СОЗНАНИЕ И СОЦИАЛЬНОЕ ДЕЙСТВИЕ 6 страница

Подобные различия между людьми с “общественной жилкой” и теми, у кого она отсутствует или выражена слабо, в общем, вполне естественны и существуют в любом современном обществе. Вместе с тем совершенно очевидно, что в России действуют специфические факторы, подавляющие общественную активность людей. С одной стороны, это особо трудные условия повседневной жизни и труда основной массы населения, в том числе и рядовых представителей среднего класса, сосредотачивающие их заботы на проблемах элеметарного выживания и не оставляющие временных и физических ресурсов для активной деятельности в других сферах. С другой стороны, сказывается отсутствие культуры общественной деятельности — она не могла сформироваться в условиях “реального социализма”, где активность такого рода, не контролируемая и не инициированная властями, находилась под строжайшим запретом. В связи с этим характерно, что некоторые респонденты старшего поколения с порога отвергают для себя возможность участия в коллективных организациях и акциях, считая его “не своим делом”. В такой позиции, возможно, сказывается подсознательное отождествление подобного участия с теми его формами, которые принудительно навязывались людям в советское время, и психологическое отторжение этих форм — своего рода антиколлективистский синдром.

Не менее характерно, что некоторые респонденты старшего поколения охотно выполняют функции профсоюзных активистов: в советское время профсоюзы, несмотря на всю свою зависимость от партократии, все же занимались реальными и полезными делами в социальной сфере. Иными словами, работа в профсоюзе — помощь людям или отстаивание интересов трудового коллектива (что стало возможным в постсоветское время) — это известная из опыта конкретная форма общественной деятельности, в которой, очевидно, легче всего находит свое воплощение предрасположенность к роли социального актора.

В высказываниях некоторых респондентов глухо упоминается также возможность коллективной организации по месту жительства — например, представляющей интересы жильцов многоквартирного дома. О каких-либо других возможных целях коллективной организации представители пассивного большинства респондентов не говорят. Создается впечатление, что декларируемая ими готовность участвовать в такой организации носит абстрактный, “безадресный” характер, не ассоциируется с какими-либо конкретными целями и интересами. Они, несомненно, знают или что-то слышали об уже существующих общественных движениях — правозащитных, экологических, но, по всей видимости, никак не связывают с ними свою потенциальную активность.

Здесь мы подходим к более глубокой, чем отсутствие сил, времени или культурных традиций, психологической основе общественной пассивности людей среднего класса. Все они прекрасно понимают, что существующие социально-экономические и политические отношения, прежде всего власть бюрократии, ущемляют их материальные и профессиональные интересы, но у них нет ни представления, ни хотя бы смутного ощущения реальных возможностей эффективной коллективной защиты этих интересов. Не случайно все они исключают для себя перспективу личной инициативы в проведении какой-либо коллективной акции и готовы в лучшем случае лишь присоединиться к уже действующей организации. Наиболее труден для них не столько сам акт участия, сколько нахождение точки приложения такого участия, его достижимой цели, которая могла бы привлечь других людей и оправдать затраченные усилия. Поэтому задача найти такую цель, инициировать акцию переносится на других.

В основе пассивности респондентов лежит неуверенность или неверие в результативность коллективных действий: их необходимость признается теоретически, но их практическая возможность и отдача если не вовсе отрицаются, то не осознаются в виде конкретных образов-представлений. — Представлений как о природе и субъектах конфликта, воплощаемого в этих действиях, так и о возможностях его разрешения в интересах “своей” стороны. Точнее было бы сказать, что речь идет не об абсолютном неверии, но об отсутствии убежденности, достаточно сильной мотивации, питаемом незнанием. Негативный когнитивный фактор подавляет мотивы социальной активности, резко ограничивая их “вес” в психологии личности. В результате в коллективном и индивидуальном сознании укрепляется комплекс социальной слабости людей по отношению к силам, господствующим в обществе.

