ГРИГОРИИ МЕЛЕНТЬЕВИЧ СИЛИН

Заместителю начальника экспедиции пятьдесят

семь лет. В таком возрасте полярники обычно проща-

ются с высокими широтами; так подумывал и Григо-

рий Мелентьевич. Но Гербович уговорил, а врачи раз-

решили, и Силин в третий раз пошёл в Антарктиду.

И все в выигрыше. Доволен начальник экспедиции:

заполучил в замы одного из опытнейших полярных

асов! Довольны подчинённые: работать вместе с Гри-

горием Мелентьевичем – значит многому научиться.

Доволен и сам Силин: всё-таки ещё разок прозимовал

в милой его сердцу Антарктиде.

Полярники зачастую выглядят моложе своих лет:

свежий, да ещё без микробов воздух, физический

труд, хорошее питание, размеренная жизнь без по-

вседневной нервотрёпки большого города – таковы

компоненты «полярной косметики». Но опасности,

подстерегающие полярника на каждом шагу, огром-

ное напряжение в критические минуты, полярные но-

чи с их психологической встряской – все это не может

пройти бесследно.

И на лице Григория Мелентьевича – все его пять-

десят семь. Он ещё крепок физически, плечи его не

согнулись, но волосы поседели, а глаза попали в сеть

морщин. Держится он ровно, говорит спокойно и уве-

ренно, потому что в полярном деле знает все.

Тридцать пять лет назад Арктика встретила его, то-

гда ещё зелёного метеоролога, не очень приветли-

во. Корабль, на котором Силин шёл зимовать на ост-

ров Котельный, попал в ледовую переделку. Началось

сжатие, льды полезли друг на друга, и стальные бор-

та затрещали по швам. Люди вышли на палубу, заня-

ли места повыше и, бессильные, смотрели, как у бор-

та вырастают горы торосов. Помятый, со сломанным

винтом, беспомощный корабль потащило в море Лап-

тевых. Там помогли лётчики, сняли потерпевших кру-

шение и вывезли в бухту Кожевникова.

Потом зимовки в устье Хатанги, на мысе Нордвик,

на Диксоне и, наконец, на Земле Франца-Иосифа,

в бухте Тихой – той самой, где снимался первый и

лучший советский кинофильм о полярниках «Семеро

смелых». Там Григория Мелентьевича и его товари-

щей застала война.

Небольшая группа полярников на четыре долгих го-

да оказалась оторванной от Большой земли. Не пре-

кращая вести научные наблюдения, полярники днём

и ночью готовились к обороне: перенесли в скалы за-

пасы продовольствия и боеприпасы, оборудовали три

пулемётных гнезда. К счастью, немцы не заинтересо-

вались бухтой, иначе полярникам пришлось бы пло-

хо: шансов отбить нападение десанта с военного ко-

рабля у них было немного.

Через два года кончились продукты: за это время

один лишь небольшой бот, ускользнув от немецких

подводных лодок, доставил немного продовольствия.

Кто-то вспомнил, что на острове Рудольфа, том са-

мом, где похоронен Георгий Седов, Иван Дмитриевич

Папанин перед дрейфом на станции Северный по-

люс-1 устроил запасной склад. Добравшись до остро-

ва, полярники действительно обнаружили шоколад и

сгущённое молоко, изрядно подпорченное, но в войну

и не такое ели.

Главной пищей была медвежатина.

