Глава 19. Сэм Ли и его сын жили в комнате, расположенной в задней части прачечной

Сэм Ли и его сын жили в комнате, расположенной в задней части прачечной. Ничего западного никогда не вступало в пределы этой комнаты и, если бы была возможность, то она была бы выполнена полностью в китайском стиле. В воздухе распространялся резкий запах благовоний, исходящий от двух тлеющих ароматических палочек. Мягкий голубовато-красный свет наполнял комнату. Ли декорировал фиолетовыми шелковыми шарфами плафоны двух ламп, наклоненных вниз.

Всю мебель, находящуюся в комнате, Ли сделал сам. Он был талантливым краснодеревщиком, но найти работу по специальности для иностранца, а тем более китайца, было невозможно. Самое лучшее, что он смог найти – это работа в прачечной. Однако он построил массивную навесную панель, которая охватывала одну сторону комнаты и медленно, на протяжении многих одиноких лет, он покрывал ее резьбой с позолотой в виде цветов, птиц и летучих мышей.

Перед панелью располагался красный лакированный стол, на котором стояли фарфоровая горелка, на которой подогревался чайник, три фарфоровые чашки и миски с рисом, а так же лежали палочки для еды. Часть яркой картины с изображением «ЧойСан» - китайского бога богатства выглядывала из-за другой картины с христианским сюжетом «Иисус на небесах». Картины стояли на том же столике, что и посуда с едой. У противоположенной стены располагалась деревянная кушетка с тонким, мягким матрасом, покрытая синим одеялом. Доказательством западной жизни служил уродливый железный ряд: плита и обогреватель. Фун приготовил на ужин отварной рис и зелень. Это все, что они могли позволить себе сегодня вечером. Он сидел со скрещенными ногами на полу и ждал, когда отец доест свой рис. Сам он только что закончил есть.

Сэм отрыгнул в знак признательности сыну за приготовленный ужин.

- Принести вашу трубку, баба?

Старик кивнул и Фун встал, подошел к шкафу, стоящему рядом с плитой, и взял коричневый кожаный мешочек с Яангквянг. Он вернулся к отцу, который растянулся на кушетке.

- Баба, с вашего позволения, у меня есть вопрос, который я хочу задать вам.

Ли лежал с закрытыми глазами, положив голову на подушку.

- Что за вопрос, Лаоэ?

Он обратился к сыну в традиционной китайской манере, в соответствии с порядком его рождения, как вторым сыном. Первый ребенок Сэма остался в Гонконге, чтобы помогать матери и сестре. Сэм намеревался послать за ними, когда измениться закон либо появиться возможность переправить их сюда контрабандой.

Фун достал опиумную трубку, сделанную из бамбука с черепаховой накладкой, мундштук которой был сделан из слоновой кости, а чаша – оловянной с медной решеткой внутри. Снаружи она была усеяна полудрагоценными камнями зеленого и красного цвета. Трубка была самым дорогим предметом, которым они владели, и, переданная Ли его дядей со стороны матери, была уже обещана его старшему сыну. Фун осторожно положил ее перед отцом и отдернул скатерть, которая покрывала их обеденный стол. Под столом была спрятана низкая шкатулка, черная и лакированная, инкрустированная матерью перламутром и жемчугом, который он сам достал, ныряя в море. В небольших отверстиях шкатулки покоились четыре шарика, каждый разной формы и из разного материала. Он развязал мешочек и вынул длинное стальное шило и крошечную деревянную коробочку. Эти предметы он положил рядом с трубкой.

- Что вы предпочитаете сегодня вечером, баба?

Сэм некоторое время вдыхал благовония, затем указал на один из шариков луковичной формы, изготовленный из нефрита с резным драконом по краю.

Фун поднял его и осторожно срезал на трубку стружку. Затем он отодвинул крышку с коробочки и окунул шило в опиумную пасту. Он подержал смесь над лампой, вверх взвилась струя темного дыма. Содержимое взорвалось, и он стряхнул его в чашу трубки. Эту процедуру он повторил дважды, потом передал трубку отцу. Сэм сделал глубокий вход и полностью выпустил содержимое, затем он снова вдохнул, но на этот раз задержал ароматный опиумный дым в легких. Он выпустил дым через ноздри. Фун наблюдал за ним до тех пор, пока не увидел на лице отца удовлетворение.

- Сегодня утром на следствии, вы проинструктировали меня, сказать им, что молодая женщина, которая свидетельствовала в суде, была именно та, которую вы видели, прогуливающейся с констеблем Уикеном.

