Рысь: «Отчет о поездке к родителям».

Оба дня до поездки я посвятила тому, что устраняла волнение и перечитывала свои записи и записи Скво о привязанности к родственникам. Мне не удалось посвятить этому все время, которое у меня было, т.к. в присутствии Н. и К. возникали серые состояния как реакция на их вялое состояние и отсутствие устремления. Внимание постоянно уходило на них. Но усилия не были напрасны, т.к. я понимала, что приехав в свой город я увижу сотни таких людей, и что обстановка, которая будет меня окружать, будет в 1000 раз негативней. Всю дорогу - в метро, аэропорту, самолете я непрерывно прилагала усилия, но НФ по прежнему сохранялся. В какой-то момент я поняла, что сама позволяю себе не совершать максимум возможного, т.к. считаю, что у меня еще есть время - пока прилечу, пока высплюсь. Я поняла, что ВСЕГДА сама позволяю себе чувствовать именно то, что чувствую. Когда мне ясно, что выбора нет, я прекращаю НЭ. Я всегда испытываю НЭ добровольно.

Идя на регистрацию, я лицом к лицу столкнулась с теткой лет 50 и увидела, как тут же появляется беспомощность, я чувствую себя неполноценной рядом с ней. Тогда стало ясно, что если я прямо сейчас не откажусь от этого, все мероприятие заранее обречено на провал - я останусь той же услужливой девочкой, что и была. Это ощущалось, как что-то невозможное – приехать туда и ощущать себя в этом городе так, как раньше. Не знаю почему, но ощущение было такое, что если я поддамся всему этому там, то я пропала. Именно там я не должна быть такой. Тогда я вцепилась в глотку своей жалобности и беспомощности и рвала её на части. Я стояла рядом с этой теткой, бросалась каждые 2-3 секунды и раздирала это состояние. Это были по-настоящему яростные броски, и через минуту я почувствовала себя свободной. Я представляла, что вижу свою мать и чувствовала себя совершенно равной с ней. Точнее, я не видела никакого её превосходства, я не была никак связана с ней. Я вдруг поняла, какая это глупость – бояться кого-то, когда во мне ТАКАЯ сила. Я испытывала робость не только перед матерью, но и перед сестрой, т.к. она хоть и не старше меня, но очень уверенно выглядела в моих глазах и это всегда обостряло мое ощущение беспомощности. Тут я поняла, что тот, кто не сделал этих усилий, кто не оторвал себя от механических отношений с родителями и прочими родственниками - он не сделал ничего, как бы уверенно ни выглядел и как бы громко ни кричал. Я почувствовала, что во мне нет ни капли страха перед сестрой, как бы она себя ни повела, а т.к. я написала ей год назад письмо о том, что хочу прервать с ней на несколько лет всякое общение, то предполагала с её стороны любую реакцию - от претензий, полных ЖКС и уличения меня в том, что я сука и делаю то, что хочу, не считаясь с людьми (такое уже было), до грубого посылания к черту. Мне было все равно, что она скажет - я хотела с ней встретиться и понять, что она за человек, что меня держало с ней столько лет, что в ней произошло за этот год.

При том, что я постоянно прилагала усилия, чувствовала освобождение от беспомощности, яростность, постоянные и довольно интенсивные ФП в области лба, физически я чувствовала себя ужасно. Я не могла спать от напряжения - и так на протяжении последних нескольких дней. Есть не хотелось, я ела только потому, что понимала, что мне нужны силы, но было абсолютно все равно, что есть - я не чувствовала вкуса еды.

