Монолог Василия Сидорова

Больше месяца прожил я на Востоке, но такого ис-

ключительно тёплого, дружеского вечера не припом-

ню. И сама обстановка была праздничная – мы отме-

чали 150-летие открытия Антарктиды русскими моря-

ками. И дела на станции шли хорошо, и – это, навер-

ное, самое главное – ребята притёрлись друг к другу:

группа ещё недавно малознакомых людей преврати-

лась в коллектив. В этот вечер все словно оттаяли.

Произошёл тот долгожданный переход из количества

в качество, когда оказавшиеся под одной крышей са-

мые разные люди стали друзьями.

До двух часов ночи мы не расходились – настолько

велика оказалась потребность в дружеском общении.

Сейчас мне уже трудно воссоздать картину всего ве-

чера, но помню, что толчок заключительной и самой

интересной части разговора был дан размышления-

ми об акклиматизации. Ещё конкретнее – речь зашла

о моем срыве.

Хотя за прошедший месяц я, как и большинство ре-

бят, сбросил пять-шесть килограммов, но на самочув-

ствие не жаловался – организм перестроился. Дыха-

ние по-прежнему было затруднено, донимала и су-

хость воздуха, но сон наладился, появилась работо-

способность – словом, грех жаловаться. И вот, забыв

про наставления бывалых восточников и потеряв бди-

тельность, я слишком энергично (для себя) поработал

пилой на заготовке снега, и все началось сначала. Со-

рвался.

– Ну, в этом-то эпизоде ничего загадочного нет, а

вообще законы акклиматизации пока ещё непости-

жимы, – размышлял Сидоров. – В Восьмую экспеди-

цию произошёл такой случай. Прилетел ионосферист,

опытный полярник, уже дважды зимовавший на Во-

стоке. Все шло нормально, и вдруг начал синеть и та-

ять на глазах, а через несколько дней слёг. Страшно

переживал, но делать нечего: пришлось отправить в

Мирный. Прибыл ему на смену дублёр, высокий креп-

кий парень, кровь с молоком – и через неделю сва-

лился. Врач настоял на немедленной эвакуации, и в

качестве ионосфериста из Мирного прилетел началь-

ник геофизического отряда. На двенадцатый день он

так исхудал, что мы просто были в панике – как бы не

произошёл трагический исход. Пришлось и этого дуб-

лёра эвакуировать…

– Фактически получалось так: сколько живёшь на

Востоке, столько и акклиматизируешься, – подтвер-

дил Зырянов. – Зато уедешь и никогда не забудешь

ни трудностей этой жизни, ни друзей, которых здесь

приобрёл.

– Говорят, что Антарктида – безмикробный конти-

нент, – улыбнулся Борис Сергеев. – А «вирус Восто-

ка»? Запиши, доктор, в свой отчёт, что восточники

поголовно заражены «вирусом дружбы». Наш Восток

«трижды полюс» – если учесть ещё и полюс дружбы!

И в этот момент произошло удивительное явление.

Слова вроде были произнесены высокие и торже-

ственные, приличествующие скорее собранию, чем

обычному разговору, но никому от этого не стало

неловко. Наверное, задели они какие-то струны в ду-

ше каждого, и так задели, что ребята с неожиданной

для них самих откровенностью заговорили вдруг о са-

мом сокровенном: как трепетали от страха при мыс-

ли, что не выдержат предъявляемых Востоком тре-

бований, о том, как они присматривались друг к дру-

гу и теперь счастливы, что стали членами одной се-

мьи, о своей жизни, жёнах, невестах, детях… Это был

разговор, в котором раскрывались души, по-хороше-

му интимный и чистый в самом высоком значении это-

го слова.

А завершился он монологом Сидорова, который

приведу почти дословно – так он врезался в мою па-

мять.

– Василий Семёнович, – припомнил я, – как-то ещё

на «Визе» вы подсчитали, что из восемнадцати лет,

прошедших со дня свадьбы, провели в кругу семьи

лишь три года, остальные пятнадцать мёрзли на раз-

ных полушариях. Я рассказал об этом факте Игорю

Петровичу Семёнову и выразил своё отношение та-

ким восклицанием: «Вот мужественный человек!» И

знаете, что ответил Игорь Петрович?

– Что же? – улыбнулся Сидоров.