Этот комплекс, несомненно, коренится в недавнем историческом опыте отечественного социума. Отношения “реального социализма” сформировали у советского человека специфический “адаптационный индивидуализм”, а возникший в период перестройки подъем общественно-политической активности и общественных движений не привел в конечном счете ни к ослаблению власти бюрократии, ни к росту влияния граждан на властные структуры. Разочарование в результатах демократического подъема конца 1980-х — начала 1990-х годов отчетливо звучит в высказываниях даже не изменивших своим активным позициям респондентов-демократов.

При всех различиях в психологии и поведении представителей пассивного большинства и активного меньшинства среднего класса можно констатировать, что и у тех, и у других так или иначе проявляются — хотя и в разных формах — отмеченные черты российского общественного сознания. Даже самые активные демократы фактически признают невозможность непосредственного воздействия общественности на возмущающую их ситуацию в “большом обществе”, на политику власти. Главные их усилия сосредоточены на деятельности в конкретных секторах (защита прав граждан, трудового коллектива, межэтнические отношения) и, поддерживая демократические политические течения, они не проявляют какой-либо собственной активности или инициативы в сфере “большой политики”. Похоже, они не видят каких-либо возможностей реального воздействия на эту сферу. И в этом отношении они весьма схожи с “пассивными” респондентами, которые, если и допускают для себя возможность участия в коллективных акциях и организациях, то не в политических, а общественных, нацеленных на конкретные “частные” задачи (за исключением одного респондента, искавшего, но не сумевшего найти свою политическую нишу). И тех, и других объединяет мировоззренческая позиция, которая определена выше как “оптимистический фатализм”: надежда на позитивные изменения в обществе и политике, которые произойдут в силу неумолимого хода событий, непонятно кем направляемого и стимулируемого.

Ранее уже отмечалось, что развитие общественной активности, прежде всего именно на низовом и неполитическом уровне, является для сегодняшней России естественной фазой становления гражданского общества. В то же время, учитывая остроту проблем “макроуровня” российской действительности, весьма существенным представляется вопрос о возможных мотивах и целях такого рода низовой активности. В какой-то мере ответить на него позволяют, может быть, различия, просматриваемые в этом плане между старшими и младшими респондентами. Для респондентов старшего поколения важную роль в этих мотивах играют “общие идеи” — демократии, свободы, социальной справедливости, “государственничества” и т.д. Младшие тяготеют к более прагматическим мотивам, говорят о возможном участии лишь в таких акциях, которые соответствуют их личным интересам и могут принести непосредственные “дивиденды”. И подчас даже исключают такое участие, если оно связано с каким-либо риском для их личной ситуации.

Возможно, этот межгенерационный сдвиг в позициях говорит о потенциальной связи между развитием гражданского общества и формированием осознанных групповых интересов. Но в любом случае, эти процессы рано или поздно столкнутся с проблемой перехода гражданской активности на социетальный и, следовательно, политический уровень. Правда, в настоящий момент такая перспектива — идет ли речь о каких-либо крупных социальных движениях или о становлении “рационально-активистской модели политического участия” — выглядит пока в основном умозрительной. Сегодня люди среднего класса, во-первых, являются не столько реальными, сколько потенциальными социальными акторами. И, во-вторых, эти их потенции направлены преимущественно на отстаивание локальных, низовых интересов, но не на какие-либо социетальные изменения.

К ПРОБЛЕМЕ СОЦИАЛЬНОЙ ЭЛИТЫ СРЕДНЕГО КЛАССА

В заключительном разделе данной главы будут рассмотрены проблемы сознания, поведения и социальной активности элитных слоев среднего класса. Под этими слоями я понимаю не те его группы, которые отличаются от остальных более высокими доходами, профессиональной квалификацией или особыми духовно-нравственными качествами, но те, которые, как отмечалось выше, действуют на среднем (мезо-) уровне общественного здания и занимают высокие позиции в более или менее крупных организациях. Иными словами, в основу выделения элитных слоев в данном случае кладется критерий статуса.

