Начальника экспедиции

Как-то вечером мы выкачивали из-под нашего до-

мика воду. Несколько часов поработали, а потом

поставили на электроплитку чайник, заварили креп-

чайшего чаю и впервые разговорились. В дальней-

шем наши чаепития стали традиционными; Влади-

слав Иосифович оказался блестящим рассказчиком,

и единственное, о чём я жалею, так это о том, что не

записывал его рассказы на магнитофон. И ещё о том,

что он мало говорил о себе. Но отдельные фрагменты

из его биографии я узнал и записал две истории.

У людей, одержимых сильными страстями, не мо-

жет быть гладкой и спокойной жизни.

Гербович родился в 1927 году и по праву рождения

принадлежал к тому поколению советских мальчишек

тридцатых годов, которые почти поголовно мечтали

стать полярниками и лётчиками, потому что главны-

ми героями этого поколения были челюскинцы и па-

панинцы, Чкалов и Громов.

Но мечтали о полюсе все, попали туда единицы.

Дорога на полюс была долгой и трудной. Сначала

молодой Гербович приехал учиться в Ленинград, В

первые и голодные послевоенные годы он жил на сти-

пендию, большую часть которой отсылал матери. Пи-

тался хлебом, морковкой и, для украшения жизни, по-

купал сто граммов конфет в день. В свободные часы

подрабатывал на очистке подвалов, разгрузках, ру-

бил по шесть кубометров дров в день и ещё ухитрял-

ся заниматься самбо. Был истопником, электромон-

тёром, грузчиком. Овладел специальностями водите-

ля всех видов полярного транспорта, взрывника, во-

долаза-аквалангиста, ледового разведчика – после-

довательно готовил себя к работе в высоких широ-

тах. Несколько лет службы на Северном флоте – и де-

мобилизованный морской офицер Владислав Гербо-

вич подошёл к порогу Института Арктики и Антаркти-

ки. Подошёл, отчаянно волнуясь: ради этого мгнове-

ния он отказался от военной карьеры, поломал сло-

жившийся уклад жизни и фактически начал её с само-

го начала.

– Зимовать на три года на береговую станцию пой-

дёте? – спросил начальник отдела кадров Журавлёв,

крёстный отец многих ныне известных полярников.

Ничего не поделаешь, заветный дрейф на льдине

откладывается.

– Да, пойду.

– Хорошо, идите в отдел, учитесь.

Через несколько недель:

– Решили вас направить на более трудную зимовку,

на остров, но на два года. Пойдёте?

– Пойду.

– Хорошо, идите в отдел, готовьтесь.

Прошло ещё несколько недель.

– Решили направить вас на СП. Пойдёте?

– Так ведь это моя мечта!

– Будто я этого не знал… – проворчал Журавлёв.

На станции Северный полюс-4 Гербович прошёл

хорошую полярную школу. Двойная нагрузка – он был

одновременно метеорологом и начальником аэроме-

теоотряда – потребовала такой отдачи, что спать уда-

валось лишь по два-три часа в сутки. Много тяжёлых

испытаний перенёс он во время этого дрейфа, именно

тогда он закалил свой характер полярника и оконча-

тельно убедился в том, что дорогу выбрал правильно.

От Василия Семёновича Сидорова, который дрей-

фовал на этой льдине вместе с Гербовичем, я услы-

шал както одну удивительную историю. Я попросил

Владислава Иосифовича рассказать её подробнее.

На льдине жил пёс по кличке Профессор. Видимо,

в жизни ему не повезло, он сталкивался о людьми,

которые сделали все возможное, чтобы собака пере-

стала уважать человека. Профессор был очень силь-

ным, но нелюдимым псом, гладить себя он не позво-

лял: наверное, помнил, как ласкающая рука неожи-

данно больно его ударила. И лишь к метеорологу Гер-

бовичу он привязался – быть может, впервые в сво-

ей не очень весёлой жизни. Он ходил с ним на метео-

площадку, сопровождал во всех прогулках по лагерю,

спал в тамбуре его домика и ревновал ко всем пося-

гавшим на время и внимание хозяина.

Больше никого Профессор к себе не подпускал.

Впрочем, никто и не пытался с ним сблизиться: все

знали, что этот странный пёс не только не принимает

ласки, но и может укусить. Лётчиков, которые бывали

на станции, Гербович ставил об этом в известность

и просил не обращать внимания на Профессора. Но

один лётчик пропустил предостережения мимо ушей.

Он слишком настойчиво пытался добиться располо-

жения строптивой собаки, и Профессор рванул его еа

руку.

Тогда начальник станции приказал пристрелить со-

баку. Гербович ручался, что пёс никого не тронет, если

его оставят в покое, но начальник стоял на своём – он

не любил отменять приказы.

