Аудитория и ее взаимосвязь с оратором

Когда лектор только еще принимается за подготовку текста выступления, он в первую очередь моделирует аудиторию, перед которой предстоит выступать: возраст, пол, образование и примерный уровень компетентности слушателей в той проблеме, которую предстоит осветить, мотивы, приведшие их на лекцию, возможно, особенности жизни, работы и др. Этот незримый образ аудитории лектор держит в своей памяти, когда формулирует тему, отбирает материал и языковые средства для выражения мыслей, обдумывает композицию лекции, ее начало и конец, стараясь предвидеть реакцию слушателей на раз­личные компоненты выступления.

Наиболее точно и ярко сформулировал эту задачу В. И. Ленин, который требовал от пропагандистов «жить в гуще. Знать настроения. Знать все. Понимать массу. Уметь подойти. Завоевать ее абсолютное доверие»[32]. Яр­ким примером такого серьезного отношения к аудитории был он сам. В. И. Ленин всегда заботился о том, чтобы сказанное им слово превратилось в стимул к действию. Собираясь выступать на собрании рабочих завода «Электросила» (бывший «Динамо»), посвященном празднованию четвертой годовщины Октябрьской рево­люции, 7 ноября 1921 года, В. И. Ленин приехал на завод за полтора часа до выступления, и все это время употребил на то, чтобы узнать, что произошло здесь в последнее время, как работается и живется рабочим, в чем они больше всего нуждаются, что мешает работать и жить лучше и т. д. Словом, к началу выступления он хорошо знал свою аудиторию со всеми ее радостями и трудностями. И с первых же его слов возникла та самая атмосфера «единого дыхания», которая сопровождала все публичные речи Владимира Ильича. Как же в решении поставленной задачи учитывать сложные закономерности прямой и обратной связи лек­тора и аудитории?

Рассмотрим сначала, что такое настроение аудитории и как лектор может использовать свои возможности для воздействия на него для завоевания доверия слушателей. Аудитория лектора общества «Знание», как правило, очень разнообразна. Он может ехать по путевке на за­вод или фабрику, в колхоз или школу, выступать перед избирателями микрорайона и т. д. И каждый раз он бу­дет менять что-то в своем тексте, ибо «...нельзя говорить одинаково на заводском митинге и в казачьей деревне, на студенческом собрании и в крестьянской избе, с три­буны III Думы и со страниц зарубежного органа»[33].

Настроение аудитории будет определяться, во-первых, мотивами, которые привели людей, разных по уровню знаний, культуре и возрасту, на лекцию. Мотивы эти, как отмечает доктор психологических наук И. А. Зимняя, подразделяются на интеллектуальные, моральные, эсте­тические и даже дисциплинарного характера (обязали пойти)[34].

В зале всегда есть люди, пришедшие для того, чтобы познакомиться со смежной проблемой, расширить свои знания в области, которая представляет для них пред­мет специального интереса (интеллектуальные мотивы, познавательный интерес); есть группа слушателей, кото­рые пришли не из интереса к самой теме, а для того, чтобы использовать сам факт присутствия на лекции в каких-то престижных целях, например, блеснуть своей информированностью в кругу знакомых и т. д. (мораль­ные мотивы); наконец, несколько человек пришли имен­но «на лектора», как на выступление актера, от которого ждут эстетического наслаждения, — они слышали, что лектор обладает великолепным голосом и очень увлека­тельно говорит...

Имеется среди слушателей и немалый процент «без­различных», т. е. пришедших, чтобы «не ругали». Они представляют наибольшую трудность для лектора, так как их откровенно незаинтересованный вид, занятость своими делами (они могут демонстративно читать газе­ту или разгадывать кроссворд) не только создают психологическую трудность для лектора, но заражают своим настроем окружающих.

