверждение, что какая-то система может развиваться только эволюционно (например: «Россия исчерпала лимит революций»), – антидиалектично, противоречит диалектическим законам развития любого момента объективной и субъективной реальности (значит, – и общества).

3. Смысл и цель человеческого существования

Проблема смысла человеческого существования является одной из центральных, а в некоторых случаях и основной для философии на всем протяжении ее истории.

Многие считают, что именно вопрос о смысле жизни является главным, основным вопросом философии. Один из признанных лидеров экзистенциализма (философского направления, больше чем какая-либо другая философия занимающегося сущностью и смыслом человеческого существования), Альбер Камю (1913–1960) писал: «Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно»[121]. По существу та же мысль высказана Шекспиром в знаменитом гамлетовском монологе «Быть или не быть?»

Для всех или для одного?

Накануне своей трагической гибели протоиерей Александр Мень (1935–1990) на лекции в Московском доме техники 8 сентября 1990 г. сказал: «И термиты строят, и обезьяны воюют, по-своему, правда, не так ожесточенно, как люди. И муравьи сеют, есть у них такие виды. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных физических потребностей»[122]. Действительно, проблема смысла жизни отличает человека даже от таких высших животных, как шимпанзе или дельфин, способных, как сегодня уже доказано, образовывать абстрактно обобщенные формы отраже­ния мира – понятия.

Но дело не только в этом. Вопрос о смысле жизни часто пытаются свести либо к интимно-частным моментам, либо к коллективно-общественным. С позиций диалектического подхода, такое противопоставление является метафизическим отрывом и абсолютизацией сторон единого целого. Общее никак не может существовать в отрыве от единичного. Можно ли, например, съесть грушу «вообще»? Все общие характеристики, которые объединяются в понятии «груша», существуют лишь в конкретных единичных грушах, а не сами по себе. С другой стороны, нет и абсолютно единичного – ни вещи, ни свойства вещи, что бы существовало «само по себе» и не повторяло что-то общее, присущее другим вещам и свойствам вещей.

Даже отпечатки пальцев, рисунок кожи руки, ноги (при всей уникальности их можно точно идентифицировать с конкретным человеком) в чем-то обязательно сходны, повторяются, имеют специфическую, присущую только чело­веку общность. Никакое единичное не существует иначе, как в той связи, которая ведет к общему.

Точно так же нельзя абсолютизировать и отделять друг от друга личностное и общественное по принципу «или – или». Это относится и к смыслу жизни. Абсолютизация личностного начала ведет к поиску смысла в сознании отдельного индивида, который оценивает осмысленность или бессмысленность своего существования. Такой вариант предлагал еще в V в. до н. э. древнегреческий философ Протагор, утверждая: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют». При этом производится двойная абсолютизация: абсолютизируются единичное и субъективное, отбрасываются общее и объективное.

Практически во все времена философы, рассматривая проблему смысла жизни, либо сопоставляли ее с индивидуальной человеческой судьбой, индивидуализировали смысл, либо «растворяли» индивидуальную жизнь в общественной, искали смысл жизни отдельного человека в служении обществу, общественным интересам и целям.

Первый вариант – основа всех индивидуалистических концепций: волюнтаризма Ф. Ницше и психоанализа 3. Фрейда, экзистенциализма как религиозного (С. Кьеркегор, Н. Бердяев, К. Ясперс и др.), так и нерелигиозного (Ж.-П. Сартр, А. Камю, С. де Бовуар и др.). Индивидуалистическая трактовка смысла весьма наглядно представлена и в эстетических концепциях «абсолютного» искусства, декадентства (символизм, модернизм и т. п.). В последних направлениях смысл художественных произведений особенно тесно связывается с пониманием автором смысла жизни.

Читателю не раз, очевидно, приходилось рассматривать картины или скульптуры, тщетно пытаясь не только проникнуть в смысл изображенного, но и понять, что они изображают и выражают. Подобные произведения искусства отрывают единичное от общего. Язык искусства, как и любой язык, может быть символическим, т. е. не иметь подобия с изображаемым, но обязан нести в себе общность понятий, стоящих за символами языка. В противном случае «перевод» невозможен. Например, один и тот же предмет выражается в разных языках разными словами («стол», «тейбл», «табль»), но понятие, стоящее за этими знаками и звуками, одно. Оно и составляет смысл слова. Понятия являются общими по отношению к единичным знакам языка (словам), фиксирующим понятие.