– Да, я так сказал, – подтвердил мне Гербович, ко-

гда я спросил его, действительно ли им была произ-

несена такая фраза. – Сознаю, что не имел права это-

го говорить, но что было – то было. Я сказал: «Если

кто пристрелит собаку – я пристрелю его».

Это уже было ЧП. Начальник станции мог сурово

расправиться с Гербовичем и был бы по-своему прав.

Но, к чести начальника, он понял, что есть в жизни

такие случаи, когда лучше всего не идти напролом.

И больше не настаивал на том, чтобы убить Профес-

сора, но приказал его вывезти. Этого приказа Гербо-

вич ослушаться не мог. Он добился главного: Профес-

сор остался жить. Пёс убегал, никому не давался, и

Гербович вынужден был сам погрузить его в самолёт

и отправить на станцию Нагурского, на Землю Фран-

ца-Иосифа.

Через несколько месяцев на СП-4 прилетели кор-

респонденты. Она рассказали, что на станции Нагур-

ского появилась какая-то одичавшая собака. Людям

она не даётся, бродит вокруг лагеря и питается отбро-

сами, даже на камбуз её не заманишь. Все махнули

на неё рукой, пусть живёт одна, раз так хочет.

Гербович сразу понял, что это за собака, и с того

дня мечтал об одном: найти Профессора и увезти его

в Ленинград. И по окончании дрейфа Гербович попал

на станцию Нагурского. Ему подтвердили: да, такая

собака здесь есть, но лучше с ней не связываться, она

совершенно дикая и может искусать. Гербович бро-

сился искать пса, стал окликать его – и вдруг из-за су-

гроба к нему с неистовым визгом бросился на грудь

до невозможности исхудалый и грязный Профессор.

Жители полярной станции глазам своим не верили:

собака, которой они боялись едва ли не больше мед-

ведей, оказалась нежнее заласканного щенка. А Про-

фессор совсем потерялся от счастья. Он ни на шаг не

отходил от хозяина, которого так нелепо потерял и так

неожиданво обрёл вновь. Когда Гербович куда-либо

заходил. Профессор бегал у дверей, изнывая от бес-

покойства. Спал он у самой кровати хозяина, поло-

жив на всякий случай лапы на унты. Весь свой неиз-

расходованный запас любви и нежности пёс щедро

расходовал на одного человека. Счастью Профессо-

ра не было предела, и не менее счастливый Гербо-

вич уже готов был отправиться с ним вместе в Ленин-

град, когда прилетевший на остров ученыйзоолог вы-

сказал Владиславу Иосифовичу одну горькую истину.

Профессор – ездовая собака, рождённая на льдине,

и цивилизация его убьёт: таких впечатлений, как оби-

лие людей и быстроходный транспорт, он не вынесет.

В первые же дни он либо взбесится, либо погибнет

под колёсами грузовика… И если Гербович хочет, что-

бы собака продолжала жить, чтобы она не подверг-

ла опасности близких ему людей, Профессор должен

остаться на Севере.

И сердце Гербовича второй раз обливалось кро-

вью. Профессор что-то понял, он прижимался к ногам

хозяина и жалобно скулил. Особенно забеспокоился

он на взлётно-посадочной полосе. В дверь самолёта

он пытался прыгнуть вслед за хозяином, а когда са-

молёт двинулся по полосе, пёс долго мчался за ним,

струя от винтов его отбрасывала, но он падал, вста-

вал и вновь мчался, пока машина не взмыла в воз-

дух…

Потом Гербович узнал, что Профессор всё-таки

примирился с жизнью. Человек, которому он позво-

лил себя кормить, оказался тоже метеорологом, как

и прежний хозяин, с которым Профессор расстался

навсегда. Понемногу он привык к этому человеку, хо-

дил с ним на метеоплощадку на сроки и стал отлич-

ным «медвежатником». Его фотография попала даже

на страницы журнала «Советский Союз».

История с Профессором, пожалуй, единственная в

своём роде, обычно между полярниками и собаками

устанавливается полное взаимопонимание. Полярни-

ки очень любят своих собак, ласкают их и закармли-

вают сверх всякой меры и никому не прощают плохо-

го к ним отношения.

В одной из предыдущих экспедиций Волосана кто-

то ударил в ухо, и с тех пор пёс плохо слышит. На ред-

кость везуч был этот человек: он остался неизвест-

ным. плохо провёл бы он зимовку, узнай товарищи его

имя.

Рюрик Максимович Галкин рассказал мне такой

случай. На станции СП-11 один полярник, назовём

его М., застрелил собаку, которая его невзлюбила. М.

долго отпирался, но улики были неопровержимы, и

он сознался. И его подвергли самому жестокому на-

казанию, возможному на полярной станции: бойкоту.