Одна из психологических особенностей аудитории за­ключается именно в чувстве общности. Правда, и в этом коллективном чувстве наблюдаются расслоения, деление на группы. Так, даже в зрительном зале во время де­монстрации кинофильма или просмотра спектакля вме­сте с общим настроением—«принял или не принял зри­тель» — явно ощущается и групповой настрой: какая-то часть зрителей понимает и принимает все, что заложено в произведение автором, режиссером, актерами, и смеет­ся и плачет в тех местах, где они ожидали такой реак­ции; какая-то часть будет удивляться реакции соседей; будут и такие, которые ничего не поймут, не воспримут и либо уснут во время сеанса, либо встанут и уйдут... И заметьте: все найдут подобных себе, единомышленников, сочувствующих.

Так же и на лекции, однако с существенной разницей: «полюс притяжения», который централизует зрителей театра, и в особенности кино, не обладает теми «дири­жерскими» возможностями, которыми обладает лектор. Он может и должен активно воздействовать на настрое­ние аудитории в целом и каждой из групп, в частности, преодолеть безразличие одних, непонимание других, полностью оправдать надежды тех слушателей, которые пришли получить новые знания v удовольствие от хоро­шо прочитанной лекции, сделав их своей главной опорой в борьбе за сердца всех собравшихся. Лектор вполне мо­жет добиться такой степени «зараженности» атмосферой повышенного интереса к лекции, когда возникает «магне­тизм», который так ярко описал А. И. Герцен, характе­ризуя Грановского-оратора.

Очень важны размер аудитории и местоположение самого лектора по отношению к ней. Чем больше зал, чем больше людей он вмещает, тем труднее управлять этим «оркестром», тем больше мастерства должен проя­вить лектор, чтобы овладеть слушателями. Отсюда вы­вод: на первых порах молодому лектору следует стре­миться к более «тесной» аудитории, к более близкому контакту со слушателями. Связь между оратором и аудиторией не односторонняя — это взаимосвязь, при которой наиболее активной стороной является оратор, но «пассивная» аудитория в свою очередь очень силь­но влияет на его поведение.

В процессе взаимодействия оратора с аудиторией очень велико значение начального момента встречи, за­чин лекции, начало выступления. Недаром оно в теории и практике лекторского мастерства получило название «трудного момента». Ярко описал этот момент А. Крон в романе «Бессонница».

Советский ученый, профессор Юдин начинает лекцию. Взойдя на трибуну, он моментально производит «реко­гносцировку» — группирует слушателей для самоконтро­ля, т. е. устанавливает «приборы для обратной связи» и по ним вое время корректирует свою речь, ее действен­ность и точность попадания в цель. «Я оглядел зал. По опыту лектора я знал, что надо отыскать в первых рядах несколько внимательных и симпатичных лиц и время от времени посматривать на них. Я сразу нашел глазами своих восточноевропейских коллег, милый Блажевич смотрел на меня дружески и поощрительно, но я тут же понял, что на этот раз мне следует поискать более точ­ный контрольный прибор. Передо мной была типичная парижская аудитория, отзывчивая и капризная, с незапа­мятных времен избалованная красноречием всех оттен­ков, эта аудитория не простит мне ни скуки, ни нелов­кости, ее надо сразу брать за рога. Поэтому надо смотреть не на Блажевича, а на коллегу Дени, наблю­дающего за мной с веселым любопытством, его ноздри слегка раздуты, полуоткрытый рот готов и засмеяться и деликатно зевнуть. Или на ту кислолицую лимонноволосую даму в золотых очках с квадратными стеклами и тянущимся из уха тонким проводочком слухового аппа­рата, по виду англичанку или скандинавку, она глухо­вата, и французский язык для нее не родной — доста­точно, чтобы перестать слушать, если начало ее не за­интересует. Кроме того, надо не забывать и о задних рядах. Пусть там нет делегатов, а только гости, причем в большинстве незванные, но это молодежь, а молодежи принадлежит будущее».

В этот момент оратор окончательно выбирает тон разговора, который, по его мнению, определит первона­чальный настрой аудитории:

«Я выдержал небольшую паузу. Она была нужна не только мне, но и слушателям. Они ведь еще и зрители, прежде чем начать слушать, они любят посмотреть на нового человека и даже обменяться с соседом критиче­скими замечаниями насчет его внешности и костюма.

