![]() КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
ПИСЬМА БАТЮШКИ ИЗ ПЕЧОР 2 страницаПосле такого собеседования Батюшка требовал тщательной подготовки к исповеди в течение 3-4 дней, и в эти дни - особенно заниматься молитвой, чтением духовных книг, посещением храма и записью совести. Исповедь после такой брани Батюшка проводил особенно глубоко, разъяснял каждый грех, корень греха, его происхождение, объяснял, как мерзок малейший грех пред Богом. Много приводил примеров, разъясняя все, давал советы. От исповеди чада уходили сияющими. Первые дни под впечатлением исповеди люди находились как бы в святости: им не хотелось много говорить, говорить что-то недуховное, обычное, житейское, слушать. А было только желание молиться, читать, ходить в храм. Но поскольку семя тли в нас есть, то опять набирались грехи, опять шла подготовка к исповеди. Но уже за подобные немирности, особенно если брань была связана с Батюшкой -недовольство, подозрение на него - Батюшка давал епитимьи. Он поступал так: на месяц отлучал от себя (не подходить к нему, даже под благословение, не писать). Через месяц - подготовить подробную исповедь и сдать тому духовнику, на которого укажет Батюшка. И только после этого Батюшка принимал с любовью, как прежде, и налаживались прежние отношения. И все это он делал для того, чтобы брань против Батюшки не вошла бы в привычку, а от привычки не перешла бы в наглость - самый страшный грех; чтобы вовремя отрезвить и посадить каждого на место, чтобы вместо очищения не получили бы извращения духовной жизни. Некоторые духовные чада трудно переносили это духовное общежитие и просили: "Батюшка, вы меня отпустите, мне это непосильно, я лучше буду к вам приезжать 2-3 раза в год на исповедь." И Батюшка отпускал, но не всех. Некоторых держал, и они проходили эту школу за послушание. Батюшка заставлял искоренять все свои страсти, привычки, от которых идет происхождение грехов. Грубые грехи искоренялись после первых же Батюшкиных исповедей, и чада, побыв некоторое время близ него, проходя эту "Симеоновскую духовную школу", уже не совершали такие грехи как: плотские, наглость, проявления жестокости, присвоение чего-либо без разрешения. Но Батюшке подолгу приходилось помогать чадам бороться с грехами, связанными с гордостью - самолюбием, себялюбием, обидчивостью: недружелюбно взглянул, скупо ответил, не от всего сердца угостил, небрежно дежурил на кухне. Батюшка особенно строго относился к грехам, связанным с ленью: лень по звонку вставать на молитву, лень услужить сестре, лень первой затопить печку; особенно с ленью, связанной с работой над молитвой, порождающей небрежность к молитве. Батюшка указывал, как с ней бороться: "Поставь будильник на такое расстояние, чтобы твоя рука не могла заглушить звонок. И обязательно, непременно встань. И так - каждый день. От сна восстав, сразу же все мысли обрати к Богу. Первые слова, произнесенные Тобой, должны быть только к Богу." Основой, фундаментом его учения была тема о молитве. "Молитва - соль дня", - говорил он. "Барометр нашей жизни - молитва." Он, когда встречался с чадом, сразу же спрашивал: "Как Твоя молитва?" - т.е., в переводе на светский язык, "как твое здоровье?" "Наша молитва - это наше здоровье." Вот почему с первых же дней прохождения духовной жизни он своих чад приучал к "Иисусовой" и "Всемилостивой". Особо ревностных, которых готовил к монашеской жизни, учил: "Придя домой, поешь и иди гуляй по лесу, по безлюдным тропкам, держа в кармане четки, и читай, читай, читай часа 2-3, до состояния сладости, мирности. И так ежедневно." Домашняя молитва особенно учитывалась. Батюшка объяснял: "Читать акафист надо неспешно, от ума и доводить до сердца, вставляя свои слова, по потребности сердца. Текст акафиста - это канва, по которой мы должны вести беседу с Богом. Когда читаешь акафист Божией Матери, очень хорошо вставлять после каждого: "Радуйся" словечко: "Ты". Это дает особую силу, здесь непосредственно входишь с Ней в беседу.
