Изменение функций знаков синтагмы: пример 1

Вернёмся к анализу строения знаний, являющихся результатом процессов подведения и соотнесения. Осуществив процесс подведения единичного предмета X под общее формальное знание (A)—(B), мы получим знание об единичном факте X—(A)—(B). В его взаимосвязи атрибутивный знак (A) уже не может служить предметом-заместителем (так как есть реальный предмет X) и, следовательно, не несёт на себе соответствующих функций. Вместе с этим теряет смысл и оправдание связь значения между атрибутивными знаками (A) и (B) и возникает необходимость в преобразовании и перестройке структуры знания об единичном факте.

В зависимости от задач практической деятельности, это преобразование может идти в двух направлениях. Если для осуществления деятельности нам необходимо знать о совместности существования A и B в предметеX, то синтагматическое знание об единичном факте X—(A)—(B) превращается в номинативно-комплексное знание X—(AB), в котором оба знака выступают в качестве совершенно однородных, равноправных абстракций, одновременно и непосредственно относимых к реальному объекту. Вместе, в единстве они несут на себе функцию метки. Если же для осуществления практической деятельности нам достаточно знать знать одно лишь второе свойство предметаX, именно B, то в готовом синтагматическом знании об единичном факте X—(A)—(B) знак (A) превращается в знак, осуществляющий только связь знака B с реальным предметом; при этом он, естественно, сохраняет функцию "связующего знака", несёт на себе "по совместительству" функцию метки, но зато теряет как своё абстрактное содержание, так и функцию абстракции. Второй знак синтагмы (B), напротив, сохраняет только своё абстрактное содержание и свою функцию абстракции.

Что это так нетрудно показать на примерах. Возьмём предложение"железо – металл", высказанное когда перед нами лежит кусок железа и относимое к этому куску. Здесь слово "железо" обозначает не свойство, а сам чувственно воспринимаемый предмет. Действительно, мы можем заменить его указательным местоимением "это" и смысл и значение высказывания от этого ни чуть не изменится. Следовательно, слово"железо" не несёт на себе никакого абстрактного значения и является исключительно меткой. Точно так же мы можем заменить производимое в этой ситуации высказывание"это металл" ещё более простым (с точки зрения знаковой формы) высказыванием – словом"металл", сопровождаемым указующим жестом, и при этом смысл и значение высказывания останутся прежними. Следовательно, слово "железо" в исходном примере играет прежде всего связующую роль, а функцию метки принимает на себя только"по совместительству"; без ущерба для смысла и значения предложения оно может"передать" его (и в случае высказывания"металл" – передаёт) второму слову предложения. Это последнее во взаимосвязи исходного предложения и ситуации, несмотря на свою морфологическую структуру существительного, напротив означает не предмет, а определённое свойство этого предмета (так, если брать первоначальное значение слова μεταλλον, то это свойство"добываться врудниках", см., например, статью "Металлы", Большая Советская Энциклопедия, 2 изд., т. 27) и не может быть заменено ни одним другим словом без изменения смысла и значения высказывания. Когда мы превращаем высказывание"это металл" в однословное, сопровождаемое указующим жестом, то слово"металл", сохраняя свою основную функцию абстракции, принимает на себя также функцию метки (сравни с анализом функций знака в номинативном знании §__[SU2] ). Но это обстоятельство ни как не меняет нашего положения о распределении функций в предложении "железо – металл", относимом к единичному куску железа.

§28 Изменение и передача функций в синтагме: «картина – упала»

Из проделанного уже анализа синтагматических знаний (как об единичном факте, так и общих) мы выяснили, что входящие в синтагму атрибутивные знаки несут на себе различные функции. Это различие функций ни как не связано с различиями конкретного содержания знаков и зависит только, во-первых, от их места в структуре самой синтагмы, во-вторых – от способа её употребления (то есть в зависимости от того, употребляется ли она в отнесении к единичным предметам или в качестве общего формального знания). Чтобы ещё раз наглядно продемонстрировать это на примере, рассмотрим функциональное строение двух предложений, составленных из одних и тех же знаков: "упала картина" и "картина упала".