— Есть что-то знаменательное, — сказал я, — в том, что одна из первых международных встреч ученых, по­священных защите жизни, происходит в городе, начер­тавшем на своем щите — fluctuat пес mergitur — гордый девиз, который в наше время мог бы стать девизом всей нашей планеты...

Сведения о гербе Парижа — гонимый волнами кораб­лик с латинской надписью, обозначающей «колеблется, но не тонет», я почерпнул из путеводителя. Не бог весть какое начало, но оно понравилось. Аудитория мгновенно оценила, что человек, прибывший «оттуда», свободно го­ворит по-французски, улыбается, шутит и, кажется, не собирается никого поучать. Мне удалось походя польстить городскому патриотизму парижан, по белозу­бому оскалу коллеги Дени я понял, что началом он до­волен. Лимоннокислая дама поправила в ухе слуховой прибор и подалась грудью вперед. В задних рядах шло сочувственное шевеление».[35]

Не исключены, однако, случаи, когда план выступле­ния оказался не совсем удачным. Молодой лектор хоро­шо подготовил и почти выучил текст, все продумал: как начнет, какими приемами будет удерживать и развивать внимание слушателей, как построит аргументы, какие цитаты, где прочтет, чем закончит лекцию и даже как ответит на самые каверзные вопросы, которые ему могут быть заданы слушателями...

Но в аудитории все оказалось не так, как он предпо­лагал. Начало не увлекло, шутка никого не развеселила, а на лицах вместо заинтересованности или хотя бы скеп­тицизма, против которого заготовлены хорошие «фразоч­ки», откровенная скука и равнодушие! Что делать? Вы­полнять заготовленный план или начинать импровизиро­вать? Конечно, надо перестроиться. Может быть, начать с того «вкусненького», что было припасено где-то к сере­динке, а может, сразу же рассказать что-то такое, что «зацепит» именно эту аудиторию, которая повела себя неожиданно? В этих действиях лектора и заключается элемент импровизации. В то же время план, обдуманный и отработанный заранее, нисколько не помешает, а, нао­борот, поможет повернуть, как только настанет для этого момент, в нужную сторону... Твердо придерживаться намеченной линии уже не удастся, так как изменение начала повлечет за собой целый ряд изменений всей конструкции. Но лектор знает, где и что можно снять, переставить, изменить, и сохраняет главную стратегиче­скую линию выступления, о чем речь пойдет дальше.

Психологически верно подметил А. Ф. Кони, утверж­дая, что «в уменьшении страха перед слушателями игра­ют большую роль те счастливые минуты успеха, которые нет-нет да и выпадают на долю не совсем плохого или только порядочного лектора». Но вправе ли мы ожидать от судьбы этих «счастливых минут»? Какие же существу­ют способы и приемы, снимающие тягостное состояние души, страхующие нас от «аудиторного шока»?

Задавшись целью проанализировать причины, которые заставляют оратора «робеть» перед аудиторией, несмот­ря на знание материала и текста лекции, мы сможем выделить среди них три группы: чисто психологические, связанные с общим состоянием человека, поставленного над массой людей с неизвестной для него реакцией на него самого и его предполагаемые действия; психо-лингвистические, связанные с общими закономерностями мо­нологической речи и работой всех речевых механизмов, которые, как всякий механизм, могут в какой-то момент отказать; наконец, субъективные, индивидуальные для каждого причины, связанные с личностными, характеро­логическими особенностями говорящего, его речевыми и другими специфическими недостатками, о которых он хо­рошо знает, но хочет, чтобы не знали другие, в частно­сти, слушатели, которых ему предстоит «завоевать».