– 28 февраля, – вспоминал Силин, – на Зем-

лю Франца-Иосифа проник первый луч солнца, мы

всем коллективом вышли полюбоваться им. Кончи-

лась ещё одна полярная ночь, наступал долгождан-

ный день. Я запомнил эту дату – 28 февраля 1944 го-

да. Утром пошёл смотреть припай, как положено по

программе метеоролога. В последнее время медведи

нас не посещали, и я проявил беспечность – взял с

собой не винтовку, а наган. Взял так, на всякий случай,

не думал, что пригодится. Отошёл на три километра

от посёлка – медведь! В жизни, кажется, никогда так

себя не проклинал. Ситуация скверная: вместо того

чтобы обеспечить пищей товарищей, как бы самому

не накормить медведя. За мной широкая трещина,

слева и справа торосы, отступать некуда. А медведь

рычит и идёт на меня, огромный, злой. Выстрелил в

него три раза – промахнулся. Бросил одну рукавицу,

вторую, чтобы выиграть время, пока он будет их обню-

хивать, – нет, не на такого напал! Тогда я быстро вска-

рабкался на торос, подождал, когда медведь начал

подниматься, и дважды выстрелил в упор. Видимо,

тяжело его ранил: он взревел, ушёл за торос и притих.

Несколько минут я стоял и ждал, на раненого зверя

нападать опасно. И хорошо сделал, потому что мед-

ведь с рёвом вышел из-за тороса и вновь полез на ме-

ня, оставляя за собой кровавый след. К счастью, мои

выстрелы услышали в посёлке, и вскоре прибежали

товарищи с собаками. Одну собаку медведь убил, но

и сам, потерял много крови, ослабел и провалился в

трещину. Мы больше всего жалели об этом, охота в

последнее время была никудышная… Второй случай

со мной произошёл трагикомический. Всю ночь сви-

стела пурга, еле дверь открыл – так намело. Раннее

утро, посветил фонариком – вокруг сплошные сугро-

бы. Сделал два шага и почувствовал, что меня кто-

то поднимает. Сначала подумал, что наступил на Бит-

ку, нашего здоровенного пса, который любил спать на

снегу. Но уж очень он вырос за ночь, этот Битка! Я ска-

тился с него, встал, включил фонарик – следы медве-

дя! Закричал, выбежали ребята и в погоню. Видимо,

берег того медведя его медвежий бог – ушёл… А что

делал он у нашего крыльца, спал или подкарауливал

растяпу, мы так и не узнали. К вечеру, впрочем, добы-

ли одного медведя, но не уверен, что того, которого я

оседлал.

– В сорок пятом за нами пришёл корабль, и мы воз-

вратились на Большую землю. Стряхнул я с себя кош-

мары этих четырех лет, отдохнул, женился… И опять

в Арктику…

Григорий Мелентьевич рассказал, что произошло

однажды во время дрейфа на станции Северный по-

люс-4.

– Льдина лопалась, мы не раз бежали от вала то-

росов, спасая оборудование и самих себя, – всякое

бывало, льдина есть льдина. В те годы к дрейфую-

щим станциям пресса ещё не привыкла, в памяти бы-

ли свежи героические будни легендарного папанин-

ского дрейфа, и к нам настойчиво рвались журнали-

сты и киношники. И вот прилетел кинооператор Л., ис-

кренне убеждённый, что мы дрейфуем исключитель-

но для того, чтобы он заснял о нас фильм. Л. так заму-

чил нас своими съёмками, что мы решили ограничить

его активность. Спускаюсь я как-то с обзорной вышки,

подходит Л.

– Ну, какие новости?

– Скверные. Начались подвижки, вот-вот льдина

лопнет.

– Как же быть? – забеспокоился Л.

– Ваше дело. Я уже неделю не раздеваюсь, сплю в

унтах и одежде. Нет желания, знаете ли, выскакивать

из домика на мороз в чём мать родила. Но вы не бес-

покойтесь, может быть, это случится и не сегодня но-

чью.

А тут начальник станции Евгений Иванович Толсти-

ков решил ночью осмотреть домики. Заходит к метео-

рологу Овчинникову, у которого жил кинооператор, и

видит неприглядную картину: Л. спит в шапке, верх-

ней одежде и унтах. Удивлённый Толстиков потряс его

за плечо.

– Что случилось? – испугался Л. – Льдина лопнула?

– Льдина в порядке. Почему вы в одежде?

– Как почему? Все спят в одежде. Например, Силин.