Если кто-то претендует на сугубо индивидуальное, исключительное понимание мира, то он должен смириться с тем, что не будет понят остальными.

Впрочем, нужно помнить, что и мышление, и язык являются социальными феноменами, т. е. являют собой общее, существующее в различных индивидуальных, единичных формах, поэтому абсолютно единичное, индивидуальное понимание (мышление – понятие) или выражение этого понимания (язык – слово) попросту невозможно, как невозможно стать человеком вне общества, научиться говорить в отрыве от людей.

Авторы, пытающиеся доказать, что смысл имеет лишь индивидуально-единичный характер, забывают о том, что сама мысль человеческая, от имени которой только и можно говорить о смысле («с мыслью») или бессмысленности, не возникает у человека как автономный результат деятельности мозга. Мысль – функция коллективной деятельности, она не возникает у индивида, изолированного от общества, она затухает, если человек попадает в долгую изоляцию от общественных связей и отношений. Многочисленные примеры реальных «маугли» и «робинзонов» подтверждают эти положения.

«Общечеловеческие ценности», собственность и смысл жизни

В истории философской мысли, начиная со знаменитого мыслителя древней Греции Платона (427–347 до н. э.) и заканчивая современными вариантами объективного идеализма, началом, причиной всего сущего признается сверхъестественное идеальное начало (бог, «мир идей», «абсолютная идея», «мировая воля», «информационная матрица» и т. п.).

Для всех этих вариантов, названных ваше, методологическим основанием выступает абсолютизация общего.

Абсолютизация общего содержится и в идее «общечеловеческих ценностей», под флагом которой и начиналась наша «перестройка».

Однако во всех конкретных случаях люди исходят не из абстрактных всеобщих ценностей, а из индивидуального интереса.

Например, на одном из уральских заводов устаревшее доменное оборудование отравляло все вокруг и прежде всего самих работающих на этом оборудовании. Но когда встал вопрос о закрытии домны, коллектив «поднялся на дыбы» – не дал остановить производство. Причина в том, что люди работали уже не один год, прилично зарабатывали «за вред­ность», собирались досрочно выйти на пенсию.

Вот эти-то ценности и перевесили опасность и даже ре­альность болезней: ведь никто еще не умер прямо на работе, а в случае закрытия домны многие оказались бы не у дел, потеряли бы «выслугу лет» на вредном производстве. Полу­чается, что ценности определяют конкретные интересы как осознание этих ценностей лишь в конкретной ситуации. То, что ценно в одной ситуации, может быть безразлично или даже вредно в другой.

Ценности и объединяют людей, выступая основой общности интересов, и разъединяют людей, противопоставляя их друг другу, когда одно и то же становится ценностью для одних и потерей ценности для других. Известно, что главной общечеловеческой ценностью выступает сам человек, его жизнь. Поэтому заповедь «не убий» – воистину интернациональна. Однако она не распространяется на врага, недруга, преступника и, следовательно, не может быть признана всеобщим правилом, годным для всех времен, обстоятельств и народов. А если в зависимости от обстоятельств и от «оценивающего» убить будет то злом, то благом, то о каком «общечеловеческом» в ценностной ориентации может идти речь?

Если ценностные ориентации различны, а подчас и противоположны, то таков же и смысл деятельности. То, что является осмысленным для одного, для другого будет лишенным смысла.

Общее в общественной жизни, без сомнения, существует, но не само по себе, а в единичном. Так и реальная общность интересов, стремлений, действий, определяя общность смысла таких действий, не представляет что-либо, существующее помимо и, тем более, до конкретных единичных интересов, стремлений и действий отдельных лиц. Хотя ни в коем случае нельзя допускать и сведения общего, целостного, системного действия к арифметической сумме единичных действий. Это же относится и к смыслу общих, совместных действий. Этот общий смысл также никак не может быть представлен как арифметическая сумма единичных смыслов действий отдельных людей. На уровне общего эти единичные смыслы могут быть нивелированы, сведены к нулю.