Но чтобы научиться так дерзновенно молиться или, вернее, иметь чувство сметь читать, надо соответственно и жить. Постоянно бояться кого-то огорчить. Не осудить, а огорчить. Значит следить за своим языком, не только за своим поведением. Поэтому такая дерзновенная молитва должна быть при чистой жизни. Если надо о ком-то просить сугубо, то надо молиться ночью, после 12 или до 6 часов. "Тяжело, очень тяжело в это время молиться, но ведь надо кровушку пролить, чтобы Господь внял нашим просьбам." А во время чтения молитв утренних или вечерних хорошо некоторые места дублировать, то есть повторять 2-3 раза, очень медленно, осмысленно, чтобы каждая жилка чувствовала силу молитвы, чтобы насытиться, напитаться, обогатиться написанным: "Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей… по велицей милости Твоей… и по множеству щедрот Твоих, очисти беззаконие мое… очисти беззаконие мое…" и т. д. Работа над молитвой - основа всей духовной жизни." Батюшка часто напоминал: "Не надо уставать каяться. И надо каяться не только сознанием, а выпрашиванием прощения и помощи, чтобы не повторить грех. Мы надеемся как-то на себя, на свои хитрости, на свои мудрости, на свои ловкости какие-то, на какую-то умственную способность избежать греха; т.е. мы показываем свою самость, самоцен, гордость: что, мол, я, хотя и каюсь, но я надеюсь на себя. До тех пор, пока мы сердцем не смиримся и не поймем, и не будем плакать и исповедовать свою слабость, немощь, бессилие и ничтожество без помощи Божией и благодати Божией, до тех пор, конечно, мы грех не оставим. Он будет повторяться. Как избегать греха? Прежде всего, оплакиванием, страхом быть отверженным Богом, быть отверженным Божией Матерью, быть отверженным своим Угодником." Двое из духовных Батюшкиных чад долго болели. Батюшка готовил их к смерти. По благословению митрополита, совершил над ними постриг. После пострига они выздоровели. Постриг приняли всего несколько десятков человек из тысячи духовных чад Батюшки. Он говорил: "В миру монашество - мученичество. В миру монашество очень трудно блюсти." Жизнь Батюшки в Печорах была нелегкая, Во-первых, к Батюшке стало приезжать очень много людей. Откуда только ни приезжали, и кто только ни приезжал! Во-вторых, у Батюшки завязалась обширная переписка. В день писем тридцать писал, и все - нужное, и все - срочное. В третьих, много стало исповедников монахов, и своих личных чад, и приезжих. Печорских принимал, в основном, в келии. Это было все очень сложно. Надо было пройти сторожа и пройти большой коридор. Поэтому Батюшка требовал блюсти строго назначенное время. Говорил: "Малейшее непослушание, как непослушание мне, приведет к неприятностям." Однажды Батюшка одному чаду сказал: "Вот вы приходите ко мне через караул и через весь коридор, и никто вас из монахов не видит. Мне ведь Ангелы служат, вас встречают и провожают до моей келии и обратно. Они покрывают вас, и никто вас не замечает и не задерживает." Батюшка часто исповедовал в храме. На его общие исповеди собирались и народ, и монахи. Через полгода Москва прислала другого игумена - архимандрита Алипия. Архимандрит Алипий, сравнительно молодой, был настроен против Батюшки. Это был человек очень глубокой веры, большой исповедник, говорил