ПОЛИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ В ДУХЕ СТРАНЫ ТЛЁН

В своем знаменитом рассказе «Тлён, Укбар, Орбис терциус» (Tlon, Uqbar, Orbis Tertius) Хорхе Луис Борхес повествует об обнаружении энциклопедии иллюзорного мира, «Первой энциклопедии Тлена». В соответствии с авторским замыслом, философия фантастического мира Тлена по своей природе идеалистична. Для населения страны Тлён, как для епископа Беркли, существовать — значит быть воспринимаемым; мир — это вовсе не множество объектов, существующих в пространстве, но то, что конституируется последовательностью ментальных событий. В этом мире роль каузальных связей выполняют ассоциации идей, а представление о бесконечной во времени и пространстве Вселенной, существующей независимо от сиюминутного состояния нашего сознания, не известно, оно применяется исключительно в качестве ]еи d'esprit¹ метафизической спекуляции. Материалистическое учение все же было там сформулировано, но лишь в качестве парадокса или фантазии, и какими бы изощренными ни были аргументы в его защиту, они не убеждают обитателей Тлена. Можно было бы предположить, что в мире, состоящем только из последовательности преходящих состояний сознания, нет науки и философии; но это, как говорит нам Борхес, совсем не так. Мир Тлена изобилует множеством наук, равно как и метафизических систем: их рассматривают как диалектические игры или направления фантастической литературы, призванные изумлять, а не убеждать читателя. Таким образом, «Первая энциклопедия Тлена» посвящена описанию нереального мира, его языков, религий, нумизматики, «его императоров и океанов, его архитектуры и игральных карт», позволяющему во всей полноте воссоздать историю неизвестной страны.

По ассоциации идей, естественной и даже неизбежной в данном случае, элегантный сюжет Борхеса наводит читателя на мысль о «Справочнике по современной политической философии», посвященном политической мысли вымышленного мира. Это мир человеческих существ, очень похожих на нас, но с историей и представлениями о себе, весьма отличными от тех, что исследуются в «Справочнике по современной политической философии» Роберта Гудина (Goodin) и Филипа Петтита (Pettit)². В справочнике, являющемся результатом упражнений в фантазии, рассматриваются проблемы национальности и монархии, этнической принадлежности и политической теологии, анализируются также системы идей, включая легитимизм и теократию, национализм и византинизм. Кроме того, этот альтернативный «Справочник» уделяет большое внимание и, между прочим, политической философии современного западного либерализма. Обращаясь к проблеме, затронутой в печально известной работе «Анти-Зомбарт», составители справочника дают ответ на вопрос о том, почему в конце XX века социализм как интеллектуальное течение существовал только в Соединенных Штатах; далее повествуется о героических усилиях, предпринятых ведущим современным теоретиком справедливости, по трансцендентальному обоснованию британской Лейбористской партии, какой она была в 50-е годы XX века; говорится об оригинальном неогегельянском толковании истории — оно, оказывается, определяло внешнюю политику США посткоммунистического периода, когда национальная или даже этническая принадлежность были единственными сохранившимися источниками политической легитимности в большей части мира, но согласно этому толкованию, этническая принадлежность и национальность являются политическими силами, исчерпавшими свой потенциал. Справочник содержит сведения о влиятельной англо-американской юриспруденции, позволяющей разрешать все политические вопросы путем апелляции к единственному фундаментальному праву — праву подразумевать не то, что сказано, а также затрагивает другие темы современной либеральной теории. В то же время этот «Справочник», обращенный к вымышленному миру, не ограничивается только либеральной теорией или даже западной мыслью как таковой. В нем рассмотрены также неоконфуцианские политические идеи народов Восточной Азии, различные исламские политические теории, а также неопределенность православной мысли (Orthodoxy) в современной России. Он лишь мимоходом затрагивает идею светского гражданского общества и уделяет основное внимание теоретическому и политическому наследию ататюркизма, поскольку пытается понять умонастроение в тех странах, где как в Индии, формирующиеся политические культуры, как оказывается, подтверждают уверенность составителей «Справочника» в том, что светский образ мысли в большинстве государств мира является не более чем преходящим эпизодом. В то же время этот построенный на игре воображения его авторов «Справочник» не пренебрегает рассмотрением и западного либерализма, однако трактует его не как направление, имеющее огромный политический отклик в обозреваемом «Справочником» иллюзорном мире, а только как одну из тенденций политической мысли среди многих прочих.