С ним не разговаривали, не отвечали на его вопросы

и не садились за один стол. На всю жизнь запомнил

М. этот урок.

За многие годы зимовок Гербович выработал, вер-

нее, выстрадал своё кредо руководителя.

За исключением случаев, требующих мгновенного

решения, не торопиться с выводами. Десять раз взве-

сить все «за» и «против», продумать все аргументы

и, приняв решение, ни в коем случае от него не отсту-

пать.

Не давать категорических оценок подчинённым в

начале зимовки. Их лучшие качества, как и худшие,

проявятся потом, в полярную ночь. Полярник, как и

боксёр на ринге, славен «концовкой» – именно тогда

станет окончательно ясно, что он за человек. Этот

очень важный для себя тезис Гербович подкрепил

рассказом, к изложению которого я скоро перейду.

Характеристики каждому полярнику даётся коллек-

тивом отряда, открыто обсуждается и лишь затем под-

писывается начальником экспедиции. Характеристи-

ка, рождённая в келейной обстановке, может оказать-

ся слишком субъективной. Макаренко доказал это в

«Педагогической позме» – книге, чрезвычайно полез-

ной начальнику любого ранга.

Пьянство – враг человека вообще, и смертельный

враг полярника. Раз в неделю, в субботу, по стакану

вина и только в кают-компании – таков закон Пятна-

дцатой экспедиции. Никому и ни под каким предлогом

дополнительного спиртного не получить. Я был сви-

детелем такой сцены. К Гербовичу пришёл полярник:

завтра его жене исполняется пятьдесят лет, и он про-

сит бутылку коньяку, чтобы отметить эту дату в кругу

нескольких друзей.

– Через три дня, в субботу, – ответил Гербович

– Но у неё день рождения завтра! Завтра!

– Вашу жену мы поздравим всем коллективом. Че-

рез три дня.

Товарищ ушёл, возмущённый чёрствостью и

несправедливостью начальника. А через три дня, ко-

гда в каюткомпании прозвучал тост за здоровье его

жены, он многое понял. Поняли и другие, больше ни-

кто за всю зимовку не ходил к начальнику за вином.

Знали, что это бесполезно, что закон один для всех.

Ничто так не дискредитирует руководителя, как по-

гоня за дешёвой популярностью. Отношений к на-

чальнику, который не завоёвывает, а покупает дружбу

подчинённых мелкими поблажками, ироническое, его

приказы не будут иметь цены. Поэтому в отношениях

с подчинёнными Гербович не допускает фамильярно-

сти.

К людям, которым он перестаёт доверять, Гербович

беспощаден. Из Ленинграда должен был идти на «Ви-

зе» повар Л. Его уже оформили в штат экспедиции,

выдали документы и вместе с другими товарищами

назначили на дежурство. Л. не явился – выпил с дру-

зьями.

– Вы знали, что должны идти на дежурство? – спро-

сил Гербович.

– Знал. Но так получилось… Приятели…

– Тогда так: в Антарктице вам делать нечего.

– Как нечего?!

– Да, так. Подавайте заявление об уходе.

Л. умолял, плакал, клялся и божился тщетно. Вме-

сто него Гербович за два дня до ухода «Визе» офор-

мил дублёра Васю Кораблева и не ошибся. Станция

Новолазаревская получила хорошего повара.

– Я знаю, что принадлежу к числу тех людей, ко-

торых поначалу недолюбливают, – сказал мне как-то

Гербович. – Но своим принципам не изменяю. Знаю и

то, что в ходе зимовки отношение ко мне меняется. Я

люблю свой коллектив, предан ему, и в конце концов

люди это понимают.

Я разговаривал со многими полярниками, которые

не раз зимовали под началом Гербовича. И они под-

твердили: да, дело обстоит именно так. Суровый и

непреклонный, Гербович поначалу у многих вызывал

антипатию. Но когда по окончании зимовки у этих лю-

дей спрашивали, с кем бы они хотели пойти в очеред-

ную экспедицию, все говорили одно и то же: «Конеч-

но, с Гербовичем!»

Потому что знали: Гербович никогда и никого не

оставит в беде. Знают, что, если предстоит опасное

дело, первым пойдёт начальник. Солдат высоко це-

нит генерала, который так поступает.

В декабре 1970 года из Мирного на Восток ушёл

санно-гусеничный поезд. На сто сороковом километ-

ре у механика-водителя Юрия Ищука начался ост-

рый приступ аппендицита. В условиях похода опера-

цию делать невозможно. Возвращаться – значит по-

ставить поход под угрозу срыва. И Гербович с дву-

мя товарищами из Мирного на вездеходе отправился

за Ищуком – на одном вездеходе по Антарктиде, че-

рез зону трещин. Случись авария, несчастный случай,

от которого в Антарктиде никто не застрахован, – и

жизнь экипажа вездехода оказалась бы под угрозой:

выручить его было бы некому. Нужно большое муже-

ство, чтобы так поступить. Дерзкая вылазка удалась,

все закончилось благополучно. В то время я уже был

дома и с большим удовлетворением прочитал описа-

ние этого эпизода в «Правде».