Поясним это на примере известной басни И. А. Крылова «Лебедь, Рак и Щука». Каждый из персонажей по-своему понимает свою задачу, имеет свою цель действия и, следова­тельно, свой смысл: «Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу! Поклажа бы для них казалась и легка: да Лебедь рвется в облака, Рак пятится назад, а Щука тянет в воду».

Таким образом, общность цели требует согласования действий. В обществе же, как правило, каждый стремится к своей индивидуальной цели, ориентируется на свои ценности. Результирующая этих разнонаправленных усилий может при­вести к результату, который не удовлетворяет ни одного из людей. Таково положение дел с уже упомянутой проблемой экологии окружающей среды и человека. «Дирижировать» всеми социальными процессами, согла­совывать интересы и стремления отдельных людей должно государство. Но способно ли оно привести всех к «общечело­веческому»?

Объединяет людей и согласует их действия прежде всего не государство, а система общественного производства материальных благ. Здесь возникает общность или (и) противо­положность ценностей, а следовательно, интересов, смыслов жизни.

Государство только закрепляет это разделение и единство, поддерживает возникшие отношения. Государство – фактор, стабилизирующий единство противоположностей на уровне и производства, и внепроизводственных отношений (противоположных классов, групп, политических, правовых, этических и других отношений и взглядов). Государство как бы персонифицирует собою общее, общность и целостность, выступая против единичного, разобщенного и частичного.

Означает ли это, что общее и общий смысл надо искать на уровне государства? Пример таких поисков – более чем семидесятилетнее развитие государственности страны Советов – Союза Советских Социалистических Республик. Именно здесь наиболее полно проявилось стремление свести смысл к общественному назначению личности, абсолютизировать социальную сущность человека. Данный подход был связан с фальсифицированным, огрубленным, доведенным до своей противоположности, превращенным в разновидность религии марксизмом.

Подлинный марксизм раскрыл диалектику отдельного и общего в социальных процессах. Еще в «Манифесте Коммунистической партии» (1848) Маркс и Энгельс указывали, что в будущем обществе «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»[123]. Между тем, Сталин и подчиненные ему официальная общественная наука, литература, искусство, средства массовой информации десятилетиями вбивали в сознание миллионов идею тотального обобществления – огосударствления как «главный марксистский тезис». Успех налицо – с марксизмом ассоциируется сейчас именно обобществление, огосударствление, централизация и стандартизация всего и вся, начиная со средств производства, кончая нравственными и эстетическими взглядами. «Смысл жизни своей вижу в борьбе за счастье и свободу всех трудящихся», – повторяли в своих школьных сочинениях миллионы учащихся.

В этом «обобществленном» мировоззрении и мироощущении виделся фундамент всего лучшего – мирной жизни, личного успеха, смысл и цель развития общества. Социализм трактовался как сосуществование людей, в котором общественное подчиняет личное, где общественный интерес выступает целевой установкой каждого, а общественному характеру труда и владения средствами производства соответствует общественный характер распределения результатов, продуктов труда по некоторым «общественным нормам», спускаемым сверху, от государства: тарификационным сеткам, коэффициентам, разрядам, окладам и т. п.

Никем как будто не замечалось, что существующий порядок распределения явно противоречит социалистическому принципу распределения по труду, по конкретному труду, индивидуальному вкладу. В существовавшей системе (во многом сохраненной и поныне) трудовой вклад каждого во внимание не принимался, учитывались лишь профессиональная принадлежность, «выслуга лет», географическая зона и тому подобные формальные признаки, уравнивающие творцов и бездумных исполнителей, самоотверженных тружеников и лиц, исправно «отсиживающих» рабочие часы. Ясно, что такой подход отчуждает человека от самого процесса труда (это свойственно всем работникам по найму, не владеющим средствами производства) и производственного продукта, обезличивает деятельность производителя материальных да и духовных благ и лишает эту деятельность личностного смысла. Человек перестает видеть смысл в собственном труде.

Однако даже временных остановок в работе – забастовок – практически не было. Секрет такой «самоотверженности» прост – работа для абсолютного большинства была и остается единственным средством существования. Отчуждение от процесса и результата труда ведет к тому, что работа не воспринимается этим большинством как сам процессжизни.

