Социология А. И. Стронина и П. Ф. Лилиенфельда

Александр Иванович Стронин (1826-1889) — публицист и социолог. Окончил историко-филологический факультет Киевского университета. В условиях демократического подъема рубежа 50—60-х гг. активно занимался просветительской деятельностью. Был обвинен в «украинском сепаратизме» и в 1863—1869 гг. находился в административной ссылке в Ар­хангельской губернии. После возвращения из ссылки рабо­тал в юридических учреждениях. Свое учение об обществе Стронин изложил в книгах «История и метод» (1869), «Поли­тика как наука» (1872), «История общественности» (1886). Известен как автор популярных книг для народа.

Научное творчество Стронина вдохновлялось стремлени­ем преодолеть мнение, что «обществом можно вертеть по произволу» (1, с. 2), и сформулировать принципы «разумной политики» (О. Конт). Путь здесь только один — создание на­уки об обществе. Сделанные в процессе решения этой зада­чи Строниным выводы, как и язык их изложения, зачастую казались весьма странными и их легко можно было предста­вить в карикатурном виде, чем не замедлили воспользовать­ся некоторые критики (Н. К. Михайловский, П. Н. Ткачев), вообще отказавшие идеям Стронина в какой—либо научной значимости. И хотя некоторые аналитики подчеркивали и положительные стороны концепции Стронина, в целом его работы были прочно забыты и не вошли в научный оборот.

В отличие от естественных наук, формулирующих насто­ящие законы, подчеркивает Стронин, в обществознании мы имеем даже не науку, а «агрегаты знаний», запасы материа­лов, в которых царит «беззаконие». Выход из этого «оскорби­тельного положения» — в открытии естественных, неизмен­ных законов социальной жизни с тем, чтобы устранить при­чины социальных раздоров и произвола и направить деятель­ность людей на осуществление реальных возможностей. В социальном познании сначала был период преданий и веро­ваний. Он сменился художественным периодом, когда фак­ты истории связывались в целое какой—либо априорной иде­ей. Конт и Бокль завершают этот этап: «Потуги социального наукорождения кончились, и младенческое обществознание стоит перед нами» (1, с. 347).

Именно Конт, этот «Аристотель обществознания», зало­жил вечный и незыблемый фундамент социальной науки, хотя в конце концов сам впал в метафизику. Нужно идти дальше, отмечает Стронин, пора уже строить стены новой науки.

Решая эту задачу, русский социолог опирался также на идеи Г. Бокля, Ч. Дарвина, Г. Спенсера, Дж. С. Милля и др.

Каким же путем строить общественную науку? Ключ к этому, считает Стронин, — научный метод «социального ес­тествознания», обоснованию которого и посвящена его кни­га «История и метод». Причем данное обоснование одновре­менно оказывается анализом структуры и динамики обще­ства, его элементов, взаимосвязей между ними.

Исходный пункт сближения обществознания с естество­знанием — метод индукции. Однако просто переносить естественнонаучную индукцию в обществознание нельзя. Необ­ходима разработка особого метода социальной индукции, или «обсерватики». Тем не менее метод индукции ограничен и должен быть дополнен дедукцией. Но как применить дедук­цию в обществознании, которое еще не достигло стадии зре­лой науки? Необходимо, полагает Стронин, разработать спе­циальные правила социальной дедукции, или «гипотетики». Дедукция в социальном знании выполняет функцию «метода почина», инициации гипотез и метода завершения, вывода из установленного знания. Индукция же находится как бы в середине между ними, выполняя функцию «научного произ­водства».

Но и этого недостаточно, особенно на стадии становле­ния социальной науки, более того, мы оказываемся в замкну­том круге. Чтобы выйти из него, нужно прибегнуть к такого рода дедукции, которая еще не применялась в обществознании. Этот метод Стронин называет «аналогикой», и именно на его основе он и формулирует свои ключевые социологи­ческие выводы.