поразительные проповеди, но был очень горяч в своих решениях. В первое время он был очень дружен с Батюшкой. Их беседы длились часами. Батюшка даже уставал. Но отец Алипий недопонимал Батюшку в отношении вопросов духовничества: "Зачем с кем-то заниматься? Дайте им послушание, пусть молятся и каются Богу, и спасутся!" Он хотел, чтобы Батюшка постепенно расстался со своими духовными чадами: "и для монахов будет тихо, и для монастыря мирно." Но, конечно, Батюшка не мог этого сделать, и на этой почве начались трения и недопонимания. И Батюшка в трудные минуты даже боялся обращаться к нему за помощью, боялся, как начальства. Как сам Батюшка говорил: "У нас пошли какие-то странные трения. Я его избегал, и он меня избегал. Пошли скорби, напасти, меня наместник смирял, а я не знал почему. Оказывается, были монастырские шпиончики, которые доносили свои вести обо мне. И он имел обо мне совершенно своеобразное представление." Решался вопрос о закрытии монастыря. Приехала комиссия, составили акт о том, что монастырь должен стать достоянием народа, собирались открыть музей. Всех монахов записали на Афон вместе с оАлипием. Конечно, все старцы и монахи плакали. А Батюшка сугубо переживал. Ему нравился этот монастырь, и закрытие его было для Батюшки недопустимо. Батюшка сообщил все подробности закрытия монастыря своим чадам, каждому сказал, что читать о монастыре, какие молитвы, а сам закрылся в затвор. После затвора Батюшка пишет своим чадам радостную весть: "Я трое суток не был на земле. По моей худости монастырь остался цел, поездка на Афон лопнула, но месть будет от самого сатаны. Мне здесь не жить!" Приказ об отмене отправки на Афон пришел в Печоры через два месяца. Чтобы глубже можно было понять обстановку, в которой Батюшка жил в Печорах, приведем выдержки из некоторых его писем. *** ...Кажется, о.игумен окончательно решил меня поставить духовником братии, и отдает мне пред Богом весь ответ за спасение братии. Ты это понимаешь? Так трудно сложно все, в таких тисках живу, под таким надзором, и все это состояние: боязнь, что людям принесу, по долгу и по праву, и по благодати пресвитерства, по Благодати, данной мне взаймы: радость, утру слезы, покажу путь оправдания, покажу любы к Богу, покажу ненависть ко греху и путь к усвоению этой ненависти в себе ко греху (а, следовательно, людям ко греху); и покажу, как приобрести и хранить терпение, христианское терпение, не иное (язычники и безбожники и богоборцы иногда также терпят, добиваясь своей злой, коварной цели). Эти мои стражники думают, что хочу быть добродетельным и славолюбивым, многознаемым; от тщеславия людей соблазняю философией христианства. Обманываются они, к счастью. А что они не знают любовь к людям настоящую, по-чиновничьи, бездарно обслуживают людей, - это весь мир православный знает. Совесть меня не корит в этом, и рассудок также. Очень скупо вынужден людей (моих) принимать, и обижаю их. Кто этого не понимает... но хуже мне, чем им, в этом случае: зная их нужду, но вынужденный им предложить потерпеть, отложить, не обижаться на меня - этим обижаю, причиняя себе страдания беспокойством их нужд. Что в отношении еды, то ем, помня, что надо мне силы беречь. Это время больше спал, но и больше болел. Ведь и дела у меня выше ушей, и стоит только лишнее полежать - людей наказываю, до слез довожу своим молчанием... * * * ...Неприкрытое гонение на христианство (на Церковь, негласное). Ты видишь сама. Крестоношение мое Ты видишь также. Я мирный, но скорблю. Готовлюсь на случай ареста. В субботу, в 6 час., думал собороваться (в келии о.иг.