Понятие “социальной элиты” ввел в научный оборот Ю.А. Левада, определивший ее как “те группы и структуры, которые оперируют в поле институционализированной профессиональной деятельности (работы, обучения) и обеспечивают передачу практических образцов, установок, ориентиров, ...повседневных образцов действия” [34, c. 205, 210]. В исследованиях ВЦИОМ, проведенных под руководством Левады, в категорию социальной элиты включаются и рассматриваются недифференцированно две группы: руководители и рядовые специалисты. Мне такие ее рамки, во всяком случае применительно к обозначенной только что цели исследования, кажутся чересчур широкими и отчасти несколько противоречащими цитируемому основному определению. Во-первых, вряд ли можно утверждать, что все рядовые специалисты действительно осуществляют “элитную” функцию передачи образцов действия. Во-вторых, сам Левада одним из наиболее очевидных признаков элитного статуса считает “более высокие (по отношению к общему уровню) позиции в иерархии социального управления” [34, с.205], рядовые специалисты такими позициями по определению не обладают.

Возможно, что расширительное понимание социальной элиты соответствует цели исследования ВЦИОМ, посвященного социальной элите российского общества: даже и рядовые специалисты в той или иной мере могут осуществлять “элитные”” функции по отношению к населению в целом. Цель нашего исследования другая: выявить социальные и социально-психологические характеристики элиты среднего класса — т.е. тех его групп, которые играют ведущую роль в формировании и передаче образцов поведения, специфических именно для тех, кто по тем или иным критериям может быть отнесен к данному классу. Исходя из общего определения социальной элиты, сформулированного Левадой, мы будем иметь в виду иное, более узкое, чем в исследованиях ВЦИОМ, эмпирическое его наполнение (интересующие нас “руководители” составляют лишь четверть выборки ВЦИОМ [34, с. 276]).

С представителями элиты среднего класса мы познакомимся, как и с представителями рассмотренных выше его групп, на индивидуальном уровне. Как упоминалось выше, локальные рамки нашего эмпирического материала в данном случае уже, чем в других разделах, и ограничиваются лишь одним российским городом — Тюменью. Город этот, правда, особенный — он является центром одного из самых богатых нефтяных регионов России. Можно без особой аргументации принять тезис, что в условиях более высокого, чем в подавляющем большинстве российских регионов, уровня доходов и ряда других экономических показателей, процессы образования среднего класса и его элитных групп должны идти интенсивнее и быстрее. В этом и состоит особый интерес данного локального материала. В то же время, поскольку используемые нами “рефлексивные биографии” представителей тюменской элиты полностью опубликованы и обстоятельно прокомментированы местными социологами, нам нет необходимости столь подробно излагать их и можно ограничиться наиболее существенными моментами.

Приведем несколько выдержек из “рефлексивных биографий”, отражающих мотивацию, систему ценностей и направленность профессиональной деятельности их авторов.

Судья арбитражного суда Тюменской области, в 1984-1989 годы прокурор города, 51 год. Профессиональная деятельность для респондента — не “просто средство заработать себе на жизнь, но и возможность познания и преобразования окружающего мира. Профессионал понимает, когда его “ведут” и никогда не позволит себе стать ведомым... “Не хочу быть, как все, но избираю такой способ самореализации, который приемлют моя совесть, сознание самодостаточности... Моя “философия успеха” предполагает, что...здесь требуется жесткое ограничение, связанное с ценой успеха, с его моральной ценой... Я больше склонен к выбору реального, конкретного, заметного результата, чем к его оформлению в некие престижные звания, дипломы и т.д.” [4, c. 10, 12, 21].