Смысл метода — в перенесении в обществоведение гото­вых законов и аксиом, признанных в естествознании. Право­мерность такой процедуры основана на единстве мира, а сле­довательно, и его законов, а также на том факте, что каждая менее общая наука входит в более общую. А потому «сколь­ко и каких есть до сих пор законов у естествоведения, столько же, говоря вообще, и таких же должно быть и у обществове­дения» (1, с. 138).

В процессе реализации данного метода Стронину не уда­лось, как ни стремился он к этому, избежать упрощений и прямолинейности в форме непосредственного переноса за­конов природы в социальную жизнь, хотя при этом им выс­казывались и небезынтересные наблюдения. Скажем, закон тяготения, полагает Стронин, действует в обществе как об­щительность, «стремление... к единению и взаимодействию» (1, с. 203). Подобным же образом интерпретируются Строниным законы параллелограмма сил, инерции, равнодействую­щей и пр.

Однако и аналогия не может полностью восполнить недо­статочность методов социального познания, поскольку в об­ществе невозможно отделить элементы от среды, проводить эксперименты. Можно ли, спрашивает Стронин, все же как-то использовать метод изолирования при исследовании обще­ственных явлений? В этой связи он обращается к анализу философского знания. Метафизика, по его мнению, при всех ее недостатках, не была бесплодной. Философские системы изолировали какую—либо одну из сторон действительности, аб­солютизировали ее и исследовали в разных аспектах. Вот этот метод «диалектического изолирования», а также многие его результаты и должны быть перенесены в социологию. И далее Стронин фактически излагает концепцию того, что впослед­ствии было названо в социологии идеальным типом.

Если мы мысленно примем какую — либо точку зрения и доведем ее до конца, мы придем к результатам, которых в действительности нет, но они раскроют нам свойства самой точки зрения, ее скрытые тенденции, возможности. И это соответствует самой действительности, всякий элемент кото­рой стремится расширить себя за счет других. Метод изоли­рования используют и естественные науки, но их объекты (точка, линия и т. п.) элементарны по сравнению с объектами философии. Именно сложность объектов и обусловливает возможность переноса метода философии в социологию и его плодотворность в ней.

К примеру, если мы изолируем понятие власти, т. е. возьмем власть как таковую, то станет очевидным, что власть стремится к бесконечному расширению, строгости и наси­лию без границ и т. п. В результате, отмечает Стронин, про­глядывает естество социального элемента, т. е. то, что мы не можем сделать в обществе реально, мы посредством диалек­тики делаем идеально, что и дает нам глубокое понимание сути элемента.

В контексте разработки метода обществознания Стронин обращается к проблеме сущности и структуры общества, ис­ходя при этом из весьма жесткого механицизма и органицизма, опосредованных принципом холизма. По своему строе­нию, считает Стронин, общество представляет собой пира­миду, что очевидно уже эмпирически, поскольку всякое об­щество, идя снизу вверх, непременно сужается. Но это можно обосновать и теоретически на основе законов физики: из самой природы вещей вытекает, что тело всегда обращено в сторону движения наименьшей поверхностью. Кроме того, центр тяжести пирамиды внизу и потому колебания наверху не могут довести ее до полного разрушения. Пирамида, та­ким образом, оказывается идеальной моделью как статики, так и динамики общества.

Социальная пирамида (общество) структурируется Строниным следующим образом. Вертикальный ее разрез образу­ет треугольник, который рассекается двумя линиями, парал­лельными основанию, на три яруса или класса: верхний (ари­стократия, меньшинство), средний (тимократия) и нижний (демократия, большинство). Две наклонные линии, проведен­ные от вершины треугольника к его основанию, пронизыва­ют все три главных класса, образуя по три части в каждом: верхний — законодательство, суд, администрация (собствен­ники), средний — арендаторы, мануфактуристы и банкиры (капиталисты), нижний — земледельцы, ремесленники и тор­говцы (работники). Интеллигенция же (мыслители, художни­ки, политики), как нервная сеть, проникает во все клетки общества, концентрируясь все же на верхнем ярусе. Соотно­шение элементов, замечает Стронин, может варьироваться, но все они обязательны для структуры любого общества.