Таков начальник экспедиции, таково и его ближай-

шее окружение. Гербович осуждает руководителей,

приближающих к себе посредственностей. Такие на-

чальники черпают у штаба не новые идеи, а лишь

безоговорочную поддержку своих распоряжений, да-

же если они явно нелепы. Гербович считает, что окру-

жающие, наоборот, должны питать руководителя сво-

ими мыслями, будоражить его. Поэтому он полон ува-

жения к своему постоянному оппоненту Большакову,

вечно вступающему в споры Силину, много ему под-

сказывающему Овечкину – не только безупречным, но

и мыслящим исполнителям.

И вокруг Гербовича постепенно складывается ко-

стяк людей, идущих за ним уже третью экспедицию,

людей, оценивших по достоинству этого исключитель-

но справедливого и честного человека с поистине же-

лезной волей. Из своей Двенадцатой экспедиции Гер-

бович взял ядро – тридцать процентов коллектива. Из

нынешнего состава в будущую экспедицию он наме-

рен взять уже половину.

Ещё по дороге в Антарктиду я слышал от товари-

щей об одной эпопее, связанной с именем Гербовича.

Она показалась мне столь исключительной по своему

драматизму, что я попросил Владислава Иосифовича

рассказать о ней подробнее.

Но немного предыстории.

Место для антарктической станции Лазарев бы-

ло выбрано не совсем удачное – её построили на

шельфовом леднике. Между тем в глубине матери-

ка, в восьмидесяти километрах от моря, находится

оазис Ширмахера – один из интереснейших районов

Антарктиды. Было решено новую станцию соорудить

здесь, а Лазарев законсервировать. Обживать оазис

в 1961 году довелось группе полярников во главе с

Гербовичем. Они и основали Новолазаревскую – са-

мую, пожалуй, уютную станцию на материке. Свобод-

ные ото льда и снега горы, озера с пресной водой, от-

носительно мягкий микроклимат – чего ещё, казалось

бы, желать? И лишь один существенный недостаток

портил картину: чрезвычайно тяжёлая дорога к морю,

идущая через многочисленные ледниковые трещины.

Смена коллектива полярников осуществлялась

так. «Обь» подходила к району станции Лазарев, где

её уже поджидал пришедший с Новолазаревской сан-

но-гусеничный поезд. Новая смена отправлялась на

место зимовки и месяца два жила вместе со старой:

входила в курс дела, принимала научную эстафету. За

это время «Обь» совершала обход остальных стан-

ций и возвращалась обратно, а старая смена вновь

подходила на санно-гусеничном поезде к станции Ла-

зарев и салютовала кораблю, который должен был за-

брать полярников на Родину.

В этом до деталей разработанном плане было

предусмотрено все, кроме стихии.

В начале апреля 1962 года двенадцать полярников,

возглавляемых теперь уже бывшим начальником Но-

волазаревской Гербовичем, совершили переход к мо-

рю и прибыли на береговую станцию Лазарев. Поза-

ди почти полтора года нелёгкой зимовки, впереди –

долгожданное возвращение домой. Все разговоры –

об этом, самом важном в жизни полярника событии.

С часу на час к барьеру должна подойти «Обь»!

И тут произошло непредвиденное.

Обычно в начале апреля море в районе Лазарева

бывало свободно ото льда. Но на этот раз стихия сыг-

рала с полярниками злую шутку. К барьеру «Обь» не

подошла: ей преградил путь мощный ледяной пояс

шириной до ста тридцати километров. Капитан Сви-

ридов по радиотелефону сообщил Гербовичу, что че-

рез десятибалльный лёд «Оби» не пробиться. Есть

один-единственный выход из положения, его предло-

жили лётчики, находящиеся на борту «Оби». На стан-

ции Молодёжная стоит на приколе самолёт ЛИ-2; ди-

зель-электроход возвратится на Молодёжную, лётчи-

ки подготовят машину и прилетят на станцию Лаза-

рев, чтобы эвакуировать полярников по воздуху.

И «Обь» ушла на Молодёжную – это тысяча пять-

сот километров в один конец. Наступило томительное

ожидание. Над возвращением домой нависла совер-

шенно реальная угроза. Мысль об атом невыносима

для всех. И все же в коллективе наметились две груп-

пы, которые восприняли ситуацию по-разному.

