КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
НоволазаревскаяАнгел-хранитель «Оби» в Пятнадцатую экспеди- цию работал на совесть: к мысу Острому мы пришвар- товались без всяких хлопот: припай, как и в Молодёж- ной, унесло в море за несколько дней до нашего при- хода. И Владимир Александрович Самушкин, началь- ник Новолазаревской, был откровенно счастлив: раз- гружаться можно прямо на барьер! Это большая уда- ча, далеко не в каждую экспедицию здешняя природа бывает так добра к полярникам. Я смотрел на свободное ото льда море, мыслен- но застилал его покрывалом припая и вспоминал рас- сказы Гербовича, Семочкина, Титовского, Самушкина и других ветеранов новолазаревцев; видел наяву, как проваливаются в трещины тракторы и тягачи, которые покоятся где-то совсем рядом на дне морском, пере- живал дни и ночи тяжелейшей разгрузки на этом при- пае, когда никто из её участников не знал, что готовит ему грядущая минута. Тяжёл и коварен лёд у бывшей станции Лазарев! Но не менее тяжела и коварна дорога от моря к Но- волазаревской. Девяносто километров этой дороги – суровое испытание воли и мужества для идущих сан- но-гусеничным путём. Неделю назад, когда мы были ещё на Молодёжной, Иван Петрович Бубель рассказывал: – В Седьмую экспедицию, закончив зимовку на Но- волазаревской, мы вышли встречать «Обь». Наш по- езд состоял из двух тягачей и вездехода, на котором шёл начальник станции Рогачев. Только сделали пер- вые километры – началась пурга, видимость исчезла, мы сбились с курса, проскочили поворотную точку и попали в зону трещин. Мы поняли это, когда второй тягач завис одной гусеницей над трещиной и повалил- ся на бок. Вытащили его на буксире, переждали пур- гу, оглянулись и ахнули: вокруг колоссальные разло- мы, шириной до трех-четырех метров! Теперь, чтобы выйти на трассу, нужно снова их форсировать, другого выхода нет. Так и сделали: проскакивали трещины на полном ходу, как бы прыгали через них – полмашины проходило, зад проваливался, потом сани провалива- лись. Но ничего, обошлось. Дальнейший путь к при- паю был спокойным, мы думали, что самое страшное позади, но только опустились на припай, снова заме- ло, а «Обь» у кромки льда, в двадцати километрах. Видимость – ноль, и «Обь» с помощью радио потяну- ла нас к себе по локатору: – Двести метров – прямо, поворот налево, ещё сто метров, сделать поворот… Двадцать километров преодолевали восемь часов, но вышли прямо к борту. А вездеход с Рогачевым за- блудился, у него не было рации. Мы же обвязались верёвкой, ходили вокруг по припаю, но вслепую, ло- катор нам помочь не мог: как потом выяснилось, меж- ду «Обью» и вездеходом лежал огромный айсберг. А когда через сутки метель стихла, оказалось, что весь припай взломан и наш тягач утонул – мы сразу не мог- ли его поднять на борт, уж очень мело. Вездеход же нашла поисковая партия и доставила его экипаж на «Обь»… Вскоре после швартовки были выгружены на ба- рьер «Аннушки», за несколько часов их привели в «христианский вид», разогрели моторы, и начались полёты на Новолазаревскую. На «Аннушках» пере- возили малогабаритные грузы и продукты, топливо и различное оборудование будет переправлено на сан- но-гусеничном поезде. Если не произойдёт чрезвы- чайных происшествий, этот поход займёт трое суток – немного по сравнению с походом на Восток, но, как говорят водители, «нервы пощекочет – будьте покой- ны!» Но вот пришла моя очередь лететь на станцию. Не отрываясь, я смотрел на петляющую под нами гусе- ничную колею. Ну и дорога! Под нами расстилался ледник, испещрённый бездонными трещинами, раз- мывами, образованными талыми водами. Я смотрел вниз и диву давался – как это