По замыслу и предмету исследования «Справочник по современной политической философии» Гудина и Петтита несоизмерим со своим фантастическим соперником. Однако если принимать на веру утверждения его авторов относительно предполагаемого предмета изучения, то данный «Справочник» следует скорее понимать в качестве разновидности жанра фантастической литературы, по сравнению с которым «Первая энциклопедия Тлена» выглядит несколько натянутым упражнением в реализме. Книга Гудина и Петтита разделена на три большие части: в первой рассматривается вклад различных дисциплин — аналитической философии, социологии, юриспруденции, экономической теории и так далее — в современную политическую философию; во второй анализируются основные идеологии как часть политической мысли; третья состоит из коротких статей, посвященных множеству конкретных тем. Во введении составители приводят свои соображения по поводу выбора идеологий, предназначенных для рассмотрения во второй части книги: «При выборе идеологий, включенных во вторую часть, мы старались выделить те основные мировоззрения, которые оказывают важнейшее влияние как на современную жизнь, так и на философское мышление».

Затем они продолжают: «Национализм — и еще в меньшей степени расизм, сексизм и дискриминация по возрасту — не рассматриваются в „Справочнике" на том основании, что его вряд ли можно считать сколько-нибудь влиятельной системой взглядов... Также и другие идеологии — такие как теизм, монархизм, фашизм — не упомянуты потому, что какое бы существенное воздействие на общественную жизнь они не оказывали в прошлом, в современном мире они играют, скорее, маргинальную роль».

Эти замечания подразумевают, что национализм, влиятельнейший феномен современной политики, не только не принадлежит сейчас к основным течениям политической мысли, но никогда не принадлежал и в прошлом; что размышления Гегеля о национальном государстве и Гердера — о национальной культуре не относятся, и, вероятно, никогда и не относились к основным направлениям мысли. Возникает вопрос, пусть даже только в качестве хода в диалектической игре: на основании каких критериев имена этих представителей теории нации должны быть исключены из истории основных направлений политической мысли?

Умозаключение составителей относительно маргинальной роли теизма в современном мире вызовет у многих читателей — например, у Салмана Рушди или у загнанной в угол светской интеллигенции современного Египта — по меньшей мере изумление, но никак не согласие. Для читателей в Алжире или Индии, в Турции или Пакистане утверждение о том, что теистические идеологии оказывают незначительное влияние на современную общественную жизнь, может показаться парадоксальным, если не ирреальным: ведь в их обществах идет борьба не на жизнь, а на смерть между секуляризмом и теократией. Действительно, в отношении многих частей мира, где проживают их читатели, регионов, сотрясаемых конфликтами между последователями различных религий — Боснии, Ливана, Нагорного Карабаха и многих других — составители могли бы утверждать, что эти страны терзаемы политическими конфликтами, причины которых следует искать не в религиозных верованиях участников, а в иных факторах. Однако это соображение едва ли оправдывает утверждение о том — имеющее очень сильный оттенок неправдоподобия даже для такой светской республики, как Соединенные Штаты — что влияние теизма на современную общественную жизнь незначительно. Подобный вывод ставит членов любого современного общества, жизни которых, по их мнению, грозит опасность исключительно в силу их религиозной принадлежности, перед интригующей загадкой логики социального объяснения.