– «Мужественная жена»! – возразил он.

– Что ж, Семёнов во многом прав, – Василий Семё-

нович кивнул и задумался. – Но не во всем…

Так начался тот самый монолог.

– Вот доктор раздавал всем нам анкеты социоло-

гического обследования. Там был вопрос: «По каким

причинам вы стали полярником?» Не стану скрывать

своего ответа: «Это была цель моей жизни с юных

лет». Так наверняка ответили и многие мои товари-

щи. Капитан Скотт и Нансен, поход «Челюскина», па-

панинцы… Мы, тогдашние мальчишки, бредили Севе-

ром наяву. А дальше?.. Север, Антарктида – это как

море, ими заболеваешь на всю жизнь. Человек, хоть

раз побывавший в высоких широтах, тянется туда сно-

ва и снова. Почему?.. Да, нам часто приходится труд-

но. Но сколько радостей мы находим в этой трудной

жизни! Где, где ещё можно вдохнуть такой необычай-

ный аромат мужской дружбы, где ещё можно так про-

верить самого себя? Ты один на один с природой, каж-

дый день тебе нужно бороться со стихией, драться за

жизнь. Но этого мало. Здесь, в долгие полярные дни

и ночи, ты лучше познаешь самого себя, проанализи-

руешь свою жизнь и решишь, правильно ли жил и ка-

кие ошибки совершил. И ты очищаешься. Раньше лю-

ди очищались от грехов в церкви, а мы – на зимов-

ке, исповедуясь друг другу и самому себе. А чувство

глубокой удовлетворённости тем, что ты выполняешь

свой долг перед Родиной, тем, что она ценит и не за-

бывает тебя? А замечательный, ни с чем не сравни-

мый момент возвращения? Возвращаешься – по-дру-

гому воспринимаешь мир, испытываешь чувство об-

новления. Если случилось на зимовке что-либо пло-

хое – забываешь, вспоминаешь только хорошее, луч-

ше и проще относишься к людям, потому что научил-

ся прощать случайное и ценить главное в человеке.

Утончаются все чувства: то, чего раньше не замечал

в суетливой жизни, видишь, как будто заново прозрел.

Смотришь на берёзки – так это уже не просто лес,

а другой мир, смотришь и делаешь для себя откры-

тия… Возвращение! Ради одного только этого неза-

бываемого ощущения стоит быть полярником. У нас,

полярников, семьи крепче. Бытовые мелочи, ссоры

из-за пустяков – это нам чуждо, это суета смешная.

Всю долгую зимовку в тебе крепнет любовь к жене

и детям, и ты рвёшься к ним всем своим существом,

всей душой. Если чувство твоё настоящее – разлука

его укрепляет. Подходит корабль к Ленинграду – рвём

друг у друга бинокли, потому что самые боевые же-

ны даже на Толбухин маяк прорываются, чтобы по-

раньше нас увидеть. И смотришь, все глаза прогляды-

ваешь: может, и моя здесь? А ребята посмеиваются:

«Здесь твоя, провинилась, наверное, вот и примча-

лась!» А парень рубашку на себе рвёт: «Моя – прови-

нилась? Выходи!» И вот причал, и навстречу тебе бе-

жит жена, обнимаешь её с трепетом, как будто в юно-

сти… И каждое своё возвращение переживаешь юно-

шескую любовь!.. Отпуск у нас большой, до пяти ме-

сяцев, – успеваешь вдоволь наговориться, груду книг,

журналов прочитать, весь театральный репертуар пе-

ресмотреть, и в лесу, на море с семьёй отдохнуть… А

потом… Зовут к себе высокие широты! Бывало, льди-

на треснет, перебираешься на другую, спасаешься от

вала торосов, и сидят ребята мокрые в палатках, про-

клиная ту минуту, когда решились променять Боль-

шую землю на дрейфующую ледяную корку. А через

полгода те же ребята виновато подходят и спрашива-

ют: «Может, возьмёшь к себе, Семеныч?» – «А заре-

каться больше не будешь?» Вздыхают, разводят рука-

ми: «Наверное, буду…»

Да, будет, но пойдёт снова и снова! Такова наша по-

лярная судьба, трудная и завидная, которую ни на ка-

кую другую настоящий полярник не променяет…

А через несколько часов прилетел самолёт, и я по-

кинул станцию Восток.