Толстикол повёл Л. на очную ставку. Я, разумеет-

ся, спал в одном бельё, и Л. поклялся мне отомстить.

Но я был начеку, и вместо меня досталось на оре-

хи нашему повару Тихонову. Он почему-то постыдил-

ся признаться своему тестю, что идёт в дрейф пова-

ром, сочинил себе какую-то должность и жил спокой-

но. И вдруг от тестя радиограмма: «Смотрели кино-

журнал сообщи кем ты работаешь а то на экране ты

жаришь котлеты». После этого случая действительно

начались подвижки льда – думаю, что от нашего хо-

хота…

Продрейфовав ещё на станции СП-5, Григорий Ме-

лентьевич простился с Севером и отправился на Юг

– в Антарктиду.

В Мирном его встречал начальник Второй антарк-

тической экспедиции Трёшников.

– Вам досталась Пионерская, – сказал Алексей Фё-

дорович. – Станция трудная, вся под снегом и с кли-

матом, несколько худшим, чем в Сочи. Летите и ре-

шайте, сможете работать – оставайтесь, нет – будем

её закрывать.

– Да уж если сам Трёшников говорит, что станция

трудная, значит, жизнь предстоит весёлая… – вспоми-

нал Григорий Мелентьович. – Вылетел я на Пионер-

скую. Станция находится в трехстах восьмидесяти пя-

ти километрах от Мирного, на склоне ледяного купо-

ла, в зоне постоянного стокового ветра, обусловлен-

ного стекающим с плато по наклонной плоскости воз-

духом. Вся местность здесь словно окутана туманом,

но это не туман, а снег, превращённый ветром в мель-

чайшую пыль. Над домом – восемь метров снега, тес-

нота, подсобных помещений нет… Короче, возвратил-

ся в Мирный и сказал Трешникову: «Буду работать».

Взял пятерых ребят и отправился на Пионерскую.

Не раз я вспоминал в ту зимовку трудности, пере-

житые на других станциях, и улыбался: «Разве это

трудности?» Ветры, постоянные ветры при темпера-

турах сорок, пятьдесят, шестьдесят градусов и ни-

же… Выходишь в валенках, в двойных перчатках, а

чувствуешь себя голым – продувает насквозь, режет

словно бритвой, да так, что еле двери открываешь

бесчувственными руками. И в такую погоду нужно бы-

ло ежедневно выпускать радиозонды, бежать с ними

по сто-двести метров. И это в условиях высокогорья

– ведь станция находится на высоте две тысячи

семьсот метров над уровнем моря! Досталось нам с

этими зондами… Да и не только с ними, проводить

любое научное наблюдение на свежем воздухе было

мучительно трудно. Однажды я настолько поморозил

лицо, что неделю не мог раскрыть рта…

Снег, снег, снег… Уже на третий день зимовки нас

так замело, что мы не смогли открыть входной люк.

Выручили гости. Как раз в этот день до Пионерской

добрался санно-гусеничный поезд, направляющийся

на Восток. Сначала ребята удивились, что их никто не

встречает, но потом услышали отчаянный стук в люк

и откопали нас. А ещё через некоторое время под на-

пором снежной массы стал выгибаться и трещать по-

толок. Пришлось объявлять аврал и вытаскивать на-

верх колоссальное количество снега. За первые ме-

сяцы мы вытащили его тонн сто пятьдесят, но зато со-

орудили вполне приличную баню, туалет и тоннель,

из которого брали снег для камбуза.

Станции грозила не только опасность быть погре-

бённой под снегом. Тепловой режим этого района Ан-

тарктиды характерен резкими скачками температуры,

которые сопровождаются грохотом, сравнимым раз-

ве что с артиллерийской канонадой: это происходят

разрывы поверхности ледника, образуются термиче-

ские трещины. И нам оставалось лишь надеяться, что

станцию «минует чаша сия» и бездна не разверзнется

под нашим беззащитным домиком.