Существует, продолжает социолог, и другое строение общества — территориальное, которое имеет горизонтальный и круговой характер, поскольку в любом обществе идет на­ращивание клеточек вокруг первоначальной с тенденцией приближения ее формы к круговой. Совмещение обеих мо­делей дает нам конус, который и выражает идеальную мо­дель общества, высший результат его развития.

Однако общество не только механическая конструкция, но и организм. Этот тезис необходим Стронину для того, что — бы решить сложнейшую для жесткого социального детерми­низма проблему совмещения единства с его разнообразием. Социальный организм, по Стронину, представляет собой выс­ший тип организма, характерная черта которого — универ­сальность частей. Каждой части тела, нерву, мускулу и т. д. соответствуют общественные органы такого же числа и со­става.

Сегодня эти аналогии могут вызвать, конечно, ироничес­кую улыбку. Тем не менее, мы обнаруживаем у Стронина одну из первых в социологии попыток структурно — функционального анализа с целью представить общество как систему взаимосвязанных элементов, функционально обусловливаю­щих друг друга, показать факторы и условия их сочетаемости или дисгармоничности, пути достижения социального рав­новесия, консенсуса как социальной нормы, «эстетического» выражения жизни общества. Здесь мы видим и элементы теории организации, хотя и с явно тоталитаристским укло­ном, ибо социолог исходил из жесткой подчиненности части целому и его идеалом было отсутствие чего — либо неорганизованного в обществе. Правда, в последней своей книге Стронин несколько смягчает эту позицию. Наконец, правомерен вывод, что у Стронина намечается и некий ранний эскиз те­ории социальной стратификации.

К процессуальным элементам общества Стронин деталь­но обращается в книге «Политика как наука». Под «полити­кой» в данном случае понимается социальное взаимодействие, стержнем которого являются духовные процессы. Стронин стремится выявить функции («отправления») социальных эле­ментов, их ведущие социальные тенденции, факторы, приво­дящие их в действие и т. п. Очевидны усилия исследователя сочетать линейную и циклическую модели общества при яв­ном, однако, предпочтении последней.

Исходя из контовского принципа возрастающей сложно­сти наук и убывающей сложности законов, Стронин выделя­ет три общих закона функционирования и динамики «соци­ального тела»: общий биологический закон, общий социоло­гический закон и общий политический закон.

Общий биологический закон определяет условия жизни и смерти всякого общества. Три главных периода жизни: про­гресс (рост и сложение организма), застой (сложение и раз­ложение уравновешиваются) и регресс (верх берет разложе­ние). Переход от прогресса к застою вызывается задержкой в удовлетворении новых потребностей и отсутствием новых идеалов. При этом всякий, даже самый прогрессивный эле­мент, не имея оппозиции, деградирует. Поскольку же ничто не может существовать без стремлений, начинают обращать­ся к старым идеалам, что приводит общество в стадию рег­ресса. Периоды смерти общества: вырождение, перерожде­ние, возрождение. Общей их чертой является перевес сил среды над силами организма: постепенно внедряясь в него, среда его разлагает и в итоге из остатков старого образует новые элементы. Жизнь и смерть соединяются, круг завер­шается. Этот кругооборот фатален, запас сил любого обще­ственного организма рано или поздно иссякает.

Общий социологический закон, или закон соединения и разделения труда, есть специфический социальный закон, и именно с ним, считает социолог, мы выходим на уровень соб­ственно социологии. Анализ данной проблемы, вероятно, наи­более оригинальная и плодотворная часть исследований Стронина. Названный закон лежит в основе всех союзов и связей людей, им определяется достаточно жесткая социальная иерархия, способы соподчинения элементов, характер перехода от одного элемента к другому по горизонтали и вертикали соци­альной пирамиды.

Закон соединения и разделения труда выявляется в сово­купности акций и реакций (синтеза и анализа), т. е. действий, способствующих либо препятствующих наличному течению социального процесса, из —за чего он приобретает волнооб­разный характер. «Поступь историческая, — пишет Стронин, — состоит не из шагов то вперед, то назад, как это обык­новенно думают, и даже не из шагов то вправо, то влево, а только из шагов то вверх, то вниз, то в высоту, то в глубину» (2, с. 164 — 165). Реакция столь же полезна для прогресса, как и акция, ибо это процесс усвоения социальным организмом того, что было скопом добыто в моменты акций.