Первая – шесть человек, костяк старой смены: Гер-

бович, метеоролог Артемьев, радист Титовский, ме-

ханик Семочкин, повар Евграфов и механик-водитель

Зотов. Они мечтали о возвращении на Родину не

меньше других, но, бывалые полярники, привыкли в

своей жизни считаться с обстоятельствами. И эти лю-

ди держались в сложившейся ситуации с исключи-

тельным достоинством.

Вторая группа – тоже из шести человек. Среди них

не было трусов – трус в Антарктиду вообще не пой-

дёт, но они чуть пали духом, их заметно ошеломила

перспектива остаться на вторую зимовку.

И в этой обстановке Гербович принял одно из са-

мых ответственных решений в своей жизни: просить

руководство экспедицией н е п о с ы л а т ь н а Л а

з а р е в с а м о л е т ЛИ-2. Слишком опасно в оди-

ночку совершать такой перелёт. Случись что-нибудь с

машиной – кто спасёт её экипаж?

Трудно было полярникам отказаться от этой, как

всем было ясно, последней надежды на возвраще-

ние домой, трудно было примириться с таким крутым

поворотом судьбы. Но, к чести полярников, большин-

ством голосов предложение начальника было приня-

то.

И Гербович дал радиограмму: в связи с тем, что

эвакуация со станции Лазарев связана с риском для

жизни экипажа самолёта, коллектив старой смены со-

гласен остаться на вторую зимовку.

Гербович сознавал, какой она будет тяжёлой, эта

вторая зимовка. Двенадцать человек остаются со

скудными запасами продовольствия, почти без куре-

ва, без книг и кинофильмов и, главное, без научно-

го оборудования. Они обречены на бездействие – нет

ничего более тягостного для энергичных людей. У од-

ного больна мать, у другого выходит замуж дочь, у

третьего срывается защита диссертации, у четвёрто-

го… Да что там говорить! У каждого что-то наболело,

каждого терзала тоска по дому, по родной земле…

Однако руководство экспедиции, оценив по досто-

инству радиограмму Гербовича, сочло, что ещё не все

возможности исчерпаны. Да, ЛИ-2 посылать опасно,

слишком велик риск. Однако на Молодёжной были

ещё два разобранных самолёта АН-2. «Аннушки» по-

грузили на борт «Оби» и вновь пошли к Лазареву, что-

бы попытаться найти взлётно-посадочную полосу и

перевезти людей на корабль.

С непередаваемой радостью встретили пленники

Антарктиды эту весть. Поянился шанс, и всем хоте-

лось в него верить. И люди на берегу замерли в ожи-

дании.

Наконец «Обь» подошла к кромке ледяного поля,

ещё более мощного, чем две недели назад; теперь

уже корабль отделяли от берега триста семьдесят ки-

лометров льда. Но это не беда, лишь бы нашлось год-

ное для полосы место. Несколько дней «Обь» ходила

вдоль кромки ледяного поля, и эти дни люди на стан-

ции Лазарев почти не спали.

И вновь поиски полосы оказались безрезультатны-

ми. Более того, кончились запасы топлива, осталось

лишь столько, сколько необходимо для перехода к

ближайшему порту. Три недели потратили моряки на

то, чтобы спасти из плена своих товарищей полярни-

ков. Все, что было и человеческих силах, моряки сде-

лали.

И в последнем разговоре по рации Гербович побла-

годарил их, пожелал счастливого плавания и просил

поклониться родной земле.

«Обь» взяла курс на Родину.

Теперь уже двенадцать человек точно знали, что

они остались на вторую зимовку. Это ещё год в Ан-

тарктиде, ещё одна полярная ночь – не всякий чело-

век найдёт в себе силы с достоинством выдержать та-

кое испытание. И Гербович готовился к самой трудной

зимовке в своей жизни. Прежде всего следует поднять

жизненный тонус второй шестёрки, во что бы то ни

стало занять людей делом: создать курсы по изуче-

нию радио, дизелей, гляциологии, английского языка.

По возможности вести наблюдения, научную работу.

Не расслабляться ни на одну минуту!

Но буквально на следующий день после ухода

«Оби» произошло событие, о котором долго будут

вспоминать поколения полярников. Ещё много лет

они будут из уст и уста передавать историю о том,

как всесильная Антарктида не сумела удержать в сво-

их снегах двенадцать скованных по рукам и ногам

пленников. «Обь» набрела на айсберг, словно создан-

ный природой для устройства идеальной взлётно-по-

садочной полосы! Высота – вровень с бортом кораб-

ля, длина – около двухсот метров, ровная, как ска-

терть, поверхность. Такие айсберги встречаются один

на тысячу. Легче поймать в авоську падучую звезду,

чем найти в Южном Ледовитом океане такой айсберг.

Каждый час приносил новости, одна лучше другой:

«Аннушки» стрелами выгружены на айсберг… Лётчи-

ки Завьялов и Ляхов ладят самолёты… Произведён

пробный полет…

– Готовьтесь принимать самолёты! – радировал

Гербовичу капитан Свиридов.

