Из Антарктиды!

В понедельник мы проклинали солнечную актив-

ность, во вторник ионосферу, и среду полярное сия-

ние, а в четверг магнитную бурю. Ибо при всей своей

грандиозности эти явления в наших глазах были на-

зойливыми и гнусными радиопомехами.

Но в пятницу по Мирному разносилось:

– Радисты обещают слышимость!

И взволнованные счастливцы, которых начальник

радиоцентра Журко записал на сегодня в свою тол-

стую тетрадь, заполняют переговорную.

– Здравствуйте, товарищи полярники!

Мы почтительно и даже с некоторым подобостра-

стием здороваемся с радистом Виктором Карасёвым,

который на время от шестнадцати до восемнадцати

самый могущественный человек в Мирном: именно

Виктор будет по очереди вызывать нас к радиотеле-

фону.

До начала переговоров ещё десять минут. За пят-

надцать тысяч километров от нас, на улице Разина

в Москве в полярном радиоцентре, нервничают на-

ши родные. Пятнадцать тысяч километров по окруж-

ности земного шара – такое расстояние должны пре-

одолеть наши осипшие от волнения голоса. Сказка!

Когда Ричард Львиное Сердце во всю свою лужёную

глотку орал на неверных, его слышали в лучшем слу-

чае метров за двеститриста.

– Подумаешь, пятнадцать тысяч!

Виктор рассказывает, что сегодня утром он говорил

по телефону с радистом станции СП-16 Олегом Бро-

ком, моим старым знакомым. Льдину всю поломало

– перебираются на новую… Кроме того, он, Виктор,

установил сегодня связь с любителем-американцем

из Сан-Франциско и японцем из Осаки. А общее число

установленных им связей перевалило за девять ты-

сяч.

– Победухину за тобой не угнаться! – восторжен-

ным голосом отпетого подхалима говорит один из нас.

Виктор без особой уверенности кивает. Георгий По-

бедухин – главный его соперник, и борьба между ни-

ми за первенство проходит с переменным успехом.

– К сожалению, – без особого огорчения отмечает

Виктор, – Победухин вчера охрип и на несколько дней

вышел из строя! Это, конечно, очень, очень досадно.

Первым вызвали к телефону П. Мы нервно навост-

рили уши: всех волнует слышимость.

– Мама, ты слышишь меня? Мама!

– Ол райт, май френд! – врывается в эфир весёлый

голос.

– Мама! Мама! – надрывается П. – Это я, мама!

– Довели человека! – сочувствует очередь. – Только

зимовка началась, а уже маму зовёт!

И очередники смеются так называемым нервным

смехом, потому что знают, что никто из них не гаранти-

рован от подобных же изъявлений сочувствия со сто-

роны сердобольных товарищей.

Слышимость сегодня неважная. С трудом докри-

чавшись до мамы, взмыленный П. отходит от аппара-

та.

– Н., на выход с вещами!

– Катюша, здравствуй! Очень по тебе скучаю, как

дела, дорогая?

– Спасибо, зятёк, – доносится сиплый баритон. –

Катя в командировке. Рассказывай про жисть.

Н. упавшим голосом сообщает, что жизнь хороша

и. даже удивительна, и мы догадываемся, что разго-

вор с глубокочтимым тестем ни в коей мере не мо-

жет заменить молодому супругу общения с дорогой

и нежно любимой Катюшей. Отмахнувшись от насме-

шек, Н. садится в коридоре на скамью, закуривает и

мстительно ждёт: не может такого быть, чтобы у сле-

дующих абонентов все сошло гладко.

Так оно и случилось. Один за другим последовали

два разговора, на несколько дней давшие пищу ост-

рякам Мирного 10.

Сначала говорил со своей Ниночкой Беляев. Зады-

хаясь от волнения и нежности, он её ласкал, сто раз

обнимал и тысячу раз целовал. Неожиданно выясни-

лось, что он ласкает, обнимает и целует чужую жену.

Она тоже Ниночка, но Силаева. Услышав, что у теле-

фона его жена, Силаев сорвал с головы Беляева на-

ушники и три минуты трогательно орал в трубку про

свою любовь. Закончив по традиции разговор пылки-

ми объятиями и поцелуями, Силаев обнаружил, что

адресовал их Ниночке Беляевой, которая три минуты

назад выхватила трубку из рук Ниночки Силаевой, ко-

торую закончил обнимать и целовать Беляев. К этому

времени слышимость окончательно исчезла и закон-

ные Ниночки остались нецелованными до следующе-

го сеанса.

Но иногда слышимость была бодее или менее

сносной, и мы досыта, минут по пять, разговаривали

с жёнами и детьми. Без путаницы, впрочем, не обхо-

дилось. Так, во время одного сеанса, меня предупре-

дили, что из Москвы со мной будет говорить товарищ

Шагина. Я что-то никак не мог припомнить, какое от-

ношение ко мне имеет вышеупомянутый товарищ, и

успокоился лишь тогда, когда услышал голос жены.

10 Будучи уверенными, что я опишу этот случай, пострадавшие проси-

ли изменить их фамилии.

Ребята по этому поводу острили:

– Возвратитесь домой, а за вашим письменным сто-

лом сидит товарищ Шагин.