Педагог, работала директором школы, заведующей РОНО в Тюмени, основатель и в 1988-1999 годах директор педагогичеcкого колледжа, возраст более 60 лет. Респондентка происходит из дворянской интеллигентской семьи, подвергавшейся репрессиям в 1920—1930-х годах. В ее автобиографии почти нет общих размышлений о профессионализме: она предпочитает им конкретный рассказ о своем профессиональном опыте. “Я понимала важность развития у будущих учителей предметных знаний, но нравственную сторону подготовки педагога поставила на первый план”. Создала школу, “не похожую на другие...не в методах преподавания, а, прежде всего, в новом нравственном микроклимате. Ребенок в такой школе будет расти в приятной внешней обстановке, в условиях красивых нравственных взаимоотношений между учениками, в общении с добрыми учителями, в обстоятельствах, способствующих нравственному совершенствованию родителей. Считаю, что в этом плане школа № 4 нам удалась”. Впоследствии педагог осуществила свою главную мечту — “создать специальное учебное заведение для подготовки учителей, соответствующих высоким духовным критериям”. К этой цели шла трудным путем, много экспериментировала, наталкивалась на сопротивление местных властей. Выдвинула ряд новых идей, в том числе “комплекса непрерывного образования: детский сад, школа, педколледж, университет подготовки будущего педагога как учителя начальных классов и предметника одновременно”.

У респондентки свои жизненные ценности, социальные связи. Весь свой образ жизни педагог четко определяет как “интеллигентский”. “И в наши дни, — пишет она, — насколько я могу судить и о своей педагогической среде, и о среде врачей, окружению моей дочери, ...современные интеллигенты не стремятся стать “новыми русскими”... Они ориентированы на стандарты среднего класса — с точки зрения материального благополучия. Но они хотят быть духовно богатыми... Определенный уровень материального достатка не лишает интеллигенцию ее духовности” [4, с. 22—33].

Доктор философских наук, происходит из рабочей семьи, по образованию историк-античник, заведующая кафедрой социального менеджмента университета, основатель и ректор Тюменского международного института экономики и права (характеризует его как “высшее учебное заведение нового типа, предполагающее подготовку спецалистов и граждан России XXI века, первый и пока единственный вуз субъекта Российской Федерации”). Возраст между 50-ю и 60-ю годами. Как и бывший директор педагогического колледжа, респондентка идентифицирует себя и в социальном, и в духовном плане с интеллигенцией, но, в отличие от первой, не разводит интеллигенцию со средним классом и акцентирует необходимость обновления ее традиций. “Мне представляется, — пишет она, — что сегодня понятие “интеллигент” меняется”. Интеллигенты становятся прежде всего людьми дела — “интеллигент понимает, что надо делать и обязательно реализует свое понимание в деле”. Своим делом ректор считает осуществляемую ее вузом подготовку региональной элиты — “людей высокого интеллекта, способных формулировать общественно значимые идеи, а также находить способы, методы и средства их реализации”. Естественно, что ее жизненные ценности — высокий профессионализм, “предполагающий хорошие результаты”, социально эффективный труд (“Я считаю себя счастливым человеком и, прежде всего, потому, что очень люблю свою работу. Ни одного дня не было у меня, чтобы я пожелала изменить мою профессию”), а также социальная ответственность (“В той ситуации, в которой мы сейчас живем, каждый должен максимально делать то, что может, улучшить ее в том месте, где он находится”).

В сущности, осью мировоззрения ректора является социально ответственный и социально конструктивный индивидуализм. “Именно личности, — убеждена она, — творят историю”. И выражает свой главный жизненный принцип афоризмом: “Если я не за себя, то кто за меня, но если я только за себя, то зачем я?” А решающим интеллектуальным качеством личности, позволяющим ей выполнять свои социальные функции, она считает ум, способность к инновациям. Ее работа ректора связана, по ее словам, “со ставкой на умных людей и их готовность к нововведениям” [4, с. 34-50].

Депутат городской Думы (от “Демократического выбора России”, “Правого дела”), председатель исполкома демократической коалиции — движения “Западная Сибирь”, по специальности геофизик, до перехода в 1996 году на политическую работу — заместитель генерального директора “Тюменьнефтегеофизики”, 36 лет. Респондент — не только ученый и политик, но и успешный предприниматель — создал процветающее акционерное предприятие по программному обеспечению геофизических организаций. Главные ценности: семья, собственность, свобода (“это когда никто не лезет в мои дела” и “когда есть выбор, куда истратить деньги, ...если я их заработаю, а еще — самому их заработать”), “уважение к норме”, профессионализм, успех, скромность, в том числе в потреблении (“успешный человек должен быть достаточно скромным”), помощь людям, не вписавшимся в новые условия жизни (пренебрежение к ним, считает респондент, “недопустимо”). Профессионал, по его определению, это “человек, вкладывающий душу в свое дело, человек творческий... А политика требует особого склада души, ...политике нужны подвижники”.