Александра, схииеромонахом Пименом), исповедь в пятницу, у моего старца. Это на всякий случай, т.к. упрямое, упорное поругание и клевета с политическим оттенком, с чужого все плеча, чьей-то вины (не моей) имеет, может быть, характер подготовительный. Пишу в саду, т.к. в келии небезопасно писать: со мной живет такой человек, и ему дано такое послушание, следить - что пишу, кому пишу, от кого получаю, кто бывает. Таков наш век. Симеоне, потерпи! Блаженный сад, пустыня - мое богатство... Пишешь: "Мне надо березовую палку, колотить меня." Нет. Страх всему научит. Страх может в постель уложить. Страх до изнеможения доводит, до огненной решимости: презирать, блюсти, умолять, биться. Палка - лекарство неумным. Тебе необходимо выработать в себе постоянство. В борьбе с многословием, с всеслышанием, с ленью к молитве, со всеми неисправностями, когда Тебя обличают. Ты забыла о 3-х основах Твоей осмысленной духовной жизни: чтобы Ты не только рыдала и вопила, что теряем безвозвратно дни жизни, но чтобы не страшно было бы умирать, а последнее неминуемо. Помни: 1. Язык. 2. Чувства. 3. Молитву. Напоминать себе часто о бессмысленности человеческого счастья, без понимания о вечности. "Чтобы я не тратил драгоценного времени на меня", - так писала. Горе, горе мне, если не буду писать, не отдам все свое свободное время. Какой же ответ я дам Судии? Я буду тать и даже невольный убийца, если не буду писать, не буду говорить (почему мне и на приход идти иногда радостно, чтобы, пока я в силах говорить, себя отдать людям). Монашество мое этим не пострадает, если буду плакать и скоблить себя, и обо мне будут мои овечки молиться. Учись внимательно читать эти строки. Напоминая Тебе о необходимом, указываю на технику борьбы Тебе. *** "...Прошло время в напряженной душевной обстановке. Искушение за искушением, беда за скорбью; доходило до того, что я не умела молиться, забывала, как читаются молитвы." Ты писала это, Дета моя! Если совесть чиста, и искушение было извне, как насилие, то зачем же смущаться и терять молитву? Молитва бывает потушена в нас при обличении совести (или как только не заметим этого, не закричим покаянно, покаянно излием свои воздыхания: "прости, прости, не буду, это ненавижу, но - помози ми!"). Можно узелками, можно покаянным каноном любимым, вставляя в читаемые тропари канона переживаемый грех, погрешность, падение. Искушение можно отвести... как скорбь извне. Если они не согрешили осуждением на это и жалобой кому-то (и, тем более, ропотом - тяжкий грех), укором, безжалостным укором от осуждения сердцем и умом, - то молитва нарушиться не может. Нервы потрясены, и успокоить их можно не валерианой, а молитвой: без поклонов, тихо, пережевывая каждое словечко, стоя в оцепенении пред Ним, и даже боясь шевельнуться, чтобы не утерять нить внимания и предстояния. Малодушие - удобный повод для лени под предлогом искушения или скорби, или укора совести - приводило к "неумению" молиться. Лень окаянная, обманывая нас личиной смущения, искушением или скорбью, или укором совести, подсказывала нам не молиться. И если это часто и подолгу повторялось, то и отучала молиться. "Забывала, как читаются молитвы". - Это есть следствие того, что ты подолгу не молилась и извиняла себя. Нужно твердо, ясно для себя, каменно, решительно, тем более, живя в комнате одной, молиться обязательно: 1. Узелки: 50 - Спасу, 20 - Божией Матери. 2. Моя "Похвала". 3. Молитвы на сон, по молитвеннику. Порядок чтения можно менять, т.