Субъектами социальных колебаний Стронин называет общественные (политические) партии. Обычно их бывает пять: радикалы, либералы, консерваторы, ретрограды, обскуранты. Распределение по партиям и ведущая роль какой—либо из них определяются отношением к господствующим идеям на кон­кретной стадии социального круговорота. Скажем, радикалы соответствуют началу стадии прогресса, либералы — концу ее и т. д.

В этом контексте Стронин обращается к проблеме моти­вации социальных действий, довольно широко используя эле­менты социально—психологического анализа. Идеи, знания, просвещение, считает Стронин, — главная сила адекватных законам социальных преобразований. Однако действия партий чаще всего мотивируются безотчетными инстинктами. Когда же инстинкты начинают мотивировать сами себя, то они пе­рерастают в мнения, из которых вырастает сознательность (наука). Но при этом как бы ни был высок уровень созна­тельности, за ней все равно скрыты инстинкты; они подбира­ют себе мотивы, а не наоборот.

Вполне логично Стронин выходит к проблеме социаль­ной патологии, намечая контуры «теории общественных бо­лезней». Причины болезней общества — в нарушениях соци­ального равновесия, норм социальной иерархии, а потому требуется выработка правил «социальной гигиены». Стронин — радикальный противник всяких великих событий, переворотов, революций, поскольку такие события влекут за собой скорее регресс, а не прогресс, хотя они и имеют объек­тивные причины. Путь здоровых социальных изменений — постепенные реформы, для успеха которых необходимы «сре­да в настоящем и почва в прошедшем» (2, с. 221).

Конкретизацией двух предыдущих законов является общий политический закон — закон «впечатления и рефлек­са», посредством которого Стронин стремится показать, как осуществляется реальное социальное взаимодействие между людьми и каковы его «продукты».

Политический процесс дифференцируется на теоретичес­кую, эстетическую и практическую жизнь, факторами (субъек­тами) которой являются интеллигенция, правительство и граж­данство. Общее назначение процесса — инкорпорация, т. е.введение в плоть и кровь общества новых, свежих элементов, и экскорпорация, или искоренение уже негодных продуктов. Интеллигенция вырабатывает идеи, правительство на их осно­ве — право, гражданство же в свою очередь — нравы. Услови­ем нормальной социальной жизни является своевременное, исключающее «недовершение» или «перевершение» и посте­пенное превращение идей в право, а права в нравы.

Продуктом интеллигенции, полагает Стронин, является цивилизация, продуктом правительства — культура или вопло­щение идей с помощью права в нравах. Продуктом граждан­ства, т. е. «приводимой в движение массы» и основы соци­альной пирамиды, являются нравы, наиболее фундаменталь­ный фактор поведения, «действительный показатель прогресса и человечности» (2, с. 315). Только то вошло в жизнь обще­ства, что укрепилось в нравах. Нравы воплощаются в обычае, «эстетической», видимой их форме, из обычаев вырастает предание, т. е. «теоретическое», духовное выражение прин­ципов жизни народа. Предание же становится источником новых идей интеллигенции.

Вообще анализ «гражданства» — одна из самых интерес­ных частей сочинений Стронина. Особенно любопытно обо­снование им идеи «среднего класса» или «среднего состоя­ния». Средний класс, будучи «последствием трения между большинством и меньшинством», связывает и уравновеши­вает верх и низ общества, сдерживая излишние реформатор­ские порывы меньшинства и размывая излишнюю инертность большинства. Чем более развит в количественном и качествен — ном отношении средний класс, тем устойчивее и организо­ваннее социальная пирамида, тем быстрее и легче изжива­ются социальные болезни.