Поэтому-то даже в лозунгах «работа» и «жизнь» всегда разделяются («Желаем вам успехов в труде и счастья в жизни»). Смысл жизни мало кто связывает с работой. Вместе с тем, работа, труд до сих пор занимают большую и лучшую часть в жизни человека. Поэтому-то, если работа остается только средством жизни и не несет на себе печати осмысленности, то и жизнь все больше и больше «тускнеет», теряет даже видимость смысла.

К чему это приводит на рабочих местах? Работающий выходит из создавшегося положения двумя путями:

1) сознательно снижает интенсивность, а следовательно, и производительность труда до уровня, примерно (по его представлениям) соответствующего оплате («если вы мне не платите столько, на сколько я работаю, то я буду работать столько, сколько вы мне платите»);

2) начинает участвовать в незаконном перераспределении национального дохода. В последнем случае также реализуются два варианта:

а) создается «теневая экономика», производящая товары или услуги, но использующая государственные средства производства как частные;

б) происходит непосредственное отторжение, экспроприация части национального дохода у государства или личного дохода у отдельных граждан в вещественном или денежном выражении – преступное перераспределение материальных благ.

Приобретает ли в таких случаях смысл деятельность человека? Это зависит и от того, как интерпретировать сам термин «смысл». Если предварительно принять определение, согласно которому смысл имеет действие, достигшее заранее планируемого результата (цель – целенаправленное действие – целесообразный результат), то действия упомянутых лиц имеют смысл. Но такой подход возвращает смысл на уровень индивидуального. Что было материальным основанием тотального обобществления, приведшего к тотальному обессмысливанию трудовой деятельности? Таким основанием выступила государственная собственность на средства производства.

Именно государственная собственность, отождествленная с «общенародной», объявлялась во всех существовавших конституциях СССР основной формой социалистической собственности, экономической основой социализма. Между тем, Маркс и Энгельс неоднократно подчеркивали, что государственная собственность ни в коем случае не может быть основой социализма, ибо тогда первыми социалистами пришлось бы признать Наполеона и Меттерниха (канцлера Австрии), осуществивших огосударствление табачного производства.

Огосударствление средств производства – основа превращения в «совокупного капиталиста» государства, в котором рабочие остаются без средств производства и продолжают быть наемными рабочими, пролетариями, беззащитными перед эксплуатацией их труда государством. Государственной собственности на средства производства соответствует госу­дарственное распределение национального дохода, идущее вразрез с социалистическим принципом распределения по труду.[124]

Государственная монопольная собственность на средства производства вступает в противоречие с производственными силами общества, сдерживает их развитие, прежде всего развитие человека. Таким образом, государственный капитализм, а именно так можно охарактеризовать то, что у нас называлось «развитым социализмом», содержит в себе (в полном соответствии с марксизмом) противоречие между производственными отношениями и производительными силами – причину революционного переустройства общества.

Все это имеет самую непосредственную связь с проблемой смысла жизни, особенно в наше судьбоносное для истории народа время. Для того, кто не понимает смысла происходящего в обществе, не существует и смысла собственной, необходимо включенной в контекст общественных процессов жизнедеятельности.

Отчуждение работающего от средств и продукта труда, превращение его самого в средство для достижения целей других людей (осуществляющих эксплуатацию его труда) отчуждает трудящегося от целей его деятельности, делает его безразличным к этой пели, а, следовательно, лишает смысла его деятельность и жизнь в целом. Ему приходится искать смысл в другом, придумывать себе суррогаты целей и смысла жизни. Отсюда все наши беды, начиная с низкой производительности труда, кончая преступностью и аморальностью. Но, может быть, суррогат смысла делает человека если не счастливым, то успокоенным? Для человека ведь важно, что он сам думает по поводу своей жизни и ее смысла.

Истина, смысл и бегство в иллюзии

Может ли составлять смысл жизни иллюзия? Материалы предшествующего рассмотрения убеждают в том, что смысл всякой деятельности неразрывно связан с целью этой деятельности. Но может ли быть целью жизни иллюзия?

Многочисленные примеры жизнедеятельности людей, быть может, очень активных, но поставивших в качестве идеального образа будущего нечто фантастическое, заставляют нас отрицательно ответить на этот вопрос.

Чтобы не обречь себя на годы, десятилетия бессмысленного труда, нужно хорошо отличать объективную реальность и иллюзорные взгляды на нее. Иначе говоря, необходимо отличать истину и заблуждение.