Преодолевая первую группу трудностей, лектор стре­мится как можно полнее узнать аудиторию, сопостав­ляя ее с той, которую предполагал. Он всматривается в лица слушателей, пытаясь расчленить массу на группы, выявить лидеров, отыскивая среди них своих единомыш­ленников и противников. Одновременно он ищет те инто­нации и слова, которые «растопят лед», быстрее помо­гут протянуть невидимые нити, связывающие его с аудиторией, позволяющие открыться «второму дыха­нию». Жест и мимика возникают вместе со словом, оживляют речь, делают ее более выразительной. И здесь главный фактор успеха — практика публичных выступ­лений. Чем чаще лектор выступает, тем быстрее у него вырабатывается автоматизм тех немногочисленных приемов и способов, как речевых, Так и внеречевых, при помощи которых испокон века все ораторы устанавливали контакт со слушателями. Вот как этот вид деятельности оратора описан в книге П. С. Пороховщикова (П. Сергеича) «Искусство речи на суде»:

«Живой голос оратора раздается среди живой ауди­тории... Опытный оратор заранее знает мысли и настрое­ние своих слушателей; он ведет свою речь в осмотритель­ном соответствии с этим настроением; он крайне сдер­жан до той минуты, пока не почувствует, что овладел ими и подчинил их себе. Но, как только явилось у него это сознание, он уже распоряжается их чувствами, как хочет, и без труда вызывает вокруг себя то настроение, которое ему в данную минуту нужно. Он то нагревает, то охлаждает воздух; его семена падают на почву не только с искусственным орошением, но и с искусственной теплотой. Мудрено ли, что и посев всходит с волшебной пышностью и быстротой. Повторяю, вы не случайно затронули здесь одного из многих слушателей ваших, вы с сознательным расчетом увлекаете за собой всю залу; вы заражаете их своим чувством; они заражают друг друга; все они, зрители, судьи, присяжные, сливаются в единую живую лиру, струны которой звенят в ответ на каждый ваш удар...»[36]

Основой контакта со слушателями является есте­ственность поведения лектора. Чем искреннее будет каждый жест, каждое движение тела, каждая интона­ция, тем быстрее возникнет контакт с аудиторией. Это очень хорошо знали великие ораторы прошлого, говоря: «Искусство до тех пор совершенно, пока оно кажется природой».[37]

Но эта естественность — плод громадной работы, тщательной подготовки. Лектор должен продумать даже то, что в актерском мастерстве называется мизансцена­ми, т. е. возможные положения на сцене — за столом, за кафедрой. Вовсе не обязательно и даже нежелательно положение «незыблемой фигуры, возвышающейся на трибуне». Для лектора гораздо удобнее свободное поло­жение за столом, где можно и встать, и иногда присесть, и подойти к карте или таблицам, и приблизиться к краю сцены. Такое свободное передвижение рождает свободу тела, Движения, мимики, а это В свою очередь дает сво­боду голосу.

Античные ораторы, включающие в разработку речи пять частей: нахождение материала, расположение ма­териала, словесное выражение его, запоминание и про­изнесение, важнейшим элементом красноречия считали последний — произнесение. Цицерон в трактатах об ора­торском искусстве не раз приводил изречение Демосфе­на о том, что в красноречии «первое дело — произнесе­ние, и второе — произнесение, и третье — тоже произне­сение». Причем главными частями этого процесса античная риторика считала владение голосом и владение телом.

Времена античных ораторов миновали, от современ­ного лектора требуется, чтобы он прежде всего сообщал на высоком идейном и научном уровне содержание, а не «услаждал чувства» и «вызывал экстаз». Однако многие элементы теории произнесения необходимо учитывать и сейчас, главным образом для того, чтобы застраховаться от «аудиторного шока» и создать оптимальные предпо­сылки для установления контакта с аудиторией.

Человеческий голос обладает очень большой силой воздействия на слушателей. Это богатейший музыкаль­ный инструмент, в работе которого принимает участие весь наш организм. Голос индивидуален и очень богат характеристиками, по его звучанию мы узнаем невиди­мого собеседника, состояние того, с кем говорим, его настроение, отношение к нам. Недаром существуют та­кие эпитеты к голосу, как теплый, холодный, сухой, ме­таллический, бархатный, грустный и т. п. Нам дано от природы управлять своим голосом, изменяя его высоту, силу, тон, тембральную окрашенность. И все эти голосо­вые модуляции мы в жизни производим постоянно в зависимости от настроения, самочувствия и отношения к тому, с кем и о чем говорим. Почему же это умение вдруг исчезает у некоторых, как только они вышли на трибуну или поднесли к губам микрофон? Почему голос перестает слушаться, и человек начинает или монотонно бубнить что-то себе под нос, или, наоборот, надрывно выкрикивать свой монолог с фальшивым пафосом?