Эти идеи Стронин развивает в своей последней книге «История общественности», где излагает теорию культурно­го и социального прогресса. Эволюция общества раскрыва­ется ученым через взаимодействие цивилизации (теоретичес­кие и практические идеи), культуры (формы деятельности и учреждений) и гражданственности (нравы, обычаи, предания). Суть прогресса, как полагает Стронин, состоит «в стремлении от физического к психическому, от телесного к духовно­му, от инстинктивного к разумному, от объективного к субъективному, от неподвижного к подвижному, от внешнего к внут­реннему, от материального к спиритуальному, от конкретно­го к абстрактному, словом, от животного к человеческому» (3, с. 749). Очевидно стремление социолога как—то сгладить жесткость своих прежних конструкций посредством выдви­жения на передний план человека, созидающего историю.

В этом плане весьма интересно обоснование Строниным идеала «абсолютной демократии», закономерно возникающей в результате социальной эволюции. Движение к такому об­ществу связано с решением экономических проблем, воздей­ствием интеллигенции на правительство, постепенным при­ближением пролетариата к высшим слоям с тем, чтобы един­ственным социальным цензом стал ценз образовательный. Более того, абсолютная демократия, полагает Стронин, изме­нит пирамидальную структуру общества, которое станет «сплошной интеллигенцией».

Прогнозируя будущее России, Стронин считает, что клю­чевым условием ее здоровой эволюции будет образование, просвещение и соответственно рост среднего класса и интел­лигенции. Нужны не революционные порывы ради спасения народа, а множество малых дел. Не ищите народ где—то, обра­щается Стронин к радикалам, ибо он рядом с вами. Обучите грамоте вашу кухарку, и эта «кухонная революция будет луч­ше всех ваших картонных и мишурных революций» (2, с. 529). И тогда без шума и блеска можно действительно «совершить чудо», каковым и станет «приспособленное к равномерному движению поступательному и облегченное в своих оборотах вращательных любезное отечество наше» (2, с. 530).

Социологию Стронина можно подвергать критике с са­мых разных сторон. Мы видим и априоризм, и натянутость аналогий, и упрощения, и неубедительность доказательств, и неразработанность языка, не говоря уже о ее консерватив­ных тенденциях. Однако не будем забывать, что это был только начальный период становления новой науки. В то же время мы замечаем у Стронина формулировку ряда идей, которые в дальнейшем получили разработку у многих российских со­циологов, причем самых разных направлений. И потому вряд ли оправдано забвение его трудов, начавшееся фактически сразу после смерти Стронина.

Павел Федорович Лилиенфельд (1829—1903) прошел дли­тельную чиновничью вертикаль, занимал высокие посты в бюрократической иерархии вплоть до сенатора. Свою кон­цепцию он изложил в двух сочинениях: «Мысли о социальной науке будущего» (1872, на рус. яз.; 1973—1881, в пяти томах на нем. яз.) и «Социальная патология» (1896, на франц. яз.). Идеи Лилиенфельда оказали значительное влияние на основателей западного органицизма (Р. Вормс, А. Шеффле). Позитивная социология, согласно Лилиенфельду, занимает область между биологией и метафизической социологией, или теологией. Последняя рассматривает все человечество как целое в его отношении к абсолюту. В отличие от Стронина, единственным методом изучения общества Лилиенфельд счи­тает индукцию в форме сравнительной аналогии между со­циальными силами и силами природы.

В основе концепции Лилиенфельда лежит рассмотрение общества как социального организма в буквальном смысле слова. «Для того, чтобы человеческое общество сделалось предметом положительной науки, есть только один исход: необходимо включить в ряд органических существ и самое человеческое общество как организм, стоящий в развитии своем настолько же выше человеческого организма, насколь­ко сей последний возвышается над всеми прочими организ­мами природы. Только под этим условием социальная наука может получить реальное основание подобно естествознанию; только под этим условием человеческое общество, как реаль­ный организм может быть признано неразрывной частью естества; только под этим условием социальная наука из догматической сделается положительной» (4, с. 25). Лилиенфельд формулирует в ключе этой идеи ряд вопросов социальной науки, в том числе: не находится ли человек со своими по­требностями в таком же отношении к общественному орга­низму, как каждая клеточка животного или растительного организма, и не есть ли все человечество органическое суще­ство, соединяющее в себе в одно целое все отдельные обще­ственные группы, относящиеся к нему как части к целому? Очевидно, что вопросы эти носят для исследователя ритори­ческий характер.

