Он прекрасен.

Впервые в жизни Владимиру стало по-настоящему страшно.

⋆⋆⋆

Сегодняшнее утро Томаш встретил с трясущимися руками и мокрым от пота одеялом — ему снова приснился тот самый сон, смысл которого он никак не мог понять и осознать в полной мере, только в этот раз он оказался чуть ближе к Биллу, на целый шаг, но та же пантера разодрала его грудь, не давая сказать и слова. Том не понимал, и этот факт беспокоил больше всего, хотя в вещие сны мужчина никогда не верил.

Давид, я беспокоюсь за него, как ты не понимаешь? — Владимир сидел в ванной, тихо разговаривая по телефону, чему подошедший к двери Том очень удивился, ведь обычно Горский так не делал в его присутствии — тайн у них не было. — Ты бы видел, каким взглядом он на него смотрит, у меня было ощущение, что я сижу рядом с маньяком.

Томаш прислушался, совершенно не задумываясь, что стоит в одних трусах и прижимается ухом к двери. Будь сейчас рядом Давид, обязательно подшутил над ним, но его не было, оттого мужчина и продолжал подслушивать беседу, которая определённо имело прямое к нему отношение.

Что он тебе сказал? Путешествует по Европе? По-моему, он просто преследует его, только я не могу понять, почему он не может просто подойти к нему, если видит, и завести разговор. К чему это?

В воздухе повисло молчание, а сердце Тома гулко билось в ушах, потому что Давид, скорее всего, рассказывал сейчас его историю, о которой Владимир и не догадывался даже, считая, что ранний вольный образ жизни и отрицание любви — всего лишь черта несносного характера и результат повышенной самооценки.

— Так они ещё и встречались раньше? Да нет… я имею в виду… Они учились в одной школе? И что? Этот Вильгельм оказался натуралом? Погоди… — в ванной послышался шум и грохот падающих бутылок, после чего голос Владимира совсем перестал быть похожим на свой: — И что он ему ответил? Ничего? Так… они незнакомы были?! Твою мать, а…

Том больше не мог слушать, как друг сокрушается над его прошлой нелёгкой судьбой, поэтому резко открыл дверь, застав Горского сидящим на краю ванной с прижатой ладонью к лицу и сотовым у правого уха.

Это всё не ваше дело, — твёрдо произнёс Томаш, глядя на друга злыми глазами.

Как-раз-таки наше, — хлопнув раскладушкой мобильника, ответил Владимир, меняя выражение лица на непоколебимое.

Я не просил опекать меня, не просил жалеть, что ты сейчас и делал, не просил Давида рассказывать, я никого не просил ни о чём! — кафельные стены отразили крик, разбивая царящую ранее тишину. — Давай, скажи мне это вслух, назови меня маньяком, одержимым идиотом, придурком… Ты ведь такой отличный друг, что даже не удосужился поговорить сначала со мной. Да, я люблю Вильгельма, люблю так, как вам с Давидом и не снилось даже! Поэтому продолжайте играть в семью и трахать кого попало, а я буду маньяком, следующим за своей мечтой. Валяйте! Вы же такие замечательные друзья.

Владимир не мог подобрать подходящих слов для ответа, потому что чувство вины сжигало его изнутри подобно серной кислоте. Он молча встал и подошёл к разъярённому другу, сжимая его плечи широкими ладонями, тем самым призывая успокоиться и простить, но Том отпрянул от него, словно обжёгшись, и захлопнул дверь, чтобы, быстро одевшись, выйти из номера, и попытаться забыть сказанное другом, только сделать это не получалось совсем, потому что обрывок фразы будто мерцал перед глазами шестью багровыми буквами, и некуда было деться. Совсем.