ухитряются механи- ки-водители выходить из коварного лабиринта. Здесь и в ясную погоду черт ногу сломит, не то что в пургу. – Как по минному полю ходят, – словно услышав мои мысли, с уважением сказал Афонин, летевший этим же рейсом. Кстати говоря, первым из советских людей на оа- зисе Ширмахера, где расположена Новолазаревская, побывал именно Афонин. Это произошло в феврале 1959 года, когда Владимир Васильевич на вертолёте перевозил грузы с «Оби» на станцию Лазарев. «Улу- чил свободную минутку и полетел со своим экипажем на Ширмахер!» – А с какой целью? – поинтересовался я. – А ради любопытства! – засмеялся Афонин. И по- казал на горный склон, у которого тогда приземлил- ся. – Только в то время здесь было пустынно и без- людно. Поглядели мы на эту красоту и полетели об- ратно… Как к себе домой, летел вместе с нами на Ново- лазаревскую Дима Колобов: он несколько месяцев прожил здесь в сезон Четырнадцатой экспедиции. Димдимыч немало побродил по оазису Ширмахера и влюблённо рассказывал об «этом самом интересном для геоморфолога районе Антарктиды: таких оазисов на континенте раз, два и обчёлся». Димдимыч же, де- сять лет назад закончивший географический факуль- тет Ленинградского университета, по профессии гео- морфолог, то есть специалист в области науки о ре- льефе. Впрочем, будучи человеком широких взгля- дов, он и к другим наукам относится с уважением, но снисходительно, признавая их полезность постольку, поскольку они в той или иной степени обслуживают геоморфологию, геологию… Ширмахер и в самом деле уникальное местечко. Расположенный очень низко над уровнем моря и сбросивший с себя лёд горный массив впитывает сол- нечное тепло, как губка; окрестные ледники при тая- нии не затапливают оазис, а лишь пополняют в озё- рах запасы пресной воды. Здесь единственный в сво- ём роде мягкий микроклимат. Если бы не дорога к мо- рю, одна из самых опасных в Антарктиде, Ширмахер вообще был бы райским местом. О своей прошлогодней работе на Ширмахере Дим- димыч рассказывал с особым увлечением. – Меня пригласил в Четырнадцатую экспедицию Дмитрий Семёнович Соловьёв – известный полярный геолог, который уже семь раз был в Антарктиде. Эн- тузиаст редчайший, такого я ещё не встречал, просто бредил Антарктидой! Задача нашего отряда, – опре- деление толщины антарктической земной коры. Нам, в частности, хотелось найти аргументы в пользу ги- потезы о том, что Антарктида – материк, а не скрыв- шийся подо льдами архипелаг островов. Вспомните, капитан Немо пробирался к Южному полюсу на «На- утилусе», и есть учёные, которые полагают, что это гениальная догадка Жюля Верна. В наш отряд входи- ла группа Альберта Когана, специалиста по сейсми- ческому зондированию. Делается это зондирование так: взрывается до тонны взрывчатки, возникают упру- гие колебания, и приборы определяют толщину зем- ной коры. Ходили мы в походы на «Харьковчанке», а когда пробиться через зоны трещин было невозможно, ле- тали на «Аннушке». В одном из походов справляли Новый год с ёлкой, которую радиоинженер Валентин Мошкович спаял из медной проволоки. Я вспомнил о Мошковиче ещё и потому, что с ним произошла забав- ная история. Он прибыл к нам на самолёте ремонти- ровать рацию. Сел в «Харьковчанку», та двинулась и неожиданно завалилась на правый борт. «Ну и трясёт же у вас, – удивился Мошкович. – Столько эту „Харь- ковчанку“ хвалили, а на ней, оказывается, ездить ху- же, чем на простом тракторе!» – «Вот и слезай, прие- хали», – предложил механик-водитель Бабуцкий. Все выскочили: «Харьковчанка» повисла над трещиной! Долго потом ребята подшучивали над Валентином, которого «трясёт в „Харьковчанке“! Всего мы произвели на Ширмахере