Но трудно отпускает от себя Антарктида… Если За-

вьялов прилетел на станцию благополучно, то Ляхов

с огромным трудом дотянул до берега. Из-за обна-

ружившейся в полёте неисправности самолёт чудом

держал высоту. А ведь путь частично шёл над откры-

тым морем, над которым одномоторным самолётам

вообще летать запрещено.

Итак, два самолёта, из которых один повреждён.

Каждый из них может взять на борт шесть человек без

вещей. Кому на каком самолёте лететь?

Вопрос решился сам собой, ибо уже произошёл

естественный отбор.

Гербович и пятеро его товарищей, костяк коллекти-

ва старой смены, улетели на повреждённой машине

Ляхова. Это был драматический полет, лыжи едва ли

не шаркали по торосам. Но самое главное началось

потом, когда Ляхов никак не мог сесть на айсберг –

у «Аннушки» не хватало сил подняться на тридцать

метров. Несколько раз Ляхов облетал айсберг, шёл на

посадку – и разворачивался обратно. Пятая попытка

оказалась удачной, хотя и она, казалось, завершится

бедой: «Аннушка» плюхнулась на айсберг недалеко

от края, но бортмеханик Журавлёв выскочил на ходу

и завернул машину за хвост.

Итак, все закончилось благополучно и «Обь», геро-

ическая, легендарная «Обь» повезла многострадаль-

ную дюжину новолазаревцев на Родину.

Но не закончилось ещё действие естественного от-

бора! Оно продолжалось и оказало своё влияние на

будущее людей, прошедших через её жестокое сито.

Вот как сложилась судьба первой шестёрки через

десять лет.

Гербович, бывший начальник станции, стал канди-

датом географических наук и дважды начальником

советских антарктических экспедиций.

Артемьев, бывший метеоролог, стал дважды на-

чальником антарктической станции Восток.

Титовский, бывший радист, также стал дважды на-

чальником антарктической станции Молодёжная.

Семочкин, бывший механик, был дважды начальни-

ком дизельной электростанции в Мирном.

Повар Евграфов ещё четырежды участвовал в ан-

тарктических экспедициях.

Лишь Зотов по состоянию здоровья вынужден был

уйти на пенсию.

Со всеми людьми из этой славной шестёрки, кроме

Зотова, я встречался в Антарктиде и рад, что мне до-

велось с ними познакомиться. А те шестеро, образо-

вавшие вторую группу? Почти все они ушли, решили

не связывать больше своей судьбы с высокими широ-

тами. Естественный отбор их отсеял.

Так «закольцевалась» эта антарктическая новелла.

«Бог погоды» и его «апостолы»

На очередном диспетчерском совещании всех до

слез рассмешил Бардин. Вчера, давая прогноз пого-

ды, он предсказал для «Оби» десяти-одиннадцати-

балльный шторм. Шкарупин, вечный оппонент Барди-

на, весьма скептически на это заметил, что завтра ка-

питан Купри сообщит: «Ясный, солнечный день. Эки-

паж загорает. Сердечный привет Бардину».

Легко себе представить, с каким нетерпением Ген-

надий Иванович ожидал начала диспетчерского сове-

щания! Он буквально не находил себе места.

– Жалко, что мы ещё не на «Оби», – посмеивался

Шкарупин, – погрелись бы, отдохнули…

«Погоди, погоди!» – мстительно шептал про себя

Геннадий Иванович.

Довольные таким развлечением, участники сове-

щания подшучивали над Бардиным и ждали развяз-

ки. И вот начальник экспедиции сел на своё предсе-

дательское место и взял в руки сводку.

– Купри сообщает… (напряжённая тишина) «Обь»

попала в одиннадцатибалльный шторм…

– Что я говорил! – ликуя и светясь всем лицом, вос-

кликнул Бардин.

Это было не по-христиански – хохотать, когда род-

ную и всеми любимую «Обь» швыряет в океане, как

пробку, но удержаться было невозможно: так откро-

венно счастлив был посрамивший Шкарупина Генна-

дий Иванович.

«Аэрологов начальник и метеорологов командир»,

Геннадий Иванович занимал в экспедиции штатную

должность «бога погоды». Невысокого роста, с чёр-

ной лохматой бородой, неизменно корректный и де-

ловитый, он был симпатичен не только своей внешно-

стью и манерой поведения, но и страстной влюблён-

ностью в профессию. Неточный прогноз означал для

него бессонную ночь. И хотя, честно говоря, таких но-

чей у него было немного, каждая неудача лишала его

аппетита. В таких случаях Бардин входил в кают-ком-

панию с ненужной деловитостью, нервно садился на

своё место и, подчёркнуто не обращая внимания на

насмешников, молча слушал их разглагольствования.