Когда я прилетела в К., все продолжалось в том же ритме. Я ехала в такси мимо этих магазинов и вывесок, мимо надписи «К.» при въезде в город, которую я тысячи раз проезжала в машине с родителями в детстве. Еще пару недель назад сама мысль об этом городе вызывала целый комплекс НЭ - вины, страха, беспомощности, а тут я еду среди этого, и куда ни посмотрю - отовсюду валятся воспоминания, и не о каких-то людях или событиях, а о моем состоянии, о тогдашнем мировосприятии. Я поехала отсыпаться в гостиницу - было ранее утро. В гостинице я не ощущала себя в К. - там я никогда не была, и если не смотреть в окно, то кажется, что я просто в незнакомом городе. Проснувшись, я поняла, что и тут я тоже далеко не в затишье. Я проснулась без НЭ вообще, но стало наползать другое - ощущение, что все хорошо, что я дома, торопиться никуда не надо. Нельзя было забываться ни на секунду, т.к. это была та же беспомощность, но она подступала вкрадчиво и незаметно. Я позвонила сестре и сказала, что хочу встретиться. Она повела себя так, как я не предполагала - была очень мила, будто мы расстались вчера, позвала к себе на работу. Я договорилась о встрече и увидела, что начинаю чувствовать себя с ней так же, как раньше. Будто она такая классная, так мне рада, и я сразу становлюсь умильно хорошей девочкой. Опять та же беспомощность рядом с «добрым» и сильным покровителем. К этому я была не готова, но это не выбило из колеи, я продолжала свое дело. Потом я зашла в кафе, где в детстве часто бывала с отцом. Я поняла, что основным детским ощущением был страх жизни, и я пряталась за родителей, за родственников, но ничто не давало ощущения защищенности. И сейчас я вижу очень хорошо, что все, что я хочу сделать - устранить этот страх и перестать цепляться за опоры. Я ехала на трамвае и мне нужно было выйти на остановке возле завода моей матери. Всю жизнь она работала на этом заводе, и то место прочно ассоциируется с ней, там часто с отцом мы ждали её в машине. Для меня попасть туда было все равно, что встретиться лицом к лицу с матерью, и я увидела, что во мне нет чувства вины - нет ни капли. Это меня не расслабило. Я продолжала полировку. Я шла по улицам своего детства - все там так близко друг к другу, можно за час обойти все места моего детского обитания. Я шла по направлению к своему дому, хотя не знала - есть там кто или нет. Я решила, что зайду туда, но еще не представляла, что буду делать. Заметила, что стоит только засмотреться на какие-то улицы, как я тут же вваливаюсь в старое состояние. Несколько раз я скатывалась, но не замечала этого, а потом каким-то образом понимала, что хоть я и не заметила, но уже поддалась, после чего возвращалась. Я была недалеко от дома и решила, что пора зайти и посмотреть в лицо этим людям. Вероятность того, что мать будет дома, была очень мала, т.к. она все время живет в деревне со своей матерью. Мне было страшно её видеть, но я мысленно сказала, что предпочитаю её увидеть, что готова к этому. С одним отцом эксперимент не был бы таким удачным, т.к. он не так привязан и не так разговорчив, а мне хотелось поговорить с ними как с людьми - узнать, что они за люди сами по себе, т.к. все, что я помню о них, это воспоминания трехгодичной давности, и многое могло исказиться за это время. Я позвонила, трубку взяла мать. Я не почувствовала никаких НЭ, только радость от того, что жизнь идет мне навстречу, давая самое сложное испытание. Я была готова к тому, что опять буду беспомощной, что увижу её в каком-нибудь дико постаревшем состоянии. Чувства вины не было, я была спокойна внешне, внутри шла полировка. Я постоянно помнила о Скво - я понимала, что ни один человек кроме неё не делал этого. Сосредоточенность на ней придавала мне стремления. Мать открыла дверь, радостно сказала - ну дочка, заходи, обняла меня за плечи и с ужасом в голосе сказала - ты что, даже не обнимешь меня?? Я никак не реагировала на то, что она говорит, во мне не рождалось ничего, никакого отклика или неприязни, ничего вообще. Смотря на меня, она постоянно начинала плакать, но я поняла, что для неё это уже настолько привычное состояние, что даже на боль и страдание это не похоже. Я готовилась к гораздо худшему. К моему удивлению, она оказалась хорошо осведомлена о том, как я к ней отношусь, хотя я писала ей об этом всего один раз. Она поняла, что я не люблю ее и видимо уже привыкла к этой мысли. Мне было все равно, о чем с ней говорить, главное было увидеть, что она за человек, какие у неё взгляды на жизнь.