– Нелёгкой, очень нелёгкой была жизнь нашего кро-

хотного коллектива, – рассказывал Силин. – «Мелен-

тьевич, зачем я сюда поехал? – не выдержав, возопил

однажды наш метеоролог Гарсеван Куртгелаидзе. –

Грузию, такой рай, променял на такое место, дышать

нечем!» Гарсеван у нас по совместительству выпол-

нял и обязанности повара. Грузины, как мне кажется,

обладают природным кулинарным даром, но Гарсе-

ван являл собою вопиющее исключение из этого пра-

вила. Для начала, чтобы показать, что ожидает нас

в дальнейшем и рассеять все наши иллюзии, он сва-

рил неразделанную курицу вместе с потрохами. Ве-

село посмеявшись вместо со всеми над своей неуда-

чей, он решил нас побаловать и приготовил заранее

широко разрекламированный рассольник. Мы хлеб-

нули по ложке и помчались полоскать рты: Гарсеван

щедро вложил в котёл месячный запас огурцов. «Что,

не нравится? – удивился он. – Сварю кашу!» И через

полтора часа на столе стояла дымящаяся кастрюля

с кашей, начинённой вместо изюма… канцелярскими

кнопками. Видимо, пока каша варилась, Гарсеван до-

ставал что-то с верхней полки, где лежали канцеляр-

ские принадлежности, в уронил в кастрюлю коробку.

Есть кашу, несмотря на оригинальность её состава,

ребята отказались, и расстроенный Гарсеван обещал

повысить свою квалификацию. Своё обещание в хо-

де зимовки он выполнил, да и мы помогали как мог-

ли. Помнится, на редкость ценную услугу оказал ему

наш механик Василий Климов. Мы соорудили баню, и

Гарсеван добился права вымыться в ней первым. Во-

шёл он в баню, увидел, что уголь кончается, и прита-

щил ещё мешок: только вместо бурого угля взял ан-

трацит, а он горел плохо. Вскоре горение совсем пре-

кратилось, тепло из баньки быстро выдуло, и замёрз-

ший Гарсеван стал призывать на помощь дежурного.

Когда Климов прибежал, голый Гарсеван так сильно

щёлкал зубами, что механик, не теряя времени, стал

разогревать беднягу… паяльной лампой!

– И все же, несмотря на подобного рода забавные

случаи, зимовка на Пионерской мне запомнилась как

самая тяжёлая. Не только своим несравненным по

трудностям бытом, но и тем, что из-за сквернейших

метеорологических условий срывались научные на-

блюдения. Но ведь главное удовлетворение полярник

получает именно от сознания того, что проделанная

им за год работа приблизила науку к пониманию про-

цессов, происходящих в высоких широтах. А прово-

дить наблюдения зачастую было невозможно: пере-

носить сильный ветер при крайне низких температу-

рах человек ещё не научился. Или такое явление. Ко-

гда ветер усиливался, снег нёс с собой частицы стати-

ческого электричества, и все предметы на станции на-

столько наэлектризовывались, что стоило поднести

к ним неоновую лампочку, как та светилась, а меж-

ду изоляторами проскакивали искры. Все это было

бы забавно, если бы не нарушало точность показа-

ний приборов. И в нашем вахтенном журнале время

от времени появлялись уникальные записи: «Силь-

ная электризация, наблюдения не проводились».

После завершения нашей зимовки станция Пио-

нерская была законсервирована. Своё назначение

она выполнила. Мы узнали о постоянном стоке воз-

душных масс с плато, о работе ветра, благодаря ко-

торой переносится колоссальное количество снега, о

температурных и других характеристиках этого райо-

на Антарктиды.

– С того времени прошло десять лет, и все же мне

немного грустно, когда участники санно-гусеничных

походов на Восток рассказывают, что проходили ми-

мо Пионерской и ничего не видели – нет станции,

все скрыто снегом… Наверное, это естественно: чем

больше сил, крови и пота вложил ты в дело, тем до-

роже оно душе твоей…