Респондент ощущает себя лидером: “...движение [“Западная Сибирь”] создавала команда людей, которая сложилась вокруг меня... И мне кажется, мы создали сегодня такую политическую силу, которая способна создать реальную программу и дать людей, которые смогут выполнить эту программу”. В качестве депутата профессионально занимается проблемой территориального общественного самоуправления (“депутат должен быть профессионалом”), разработал ряд конкретных предложений. В период проведения исследования намеревался баллотироваться в Государственную Думу; “это большая цель, достигнув которую я смогу воплотить свои идеи о том, как должна быть устроена жизнь в одном конкретном городе”. Главная идея возглавляемого им движения — “воздействие на власть как во время выборов, так и в период между выборами” [4, с. 51—61].

Директор (с 1990 года) булочно-кондитерского комбината. В советское время был на комсомольской и партийной работе, 50 лет. Радикально обновив систему управления, оборудование и ассортимент находившегося в кризисном состоянии комбината, превратил его в процветающее предприятие. Исповедует принцип: “Не верь, не бойся, не проси”. Предпочитает быть “с меньшинством” — с теми, чьи “идеи, подходы, решения” большинство сначала не понимает, а потом, когда идеи побеждают, их сторонники сами становятся большинством. Ценности: независимость, профессиональный успех, но не максимальный, а предполагающий “уклонение от крайностей в выборе целей, отказ от стремления к сверхуспеху, который требует участия в “крысиных гонках”, ...я не готов любыми путями вырываться из обстоятельств”. Считает, что ценен такой успех, который является показателем профессионализма, хотя он и должен выражаться в доходах (как на Западе) [4, с. 63—65].

Издатель и редактор газеты, доктор философских наук, 61 год. Ценности: свобода, индивидуализм, материальная обеспеченность, которую журналист считает условием свободы (“у человека неимущего степеней свободы почти нет”). Но, относя себя к интеллигенции, полагает, что “интеллигент может стремиться стать человеком среднего класса...не за счет утраты всего, что делает его интеллигентом”. И далее пишет: “Надо жить, а не служить делу. А если твое дело оказывается твоим жизненным интересом, это и есть жизнь: ты живешь в деле, но ради приличия называешь жизнь делом”. Иными словами, главная ценность — это личная самореализация, которая естественно, а не в силу каких-либо высших нормативных принципов, находит свое воплощение в “деле” — в профессиональной деятельности. Понятию успеха применительно к себе лично предпочитает слово “достижения”, имеющее более “внутренний” психологический смысл: нравственная удовлетворенность, “большое согласие с самим собой”. В этой удовлетворенности сливаются профессиональные и этические мотивы: “Я работаю — меня слышат. В профессии это успех... Журналистика — это профессия, в которой принципы морали очень тесно связаны и с процессом, и с конечной продукцией...” Требование соблюдения профессиональной этики — одно из главных, которое редактор предъявляет своим сотрудникам [4, с. 87—99].

Директор моторного завода (с 1983 года), 62 года. Ценности: “можно сказать, что я живу своим делом... Я не ставил себе специальной задачи сделать карьеру, карьера складывалась сама, попутно — в решении моих производственных задач”.

