ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ. не монархи. Это люди низшего сословия, а то и просто отбросы общества

не монархи. Это люди низшего сословия, а то и просто
отбросы общества. Караваджо, сын каменщика, ввел
в картину плебс, что произвело потрясающее впечат-
ление, стало неким народным бунтом, перевернув-
шим одновременно и весь строй живописи, изменив
характер ее сюжетов, и социальный строй. Новшество,
таким образом, состояло пока не в новом способе
живописи, но в радикальном изменении темы. В твор-
честве Караваджо сохраняют жизненность принципы
итальянского искусства. Он все так же заботится об
объемности фигур, то есть по-прежнему подчеркивает
осязаемое. Продолжается стремление к Красоте, вле-
кущее за собою нелюбовь к индивидуализации. То,
что именуется Красотой, еще со времен Греции есть
нечто абстрактное и родовое. Противоположность
этому—портрет. Строго говоря, у Караваджо только
один компонент картины трактован в духе натура-
лизма, что и явилось его великим открытием,—свет.
Объект, как во всей итальянской традиции, по-пре-
жнему «идеален», однако свет перестает быть элемен-
том, с помощью которого создается светотень, мо-
делирующая фигуры, но сам становится неким объек-
том, написанным во всей его реальности. Вместо того
чтобы озарять картину светом условным, как делалось
прежде, Караваджо решил изобразить освещение есте-
ственное, хотя и подбирая искусственно световые ком-
бинации: свет в пещере, одним лучом резко выхва-
тывающий часть фигуры, когда все остальное тонет
в черноте тени. Вот почему у него свет ошеломля-
ющий, патетический, драматический, однако в конеч-
ном счете свет реальный, свет, списанный с натуры,
а не выдуманный. Таков свет бодегонес, которые Ве-
ласкес пишет в юности, таков свет «Севильского во-
доноса» ¹³.

Как и другие молодые севильские художники его
поколения, Веласкес начинает создавать бодегонес
в манере Караваджо, еще сильнее акцентируя низмен-
ность персонажей и ситуации и потому намного резче
воспроизводя своеобразие натуры. Кувшин в «Водоно-
се»—не кувшин вообще, но изображение некого опре-
делнного кувшина.

Поразительна ясность, с какой Веласкес уже в юно-
сти видит значение живописи в своей дальнейшей жиз-

ВВЕДЕНИЕ К ВЕЛАСКЕСУ

ни. Поскольку он был человеком, не любившим пате-
тические жесты, очень молчаливым, и сумел прожить
жизнь без приключений и судорожных порывов, мы
склонны забывать о сознательной революционности
его таланта. И здесь уместно привести слова Паломи-
но об этом первом этапе его жизни после описания
созданных в Севилье бодегонес: «В таком вот духе
были все вещи, которые Веласкес делал в это время,
дабы отличиться ото всех и идти новым путем; со-
знавая, что Тициан, Альберта, Рафаэль и другие захва-
тили до него лавры первооткрывателей и что, посколь-
ку они уже умерли, слава их возросла, он, движимый
своим причудливо изобретательным вдохновением,
принялся изображать сценки из жизни простонародья
в новой, смелой манере, с необычными красками
и освещением. Кое-кто упрекал его, что он не пишет
картин на более серьезные сюжеты и не стремится
к приятности и красоте, в чем мог бы соперничать
с Рафаэлем де Урбино, на что он учтиво возражал,
говоря, что предпочитает быть первым в этом грубом
жанре, нежели вторым в изящном».

В этом пассаже звучит одна из немногих дошедших
до нас подлинных фраз Веласкеса. Толкование же ее
у Паломино, скорее всего, неверно. В свои восемнад-
цать или девятнадцать лет Веласкес не сравнивал себя
с Тицианом и Рафаэлем и писал бодегонес не для того,
чтобы от них отличиться. Веласкес всегда смотрел на
себя как на рекрута армии Тициана, о чем нам вполне
четко сообщает Боскини, беседовавший с нашим худо-
жником во время его второй поездки в Италию. Речь
тут идет о явлении не психологическом, а историчес-
ком. Новое поколение пресытилось Красотой и взбун-
товалось против нее. Оно хочет изображать вещи не
такими, какими они «должны быть», но такими, како-
вы они суть. В то время пробуждается в Европе боль-
шая жадность к прозе, к наслаждению реальностью.
Век XVII будет веком серьезности. Это век Декарта,
который родился на три года раньше Веласкеса,—век
великих математиков, век физики и политики, исходя-
щей из объективной реальности (Ришелье). Новым
людям жажда Красоты кажется чем-то ребяческим.
Они предпочитают драматическое столкновение с дей-
ствительностью. Но действительность всегда безобра-

ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ

зна. Веласкес и станет изумительным живописцем без-
образного. Это означает не только изменение стиля
живописи, как бывало в прошлом, но изменение мис-
сии искусства. Отныне оно заботится о спасении тлен-
ной и бренной действительности, несущей в себе заро-
дыши смерти и собственного исчезновения. Живопись
отказывается восхищать зрителя «идеальными» обра-
зами и призывает его к сочувствию, представляя ему
нечто достойное жалости и обреченное. Однако искус-
ство всегда волшебство. Только теперь очарование
исходит не от изображенных прекрасных объектов, но
от картины как таковой. Сама живопись становится
некой субстанцией, или, иначе говоря, глаза зрителя
должны наслаждаться живописью как живописью. Без-
образие объекта действует на наше внимание оттал-
кивающе, и мы сосредоточиваемся на манере изоб-
ражения.