е. сначала "Похвалу", потом узелки, и потом на сон; ничего не добавляя. Узелки выбирать из моих прошений, по вкусу сердца. "Похвалу" перепишешь спешно, срочно. Запись совести за день -на молитве; по шпаргалке, для памяти. Так - каждый день, упорно-упрямо. Механическое чтение недопустимо: 1) на исповедь; 2) не считается это; 3) перечитывать. Если не можешь согреться, займись записью совести; потом опять начинай, меняя прошения по вкусу, чтобы согреться. "Приходила из храма домой пустая". В этих случаях - лечь поспать, а потом, немного соснув, молись любимыми молитовками. Акафисты не согреют. Лучше покаянный Спасу, узелками"Всемилостивой", по узелкам - любимый, знакомый и простой по содержанию, акафист. Опять запись совести согреет. Все труды-попытки (как Ты писала) ни к чему не привели. Что "описать я не умею", - пишешь... Здесь нужен личный духовник, просто ему пожаловаться, пересказать свои борения, совесть принести, - и все станет ясно и светло, и радостно, и тихо. Ты не гниль, ни срамота, ни навоз: "Ты немощная и неопытная, и одна, как былинка..." Мы забываем, что нам бывает Богом попущено такое состояние, как Ты писала о себе, чтобы показать нам свое бессилие... *** ...Напоминаю Тебе о моей просьбе; помни всегда - молитва девушки, юноши, дитя - часто равносильна мольбам благочестивого, благоговейного иерея. Богу угодна всегда. А Ты при Твоей нелицемерной вере (только у Тебя настойчивости и терпения мало) можешь умолять благость Божию и Госпожу Всепречистую, и Чудотворца Святителя Николая обо мне и о Твоей больной маме. Я очень нуждаюсь. Напасти опять от злых... ...Ты должна понять одно: Твоя любы к Нему, Тебя, девушки, - прежде всего в Тебе должна сидеть от боязни, от страха Его оскорбить. Приучив себя, Богу Тебе содействующу, м.б. чрез мою худость, к хождению в присутствии Его (молитвенно, и умом, и напряженным вниманием к себе), и подчинив все в Твоей будничной жизни, в Твоей личной жизни: все свои хотения, мечты, желания, чувства и уголки сердца - только Ему, - это и станет окончательным счастьем и смыслом, и солью для всей Твоей жизни. Все мешающее, гнилое и плохое, мучающее и давящее, отравляющее в Тебе - неси мне, бесстрашно и просто, бесстрашно говори, пиши. Для этого Господь Тебе меня, худого и убогого, показал. Казнить Тебя не буду. Любовь все лечит. Даже упрямого любы лечит. Ты меня очень утешила (сейчас опять перечитываю Твое письмо, стараюсь вникнуть в каждую Твою фразу и между строк читать). "Исповедь покоробила все мое существо, не было такой большой подготовки к ней... а если бы была самая полная (подготовлена, продумана, записи дел и грехов) - была бы большая река слез". Все дело за Тобой (это Ты поняла сама), почему аз просил: придирчиво собирай мусор укоров совести, изучай поступки сердца и воли, не ленись записывать, вспоминай из прошлого плохо исповеданное, терпеливо и назойливо пиши, вспоминай, собирай (хотя бы от страха смерти, от страха мытарств неумолимых, неминуемых, от страха возмездия, от страха оскорбить Его, от страха быть отверженной, от страха услышать глас Его "не вем Тя!"). Это заставит Тебя напугаться и пугаться ежедневно, и себя караулить, и записи не упускать, и маму свою надоедливо приучать к мысли, что: Он видит все; Он слышит все; Он знает все; от Него никуда и никогда не упрятаться, что за каждое гнилое, праздное слово дадим ответ в день Суда, что демоны записывают каждое упущение - грех, и все нераскаянное будет предъявлено ими на ужасных мытарствах, что злоупотреблять милосердием Божиим - великая ложь и самообман, и грех бесовский, как и противоположное этому - уныние и ропот. Не понимаю Твои слова: "духовное двуличие". А что собранность не всегда бывает, то потому, что подготовка наша - "на авось", несерьезная, без молитвенных трудов, без записи. А что страх нападает, то это у всех, т.