Здесь самый опасный враг — «произносительный шаб­лон». Где-то в подсознании у нас засело, что «доклад­чик» должен говорить особым голосом, «недомашним», мы его неоднократно слышали, и этот стандартный мелодическии рисунок исподволь влияет на нас, настраи­вая голос на «стандарт такой-то». Второй наш внутрен­ний враг — это естественное волнение и необычность самой ситуации — возвышение над аудиторией отделе­ние от нее. Отсюда скованность привычных человече­ских эмоций и боязнь их неуместного проявления.

Нервное напряжение приводит к мышечной скован­ности, которая в момент волнения охватывает весь орга­низм человека, в том числе дыхательный иголосовой аппарат. Именно от мышечной скованности идут такие дефекты звучащей речи, как «сдавленный тусклый» голос, внезапная охриплость, прерывистое дыхание и т. п. Чтобы дать голосу свободу, обеспечит гибкость полетность, надо не допускать мышечных зажимов и уметь вовремя снимать их. Для этого прежде всего следует занять удобную позу. И, конечно же, постепенно развивать и тренировать свой речевой аппарат.

Тембральную окрашенность голоса, данную нам от природы, мы изменить почти не в состоянии, а вот развивать гибкость голоса, его полетность, силу и устойчивость — в нашей власти.

Конечно, лучше всего, если лектор пройдет специальный курс под руководством специалиста. Но это, к сожалению, пока далеко не всем доступно, заниматься же самостоятельно техникой речи может каждый с помощью соответствующих пособий[38].

Напомним здесь некоторые общие рекомендации лекторам:

нельзя выступать с больным, простуженным горлом;

во время произнесения речи поза должна быть свободной, не затрудняющей дыхания;

в небольшой аудитории лучше стремиться к «домашней», естественной интонации, «беречь тишину», усиливая голос только в необходимых случаях; в большой аудитории можно говорит громче, но также следить за тем, чтобы оставалась возможность для увеличения диа­пазона громкости, не начинать сразу очень громко и вообще использовать этот предельный регистр в самых крайних случаях;

помня о влиянии на нас «ситуативных голосовых штампов», стараться отделываться от них, стремиться найти свой собственный произносительный стиль для каждой ситуации, т. е. всегда «петь своим голосом»;

зная о недостатках своего голоса — повышенной громкости, визгливости или, наоборот, слабости его, неразвитости диапазонов, следует сознательно регули­ровать громкость, тренировать гибкость голоса, стремясь к возможному снижению неприятного эффекта.

Психологами речи замечена интересная закономер­ность: если певец поет с напряжением или чтец произ­носит свой монолог с голосовой перегрузкой, т. е. на пределе, то в зале обязательно возникает «массовый кашель», у слушателей начинает першить в горле или появляются неприятные ощущения в гортани. Экспери­менты и специальные исследования показали, что про­цесс восприятия речи, или так называемого аудирова­ния, происходит не только через слуховой канал, но и через наши произносительные органы, т. е. когда мы воспринимаем речь, то одновременно с говорящим как бы «микропроизносим» ее, вторим во внутренней речи или во внутреннем пении говорящему или поющему, производя мышечные сокращения, микродвижения син­хронно с тем, кого воспринимаем.

Очень важно занять такое место в аудитории, чтобы ни одна часть слушателей не была поставлена в поло­жение «зрителя сзади» или «из ложи для слепых», что­бы каждый сидящий в зале ощущал заботу лектора о себе, чувствовал, что лекция произносится для него.