Другие ценности: уважение к нормам общества, порядок, умеренность в целях и средствах, “я не стремлюсь взрывать не зависящие от меня условия, стараюсь найти свою ячейку в новой ситуации и там продвинуться в решении своей задачи, но не веду себя как Дон-Кихот, сражавшийся с мельницами... Я не хочу быть бедным и не беден...но не стремлюсь и в число очень богатых... Я иду на конфликты только по острой необходимости..., пытаюсь найти компромисс”. Для респондента также очень важен социально-моральный аспект профессионального успеха, который он формулирует так: “Вот одно из моих правил, через которое, считаю, нельзя переступать никоим образом: главным источником личного успеха является успех коллектива твоего предприятия”. В тяжелых для машиностроительной промышленности условиях 1990-х годов директору удалось не только спасти завод, но и добиться двадцатипроцентного подъема, превратить его в рентабельное рыночное предприятие [4, с. 101—102].

Профессор-медик, директор Кардиологического центра, 43 года. “Созидание, — считает профессор, — вот смысл твоего дела”. Но в нынешних российских условиях руководитель учреждения должен решать не только профессиональные, но и “государственные проблемы”: “...если сегодня в нашей стране еще что-то остается и держится, то только потому, что люди на местах решают государственные проблемы. За счет таких, еще сохранившихся “кирпичиков” в стране, в нашей медицине, науке еще что-то осталось”. Профессор считает, что в качестве профессионала и руководителя “реализовал себя как личность. У меня есть чувство самодостаточности в этом смысле... Основное дело, которому я посвятил себя здесь, в Тюмени, — наш Кардиоцентр, удалось...удержать наше учреждение от развала, развивать науку, сохранить профессионалов, внедрить новые клинические методики, причем...не за счет госбюджета, а практически за счет внутренних источников”.

Профессиональные, творческие ценности и профессиональный успех респондент интерпретирует как достижение “в своем деле каких-то стандартов, определенного уровня в своей профессии”. Эти ценности для него главные, но он не противопоставляет их ценностям материальным: для меня нет морального противоречия в том, что к интеллигенту...приходят те атрибуты успеха, которые сегодня связаны с бизнесом... Для меня важно получать материальные блага через успех дела, которому ты служишь” [4, с. 111—122].

Ректор Тюменского нефтегазового университета, 46 лет. Главная ценность ректора — профессионализм, который он понимает как “состояние души, полная реализация внутренних возможностей, дарованных человеку родителями, школой, вузом и т.д.... Методология формирования профессионализма такова: ставить перед собой достижимые цели, а когда они реализованы, снова двигаться вперед”. В профессионализме должны сочетаться индивидуальные и социальные мотивы: “Профессионал находит удовлетворение в том, что он умеет делать свое дело лучше, чем другие, но не менее важно, чтобы профессионализм как ценность...был ориентирован на общественное благо”. У ректора двадцать собственных изобретений в его профессиональной области (строительные и дорожные машины) “на уровне мировой новизны...уж этого никто у меня не отнимет”. А как руководитель он решает задачу “университизации” бывшего индустриального института, превращения его в “уникальное высшее учебное заведение”, дающее студенту широкую фундаментальную, в том числе гуманитарную, подготовку, которая позволяет ему “с учетом потребностей рынка и своих личных возможностей...осознанно выбрать...послевузовскую специализацию”. И в то же время — внедрить “рыночные” элементы в функционирование и организацию университета.

Ректор — сторонник концепции “корпоративности”, основанной на “принципе достижения индивидуального успеха, когда сложение успехов каждого дает дополнительный эффект”. Он убежден, что СССР проиграл в экономическом соревновании с капитализмом потому, что “70 лет игнорировали в человеке личность, отторгали индивидуальный интерес”. Личный успех для него — “это экономическое преуспевание и личное творческое благополучие”: материальный достаток семьи создает “определенную ауру, душевный комфорт, что в свою очередь позволяет заниматься мне интересной работой”, и в то же время — что ректор также считает важным — “соответствовать определенным нормам” образа жизни и материального потребления (а не одеваться “просто, как бог послал”) [4, с. 122—141].