е. глупейший обман, хотя и человечий, за что и Господь разрешает, снимает, не помянет греха - за поругание над собой пред человеком-иереем. Бесы же внушают: или не точно скажи, или пожалей себя, или жаль грех оставить, его больше не повторить, его ненавидеть, жалеть, что рассталась с грехом. Дополнительно узнал об о.Петре из Пюхты от монахини Сергии. Она у меня в келии говела, уехала вчера. Вероятно, ее знаешь (наместница игумений). Пишешь: "Как сказать: поделили бы своих чад духовных, а не ревновали." Я этого чувства не знаю. У меня есть два лица, которые его чада, и мне пишут, думают быть у меня. Что я ему доверил двух моих, посланных в монастырь Пюхтицы, и мою Марию (послушницу), зная его сухость до строгости, но не зная еще его сердца отца и материнскую заботу сердца и дел, не зная его слез от любви к чадам... Не видел его литургию (она определяет иерея), не видел его почерка, не видел его пальцы, не слышал его своей сердечной коробочкой. Если есть в нем любы, то "поделить" не придется, она не знает "дележа". Ревность есть выражение проявления сердца не только любящего, но гордого (самолюбие), боязнь быть хуже,ниже, глупее этого... Это не свято, это по-земному, и это понятно от страха и любы, как бы "он не повредил, не упустил, не так научил, не так показал, чтобы сердце моего бывшего чадца не покалечить! " Это все муки материнского сердца духовника, и это горькие слезы, незримые людям, на литургии и дома... Если же кто от самолюбия, то это человечно, но и недостаточно, опасно. М.Сергия мне нечаянно хорошо рассказала, почему монашечки его не слушают. Безусловно, он глубокий человек, но психолог ли он, чтобы это огненное пламя любы растопляло? А любы при пламени веры - все-все может. Бесноватые лечатся, и дерево (в сердце) изменяется, ум перестраивается, наступает ликование. "Мое настроение сильно упало". Чем и почему? Совесть грызет или напор печали, напраслин? Равнодушие и нетерпеливость, и неупорство в мольбе о помощи, или просто в мольбах "помилуй меня"? Эти вопли так сильны и так чарующе-сладки, что даже заглушают слух и понимание этих напраслин, скорбей, печалей. Они должны вызвать удивление, а не печаль. Эти силы только от Благодати (только), и только через таинства, и невидимо - от самоосуждения; и от ненависти, осуждения греха, при молитве: "помилуй меня". Узелки Ты помнишь? Они должны быть в Твоей сердечной сумочке постоянно при Тебе, как зубная болячка, и они Тебя будут беречь. Ты исполнила мой наказ: грубо поступать с человеком, провожавшим Тебя? Ты не деликатничала? Болезнь мамы - великое горе. Я удивлен одному: зная, что она живет в обстановке безбожников, и Ты не решаешься уговорить, упросить ее переехать к Тебе! Даже, может быть, в тяжесть Тебе, но под свой надзор, под Твое влияние (ежедневное, назойливое чтение ей вслух книг Житий, Соборных посланий Св. Апостолов, Фарара ("Жизнь Господа Иисуса Христа"), Житий Святых (Тобою подбираемых), писем еп. Феофана Затворника, и - ежедневные совместные молитвы (акафисты)... Подумай об этом! Прости, что вмешиваюсь, но не умею не вмешиваться... Ты должна сама от себя к этому замечательному и великому добавлять: 1. Иисусову, вопли. 2. Быть глухой на всякий грех и мирское. 3. Язык - от притворства, намеренно быть глупой. 4. Страх: Его как бы не оскорбить! 