Истина – цель всякого познания, но одновременно и цель деятельности человека, желающего получить желаемый результат, стремящегося к целесообразности. Тут мы подходим к важному выводу: истина, по сути своей, очень близка смыслу. Не владея истиной, нельзя вести осмысленное существование.

Выше отмечалось, что истина– это мысль человека, отражающая окружающее таким, каким оно существует независимо от ощущения и сознания человека.С таким определением согласно большинство философов. Как же это связано с проблемой смысла жизни вообще и деятельности по эстетическому отражению действительности, в частности?

Истина представляет собой объективное в субъективном. Нельзя говорить об истине как об объективном процессе, ибо она – мысль о процессе, а не сам процесс, но нельзя говорить об истине как только о чем-то субъективном, как о мысли как таковой.

Истина как объективное в субъективном не существует иначе, чем в субъективной форме. Как, например, ответить на вопрос: «Существовала ли истина, что Земля обращается вокруг Солнца, до Коперника?» Как правило, отвечают: «Истина-то существовала, но ее никто еще не открыл».

Однако истина – мысль, и сама по себе существовать она не может. Существовало природное явление, но оно не отражалось ни в чьей мысли, поэтому истиной никто не владел, не было такой истины.

Истина – это объективное содержание того субъективного образа, отображения объективного мира, который представлен чувством и мыслью (сочетанием мысли и чувства). Следовательно, истина – это то в нашем сознании и чувстве, что не производится самим этим сознанием и чувством, а несет в себе отражение объективно реального. Например, зрение, которое дает нам до 90% информации об окружающем, позволяет отразить какой-либо предмет, например, белый гриб. Что подтверждает, что гриб не является созданным воображением? Цель соединяется в практике с результатом, подтверждая истинность наших действий по поиску грибов. Здесь видна глубокая связь между истиной и смыслом в критериях того и другого; именно практика, деятельность может подтвердить или опровергнуть истинность нашей мысли и, вместе с тем, целесообразность (осмысленность) или нецелесообразность (бессмысленность) наших действий.

Таким образом, если термин «смысл» интерпретировать как «действие с мыслью», то требуется непременное уточнение: действие с мыслью, несущей в себе истину. Если же чувство нас обманывает, например, нам показалось, что гриб белый, а он ложный, то практика может стать трагической.

Производители, распределители и смысл истории

Отдавая должное подвижникам науки, героям, защищавшим Родину, мы не можем не замечать, что в нашем обществе сегодня очень много приспособленцев, видящих смысл жизни только в повышении материального достатка любыми средствами, и это не может не свидетельствовать о глубокой деградации самого общества, нашего государства. Индивидуализм и эгоцентризм имеют глубокие корни в экономике общественной системы. Если экономические отношения не ориентируют людей, которые в них участвуют, на общественный интерес, приводят к дезинтеграции индивидуальных интересов, их противопоставлению, это немедленно проявляется в соответствующих принципах морали. Переориентация ценностей ведет и к пересмотру представлений о смысле жизни.

Мы еще раз сталкиваемся с диалектическим положением: противоположности сходятся, совпадают в последствиях, если эти противоположности оторваны друг от друга. Абсолютизация общественной собственности вела к отчуждению производителя от производства и результата труда, делала деятельность производителя бессмысленной. Абсолютизация частной собственности раскалывает общество и государство, приводит к войне «всех против всех». Начинают выживать «приспособившиеся»: они никогда не бывают ни умнейшими, ни благороднейшими (особенно на первых этапах становления такого общества), но обладают такими качествами, как беспринципность, коварство, алчность, эгоизм. С другими их качествами можно поближе познакомиться, вступив в контакт с нашими сегодняшними «предпринимателями», из тех, кто ничего не создает, но успешно перераспределяет в свою пользу (опираясь на вышеназванные качества) национальные богатства страны, созданные трудом многих поколений наших соотечественников. Смысл их жизни – обогащение любой ценой.