Равным образом и утверждение о том, что фашизм играет лишь маргинальную роль в современном мире, может задеть чувства евреев во Франции или Германии, чьи синагоги были осквернены свастикой или венгерских либералов, протестовавших против торжественного перезахоронения адмирала Хорти, и показаться им по меньшей мере неубедительным. Методология составителей справочника, позволяющая выделить во второй части разделы об анархизме и феминизме, а не о национализме или фашизме, а в третьей части — дать краткое рассмотрение проблем автономии и демократии, а не власти или войны, представляет собой не что иное, как методологию Тлена, согласно которой только то обладает реальностью, что в данный момент служит объектом восприятия в академическом дискурсе. Именно господством этой конвенциональной методологии объясняется тот факт, выглядящий аномальным во всех остальных отношениях, что апокалиптическая деградация природной и социальной среды бывшего Советского Союза стала изучаться в академическом дискурсе только со времен горбачевской гласности. Хотя от эмигрантских источников давно поступало множество соответствующих свидетельств, они не имели теоретического и, следовательно, (с принятой точки зрения) эпистемологического признания в академическом дискурсе вплоть до времен горбачевской гласности. Нереформируемость советской системы, банальная истина для самих советских граждан, была допущена западным академическим сообществом в качестве вероятности лишь после того, как из заслуживающего доверия номенклатурного источника пришла информация о факте распада Советского Союза. Проявлением приверженности западного академического сообщества методологии Тлена является также скудость упоминаний в академической литературе о другом процессе перемен, имеющем всемирно-историческое значение и происходящем на наших глазах — о заимствовании и адаптации Китаем и частью стран Латинской Америки, например, Чили и Мексикой, рыночных институтов, а также о продолжающемся переходе экономической и культурной инициативы от Европы и Северной Америки к народам Восточной Азии и Тихоокеанского региона. Последний из названных сдвигов всемирно-исторического масштаба до сих пор с трудом замечается современным западным академическим дискурсом и, конечно же, не упомянут в «Справочнике» Гудина и Петтита. Поистине, в отношении академического сообщества справедливо выражение: сова Минервы вылетает в сумерках.

Необходимо, однако, отметить, что среди сорока одной главы этой незаменимой книги есть несколько разделов, нарушающих каноны методологии Тлена своим обращением к реальному миру человеческой истории и опыта, а не только к фрагментам академического дискурса. В третьей части справочника, посвященной рассмотрению отдельных проблем, заслуживает самой высокой оценки написанная Алланом Бьюкананом статья о проблемах сепаратизма и национализма, где интеллектуальная строгость аналитической философии с блеском проявляется при анализе исторического материала. Замечательная статья Стивена Масидо (Stephen Macedo), рассматривающего проблемы фундаментализма и толерантности, отличается исчерпывающей полнотой, основательностью и пониманием исторического смысла множества тех изменений, что в настоящее время бросают вызов старомодной либеральной идее толерантности. Чандран Кукатас (Chandran Kukathas) предпринимает критическое исследование современных дискуссий по философским и теоретическим аспектам проблемы свободы, справедливо уделяя основное внимание важнейшему вкладу Берлина (Berlin), Коэна (Cohen), Штайнера (Steiner) и Скиннера (Skinner) в эти дискуссии и в то же время периодически возвращая нашу мысль к институциональным и политическим предпосылкам рассматриваемых им концепций свободы, к их значению и смыслу. Джон Данн (John Dunn) представляет блестящий раздел, посвященный доверию (trust), где (среди нескольких других великолепных пассажей) вводит различие между доверием как чувством и доверием как политикой, обосновывает, почему в сравнении с экономической теорией так незначительно политическое влияние академической философии, а также критикует современные теории социальной справедливости за их политическую бессодержательность. Во втором разделе помещены статьи Алана Райана (Alan Ryan) о либерализме и Энтони Куинтона (Antony Quinton) — о консерватизме, причем интерпретация обоими авторами исторического контекста и философского содержания этих традиций настолько точна, что трудно пожелать лучшего. В пространной первой части, посвященной вкладу, вносимому в современную политическую философию отдельными дисциплинами, Джеффри Бренан (Geoffrey Brennan) рассматривает вклад экономической теории, и делает он это с заслуживающим уважения чувством меры в отношении границ применимости экономического анализа в политической философии, что довольно редко встречается среди профессиональных экономистов. В свою очередь Ричард Так (Richard Tuck) в удивительно цельной статье, позволяющей ясно и глубоко понять рассматриваемую тему, исследует, каким образом концепция осознания прерывности теоретического развития, сформулированная в русле принятой Квентином Скиннером (Quentin Skinner), Джоном Даном и им самим «новой» истории идей, влияет на наш способ теоретического познания социальных институтов и политической жизни. Эти и некоторые другие разделы позволяют в определенной мере смотреть на «Справочник» Гудина и Петтита как на сборник глубоких эссе, написанных первоклассными специалистами, что само по себе уже делает эту книгу достойной внимания в качестве работы по политической философии, стремящейся отразить реальный мир человеческой истории.