5. Любить мою "Всемилостивую" (молитву). Посылаю для мамы. Научи ее как-либо. Учи, как капризную девочку, упрямо-непослушную. Учи упрямо, терпеливо, только любовию и много молясь Всепречистой. Упорство в молитве Иисусовой при молчании, глухоте ко всему, непременном никого неосуждении и всех всегда оправдании тут же, при оберегании чувств и совести (записи укоров), при обязательном медленном и только покаянном и постоянном чтении молитвы (идя, сидя, лежа, за работой), не механически, умоляя "научи, не умею", - научит сердцем с умом молиться! (Дается это великим трудом!) Пишешь: "и вот я, несчастная, не умею": "несчастная" - грешно очень говоришь. На исповедь. Ты очень и очень счастливая! Себя так называть грешно. Ты, конечно, иначе хотела выразить, в смысле "глупая"... *** ...Ты сама подтвердила, что смысл жизни у нас один: оправдаться в Вечной Вечности, что первая часть нашей жизни (в скорлупе) - временная, скоропреходящая, - подготовка ко второй, вечной половине нашей жизни; что мы в этом не сомневаемся, чему поручитель нам обоим с Тобой - Сам Господь Спас наш! Это мы ясно убедительно знаем и исповедуем, Ты сама на себе убедилась уже не один раз, какая страшная сила - таинство покаяния, духовник, власть иерея, сила исповеди, и личный, сокровенный, постоянный, настойчивый, молитвенный труд (покаянный), с внимательной собранностью своей. Что я такой мягкий, то это мой постоянный недостаток, но на исповеди я бываю суров, придирчив, требователен, часто, не ко времени требователен. Но страх ответа, страх, что мы не успеем выправиться, страх, что аз дам суровый ответ в небрежности к своему сану пресвитера, да и любы - разве утерпят?! Тебя прошу об одном: пиши мне на себя жалобы, как Самому Господу (верю, что хочешь измениться, переделаться). На эти Твои на себя жалобы и будут мои письма-ответы. О том, что Тебя, молясь своей сердечной сумочкой со всем своим сознанием, аз не забываю, тем более литургисая, то это, конечно, самая важная память... *** ...Почему аскеты так ненавистны безбожным? А христианство православное - есть религия аскетов. Человечество, близкое к дрессированному животному, нами не может быть ценимо, а систематически из нас должно быть вытесняемо... Почему это рабство Христу так отвратительно любителю жить вольно, раскрепощенным, раскрепощенным от Христа (не быть пленником Христа)? А мы не только Его рабы, но и Его слуги, и в этом единственное и все наше счастие. Это и есть бездонная любовь к Нему нашего сердца и всего нашего сознания, и от этого и страх Его оскорбить, чем-либо опечалить… *** Господне благословение буди на Тя, чадце мое! Госпоже Всепречистая буди Тебе Покровом! Дорогое мое чадце! Со мной случилась беда. Могу быть даже изолирован. Написали мои враги на меня и на монастырь. Продвинули одну личность, чтобы меня убрать. Оказался "вредным" и здесь. Я исповедовал, как положено исповедовать. Пошли толки, разговоры. Как я не стерегся, молодежь, видимо, стала заметна. Вот из-за нее и пошло. Видимо, было и секретное указание кому-то из братии стеречь, следить, докладывать... Пропали опять письма. Есть письма, которые дошли, но с них сняли фото. Хотя мои письма только о спасении, ожидаю ареста, обыска. Вины и нарушений нет. Позиция моя - позиция честного гражданина. Сдал заявление о невиновности своей юристу сегодня. Стало так строго, что в корпус не пускают никого; и не исповедываю, и хотят лишить меня возможности служить одному (в будни) литургию, чтобы "поклонников" не "тормошить". Я был нелюдим, а сейчас - тем более. Настроение тревожное во мне. Сколько слез из-за меня - сама понимаешь, из-за моих духовных чад и печерских! Молятся очень многие обо мне. Удивляюсь этому. Чем заслужил? Что я ни на тонюсенькую ниточку, никак не виноват - это точно. Мое сердце такое Бог зрит. Но я - человек, и очень уставший и немощный телом, и жаль мне опять быть не на свободе или ехать в ссылку. За что, за что? Что людей учил молиться, верить пламенно, совести чистил, радость жизни давал, любить Бога и людей научал?! Пиши. Шли с кем-нибудь, чтобы быстрее дошло. Твой Батюшка И.