Судебное красноречие

Закон, живущий в нас, называется совестью.

(И. Кант)

Чистая совесть – самая лучшая
подушка.

(Г. Ибсен)

О мастерстве судебных ораторов написано больше, чем о других видах красноречия. Известны тексты судебных речей Аристотеля, Горация,
Канта, Достоевского, Кони, Л. Толстого. Эта область деятельно­сти всегда вторгается в трагические судьбы людей, само право судить требует высокой ответственности.

Развитие судебной риторики есть и следствие, и орудие гуманно­сти и демократии: не случайно в России во второй половине XIX в. появилось так
много прекрасных судебных ораторов: Ф.Н. Плевако, П.С. Пороховщиков, К.К. Арсеньев, К.Л. Луцкий.

В эти годы успех судебного красноречия определяется постро­ением
самой процедуры судопроизводства, родившейся еще в Афинах: суд протекает как дискуссия двух сторон – обвиняю­щей и защищающей – под председательством независимого су­дьи. Решение суда опирается не только на дискуссию, но и на показания свидетелей, признания обвиняемых.
Высокая культура, нравственное благородство, знание жизни и психологии, человеческое обаяние самих юристов во многом определяют справедливость вынесенных решений. Сошлемся на авторитет К.А. Арсеньева,
автора книги «Русское судебное красноречие»:

«Наша задача исполнена, если нам удалось показать харак­теристические черты русского судебного красноречия. Главную его силу составляет простота – та самая простота, которою запечатлены лучшие произведения русской литературы.

Русский судебный оратор... не становится на ходули, не го­няется за эффектами, невысоко ценит громкие трескучие фра­зы. Он больше беседует, чем декламирует и вещает, обращает­ся больше к здравому смыслу, чем к фантазии присяжных... Он никогда не говорит только для публики...»

Лучшие ораторы всегда выступали против усложненной речи на суде, и особенно против употребления специальных иноязычных терминов, которые часто бывают непонятны подсудимому. Судебная практика требует высокой точности терминов и обычных разговорных слов, не допускает смыслового смешения. Необходимо отличать зачинщика от подстрека­теля, премию от вознаграждения, кровотечение от кровоизлияния, аффект от эффекта.

Русские судебные ораторы обращались не только к разуму, но и к
чувствам присяжных и судей; даже советовали не скупиться на метафоры. Так, П.С. Пороховщиков приводит при­меры из Цицерона: «Рассудок говорит – закон требует»; «Моя речь начинает седеть»; «Когда надо молчать – ты кричишь, когда следует говорить – ты молчишь».

Но судопроизводство не ограничивается только устной дискуссией сто­рон. Сам судебный процесс – это лишь видимая часть «айсбер­га», т.е. следствие, которое иногда длится годами. И строится он также на письменных текстах, составляющих десятки томов: это протоколы допросов, свидетельские показания, материалы прессы, письма, личные записи.

Процесс общения следователя с подозреваемым чрезвычайно сложен и поучителен, не случайно такое общение не раз станови­лось предметом художественного исследования в лучших произ­ведениях мировой литературы, например в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».