Непременное условие успеха выступления — соблю­дение регламента. И здесь все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Надо и время соблюдать, и импровизировать при необходимости, и выполнять по­ставленную цель, не уклоняясь от намеченного плана. И все это делать, не нарушая контакта со слушателями.

Многие лекторы выступают, заглядывая в текст. Есть и такие, которые используют прием «взглядывания на аудиторию». То есть в первом случае лектор произно­сит свою речь, подняв голову и общаясь в основном с аудиторией, время от времени опуская голову (и, есте­ственно, прерывая на это мгновение нить контакта), чтобы проверить, не уклонился ли от намеченной цели.

Во втором же случае он в основном занят чтением тек­ста. Такая форма публичного выступления допустима и даже желательна на научных конференциях или симпо­зиумах, а также в условиях официально деловых отно­шений. Чтение же с листа публичной лекции непозволи­тельно, так как нарушает то главное условие, ради ко­торого произносится монолог, — активное воздействие на слушателей в желаемом направлении.

Произнесение лекции с заглядыванием в текст не лучший вариант, хотя возможный на первых порах, по­ка у лектора нет уверенности в себе. Однако такая лек­ция похожа на учебный танец балерины, когда она де­лает все необходимые па, держась за станок, — вроде бы все движения верны, но танца нет. Лектор, держа­щийся за спасительный текст, не собьется, но ритмично нарушая возникающий контакт, он все-таки теряет нить связи со слушателями. Нечего и говорить, что для ми­тинговой речи или беседы пропагандиста такая форма совершенно неприемлема.

Каждый лектор в своей работе использует различные вспомогательные материалы, куда входит не только сам текст, план или карточки, но иллюстрации, схемы, кар­ты, плакаты, даже кадры диафильмов или фрагменты фильма. Но как ими пользоваться в процессе живой ре­чи, чтобы не помешать контакту с аудиторией? Вопрос этот полно и разносторонне освещен в изданиях по ора­торскому искусству и лекторскому мастерству. Мы же лишь напомним о необходимости такого поведения лек­тора, которое не нарушает контакта со слушателями. Все его действия должны быть направлены на то, чтобы увлечь, заинтересовать, убедить собравшихся, чувство­вать их настрой и вести за собой. Этой цели служат и различные вспомогательные материалы. Обращаясь к иллюстрации, схеме, карте и т. п., лектор заранее про­думывает слова, вводящие этот иллюстративный мате­риал и возвращающие обратно к тексту. Иначе получает­ся, и это, к сожалению, распространенная ошибка, что иллюстрация разрывает не только текст, но и вообще контакт с лектором. Все технические средства и иллю­страции разных видов могут только сопровождать лек­цию, подчеркивать слово, но не заменять его.

Итак, для того чтобы застраховать себя от «аудитор­ного шока» во время выступления, надо овладеть самим текстом лекции, а также технологией использования вспомогательных материалов, которые могут быть самого разного вида, но соответствовать одному условию: быть удобными в работе и как можно меньше заметны­ми в процессе произнесения текста. Чем лучше отрепе­тирован весь процесс произнесения, тем увереннее чув­ствует себя лектор в аудитории и тем больше эффект от его работы.

Добавим еще, что лектор не должен терять само­обладания в случае неожиданной помехи или неурядицы. Если контакт уже налажен и вы стали единомышленни­ками, зал сочувственно промолчит даже в том случае, если произойдет какая-то заминка. Но при этом лектор не имеет права отключаться от аудитории. Можно из­виниться, поблагодарить за терпение или подшутить над своей незадачливостью, но не пугаться, не терять нить контакта.

Особо следует остановиться на индивидуальных осо­бенностях лектора, которые могут помешать установле­нию контакта со слушателями.

Недостатки характерологического свойства относятся к неисправимым — их можно только делать менее за­метными для окружающих или смягчать по мере накоп­ления опыта выступлений перед публикой. Так, робость, неуверенность в себе, повышенная нервозность мало поддаются контролю и управлению, но чем чаще при­ходится преодолевать их, тем менее они заметны окру­жающим и с меньшим напряжением проходят выступ­ления впоследствии. И, естественно, зная об особен­ностях своего характера, лектор будет более тщательно готовиться и подстраховывать себя всеми возможными способами.