Бывший глава «Юкоса» М. Ходорковский в своем покаянном письме из «Матросской тишины» пишет: «Бизнес, особенно крупный, обречен бороться с настоящим (не бутафорским) гражданским обществом. Кроме того, бизнес всегда космополитичен – деньги не имеют отечества. Он располагается там, где выгодно, нанимает того, кого выгодно, инвестирует ресурсы туда и толь­ко туда, где прибыль максимальна. И для многих (хотя, бесспорно, отнюдь не для всех) наших предпри-нимателей, сделавших состояния в 90-е гг., Россия – не родная страна, а всего лишь территория свободной охоты. (Но обворовывают и грабят они свое население, а не население других стран! – В. О.) Их основные интересы и жизненные стратегии связаны с Западом»[125].

В контексте индивидуальных целей жизнь подобных «бизнесменов» вполне осмыслена: появление 10 тысяч долларовых миллионеров за первые два года «реформ» в одном только Санкт-Петербурге – яркое тому свидетельство. Но это на уровне индивидов, а на уровне общества в целом? Если сказочно богатеют тысячи людей в нищей, разграбленной стране, выпуск продукции в которой за те же два года упал на 50%, то возникает законный вопрос: откуда богатство? Ясно, что оно получено за чей-то счет, ясно также, что впрямую ограб­ленными оказались миллионы производителей материальных да и духовных (последние тоже стоят денег!) благ. К чему это ведет? К развалу экономики, деградации всех общественных структур, к увеличению попыток преступного перераспределения уже не под видом «честных спекуляций», а под угрозой ножа и пистолета. Там, где смыслом жизни стано­вится нажива любым способом, честный труд обессмысливается.

Как уже отмечалось, смысла «для всех» быть не может, ибо это означало бы отделение общего от единичного. Кроме того, при этом возникает образ некоторого мистического субъекта деятельности общества «вообще». Обычно под таким субъектом понимают историю, историческую закономерность, необходимость. История «учит», дает «урок», «определяет», «предписывает», «делает невозможным» и т. п. Многие сегодняшние политологи, с одной стороны, утверждают, что историю нельзя повернуть вспять, а, с другой, требуют «восстановления исторической справедливости». Под последним понимается восстановление прежних границ какого-то отделившегося государства, возврат некоторой недвижимости (земли, построек) потомкам людей, владевших всем этим 88 лет назад, возвращение дореволюционных названий городов и улиц, символики царской России (например, двуглавого орла с коронами). При этом исторические периоды, выбираемые для такого «возврата в прошлое», отражают лишь претензии определенного круга лиц, которые не хотят «вернуться» в более ранние или поздние времена, а из выбранного периода хотят перенести в настоящее только один какой-то элемент, а все остальное (им неудобное) оставить в прошлом. Ясно, что такие подходы не имеют ничего общего с историческим взглядом на процесс общественного развития.

История не есть некий абстракт, отделенный от действи­тельных деталей истории. «История, – писал по этому поводу Маркс, – не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный, живой человек – вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. История не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека.»[126]

Если история не имеет своих целей, то нельзя задаваться и вопросом о смысле истории. Но можно ставить вопрос о смысле человеческого общественного бытия. Здесь есть общее, ибо общность производственных отношений человека несомненна. В контексте этого общего и определяется прогресс или регресс данной социальной системы. Прогрессивное развитие должно быть целью всякого социума, эта цель закрепляется в планах развития, программах правительства, президента, законодательства. Если такие программы не поддерживаются большинством производителей материальных благ, они обречены на неудачу. В этом случае деятельность всех видов властей становится социально бессмысленной. Хотя нередки случаи, когда власть имущие заинтересованы не в прогрессивном, а в регрессивном развитии общества, в развале экономики, ибо только такой развал и обеспечивает им возможность обогатиться за счет перераспределения материальных благ в свою пользу. С другой стороны, обладание властью позволяет осуществлять такое перераспределение, итог которого – развал, деградация всех общественных структур.

Подобная деятельность представителей власти оказывается бессмысленной по отношению к декларируемым ими социальным программам (результат и цель не совпадают), но вполне осмысленной по отношению к их групповым и личным целям. Таким образом, общесоциальный контекст соответствия результата цели выступает определяющим критерием прогресса и смысла общественного бытия, но при обязательном учете диалектического подхода – общее существует лишь в отдельном и через отдельное.

Подводя итог размышлениям над смыслом человеческой деятельности, можно представить следующие ориентиры для ищущих этот смысл.