Когда за спиной человека, стоящего в комнате, раздаётся шум, то о причине этого шума другие люди могут сообщить ему по разному: в одном случае "упала картина", в другом "это – картина". Практический смысл сообщения в обоих случаях остаётся одним и тем же. Тот факт, что слово "упала" может быть заменено словом "это", свидетельствует о том, что в этом контексте оно служит лишь указанием на предмет, его меткой, и что основную смысловую нагрузку несёт на себе слово "картина", выступающее в данном случае в функции абстракции[31].

Для сопоставления возьмём другую ситуацию, когда человек, вернувшись в свою квартиру, с удивлением замечает, что картины, обычно висевшей на стене, нет. Другой человек, присутствующий в комнате, заметив его удивлённый взгляд, говорит: "картина упала". Но он мог бы выразить ту же самую мысль в другой форме, в предложении "она упала", и этот факт доказывает, что в данном случае основную смысловую нагрузку несёт на себе слово "упала", выступающее в функции абстракции, а слово "картина" играет лишь роль указания на предмет, роль метки.

Ту же самую зависимость значений и функций знака от его места во взаимосвязи синтагмы можно продемонстрировать на предложениях, выражающих общее знание: к примеру, "железо электропроводно" и "электропроводно[е] – металл". Уже один тот факт, что в слове "электропроводно" во втором предложении мы добавляем окончание [е], свидетельствует об изменении его значения и функции: в первом предложении это слово выступает в значении признака, во втором – становится предметом-замес­ти­телем. В то же время очевидно, что это изменение значения и функции слова "электропроводно" не связано с его конкретным содержанием: в обоих случаях оно остаётся одним и тем же. Следовательно указанные изменения значений и функций знака определяются исключительно структурой синтагмы.

Кроме того, нетрудно показать, что к форме синтагмы со всеми её функциональными взаимоотношениями могут быть сведены все без исключения предложения субстрат-атрибутив­ного типа – "доска чёрная", "камень твёрдый" и т.п., так называемые "классификационные" предложения вида "железо – металл", "металл – тело" и многие предложения с глаголами, такие, например, как "картина упала", "дом выстроен" и т.п. Это обстоятельство показывает, что в морфологически самых разнообразных предложениях содержатся те же самые значения и функции, что и в морфологически недифференцированной синтагме, и, тем самым подтверждает положение о том, что эти значения и функции определяются исключительно структурой синтагмы. То же самое можно высказать иначе: если различные по своему морфологическому строению, а, следовательно, различные и по объективно-содержательному значению знаки, находясь во взаимосвязи синтагмы, обнаруживают одни и те же понятийные функции, то это значит, что в определённых границах указанные понятийные функции не зависят от морфологически фиксированных значений знаков, определяются не ими, а только местом знака во взаимосвязи синтагмы. При этом, когда в структуру синтагмы входят знаки, имеющие фиксированные в морфологической структуре значения, то эти последние не исчезают совсем, а только как бы оттесняются, отодвигаются на второй план значениями, обусловленными действительными, актуально реализующимися внешними или внутренними связями формы.

Содержание морфологических отличий

В этой связи перед нами, естественно, возникает общий вопрос об отношении между знаниями, обусловленными наличествующими, актуальными связями знаков формы с предметами и между собой, с одной стороны, и значениями, фиксируемыми в морфологическом строении знаков, с другой. При решении его мы принимаем положение, чтозначения,фиксируемые морфологически, вторичны по отношению к структурным связям значения,что они есть не что иное,как особая форма выражения тех же структурных связей значения.Последние при этом, как бы перенесены внутрь самого знака, внутрь его материала, и в таком виде сохраняются потенциально, обеспечивая при разрыве структуры или при изменении плана отнесения входящих в неё знаков, правильное восстановление прежней связи значения, той, на основе которой сформировался этот знак, обеспечивают актуализацию зна­чения как связи. Иначе это положение можно выразить так: морфология – есть лишь перенесение в строение материала отдельных знаков связей значения тех структур формы, в которых эти знаки употребляются, перенесение в материал знаков их синтаксиса.