около пятиде- сяти взрывов, в том числе один, о котором хочу рас- сказать особо. В ста километрах от Новолазаревской в замкнутой котловине расположено самое, кажется, южное озе- ро в мире – Унтерзее, одна из главных достоприме- чательностей оазиса. Мы добрались туда на «Харь- ковчанке», спустились на лёд и застыли, очарован- ные. Вокруг чаши озера площадью двадцать квадрат- ных километров – отвесные скалы до тысячи метров, с многочисленными гротами и нишами. И первобыт- ная тишина… Такое впечатление, словно ты попал в сказку. Унтерзее было открыто немецкими лётчиками, ко- торые в 1938 году произвели аэрофотосъёмку этого района. И ходили анекдоты, что сюда после пораже- ния скрылся Гитлер. Мы взорвали на льду мощный заряд и чуть не оглохли от мощного десятиминутного эха! Одновре- менно со скал поползли снежные лавины, и мы не на шутку испугались, что за ними посыплются камни, но обошлось. Эффектнейшее было зрелище! Здесь мы обнаружили колоссальные залежи му- мие, малоизвестное, но, говорят, интересное для ме- дицины вещество. Это воскообразная масса, которая плавится в ладони от тепла тела. Специалисты вро- де бы ещё не установили происхождение мумие; мы же пришли к единому мнению, что оно продукт отрыж- ки снежных буревестников, которых в районе Унтер- зее несметное количество. Прилетают зачем-то с мо- ря, хотя питаться им здесь нечем. Мумие свисает над крупными камнями в виде сталактитов. Мы привезли с собой килограммов двести и раздали желающим. Ес- ли медики и в самом деле интересуются этим веще- ством, то можете сообщить им адрес: Антарктида, оа- зис Ширмахера, скалы озера Унтерзее. На наш взгляд, это озеро – ключевой пункт к пони- манию четвертичного периода Антарктиды, так как за- полнено оно, видимо, водой, образовавшейся от тая- ния ледников в течение тысяч лет. На дне озера ско- пилось огромное количество моренного материала, расположенного террасами. Их изучение может по- мочь разобраться в истории обледенения Антаркти- ды. Здесь идеальные условия для изучения этого про- цесса, и я мечтаю в будущем провести на Унтерзее несколько месяцев, чтобы собрать материал. А тогда, перед уходом, мы поставили у озера железную веху с медной табличкой, на которой на русском и англий- ском языках выгравировали текст о первом посеще- нии Унтерзее человеком и поставили дату – 28 фев- раля 1969 года. Конечно, на память о Ширмахере я набрал раз- ных камней и сделал множество снимков на цветную плёнку. Из них особенно дорожу одним: Альберт Ко- ган провалился в озеро, и пока ребята его вытаски- вали и помогали снимать мокрую одежду, я фиксиро- вал эту сцену на плёнку. И теперь в моем распоряже- нии имеется уникальнейший кадр: голый Альберт во льдах Антарктиды!.. На Унтерзее, – закончил Димдимыч рассказ, – нам, к сожалению, попасть не удастся, лётчики будут слишком загружены, а вот в гротах на Новолазарев- ской вы побываете, и если скажете, что когда-нибудь видели такую сказочную красоту, вам всё равно никто не поверит! Выслушав Димдимыча, я тем не менее набрался смелости и обратился к Сенько: так, мол, и так, есть на Ширмахере такое очаровательное местечко, Ун- терзее, отсюда рукой подать, часа полтора полёта. Павел Кононович, как всегда, тактично меня выслу- шал, согласился с тем, что местечко действительно очаровательное, и пожелал мне счастливого полёта… на Новолазаревскую. И вот наконец наша юркая стрекоза, сделав круг над станцией, приземлилась. К самолёту подъехал вездеход, и вскоре я пожимал руки старым знакомым: Павлу Андреевичу Цветкову и Борису Белоусову, с ко- торыми дрейфовал два с половиной года назад на станции Северный полюс-15. – Не правда ли, узок мир? – своим неподражае- мо спокойным голосом произнёс Белоусов. – Узок, но немного странен: чтобы пожать друг другу руки, нужно непременно оказаться поблизости от какого-нибудь полюса. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся, скажем, в Гаграх, на пляже. К этому времени Димдимыч исчез – побежал, на- верное, проверять, все ли его любимые горы на ме- сте, а я пошёл с товарищами осматривать станцию. Действительно, ветераны не преувеличивали. Ново- лазаревская самая милая и уютная станция в Антарк- тиде. На берегу пресноводного озера раскинулся кро- хотный посёлок из нескольких аккуратных домиков; вокруг невысокие, освещённые солнцем горы, в про- зрачном воздухе летают птички… Поэзия, идиллия! Только пурги здесь бывают совсем не поэтические, да ещё трещины в округе, которые тоже идиллическими не назовёшь. Но жить на такой станции, зимовать на ней куда удобнее, чем в Мирном или Молодёжной, не говоря уже о Востоке. Очень сильных морозов здесь не бывает, от самого дальнего домика до кают-компа- нии – метров сто, пресной воды – хоть залейся, на- доело сидеть дома – иди в горы, прогуливайся себе на здоровье и собирай камни – кварц и другие разно- цветные минералы для коллекции, которой можно бу- дет прихвастнуть перед приятелями на Большой зем- ле. Я ходил по станции и вспоминал многочисленные, связанные с ней истории. Вот кабинет начальника станции, в котором жил когда-то её основатель Вла- дислав Иосифович Гербович; вот камбуз, на котором царил первый повар Новолазаревской – Виктор Ми- хайлович Евграфов; из этой двери он выплеснул пол- ный таз выжатой клюквы… прямо на выскочившего из бани голышом доктора Рогозова, того самого, что в ту зимовку вырезал себе аппендикс: случай, о котором много писали. Симпатичная станция! Жаль, что я попал на неё в самое горячее время: половина коллектива работала на разгрузке «Оби», «старики» сдавали дела сменщи- кам – словом, ребятам было не до меня, и я им не ме- шал. К тому же нашёлся Димдимыч, который обещал показать мне главные здешние красоты. Он подтащил ко мне высокого, спортивного вида молодого челове- ка, обросшего рыжеватой бородой, и без церемоний представил его: – Слава Макеев, геоморфолог и мой друг. Отзимо- вал на Новолазаревской и вместе с нами возвраща- ется домой. Спешите взять у него интервью на месте действия. Слава пятнадцать раз нырял с аквалангом в озера Ширмахера и сделал множество гениальных открытий! – Ну, «множество» – это, пожалуй, слишком, – скромно возразил Слава. – По-настоящему эпохальным было лишь одно от- крытие: я экспериментальным путём установил, что вода в здешних озёрах значительно холоднее, чем в Чёрном море в разгар купального сезона. Не знаю только, сочтёт ли возможным учёный совет присвоить мне за это докторскую степень без защиты диссерта- ции. – Сочтёт, сочтёт, – заверил я. – А в какой одежде вы спускались в озера? Не в костюме Адама? – Почти, – ответил Слава. – В плавках. На них, правда, я надевал кожаные штаны, затем облачался в свитер и в прорезиненный герметический костюм. И чувствовал себя превосходно, хотя температура воды была от нуля до четырех градусов тепла. Беседуя таким образом, мы забрались на гору и присели на нагретый солнцем валун. Слава, как и мой Димдимыч, очень любил Ширмахер и не без грусти с ним расставался. Расставание это скрашивали сунду- ки, набитые разными камнями и научными материа- лами. – Хочу определить, – постепенно увлекаясь, рас- сказывал Слава, – когда Ширмахер выполз из ледни- ков. Для этого нужно произвести разносторонний ана- лиз осадков, оставшихся в озёрах неприкосновенны- ми, в отличие от морен, по которым прошлись ледни- ки. Анализ годовых слоёв осадков позволит опреде- лить возраст оазиса. Для этого и приходилось спус- каться с аквалангом в озера и бурить вручную скважи- ды. Осадки я забирал при помощи специальной труб- ки. Вода в озёрах прозрачная, но живности никакой. Сверху меня, конечно, страховали верёвкой, так что ничего особенного и опасного в таком нырянии не бы- ло. – Наоборот, сплошное удовольствие, – подхватил Димдимыч, похлопывая друга по плечу. – Распарился под жарким антарктическим солнцем – ныряй в маня- щую прохладу! – Какой главный вывод вам удалось сделать? – по- интересовался я. – Данные пока предварительные, – ответил Сла- ва. – Но картина вырисовывается такая. За год в озё- рах откладывается примерно 0,2 миллиметра осад- ков, а общая их мощность достигает метра и чуть бо- лее. Значит, возраст оазиса колеблется где-то в пре- делах пяти тысяч лет. Именно тогда он освободил- ся от ледников. Конечно, вывод этот приблизителен, нужно ещё и ещё раз проанализировать материалы. Так что пока я могу записать на свой лицевой счёт только создание практической методики работы с ак- валангом в условиях Ширмахера. – Не так уж и мало, – подытожил Димдимыч. – Ес- ли в будущем здесь станут проектировать курортные пляжи, твои рекомендации будут бесценными! – А есть ли в этих местах какая-нибудь раститель- ность? – спросил я. – Ну, не деревья, конечно, а кустарники, лишайни- ки? Слава подмигнул мне и засмеялся. – Вам уже небось рассказали? – Про что? – искренне удивился я. – Про лиственницу. На моем лице отразилось такое недоумение, что Слава не стал тратить времени на дальнейшие рас- спросы. – Ребята на станции часто задавали мне вопросы о животном мире, растительности, рельефе Антарк- тиды. Я отвечал по мере сил и возможностей, устра- ивал что-то вроде бесед. Особенно любознательным был наш повар Гена Саньков по прозвищу «Кулибин», названный так за то, что постоянно выдвигал смелые гипотезы и феерические проекты, изобретал вечный двигатель. Гена так привык к этому прозвищу, что да- же на своём сундуке написал фамилию «Кулибин». И вот однажды он пришёл и говорит: – Как это так – в Антарктиде нет деревьев и кустар- ников? Это ты ввёл нас в заблуждение. Вот в Мирном – пожалуйста, растёт хвойное дерево. Кажется, лист- венница. – Кто тебе сказал такую ерунду? – Да я своими глазами видел, на островке! Я лихорадочно порылся в памяти: нет, не может та- кого быть. А Кулибин ссылается на авторитет началь- ника станции Сергеева, который якобы мог подтвер- дить эту чушь. Потащил меня к начальнику, и тот дей- ствительно подтвердил: «Да, растёт дерево, сам ви- дел». – Может, в кадке? – пытаю я. – Нет, не в кадке. Живое дерево. Я растерялся и побежал к Бабуцкому. – Ты много раз бывал в Мирном. Скажи, видел де- рево? – Видел. – Живое?! – Ну как тебе сказать… Не совсем. Нейлоновую ёл- ку. Хохот! Тут лишь я сообразил, что эти черти меня разыгра- ли, и придумал план мести. Сговорился с радистом и сочинил радиограмму, призывающую комсомольцев собрать цветной металлический лом. Комсомольцев у нас было двое, Кулибин и Яблоков. Они восприняли радиограмму всерьёз и целый месяц собирали кон- сервные банки, ржавую рухлядь, не замечая, как поте- шается вся станция. Целую гору собрали и… заслужи- ли благодарность от начальника: «Спасибо, очистили станцию от мусора!» Слава пошёл готовиться к отлёту, а Димдимыч, вы- полняя своё обещание, повёл меня осматривать грот. Димдимыч – человек абсолютно хладнокровный и невозмутимый: за восемьдесят дней нашего плава- ния я всего лишь два раза видел, как в нём клокота- ли страсти. Впервые, когда в один солнечный день он разобрал и бережно покрасил детали гидронасоса, терпеливо дождался, пока они не подсохли, и столь же бережно начал собирать прибор. «Разве так соби- рают? – пренебрежительно сказал один матрос, вы- шедший погулять на палубу. – „Вот как надо это де- лать!