Тут она меня тоже удивила. Она полностью признает то, что её жизнь - страдание из-за того, что я ушла из семьи и не хочу с ними общаться, но что она никогда не откажется от этого страдания, потому что это и есть человеческие чувства, и что бы ни случилось, она будет скучать по мне, что с того момента, как я родилась, в её жизни ничего больше нет и не будет, кроме меня, и она не хочет ничего в этом менять. Я ясно видела, что человек сам выбирает жизнь, которой живет. Я сказала ей: ты понимаешь, что есть способ не страдать, что твое состояние - не единственное из возможных, на что она ответила, что не хочет становиться таким чудовищем как я, и лучше будет страдать всю жизнь, чем хоть в чем-то будет походить на меня. На все, что я говорила, её реакция была одна - «ты не человек, я не знаю, кто ты, но люди так не живут». Бодхи она считает дьяволом, только не может понять - зачем ему нужны последователи. Когда мы жили вместе, она, казалось, не замечала моего состояния, хотя я была в постоянной депрессии. Сейчас, перебирая в памяти мою жизнь, она это вспомнила и сказала, что надо было сдать меня в психбольницу. Я спросила, как так получается, что она говорит, что меня любит, и в то же время не радуется тому, что я не страдаю. На это она сказала только то, что хуже чем то, что я есть сейчас, ничего быть не может. Она имела в виду, что я не реагирую на ее НЭ своими НЭ в ответ, что она не вызывает во мне жалости. Я поняла, что все, что ей нужно, это чтобы я ей звонила и помнила о ней. Как я живу, к чему стремлюсь, какая я – это вообще её не интересует. Для нее было бы лучше, чтобы я была пьяницей и кем угодно, только бы о ней не забывала. Она выпрашивала обещания, что я буду ей давать о себе знать. Я сказала, что никакое общение невозможно между нами до тех пор, пока она хочет держаться за свои НЭ, а т.к. я не верю (да и она тоже), что эта позиция изменится, общаться мы не будем никогда. Она рыдала, говорила, что только я могу ей помочь, но я с ясностью видела, что ей помочь может только она сама, и что она сама этого-то как раз и не хочет. Я понимала, что говорить все это бессмысленно, но мне было все равно. Мне показалось, что страдания изменили ее - она стала чуть менее упертая, чем была раньше, в ней нет той злости, и с Р. её не сравнить - она как невинный котенок рядом с ней. Хотя это я замечала и раньше - стоило маме заболеть, как она становилась «доброй». Механизм тут тот же - стоит появиться более сильному страданию, как о мелких она забывает. Сейчас она говорит, что все её НЭ были просто пылью по сравнению с этим, хотя я помню, что ВСЕГДА она была озлобленной в большей или меньшей степени. Подозреваю, что возникновение мысли о том, что она стала более понятлива – это та же ситуация, которую описывала Скво, когда кажется, что она понимает лишь потому, что она с чем-то соглашается. Только сейчас я понимаю, что это была иллюзия, что просто она хочет со мной общаться, и для этого будет говорить даже о том, о чем ей неинтересно. Но ей в этом надо только одно - чтобы я обращала на нее внимание. Сами по себе эти рассуждения ей скучны, она хочет нянчить внуков, а не устранять НЭ. Сейчас она даже сдружилась с отцом - горе их сблизило, как и с другими родственниками, которых я «сделала несчастными».

Мне было несложно излагать ей свою позицию, и в процессе разговора я совершила ошибку - расслабилась. Я поняла это по тому, как уходила. Я сказала, что говорить больше не о чем, что ни звонить, ни писать, ни приходить я не буду, но повела себя с ней не как с чужим человеком. Когда я уходила, то чувствовала чуть ли не симпатию к ней и пожелала ей избавиться от НЭ. Я сделала это так, будто пожелала больному выздороветь, в этом не было ясности, что только она может изменить себя. В этом пожелании я пожалела её, хотя и говорила жестко, чтобы она не утешала себя тем, что я ее помню, что для меня она - посторонний человек. Отец, услышав это, заорал, что это ужас, кошмар, на этом я ушла.

Я вышла из дома и поняла, что что-то не так. Скво писала, что она пережила освобождение, силу, которая прорывается в ней, а я не чувствовала ничего. Потом я поняла, что это вовсе не «ничего», а жалость к матери, которой я поддалась из-за того, что она слушала то, что я говорю. Я забыла о том, что ее расположение ко мне - следствие того, что она считает меня своей несмотря на то, что как человек я являюсь чудовищем в ее глазах. Она слепа, не видит ничего, кроме образа, который сама придумала. Я купилась на её заботливость и понятливость - в самом конце встречи, но все же купилась. Ошибка была и в том, что я еще часто продолжала об этом думать и считать, что в общем все прошло хорошо, что я смогла смотреть на это, я выдержала такой поток обвинений и не почувствовала себя ни в чем виноватой. Я готовилась ко многому, но не к тому, что мне покажется, что она меня любит. На эту «любовь» во мне отозвалась жалость к себе. Стоит только принять такую «поддержку», как я начинаю нуждаться в ней, складываю оружие и становлюсь беспомощной. Я поняла, что это такое - пресловутое тепло к родителям. Скво писала о том, что это один из тревожных сигналов, и это так и есть. Это та жалость, в которой ты вязнешь и становишься неспособной преодолеть ничего, ты сдаешься заранее. Это «тепло» – это жалость к ним, жалость к себе, и пока в тебе это есть, невозможно НИЧТО. Но поняла я это только на следующий день.