Особенно изощрялся геофизик Георгий Куделин.

– Лишние расходы, – пояснял он свою мысль черес-

чур громким голосом (чтобы слышал Бардин). – Шут-

ка ли – целый штат синоптиков! Нужно было привезти

в Мирный одну старушку с ревматизмом, печку ей по-

ставить и подсунуть магнитофон, чтобы «охи» и «ахи»

записывал.

И далее следовала дежурная шутка насчёт Дня си-

ноптика, который, разумеется, будет отмечаться пер-

вого апреля.

– Мы как врачи, – жаловался Геннадий Иванович, –

у нас запоминают только ошибки.

Из разговора с ним я узнал, что только в 1948 году

в шестнадцатилетнем возрасте Бардин впервые уви-

дел поезд. Это в наше время, когда годовалая кроха

уверенно поднимается по трапу самолёта! Я потребо-

вал объяснений. Оказалось, что Геннадий Иванович –

представитель национальности ханты, одного из на-

ших коренных северных народов.

Хантов в стране всего двадцать пять тысяч, и од-

ного из них они послали в Антарктиду! В отдалённом

прошлом предки современных венгров жили на Во-

сточном Урале, а хантыйский язык близок к венгерско-

му по строю и словам домашнего обихода. Парадок-

сы великого переселения народов! Баски – выходцы

с Кавказа, жители острова Пасхи – из Южной Амери-

ки… Впрочем, люди уже перестали удивляться подоб-

ным открытиям и воспринимают их хладнокровно; по-

сле того как Дарвин доказал, что король и последний

бродяга с единственной парой штанов происходят по

прямой линии от одной и той же гориллы, человече-

ство трудно чем-либо ошеломить. И если упомянутый

бродяга с воплем «Привет, братишка!» не бросается

королю в объятия, то не потому, что не имеет на это

права, а лишь потому, что опыт научил его не фами-

льярничать с богатыми родственниками: могут непра-

вильно понять и накостылять по шее.

А поезд Бардин увидел, когда по окончании шко-

лы поехал в Ленинград, в Институт народов Севера.

Потом он закончил Высшее мореходное училище и с

1955 года не расстаётся с высокими широтами. Очки

с толстыми стёклами помешали Геннадию Иванови-

чу стать капитаном дальнего плавания, но кандидату

географических наук они вполне к лицу.

В «небесной канцелярии», я бывал часто. Здесь из

комнаты в комнату ходили вдумчивые бородатые лю-

ди с картами погоды и фотоснимками, полученными

от спутника Земли.

– Ишь какой циклон идёт, – говорил один. – Зацепит

Мирный хвостом али пронесёт?

– Готовь лопаты, братцы, – авторитетно гудел вто-

рой. – Двадцать-двадцать пять метров в секунду.

– А на Моусоне все тридцать, – включался третий. –

Надо их предупредить.

«Бог погоды» Мирного и его «апостолы» снабжают

прогнозами всю Антарктиду. Наши сводки ежеднев-

но получают австралийские станции Моусон и Кей-

си, французская – Дюмон-Дюрвилль, японская – Се-

ва. Своих бюро прогнозов у этих станций нет, и посе-

му они с благодарностью принимают наши предска-

зания.

На следующий день австралийцы передали Бар-

дину своё полярное спасибо. Они собирались в сан-

но-гусеничный поход на двести миль в горы, но, по-

лучив наш штормовой прогноз, от похода воздержа-

лись. Была пурга, да ещё какая! Прибыла благодар-

ность и со станции Кейси: радиограмма Бардина за-

ставила капитана австралийского судна воздержать-

ся от выхода в море, где его наверняка бы весьма ос-

новательно тряхнуло. В нескольких сотнях милях от

Мирного промышляет китобойная флотилия «Совет-

ская Украина», которая тоже шагу не делает без бар-

динских прогнозов. Не говоря уже о лётчиках: лететь

или не лететь им на Восток, решают Бардин и его ре-

бята.

Вечером в их доме торжество: отмечается день

рождения аэролога Валерия Смирнова и метеоролога

Юрия Зусмана. В субботу за здоровье именинников в

кают-компании поднимет бокалы весь коллектив Мир-

ного, а пока «в порядке репетиции» идут в ход скуд-

ные подпольные запасы, чудом сохранившиеся остат-

ки былой роскоши.

Валерий Смирнов малость удручён: по его вине на

столе нет бутылки коньяку.

– Схалтурил! – поругивают его ребята.

И Валерий виновато разводит руками: да, схалту-

рил, не сумел… побить рекорд.

Дело в том, что Борис Сергеев и Коля Фищев на Во-

стоке запустили радиозонд на сорок пять километров.