С. *** ...Бог перстом Своим опять попустил мне терпеть великие скорби. За это короткое время написано пять фельетонов, из них три на меня и братию монастыря. Мне смешно, что написана глупость, но там ведь не только глупости, блажь и гадость, там и подлой клеветы немало, которую надо мне обжаловать в Верховный Суд РСФСР. Ив.А. уехал от нас. Он в Астрахани отдыхает, а потом в Москву. Думает быть здесь на Успение. Он думает меня защищать. Причина фельетонов одна: классовая ненависть и подсказ злых завистников. Новое начальство смотрит на эти вещи иначе. Меня переселили в хорошую, но не одиночную келию. Вход ко мне запрещен всем... Временно не исповедую, утешаюся литургисанием, требами, днем - в саду полным одиночеством... Виновны эти глупые фельетоны: всем они досадили. Там досталось и самому игумену Алипию, и схимонаху Симеону, и иеромонаху Серафиму, и другим, но крепче всего мне. Здоровье стало плохое; расплачиваюсь силами, общим физическим плохим состоянием. На душе спокойно. Признаков волнения никаких нет: ни во мне, ни вовне. Пиши. Ежедневно воздыхай. Твой Батюшка. *** ...Лишь бы Ты себя очень-очень берегла, жила бы каждый день по серьезному, не как люди мира и века сего живут: не теряя собранность, тепло к молитве, потребность к молитве, к молчанию, к бдительному самонаблюдению и постоянному (не иногда, по настроению) - за языком своим, за мыслями и хотениями. А помнишь наш уговор с Тобой: о записи укоризн совести, и чтобы Тебя никто не провожал, чтобы моя Оля была бы светлая, чистая, Божия, чтобы ее сердечная сумочка любила бы Вездесущего Христа и знала бы эти дивные незримые радости? Переживаю тяжелое горе: умирает моя старушка, которая одиннадцать месяцев каждый день носила мне передачу в тюрьму (камеру-одиночку) и 16 лет посылала мне всегда посылки. Моя духовная дочь. Она телеграммой начальство так усердно просила отпустить меня на сутки (под Воронеж) проститься. Отказали. Это была мне вторая мать, любила меня больше моей матери, сама была дивной, праведной жизни. Одно то, что 11.VI днем, в светлой комнате, у окна к умирающей подошла св. мученица Клавдия, объявила громко, что она еще не умрет и при свидетеле (дочери моего духовного чадца) вышла в дверь и стала невидимой. Умирающей стало лучше... * * * ...Замечательно, что Твоя "основная" страсть самодовольства - есть гордость. Вот, посмотри: нет ли еще "самолюбования"? Это бывает сильное маловерие. Думаю, что это искушение мира и обстановка, одиночество, некая неудовлетворенность - человеческая. То есть, до дна не всегда была напрягающая молитва. Почему и начал аз с того, что связал Тебя с "Похвалой". Теперь ожидаю от Тебя много вопросов, и не выписанных только из книг, а связанных с работой над собой, с переделом себя. Чтобы не жить механически и только однобоко, по-человечески. Ты для меня не загадочный, но еще неизученный человек. Много переживаний, неясных для Тебя же самой, таятся в Тебе. Самое страшное после сатанинской гордости (как она развита и въелась, это мы увидим), это пустое легкомыслие от самоцена, самодовольства, самолюбования, самоуверенности.
Если Ты себя считаешь маленькой, то это надо понимать: незаметной, скромной, обычной. А это не так, а как - Тебе не скажу. Эта "Похвала Божией Матери" должна дать жить; радость, сладость, покаянность; и заставит совесть свою беречь, чтобы всегда она Тебе показывала малейшее пятнышко.
|