Есть недостатки другого плана, связанные больше с дурными привычками, чем с особенностями нервной системы. Таким явлениям в быту мы часто не придаем значения — нас мало тревожит, например, привычка подергивать плечом, или барабанить пальцами во время разговора, или раскачиваться в такт произносимой речи и т. п. Но для человека, выступающего с публичной речью, а тем более делающего ее своей профессией, та кие повадки становятся серьезной помехой. Слушатели фиксируют свое внимание на этих досадных мелочах и не успевают следить за речью, ее содержанием. Интерес­но отметить, что подобные недостатки одинаково меша­ют установлению контакта с аудиторией как в том случае, когда лектор не замечает их, так и в том, когда он знает и думает об этом. Последняя ситуация даже хуже, так как сковывает лектора, он не в силах полностью сосредоточиться на произнесении текста, а мучительно думает о том, чтобы не совершить то или иное привыч­ное действие. Кстати, и у слушателей под воздействием неуловимых психических законов возникает это же на­пряжение, неловкость, они волей-неволей начинают подсчитывать количество подергиваний плечом или рез­ких взмахов руки вместо того, чтобы вникать в содер­жание речи. Поэтому лектор должен не только знать свои дурные привычки, но и изживать их полностью, чтобы они не возникали при снятии контроля произволь­ного внимания.

То же в полной мере относится и к технике речи. Это такие элементы, как владение голосом, хорошая дикция, правильное произношение, владение орфоэпиче­скими и акцентологическими нормами речи, умение пользоваться всеми интонационными богатствами рече­вой мелодики для выразительности высказывания.

Рассмотрим вкратце эти элементы лишь с точки зрения возможностей преодоления наиболее распростра­ненных недостатков, мешающих установлению контакта между лектором и аудиторией.

У некоторых лекторов плохая дикция. Это не орга­нический недостаток, он исправим с помощью соответ­ствующих упражнений по технике речи. «Что же каса­ется упражнений для развития голоса, дыхания, тело­движений и наконец языка, — писал Цицерон, — то для них нужны не столько правила науки, сколько труд»[39].

Надо сказать, что и органические дефекты — карта­вость, шепелявость и т. п. — исправляются специалиста­ми-логопедами. Но это вопрос личного желания челове­ка — хочет и может ли он проходить длительный курс логопедического лечения. Если лектор соблюдает все ос­тальные требования культуры публичной речи, то с не­большим дефектом дикции слушатели легко смиряются и скоро перестают его замечать.

Некоторые лексические дефекты связаны с индиви­дуальным речевым типом и потому очень трудно испра­вимы. Вспомните, что каждому из нас свойствен опре­деленный внутренний ритм, который выражается в походке, жестах, движениях и индивидуальном речевом темпе. Этот внутренний темпо-ритм изменить невозмож­но, но его надо знать и учитывать в работе. Так, если темп речи убыстрен, т. е. человек говорит так называе­мой скороговоркой, то в этом беглом потоке речи звуки могут искажаться, проглатываться, что совершенно недопустимо в публичной речи. Поэтому надо особо тщательно следить за четкостью произнесения звуков. Есть недостатки, связанные с дурными привычками,— растягивание гласных или, наоборот, произнесение их со стиснутым ртом, манера говорить, не разжимая губ. Такие привычки человек, выступающий с публичными лекциями, обязан изживать, тренируя свой артикуля­ционный аппарат до их полного преодоления.

А. Ф. Кони утверждал, что «не видимый ни для кого предварительный труд—основа уверенности лектора» и «размер волнения обратно пропорционален затрачен­ному на подготовку труду»[40]. Этот труд включает в себя работу не только над лекцией, но и над собой, воспита­ние соответствующих личностных качеств, выработку определенных навыков и умений.

Для понимания истоков психолингвистических за­труднений, которые преодолевает лектор, подыскивая нужное слово и строя фразу, познакомимся очень крат­ко с механизмами речи и памяти.