На встречу с сестрой я пришла уже в подбитом состоянии - не ощущала устойчивой позиции, потому что начала сомневаться в том, что то, что испытывает ко мне мать – это никакая не «любовь», а комплекс НЭ и предельно механических желаний. Это была маленькая червоточинка, но она подорвала уверенность в себе. Ко встрече с сестрой я не была подготовлена так хорошо, как ко встрече с матерью - сказалось её утреннее расположение ко мне. Я расслабилась и не продумала четкого плана поведения. В результате, увидев её, я почувствовала сомнения, и устранить их окончательно не смогла до конца разговора. Я решила, что встречу ту же девочку, что год назад. Тогда она выглядела настолько обалдевшей от своей жизни, что мне казалось, что в таком состоянии человек может решиться на какие-то действия. Тогда мне казалось, что мои слова находят отклик, по крайней мере она говорила о том, что жить так, как она живет, невозможно. Но за год все круто изменилось. Несмотря на то, что она через каждое слово выражает негативное отношение ко мне и ко всему вокруг, она говорит о том, что ее жизнь ее устраивает, ее состояние ей нравится, что она любит драму, а без НЭ жизнь пуста. Я, естественно, стала говорить с ней о практике. Я спрашивала её о том, как так получается, что ей нравятся НЭ, что в этом привлекательного, почему без НЭ ей пусто и т.д. Но она ничего не смогла сказать кроме слов - ну ты же понимаешь, как это можно описать словами, я это чувствую, я об этом не говорю. Она говорит о каких-то состояниях, я спрашиваю что она имеет виду, и она ничего не может описать и объяснить, и мои вопросы вызывают в ней дикое бешенство, которого она не скрывает. Почти на каждое мое слово она выдавала фразы типа «перестань цепляться, хватит так говорить, ну сколько можно, какая чушь, ты всегда была мастером создавать концепции, что за ученический подход ты мне преподносишь, не надо меня лечить, не надо считать себя умнее меня, подумай хоть раз иначе, подумай сама». На все - тотальное отторжение + раздражение, будто её бесит все. При этом она говорит, что позволяет НЭ быть, но они её не захватывают, что она в любой момент может от них отказаться, но не хочет (типичный самообман тех, кто испытывает НЭ). Она и сейчас, ведя себя таким образом, прикасается к самой природе, испытывает внутри радость и свет, но поведение ей нравится именно такое. Такого негативного существа я не встречала очень давно. Она уверяет, что говорить о внутреннем мире бессмысленно, «это не в словах», но при этом постоянно общается с людьми. Я поинтересовалась, о чем же она говорит с ними – оказалось - о том, что им интересно, ей все равно, это не мешает ей пребывать в уравновешенном состоянии, оставаться наедине с собой. И все это говорит человек, у которого лицо меняется от НЭ каждую секунду, то она становится лапочкой и кисой, когда видит, что ты к ней ласково настроен, то оборачивается монстром, когда видит, что с ней не церемонятся. Меня удивило то, что она почему-то общается со мной, хотя ей этот разговор не интересен и кажется бредом. Оказалось, что делается это потому, что я задаю вопросы. Мол если я думаю, что мне это поможет, то она не против оказать эту помощь, как бог, снизошедший до людей. И ведь это было в ней всегда! Но я считала её чуть ли не святой, я не замечала этого. Особенное бешенство вызвало в ней то, что я назвала её неискренней после того, как она сказала, что говорит людям, и в т.ч. мне, то, что они хотят услышать. В общем, ощущение было такое, что я её раздеваю, а она изо всех сил держится за свои одежды, не хочет признать ничего, расстаться ни с чем. Меня она сочла холодным, механичным существом, мою практику считает скучным, сухим, тупым западным способом описать неописуемое в словах. Чем дольше я ее видела, тем яснее становилось, что человеку, у которого нет дикого комплекса неполноценности, рядом с ней делать нечего. Я поняла, что меня привлекало в ней, потому что она осталось той же, какой и была - постоянно говорит «что надо» и «что не надо», какой мне надо быть, что делать, как чувствовать. Она постоянно обращает внимание на то, что я говорю и пытается «взять верх» и направить, и в то же время очень чувствительна к тому, как ты говоришь с ней, что о ней думаешь. Бешенство вызывает отказ следовать ее указаниям, несогласие с ней, и вопросы, в которых она теряет позицию главного, в которых чувствует, что её препарируют.

Мне понравилось все, что я ей говорила, я была честна и не скрывала того, что вижу её агрессивной, что ей позиция не совместима с моей, что мой опыт говорит об обратном, что невозможно переживать ОзВ, если есть НЭ. Мне понравилось все, что я от нее услышала, т.к. я по сути дела только сейчас с ней познакомилась. Но мне не понравилось то, как я себя вела, я все равно была в пассивной роли, не была прямолинейна, была миролюбива, мол да, ну разные мы, как будто это мелочи жизни. Все, что ее интересует – это внимание к ней. Ради этого она будет говорить с кем угодно, и чем сильнее ты в ней нуждаешься, тем больше она чувствует себя богом и покровителем и тем больше её кайфа. Я спросила - каких она выбирает людей для общения, но оказалось, что она никого не выбирает!! - это люди её выбирают. Со мной она только потому общается, что я этого хочу - ей все равно. И так же было во время нашего прежнего общения - я хотела быть с ней, и она позволяла мне это. Её забавляли мои шутки, высказывания, моя раздражительность. Сейчас я ясно увидела, что жила в иллюзии - между нами нет никакой близости!! Моя неискренность с ней была вчера в том, что я не сказала ей прямо о том, что она для меня – чужой, омраченный человек, с которым я не хочу иметь ничего общего, встать и уйти. Когда я представляю, что делаю так, я чувствую честность - мои воззрения отражаются на моем поведении. А так получается, что я ощущаю её чужой, но общаюсь в такой манере, будто все ОК. Все, что я могу сейчас сделать, это написать ей письмо, в котором четко опишу все впечатления от нее и мысли о невозможности нашего контакта. Ей этот контакт не нужен, и со стороны довольно смешно посылать к черту человека, к которому сам же обращаешься. Но мне все равно, как это выглядит и что она подумает. Я хочу, чтобы наш разрыв с ней произошел не только в моих ощущениях, но и в реальном поведении с моей стороны. Думаю, что мое письмо вызовет в ней бешенство и она позвонит и пошлет меня к дьяволу, и этого я и хочу - сразиться с ней в открытом противостоянии. Для меня пойти против неё - это пойти против чего-то очень важного в себе, отказаться от той себя, которой я была. Очень много воспоминаний связывает меня с ней, и жить с мыслью, что у нас с ней все кончено - это значит быть СОВЕРШЕННО иной, аж дух захватывает от мысли об этом.

После встречи с ней устраняла НФ, но он тут же возникал снова. Я видела причину в том, что позволила себе испытывать жалость к родителям, а яркое стремление к искренности исчезло. Это вызвало неискренность в общении с Юлей, отсутствие ясной позиции. Одна ложь влечет другую.

Когда я осознала наличие этого «теплого чувства» (т.е. жалости) и устранила его, тогда поняла, о чем говорит Скво - о мощи и высвобождающейся силе, когда переживаешь разрыв привязанности. Я шла по аэропорту и готова была зарычать, как дикий зверь, вырвавшийся на свободу. Я вспоминала себя в коридоре, когда прощалась с ними, и устраняла жалость. Я понимаю, что это необходимо было сделать тогда, но раз я не могу изменить прошлое, я буду переживать это сейчас, я буду жить так, будто я в тот момент испытывала свободу - даже говоря и делая то, что я делала, это было возможно. Я поняла, что без этой силы я - ничто, это как будто другой уровень возможностей, когда ты становишься на самом деле нечеловеком, это то, что отрывает абсолютно от той гнилой жизни, которой живут все. Нет ни одного слова, которое я могу сказать родителям, каждое будет ложью. Если когда-то еще они ко мне обратятся, я не скажу им ни слова.

У меня нет пути назад. Я не сомневалась в этом и раньше, но сейчас увидела это особенно ясно. Если я начинаю общение с родственниками на той же механической основе, то становлюсь беспомощной и неспособной ни к какому усилию, а другой основы нет, поскольку они мне совершено чужды и неинтересны. Если снова начать общение по привычке, то я сразу же начинаю нуждаться в них, как в опоре, хотя они и не дают никакой защиты. Я понимаю, что общаясь с ними, я буду точно такой же, как они. Я увидела свой дом и поняла, как я жила - пряталась от жизни за этим стенами, в этой квартирке, за этих людей, как в тюрьме жила во всем этом. Есть только два пути – так, как я жила раньше, и так, как сейчас. Нет ничего промежуточного. Невозможно освобождаться от страхов и продолжать ту жизнь, потому что вся она построена на обслуживании этих страхов. Все разлетается вдребезги, это все равно, что сейчас втиснуться в одежду, которую я носила в 5 лет. Нет никаких вариантов. Я еще раз убедилась, что та практика, которой я занимаюсь, это именно то, что я хочу, я переживаю яркое желание ей заниматься.