И Гербович во всеуслышание объявил: если и аэро-

логам Мирного удастся побить рекорд, они получат

бутылку коньяку. Всю неделю аэрологи из кожи вон

лезли, чтобы украсить праздничный стол заветной бу-

тылкой, но не дотягивали одного-двух километров…

Зато закуска была щедрой. Её обеспечил инициатив-

ный Бардин. Он догадался записать на магнитофон

радиопередачу из Москвы для полярников Мирного,

где был один воистину бесценный кадр: выступление

внучки повара Евграфова, которая лепетала «деду-

ленька» и тому подобные замечательные слова. И те-

перь владелец плёнки, как демонискуситель, время от

времени вкрадчиво говорит повару:

– Хочешь ещё разок послушать внучку, Михайлыч?

Приходи с закуской!

И Виктор Михайлович Евграфов, который любит

свою внучку, «как сорок тысяч дедуленек любить не

могут», ворчит, но – что поделаешь? – приходит. В Ан-

тарктиде, где жизнь редко балует полярников, каждая

маленькая радость высоко ценится и запоминается

надолго.

Самому Бардину на день рождения совершенно

уж потрясающий сюрприз преподнесли радисты. «Бог

погоды» сидел на троне в своей резиденции, разду-

мывая, какой силы циклон обрушить на континент, ко-

гда зазвонил телефон.

– Слушает Бардин.

– Здравствуй, папочка, Игорь говорит!

У Бардина язык прилип к гортани. Сын долго кри-

чал: «Алло, алло!» – пока папочка не пришёл в себя.

Застольный разговор пошёл о сюрпризах.

– На СП-17, – вспоминал Валерий Смирнов, – как

раз ко дню рождения нашего метеоролога лётчики

привезли три ящика с посылками. Собрались мы в

кают-компании, радостные и возбуждённые, и нача-

ли распаковывать ящики. Читаем на первой посылке:

«Николаю Б.» (Валера назвал фамилию известного

в кругу полярников механика). «Поздравляем Колю»,

читаем на следующей: «Николаю Б.». Ещё раз его по-

здравляем и снова читаем: «Николаю Б.». Что за на-

важдение? Очередная посылка – Николаю Б. Ещё од-

на – Николаю Б! Ребята взбесились – две трети всех

посылок пришло Коле, который хлопал себя по бёд-

рам и радостно хохотал во все горло. От приятельниц

получил… Мы его тогда чуть не растерзали!

– Самый оригинальный подарок на день рожде-

ния, – включился другой рассказчик, – получил на

Новолазаревской Павел Андреевич Цветков. Отобе-

дав, пришёл к себе отдохнуть. Что за чертовщина?

На его постели лежала наковальня весом более ста

килограммов. Несколько человек вынесли её из ди-

зельной, когда Семочкин отлучился. И тут же донес-

ли Семочкину, что Павел Андреевич наковальню ста-

щил для гимнастики вместо штанги. Семочкин бегом

к Цветкову.

– Неси на место!

– Да на кой шут она мне нужна?

– А зачем брал? Неси на место!

Пришлось тащить. А другому приятелю механики

на день рождения втащили в комнату списанную ле-

бёдку. Месяц разбирал её по частям и выкидывал.

Застольная беседа сворачивается – именинникам

пора на вахту. Жизнь у них нелёгкая, особенно у Юры

Зусмана. Метеорологи на полярных станциях вообще

самые загруженные люди, а тут ещё и напарник Юре

попался неопытный. Спит Юра дробными отрезками,

как вахтенный матрос, но больше четырех-пяти часов

в сутки редко получается.

Валеру беспокоит другая проблема: начинает пур-

жить. Ветер может подхватить радиозонд и швырнуть

его на скалы Комсомольской сопки, на айсберги, на

линии электропередачи. А вновь добывать водород

и заполнять оболочку – работа, которую можно срав-

нить разве что со вторичным мытьём вымытого пола,

когда у начальства на белой перчатке оказалось тём-

ное пятнышко.

– В Восьмую экспедицию, – припомнил Бардин, –

начальником аэрометеоотряда был Виталий Бабары-

кин. Нам с ним скучать не приходилось. Однажды в

сильную пургу аэролог Володя Баяревич заявил, что

радиозонд запустить невозможно.

– Спорим на половину бороды? – предложил Баба-

рыкин.

– Идёт! – согласился Володя.

Бабарыкин изрядно помучился, но зонд выпустил,

и Володя месяц веселил весь Мирный своей ампути-

рованной бородкой.

– Так если у тебя, Валера, есть сомнения, – тихим

голосом заключил Бардин, – я готов.

И ласково погладил свою чёрную лохматую бороду.

Валера столь же ласково погладил свою, трога-

тельно поблагодарил начальника за заботу и побежал

в аэропавильон.