Сэм держал чашу трубки над лампой, слушая сына. Он кивнул в подтверждение.

- Простите меня, баба, но, очевидно, что это было не так. Я тоже видел ту женщину, и она не была похожа на свидетельницу. Эта, первая, была высокого роста почти как любой мужчина. Разве не лучше было бы сказать правду?

Его отец рисовал дымом различные фигуры, затем ответил:

- Почему я должен сообщать им что-то, что они не хотят слушать? Если бы я сказал, что это не та женщина, то они продолжили бы задавать мне вопросы, подразумевая, что я глупый иностранец, который не знает, что говорит. Поэтому было гораздо проще согласиться.

- Вы думаете, что этот констебль имел их обоих?

Сэм хитро улыбнулся.

- Нет, я так не думаю. Та, которая была в суде, лгала.

- Почему вы так уверены в этом, мой отец?

- Китайская интуиция.

Фун тоже улыбнулся.

- Конечно, но как вы думаете, почему она пошла на риск лжесвидетельствования, если поклялась на Библии?

- У меня нет ответа. Честно говоря, я не желаю этого знать. Нас это не касается. Пусть они поубивают друг друга, мне все равно. Поскольку они считают нас невежественными дикарями с беличьими мозгами. Пусть они продолжают верить в это.

Он передал трубку Фуну.

- Вот, мой сын, затянись.

Фун помедлил. Его миссионерское воспитание шло в разрез с его культурой. Сегодня его отец был щедр, и было бы неуважительно отказаться, но пастор не одобрял курение опиума. Он взял трубку в то время, как Сэм наблюдал за ним.

- Все это ерунда … ну, с этой разбитой тарелкой. Моя душа будет разбита, как эта тарелка, если я солгу. Они принимают нас за глупых детей.

Фун втянул в себя небольшое количество дыма, задержал его во рту и выдохнул, затем передал снова трубку отцу. Ли молча курил около 20 минут, прежде чем он повернулся на бок и вытянул свои ноги.

Фун снова взял трубку, вычистил чашу и вернул ее на подставку. Яангквянг он положил назад в кожаный мешочек. Сэм, казалось, погрузился в сон, мирно посапывая. Иногда опиум приносил ему ужасные видения, которые заставляли его кричать от страха, но сегодня сновидения, очевидно, были приятными. Фун склонился над ним и осторожно освободил толстую косу, развязав черную шелковую ленту, вплетенную в волосы. Он провел пальцами, как расческой, по полностью распущенным волосам от основания черепа Сэма до самых их кончиков. Его отец вздохнул с удовольствием.

- Со всем уважением к китайской интуиции, баба, но ведь есть другая причина, по которой вы определили, что молодая женщина лжет?

Сэм хмыкнул, его слова были плохо различимы во сне.

- Я видел ее раньше. Она работает в борделе на Кинг Стрит.

Фун перестал делать успокаивающие расчесывания рукой, и Сэм перевернулся на спину и посмотрел на сына.

- У каждого человека есть потребности плоти, Лаоэ. Кроме тебя, кто имеет разум и волю монаха. Я обнаружил место, где мужчина может найти утешение. Они принимают деньги от китайца с большим спасибо.

Он усмехнулся.

- Шлюхи были заинтригованы мной. Они заявили, что никогда раньше не видели китайцев и настояли, чтобы я показал свой член всей группе. Я думаю, что они были немного разочарованы, что он не сильно отличался от Фунгю. Девушка, Мэри Энн, была одной из них. Сегодня я отблагодарил ее.

Он откатился на бок и помахал Фуну, чтобы тот продолжал расчесывать его волосы.

- Твоя мать поймет. Я мужчина.

Через несколько минут он заснул. Фун собрал его волосы в хвост и связал их лентой. Он накрыл Сэма мягким одеялом и пошел тушить лампы. Затем спокойно лег рядом с ним. Опиум сделал его слишком сонным, но он не провалился в сон немедленно. Его одолевали мысли. Ли был неправ в отношении сына. Фун постоянно мечтал о спаривании с любой молодой женщиной и уже терял терпение. Миссионерское обучение глубоко вошло в его душу и он был преисполнен решимостью оставаться целомудренным до того момента, когда найдет жену и жениться в глазах Бога. Поскольку это означало возвращение в Китай, он знал, что мечты его сбудутся не скоро, так как сначала они должны заработать достаточно денег. Он чувствовал себя немного обиженным. Его отец совершил прелюбодеяние и опозорил мать. Это было греховно.