Просто я очень плохой, — честно ответил Том, сглатывая комок в горле.

Ты хороший и у тебя есть малиновый шар, — рыжие кудряшки девочки взлетали от ветра.

Я хочу подарить его тебе, — мужчина протянул девочке тонкую ленту с подарком. — Возьмёшь?

Возьму. Но у тебя он всё равно останется. Вот тут останется, — положив ранее лежавшую на щеке ладошку на грудь слева, произнесла она.

Следи, чтобы шарик не лопнул, хорошо? — Том тепло улыбнулся девочке, бережно передавая ценный дар и чувствуя невообразимое тепло от её руки, которое, казалось, касалось сердца.

Хорошо, и ты свой не лопни.

Обязательно, а теперь иди к маме.

Спасибо, дядя! — крикнула она, уже отбегая от Томаша, крепко сжимая ручонками длинную ленту, а на щеках Тома появились прозрачные полосы, потому что слова ребёнка разбили ту страшную фразу, и своё малиновое сердце он обязательно будет беречь, чтобы потом подарить его бережным рукам.

⋆⋆⋆

Вечер плавно опускался на город, полупрозрачным тёмно-синим покрывалом обволакивая белоснежные облака и рассыпая звёзды. Томаш бродил по переулкам, уставший от долгой прогулки, но никакого сожаления в нём не было совсем, ведь Рим обнимал его тёплыми ладонями, раскрываясь сильнее. Утомлённые за день улицы тихо засыпали, сияя в золотых тонах так, точно над ними пролетела стая огненных фениксов, не нарочно роняя пылающие перья, свет которых впитался стенами зданий, водой фонтанов и ожившими фонарями. Тому безумно нравилось здесь и также безумно хотелось остаться в этом городе навсегда, с любимой душой по имени Вильгельм, разделяя радостные мгновения жизни. Всю дорогу к отелю, он думал о нём, не переставая, перебирая мгновения встречи с ним на манеже и те случайные, возможностями которых он так страшился воспользоваться.

Габриэлла, пойдём скорее, вон он! — позади мужчины раздался женский голос, и вскоре рядом пробежали две тоненькие девушки в летящих сарафанах, а когда они остановились возле высокого парня, Томаш понял, кого итальянки имели в виду; мужчина и не заметил, как ноги привели его к стадиону.

Вильгельм, вы — потрясающий артист! — произнесла девушка, протягивающая укротителю фотографию для автографа. Её ломаный чешский отчего-то умилял Тома, отошедшего в темноту улицы так, чтобы и слышать разговор, и видеть беседующих. Билл был одет в обычные джинсы, белоснежные кеды и футболку, а крепкая рука сжимала тонкую куртку — вечером было прохладнее. Томаш наблюдал за ним, держа кисти в карманах, и сердце снова забило чечётку, раздуваясь от поступившей к нему крови и создавая в груди ощущение горячего вакуума, что расползался по всему телу, заставляя его дрожать.