В обществе, по Лилиенфельду, мы находим все специфи­ческие черты организма: единство, целесообразность, специ­ализацию органов, капитализацию сил (т. е. накопление за­пасов и потенциальных сил), неповторяемость движений. Своеобразие же социального организма — в меньшей интег­рации и большей подвижности элементов (индивидов), что позволяет отнести его к высшему классу организмов.

Вполне естественно, что Лилиенфельд, исходя из назван­ной аналогии, считает возможным излагать теорию общества в терминах «социальной физиологии». Любой организм есть сочетание клеток; клетками общественного организма являются человеческие индивиды, точнее, их нервные клетки, составляющие нервную систему общества. Эти клетки окруже­ны «междуклеточной тканью», которая включает как есте­ственную среду (почва, климат), так и все созданное самими людьми. В каком —то смысле в этой концепции Лилиенфельда мы можем увидеть элементы идей уже XX в. о целостности и единстве мировой эволюции.

В жизни общества социолог выделяет три ведущие функ­ции: 1) физиологическую, или экономическую, 2) морфоло­гическую, или юридическую, 3) индивидуальную (тектологическую, объединяющую), или политическую. Экономическая сфера аналогична кровообращению, право играет роль нервной системы, управляющей образованием органов и тканей, правительство соответствует центральной нервной сис­теме.

Здоровое состояние социального организма обусловлено Правильным соотношением консервативного и либерального элементов (наследственности и приспособления). Однако в обществе возможны социальные патологии типа классовой борьбы или революции. Болезни общества аналогичны заболеваниям мозга: больное хозяйство соответствует слабоумию, больное право — состоянию бреда, больное правительство — параличу. Терапия же заключается в возбуждении или успо­коении энергий, в переработке или перераспределении про­изведенных и потребляемых благ. В этом плане Лилиенфельд предлагает некоторые «терапевтические» рекомендации пра­вящим кругам.

Обращаясь к проблеме социальной динамики, Лилиенфельд формулирует «законы прогресса» для всех трех сфер деятельности общества. «Политический прогресс заключает­ся в усилении власти и расширении политической свободы, экономический прогресс — в увеличении собственности и расширении экономической свободы, а юридический про­гресс — в упрочении права и развитии юридической свободы» (4, с. 91). Итак, критерий прогресса — свобода, причем скорее целого, чем индивида. Свобода, конечно, может быть только относительной, безусловная свобода столь же невоз­можна в обществе, сколь и безграничное движение в приро­де. Мера свободы может быть определена путем установле­ния некоей средней социальной энергии, используемой чле­нами конкретного общества в данный исторический момент. Коль скоро общество есть организм, оно, полагает Лилиенфельд, подвержено старости и смерти, т. е. превращению в неорганический механизм или «атипию». Смерть общества обусловлена теми же причинами, что и смерть всякого организма: распадением и разложением частей, вызываемыми как внешними, так и внутренними факторами. Однако общество в принципе может избежать смерти, если произойдет его перерождение, трактуемое Лилиенфельдом несколько иначе, чем Строниным. Чем более развито общество, отмечает ис­следователь, тем больше его способность к перерождению. Возможно наступление такого времени, когда отдельные час­ти человечества будут не умирать, но лишь перерождаться. И по мере развития общества само перерождение будет проис­ходить полнее, целесообразнее и разумнее. Иными словами, все упирается в уровень социальных знаний общества и сте­пень его организованности.

Очевидно, что концепция Лилиенфельда весьма ограни­ченна, характеризуется жестким редукционизмом и холиз­мом. В то же время нельзя не видеть и ее перспективные черты, стремление рассматривать общество как систему, включенную в социоприродный комплекс, попытку определить условия динамического социального равновесия, анализ при­чин социальных дисфункций.