Глава администрации Тюмени, 50 лет. “Пытаясь очень кратко определить для себя, что такое работа главы города, я пришел к выводу, что это прежде всего необходимость понимания и реализации интересов всех, живущих в этом городе”. Мэр ставит перед собой задачу “сориентировать стратегию развития Тюмени на социальные цели... Служение жителям города стало моим призванием”. Рассуждая о проблеме ценностей, он выступает в защиту ценностей “обывательских, мещанских, буржуазных”, против их противопоставления ценностям “интеллигентским”, самоотверженности и героизму. “Надо стремиться, — пишет он, — чтобы как можно больше людей ценили повседневную жизнь, благополучие своих близких и т.п. И вряд ли уместно считать это некоей ограниченностью”. А важнейшее для себя правило жизни общества он формулирует так: “Не мешай сильному, но помогай слабому” [4, с. 142—158].

Хирург, до 1999 года — заведующий горздравом, подал в отставку с этого поста “в связи с несогласием с политикой областных инстанций в сфере здравоохранения” и перешел работать в медицинскую академию, 49 лет. Смысл своей административной работы видит в том, чтобы “найти оптимальные способы разрешения целого ряда противоречий, объективно существующих в нашей медицине, ...чтобы максимально приблизить огромные возможности современной медицины к возможностям конкретного врача... И мы нашли способы, с помощью которых конкретный врач может опереться на всю систему знания — через предоставление ему компьютерных помощников, через рационализацию работы врача с помощью экспертной базы, системы искусственного интеллекта”. С этой целью была создана “специальная научно-внедренческая структура, ...которая реализовывала наши идеи”. Заведующий горздравом ушел в отставку из-за “серьезного идейного конфликта” с властями: “мне сказали, что я могу выполнять только одну работу — распределять выделенные сверху “три рубля”. Причем мне еще и укажут, куда и как их распределять. Так что сиди и подписывай бумаги. Разумеется, меня это не устроило”.

Профессионализм, по мнению врача, “предполагает способность рационально оценивать дело, которым ты занимаешься. Дело, в котором ты должен быть одновременно и менеджером, и общественным деятелем, и инноватором как в теории, так и во внедренческой практике”. И с другой стороны, — служение людям. В медицину идут те, которые понимают, ...что зарплата будет маленькая. И все же идут, потому что у них либо генетическая, либо благоприобретенная...потребность испытывать удовлетворение оттого, что человеку оказана помощь. Именно за это врач уважает себя, идентифицирует себя с успешным человеком” [4, с. 159—168].

Журналист, президент телерадиокомпании ГТРК “Регион-Тюмень”, 53 года. “Если уж искать самоидентификации, то я хотел бы назвать себя профессионалом... Самоотверженность ...энтузиазм — это необходимая составная любого профессионализма...быть профессионалом — жить по внутреннему убеждению, а не по кодексу законов о труде”.

“Я поклонник успеха. На мой взгляд ...человек должен быть успешным... Его стремление к успеху нормально, если он не стремится к нему, значит, он не стремится ни к какой цели, он — амеба”.

“Я не человек стаи ...считаю себя нестандартным человеком... Сегодня по своей должности я чиновник. Но не думаю, что веду себя как стандартный чиновник — не встаю навытяжку, не подпеваю вышестоящим с подобострастием. Скорее наоборот, и это портит мне чиновничью службу”.

“Думаю, что стремление к достатку, желание получше обустроить свою жизнь — это необходимое условие для любого человека, который хотел бы в чем-то себя проявить... Только заботясь о своем интересе, можно что-то сделать для других”.

“Наша компания исповедует три основополагающих принципа — информация, развлечение, размышление (осмысление или утешение)... Мы должны давать достаточно объективную информацию, предлагать взвешенные передачи, с провинциальным российским основательным спокойствием”.

“На абстрактном уровне я считаю, что бедный духом, бедный волей достоин своей участи. И лучше бы в отношениях с ним быть безжалостным, потому что жалость губит, разлагает”. На практике президент компании стремится создать сильным сотрудникам условия для развития, а слабым “дать возможность для достойной жизни”. Ибо полагает, что необходимо “по-самаритянски относиться к тому, кого Бог... обделил или обидел” [4, с. 181—192].