Впечатление разговоры с домом оставляли огром-

ное. Хладнокровные, с железной волей полярники на

глазах превращались в растерянных мальчишек, бук-

вально терялись от наплыва чувств. Потому что голос

живой, а радиограмма, даже самая нежная, всё-таки

листок неодушевлённой бумаги.

Но если слышимости не было, ребята, просидев ча-

са два в радиоцентре, расходились совершенно удру-

чённые, на чем свет стоит ругая ни в чём не повин-

ных радистов. Угнетало и сознание того, что столь же

расстроенными уходят из радиоцентра наши родные.

Полярникам почему то отказано вызывать родных по

домашнему телефону (морякам, кстати, это разреше-

но). Радисты рассказывали, что в первых экспедици-

ях полярники такой льготой пользовались. Поначалу,

правда, в звонки из Антарктиды на Большой земле ни-

кто не верил. Пришла жена с работы, готовит обед и

вдруг…

– Алло! Это ты, Галочка?

– Я. А кто говорит?

– Эдик говорит! Здравствуй, дорогая!

– Бросьте меня разыгрывать, гражданин. Мой Эдик

в Мирном.

– Так это я, я! Твой Эдик! Я из Мирного говорю!

– Неудачная шутка, гражданин. Всего наилучшего.

И вешала трубку, не подозревая, что её любимый

Эдик в эту минуту в отчаяньи рвёт на себе волосы.

Приходилось даже посылать жёнам радиограммы,

чтобы они поверили во всемогущество техническо-

го прогресса и не вешали трубки, И когда родные

привыкли, что звонок из Антарктиды не первоапрель-

ская шутка, ктото распорядился отменить разговоры

по домашним телефонам. Видимо, нужно пересмот-

реть это распоряжение, незачем напрасно травмиро-

вать полярников и членов их семей. Когда мы возвра-

щались домой на «Оби», радистыморяки выходили

через свой радиоцентр прямо на наши домашние те-

лефоны. Не отвечают – ничего страшного, можно бу-

дет позвонить ещё разок. Зато какой это был сногсши-

бательный сюрприз, когда на обычный телефонный

звонок жена снимала трубку и слышала голос своего

бродяги-мужа!

О разного рода сюрпризах антарктические радисты

могут рассказывать часами. Забавный случай произо-

шёл в Четырнадцатую экспедицию во время санно-гу-

сеничного похода на станцию Восток. Правда, штур-

ману поезда случай этот не показался таким уж смеш-

ным, поскольку бедняга корчился от воспаления над-

костницы. Радист поезда Олег Левандовский попы-

тался запросить врачей Мирного, что делать со штур-

манским зубом в конкретных походных условиях, но

бушевала магнитная буря, и Миртли на связь не вы-

шел. Но зато призывы Олега услышал радист нашего

танкера, бороздившего воды Антарктики.

– Вас понял, вас понял, – послышалось в эфире, –

болит зуб у штурмана. Пусть он сообщит ваши коор-

динаты. Если вы недалеко – постараемся помочь.

Когда Олег сообщил координаты, судовой радист

язвительно откликнулся:

– Вас понял. У вашего штурмана, видимо, болит не

зуб, а голова после липшей рюмки. Судя по коорди-

натам, он завёл ваше судно километров на пятьсот в

глубь материка. Приём.

– А мы там и находимся. Мы – санно-тусеничный

поезд. Приём.

Судовой радист пришёл в восторг, как нумизмат, ко-

торый раздобыл сестерций Веспасиана Флавия. Шут-

ка ли – установить такую редкостную связь! Но штур-

ману поезда Николаю Морозову легче от этого не ста-

ло.

Радио в Антарктиде – это ещё и звуковые письма от

родных. Папы и мамы, дедушки и бабушки, жены и де-

ти приходят в студии, садятся к микрофону и расска-

зывают, обнимают и желают. Правда, есть своя лож-

ка дёгтя и в этой очень нужной передаче. То ли её со-

здатели не знают, что полярники ежедневно слушают

последние известия, то ли того требует радионачаль-

ство, но значительная часть передачи состоит из об-

зора даже не текущих, а довольно-таки устаревших

событий. Разумеется, эту часть никто не слушает, но

драгоценное время она отнимает.

Но вот начинаются звуковые письма – и Антарктида

замирает. Таня Гербович, беззаветно преданная иде-

алам рыбалки, рассказывает отцу об огромном оку-

не, который нахально сорвался с крючка, Ирочка Ель-

синовская лепечет, что она очень хочет увидеть папу

и пингвина («но больше пингвина», – комментируют

слушатели), а мама Н. требует от сына, чтобы он бе-

рег себя (здесь уже комментаторы расходятся вовсю).

Особый успех выпал однажды на долю X. Сначала

выступала его жена: люблю, мол, скучаю, жду тебя,

мой ненаглядный, приезжай скорее, сокол ясный. Все

шло хорошо. А потом диктор провозгласил: «А теперь,

дорогой товарищ X., передаём для вас по просьбе ва-

шей жены её любимую песню». И в эфире зазвуча-

ло: «В нашем доме появился замечательный сосед!..»

Долго ещё потом X. «метал икру» и делал вид, что не

слышит невинных вопросов: «Так кто же появился в

твоём доме после твоего отъезда?»

Любят радио в Антарктиде!