Однако в целом статьи, собранные в справочнике, следует расценивать как отражение современного состояния политической философии как дисциплины, но никак не мира, в котором мы живем. Нам могут возразить, что «Справочник» Гудина и Петтита вряд ли можно осуждать за то, что он является лишь зеркалом других книг, на которых и основываются авторы статей. Тогда возникают вопросы, почему эти другие книги являются кривыми зеркалами нашего мира, и почему Гудин и Петтит усиливают искажающие свойства политической теории как предмета академических занятий своим выбором идеологий и тем, включенных в книгу. Ответ на эти вопросы не следует искать (как это могло бы показаться) в их трактовке политической философии как прежде всего нормативной дисциплины и связанном с этим последовательном пренебрежении потенциальными трудностями, стоящими на пути достижения политических идеалов в реальном мире, ибо Гуди-ну и Петтиту не нужно напоминать избитое суждение, охлаждающее утопистов, что политика — это искусство возможного. Так, Гудин предполагает, что основным препятствием на пути воплощения в жизнь политических идеалов являются не столько упоминаемые обычно экономические, социальные или психологические ограничения, сколько несостоятельность самих политических идей, отсутствие хорошо проработанных политических альтернатив, «технологий решения этических проблем». Определяя таким образом причины, искажающие перспективу современной политической философии, он дает следующий совет: «Представителям нормативной теории следует переориентироваться, хотя бы временно, с самих ценностей на механизмы их реализации»³.

Из этих и других замечаний ясно, что у составителей «Справочника», как и у подавляющего большинства современных специалистов по политической философии, нет сомнений в том, что собой представляют «правильные» политические идеалы: это либеральные идеалы проекта европейского Просвещения. Эти идеалы, подвергающие все социальные институты рациональной критике и уповающие на единую цивилизацию, основанную на автономном человеческом разуме, считаются самоочевидными и даже аксиоматическими по своему характеру почти всей современной англо-американской политической философией.

Даже в тех случаях, когда, как это имеет место в комму-нитаристской теории, либерально-индивидуалистическая фикция бестелесного и лишенного места в пространстве субъекта только в силу случайности наделенного каким-либо историческим наследием подвергается критике как остаток кантианской вещи в себе, тут же на смену либерально-индивидуалистической фикции предлагают другую, назовем ее идей ноуменального сообщества, не имеющего ни одной сугубо индивидуальной черты, свойственной какому-либо реально существовавшему человеческому обществу. Становится ясно, что представителям западной политической философии еще нужно учиться смотреть на либеральные идеалы проекта Просвещения ницшеанским «подозрительным взглядом». Ведь им даже не приходит в голову поинтересоваться, какие требования предъявляют эти идеалы к людям и почему западные общества, которые принято считать воплощением этих идеалов, страдают от аномии и нигилизма, а также почему эти идеалы все чаще отвергаются незападными народами.