⋆⋆⋆

Рим в глазах Томаша был задорным и раскованным, полным жизни и незабываемых впечатлений, потому что его улицы пестрели прохожими и неожиданными вещами. Люди-статуи были настолько настоящими, что и не казались живыми, их грим восхищал и пугал одновременно, Том даже вздрогнул от неожиданности, когда абсолютно белая девушка в пышном платье ожила, касаясь его предплечья тонкими пальцами, после он, конечно, посмеялся над собой, но жуткое ощущение рассеивалось долго; проезжающие мимо конные такси с каретами всякий раз заставляли Тома в изумлении поднимать брови, потому что то, как Рим переплетал между собой старину и новое время, поражало воображение, оттого он и решил прокатиться пару кварталов до своей главной цели, воображая себя сбежавшим из дворца мальчишкой-дворянином, впервые видевшим округу. Мерный цокот подкованных копыт белоснежного коня успокаивал, и былая злость растворялась как сахар в любимом кофе итальянцев, сменяясь плавной волной спокойствия, за которое Томаш сейчас был очень благодарен Риму, в мыслях олицетворённому человеком. Он видел его красивым античным юношей с белокурыми кудрями, танцующими на ветру, а голубые, в точности как нынешнее небо над головой глаза щурились от широкой улыбки, блистающей в солнечных лучах жемчугом. Его очень хотелось обнять или вместе пробежаться по улочкам с мелким гравием босиком, послушать заливистый смех колоколов или бесконечный поток слов-фонтанов, к одному из которых он сейчас и направлялся, поблагодарив жокея и погладив мирного коня по мягкой, ухоженной гриве. Фонтан Треви[26] был не очень оживлённым сейчас, но всё же гуляющие вокруг него люди не скрывали истинного восторга перед этим воистину величественным строением, к которому поражённый до глубины души Томаш направился сразу, подходя ближе и заставляя снующих туда-сюда голубей разлетаться в стороны воркующим серо-белым облаком. Увидев его в интернете и прочитав историю, ему сразу захотелось побывать здесь, тем более что поверья с желаниями никто не отменял. Две монетки быстро нашлись в кармане просторных голубых джинсов, после чего, сжатые в кулаке, были приставлены к шепчущим им губам и полетели за спину своего хозяина, с тихим бульком оседая на дно фонтана. Желание Томаша было до банальности простым, но осуществления хотелось как никогда. Круговорот воды дарил сердцу спокойствие, а хаотичные мысли раскладывал по полочкам, выводя самые правильные. Томаш сидел на мраморном «ободке» фонтана и ему до безумия хотелось разделить это время с Вильгельмом, угощая мороженым и пачкая красивое лицо, при этом обязательно выслушав недовольное бормотание и получая порцию сладкой грязи в ответ, хотелось взять напрокат мопеды и исколесить на них все реки-дороги Рима вместе, минуя машины и ощущая тёплый ветер в лицо, хотелось походить по разноцветным ярмаркам, примеряя нелепые платки и обматываясь ими на манер тоги, испробовать лакомства и погрузиться в ритуал распивания кофе, разгадывая смысл застывшей пены вместе, сидя рядом, щека к щеке. Том тяжело вздохнул, опустив голову. Его светлая радость постепенно перекрашивалась из ярко-оранжевой в тёмно-фиолетовую, меняя спектр оттенков точно так же, как подлетевший к нему пузырь, созданный девочкой в цветистом платьице. Она бегала неподалёку, явно веселясь от того, что её мыльные друзья летели быстро и заполоняли свободное пространство, а внутри Тома, глядя на неё, снова всё разглаживалось. Идея отблагодарить этого чудо-ребёнка пришла в голову сразу, а стоявший совсем рядом продавец воздушных шаров лишь помог этой мысли обрести реальные очертания. Купив красивый малиновый шар в форме большого сердца, мужчина медленно и даже как-то несмело подошёл к девочке, которая замерла и, чуть наклонив голову вбок, стала рассматривать его. На губах-бантиках царила лёгкая улыбка, а когда Том, сев на корточки, протянул ей шар, она не спешила взять его, касаясь щеки мужчины свободной ладошкой.

Дядя, а почему ты грустишь? — спросила она на своём детском итальянском, поглаживая кожу кончиками пальцев, а Том еле сдерживал себя, чтобы не обронить слёзы, потому что глаза напротив лучились чистотой и светом лазури, без боли и обмана, ни на йоту нетронутые реальностью жизни, и лгать им было просто невозможно.