Но если это правильно, то на каком-то этапе развития языкового мышления, в частности – атрибутивного мышления, различие в функциях или связях значения, возникающих у атрибутивных знаков во взаимосвязи синтагмы, было зафиксировано в морфологическом строении знаков. Это и была, по-видимому та самаядифференциация имён на существительные и прилагательные, о которой говорят многие исследователи.[32]

Нам важно подчеркнуть, что основание для этой дифференциации даёт, прежде всего появление в языковом мышлении синтагматической формы знания. Действительно, пока атрибутивные знаки находятся только во взаимосвязи номинации, они обязательно обозначают и какое-либо отдельное свойство и предмет в целом; эти два значения являются лишь сторонами одной и той же связи и ничто не принуждает их к дифференциации; более того, ни что не может разорвать их органической связи и переплетения до тех пор, пока единственным видом знания остаются номинативные.

Но после того, как скла­дываются взаимосвязи синтагмы

X...(A)—(B) или

в их структуре атрибутивные знаки (A) и (B), что явственно следует из самой схемы, – оказываются уже в различной связи с реальными предметами. Это раздвоение связей выступает как поляризация тех функций, которые нёс на себе каждый из этих атрибутивных знаков, находясь во взаимосвязи номинации, – как поляризация функцииметки и абстракции или (в общем синтагматическом знании)предмета-заместителяипризнака.Благодаря этой поляризации функций во взаимосвязи синтагмы осуществляется анализ предмета и противопоставление его как целостности отдельному его свойству; свойство отделяется от предмета и получает независимое существование в самом знаке. Таким образом, именно в возникновении формы синтагмы, появления обусловленного её структурой различия в связях атрибутивных знаков с реальными предметами, в поляризации функции метки и абстракции (соответственно – функций предмета-заместителя и признака) заложено основание последующей морфологической дифференциации атрибутивных знаков на существительные и прилагательные. Но появления одного этого основания ещё не достаточно для того, чтобы сама эта дифференциация стала бы языковым фактом, языковой действительностью, получила бы синтаксическое и морфологическое выражение и закрепление. От фактически осуществляющегося во взаимосвязи синтагмы разделения и противопоставления предмета как такового и отдельного его свойствадоосознанияиформального закрепления этого различия, без которых указанная дифференциация невозможна, ещё очень далеко. Пока что само это разделение имеет место лишь во взаимосвязи синтагмы X...(A)—(B), а как только соответствующие атрибутивные знаки выходят из этой взаимосвязи, функции метки и абстракции, предмета-заместителя и признака, а соответственно, и само знание о предмете как таковом вновь сливаются воедино; знание о свойстве или знание о предмете перестают существовать как особые знания. Поэтому, чтобы показать действительный механизм и действительные движущие факторы этой дифференциации, чтобы показать как именно она происходит, нужно рассмотреть ещё массу дополнительных факторов, массу сложных языково-мысленных и языково-коммуникативных процессов. В частности, нужно показать, что с появлением общих синтагматических знаний вероятность закрепления знаний (A)—(B) и (B)—(A) в атрибутивной системе становится неодинаковой (большей для синтагм, у которых на первом месте стоит признак более широкого класса предметов), что в связи с этим различия абстрактных содержаний (A) и (B) могут стать первой формой выражения различий их понятийных функций. Надо учесть и проанализировать особую способность разума, способность осознания самой формы знания и её отношения к предмету, надо рассмотреть условия (объективно-содержательные и формальные), а так же механизмы, которые приводят к возникновению этой способности, наконец, надо рассмотреть возможность объективации полученного из осознания формы (называемого рефлективным) знания. Всё это исключительно сложные вопросы, требующие своего специального исследования, которое мы, естественно, не можем здесь проводить; нам важно пока подчеркнуть, что именно возникновение синтагматической формы знания и различие связей значения атрибутивных знаков, входящих в её структуру, создаёт ту основу, которая в последствии приводит к формальной синтагматически и морфологически выраженной дифференциации атрибутивных знаков на существительные и прилагательные. В дальнейшем по ходу нашего анализа, мы будем делать попутные замечания, освещающие некоторые стороны указанного процесса.