“ И быстро, уверенно собрал насос, расцарапав и ободрав свежую краску. „Я, знаешь, механик, – про- никновенно сообщил непрошеный помощник. – Душа по работе горит!“ Димдимыч сердечно его поблагода- рил и, отчаянно чертыхаясь, снова разобрал насос для покраски. После этого случая Димдимыч долго сохранял спо- койствие и невозмутимость. Гена Арнаутов, его посто- янный оппонент, возмущался: «Скажи, почему ты все- гда всем доволен, всегда высыпаешься и никогда не устаёшь? Ты робот? Ну, повысь голос, докажи, что ты человек!» На что Димдимыч отвечал: «Мой принцип – тратить свои нервные клетки на творческую рабо- ту, а не на бесплодную болтовню, ничего не дающую уму и сердцу». Перебранка этой парочки доставляла мне большое удовольствие. Гева клялся и божился, что рано или поздно он выведет «робота» из равнове- сия, но я бы не решился утверждать, что эти попытки завершатся успехом. Так вот, второй раз я видел Димдимыча взволно- ванным на Ширмахере. В особенности тогда, когда мы ползали по гроту. Именно ползали, причём по-пла- стунски, лишь изредка вставая во весь рост, когда уз- кий коридорчик, расширяясь, превращался в зал для приёмов высоких гостей. Впрочем, после второго или третьего зала я передвигался уже исключительно на четвереньках: ледяной пол был такой скользкий, что, когда я гордо поднялся, расправил плечи и сделал шаг вперёд, мои унты стремительно рванулись к по- толку, а тело, совершив изящный пируэт, грохнулось на лёд с такой силой, что грот огласило прекрасное и долго не смолкающее эхо. Димдимыч даже замер от восторга, прислушиваясь, и несколько раз приставал ко мне: «Повторите, пожалуйста, свой номер, это бы- ло так восхитительно!» Так, кое-где на четвереньках, кое-где ползком, по-змеиному изгибаясь и сворачиваясь в кольца, я под восторженные восклицания Димдимыча (кото- рый, кстати говоря, с возмутительной лёгкостью пере- двигался на своих двоих) преодолел метров сто само- го скользкого на свете льда, выполз, еле волоча но- ги, наружу и тупо уставился в залитое солнцем про- странство. В ушах звенело, а тело ныло, словно меня забивали вместо сваи в мёрзлый грунт. – Ну как? – победоносно спросил Димдимыч. Я честно и недвусмысленно ответил, что грот произвёл на меня сильное впечатление. Гирлянды двух-трехметровых сталактитов, свисающих, как вол- шебные светильники, необычайно эффектные залы, словно созданные необузданной фантазией художни- ка, – все это свидетельствует о том, что я прополз, безусловно, по самому красивому ледяному гроту в мире. Других гротов я, правда, не видел. Димдимыч недовольно поморщился, и я тут же добавил, что ни- коим образом не желаю охаять грот, ибо уверен, что природа лишь однажды может создать такое чудо, по- тому что… Димдимыч прервал мои излияния и потре- бовал, чтобы я пошёл вместе с ним осматривать вто- рой грот, от чего я решительно отказался, поскольку раз природа только однажды может создать такое чу- до, зачем её искушать требованием другого, более чу- десного чуда? Не будет ли это проявлением недове- рия к природе? Более того, её оскорблением? Не до- слушав, Димдимыч пошёл сам и вернулся ужасно до- вольный. Он сказал, что отныне презирает меня до конца жизни, потому что второй грот в тысячу раз кра- сивее первого и, главное, значительно длиннее. По- следняя подробность убедила меня в том, что я по- ступил правильно, потому что человек рождён летать, а не ползать. И мы, поклонившись Новолазаревской, улетели на «Обь».
|