Политическая философия в том виде, как она нашла свое искаженное отражение в «Справочнике», есть самосознание западного академического сообщества, чья идентичность определяется эфемерным либеральным мнением Запада. Восприятие мира через это треснувшее зеркало затрудняет понимание как всей длительной традиции западного политического мышления, которую уж никак нельзя назвать либеральной, так и незападных традиций, возрождающихся во многих частях современного мира. Сказанное не следует расценивать как довод в защиту идеи мульти-культурализма в политической философии, поскольку, помимо всего прочего, проблема мультикультурализма составляет предмет особой озабоченности только для Запада. Хотелось бы лишь оговорить известную странность позиции современной политической философии в данном вопросе. Позиция эта настолько европоцентрична, что конфуцианские идеи, составляющие основу теории и практики выдающегося прорыва восточноазиатских стран, например, Японии, Сингапура, Китая и Кореи, где динамизм рыночных институтов был поставлен на службу стабильных и устойчивых обществ, не упоминаются даже в предметных указателях. Не направлены эти утверждения и на отрицание за либерализмом его законного места в западной интеллектуальной традиции. Суть высказываемой здесь позиции состоит в том, что фактическое доминирование в современной политической философии (и посвященном ей «Справочнике») лишенных исторического видения и культурно ограниченных вариантов либерализма приводит в случае столкновения теории с самыми влиятельными политическими силами нашего столетия к бессилию либеральной мысли. Гегемония либерального дискурса и идеалов, отражаемых в справочнике, приводит к тому, что эти силы, например, этничность и национализм (подобно сексуальности в викторианские времена) предаются интеллектуальному забвению, откуда они периодически появляются вновь как свидетельства живучести человеческой иррациональности, чтобы боязливо обсуждаться на ущербном «новоязе» в терминах «различия и инаковости» или просто отбрасываться как с трудом доступное пониманию отклонение от основного интеллектуального русла. Выдержанное в подобном духе понимание господствующих сил столетия как прискорбного атавизма или отклонения от требований внутренней непротиворечивости теории не предвещает ничего хорошего современной политической философии или либерализму.

Говоря о ереси материализма, согласно которой мир вещей существует и сохраняется независимо от его восприятия нами, Борхес говорит, что «по природе своей язык Тлена не поддается воздействию этого парадокса; большинство людей его не понимает». В мире Тлена материализм может быть только уловкой изощренного мышления или игрой слов, но никак не убедительным мнением о мире. Возможно, состоящее из прирожденных конвенционалистов академическое сообщество представителей политической философии окажется не в состоянии понять, что прежде чем стремиться на бумаге изменить мир, надо научиться отражать его в своих работах, и поймут это пожелание как чистый парадокс, усматривая в нем даже оттенок извращенности мысли или иронии. Они не в состоянии признать, что мир, постоянно подвергающий их либеральные идеалы осмеянию, втайне не уважает их.

Может быть и так, что задача объяснения трудноразрешимых конфликтов нашего мира не соответствует тяге философов к симметрии и поддержанию любой видимости порядка, что и выражается в стремлении к созданию систем — структурализма, неоконсерватизма, критической теории — тяге, которая одновременно умиротворяет разум и удовлетворяет нравственные склонности. Если это так, то академическая философия политики представляет собой не что иное, как вид деятельности, протекающей в полной изоляции от внешней среды. Ее продуктом является замкнутый на себя текст, где мир упоминается лишь в неприметных и сбивающих читателя с толку сносках. Насколько политическая философия близка к подобного рода состоянию, можно судить по тому, что даже самые внимательные читатели весьма достойного и полезного «Справочника» Гудина и Петтита не узнают из него о Холокосте и Гулаге, а также о современных процессах перемен, имеющих всемирно-историческое значение. Раз уж совсем нельзя обойтись без предмета исследования, наилучшим занятием для политического философа, возможно, будет скромная интерпретация текстов — скажем, трактата Милля «О свободе» — очарование которых состоит в их оторванности от нашего мира и вообще от любого мира, населенного реальными людьми.