Наследство Смерти

Весь следующий день я отрабатывал навык слушания в одиночестве: Тед и Кассандра понадобились Кастанеде. Несколько раз мне удалось почувствовать союзника: он больше никуда меня не водил, только испускал волну Силы в мою сторону, как будто сообщал: все в порядке, я здесь. У меня из головы не выходила вчерашняя история. Но ни умирающая гречанка, ни таинственный предмет, скрывавшийся под десятками узлов не волновали меня так, как лицо толстенького доктора — круглое, с мясистым носом и пронзительными черными глазками. Оно мне казалось потрясающе знакомым, причем видел я его совсем недавно, только не мог вспомнить, где. Возможно, он летел со мной в самолете из Нью-Йорка? Скорее всего, так... хотя нет, появление такого персонажа в бизнес-классе маловероятно. Я был уверен, что смог бы вспомнить его по голосу — но на протяжении всей сцены доктор молчал. Он и посмотрел-то на меня всего один раз, когда мы уже уходили.

Но этот взгляд был мне хорошо знаком. Когда?

Где? Кто он? Я терялся в догадках — и одновременно пытался сосредоточиться на первом внимании, надеясь, что союзник даст мне какой-нибудь намек. Но намека не последовало. Я вновь бродил по Милуоки, на сей раз, правда с целью: подыскать свадебный подарок для Кассандры и Теда. Касси попросила не заморачиваться, но на каникулах у меня не будет времени ходить по магазинам. Разумеется, я мог позвонить моему секретарю и поручить это дело ей, но Ловенталь был моим единственным другом, и мне хотелось выбрать для него что-то глубоко символическое. В поисках подарка я заглянул в антикварную лавку, и там взгляд мой сразу же наткнулся на персидскую астролябию семнадцатого века.

Она была в прекрасном состоянии; к ней имелся металлический футляр, снаружи украшенный эмалью, а внутри обитый красным бархатом. Я вспомнил о давнем увлечении Теда историей астрономии и его астрологических опытах...

Стоила она немало, но я не стал торговаться: это была поистине символическая вещь: астрономия сродни философии, а с такой супругой, как Кассандра, трудно не стать философом. Для Касси я куплю ту подвеску с гелиотропом в белом золоте, что видел у Картье. (Делия наверняка одобрит этот выбор.) Я забрал футляр с астролябией и уже направился к выходу, как вдруг почувствовал, что союзник тянет меня назад. Мне пришлось повернуться и идти туда, куда он меня толкал.

Он остановил меня в дальнем углу лавки, полном ломаного старья. Среди этого хлама лежал маленький рассохшийся сундучок, когдато обитый кожей: теперь же только обрывки ее торчали из-под железных полос. По тому, как настойчиво толкал меня союзник, я понял, что мне нужно купить этот ящичек.

— Что это за вещь? — спросил я продавца, который следовал за мной по пятам.

— Сундучок? — услужливо переспросил антиквар. — Сказать определенно не могу: мне навязал его один старый грек-пропойца: он утверждал, что в нем некогда находился талисман, привлекающий деньги — пираты похитили его у владельца, затем перессорились; самый сильный из них перерезал другим глотки и зарыл талисман гдето на острове в Эгейском море... словом, история совсем в духе Стивенсона. Я взял его только чтобы отвязаться от пьяницы: вещь малоинтересная, к тому же, жучок скоро превратит его в труху.

— Сколько? — спросил я.

— Нисколько, — рассмеялся он. — Если желаете, можете забрать все, что здесь лежит: я приготовил это на выброс.

К Картье я не пошел: в одной руке я бережно нес футляр с астролябией, в другой держал сверток с сундучком — несмотря на совсем небольшие размеры, он оказался довольно увесистым. Я и сам не знал, зачем он мне нужен, но раз союзник подвел меня к нему, значит, в этом есть какой-то смысл. В номере я рассмотрел сундук повнимательней и пришел к выводу, что история о пиратах, вполне возможно, не такая уж и лживая.

Темная — скорее всего кипарисовая — древесина была изъедена не жучком, как утверждал лавочник, а червем. Значит, сундук совершенно точно некогда находился в земле (к тому же под обрывками кожи я нашел следы глины и песка). Две петли — на крышке и на коробке — предполагали навесной замок, и замок этот не открывали ключом, а сбили: верхняя петля была сломана — что тоже говорило в пользу пиратской версии: у тех, кто обнаружил клад, ключа, конечно же, не могло быть. На полосках железа я разглядел едва уловимые литеры, тонувшие в пятнах коррозии.

Возможно, эти письмена могли бы пролить свет на происхождение сундучка; но пока что все мои до* гадки никак не объясняли, для какой цели союзник заставил меня взять его из лавки.

Из-за него я так и не купил подарок для Кас-си.

Что ж, сделаю это завтра... Зазвонил телефон, я снял трубку.

— Живой? — поинтересовалась Касси. — Тед переживал за тебя весь день. Чем занимался сегодня?

— Заморачивался со свадебным подарком, — ответил я. — Кое-что нашел — правда, пока только для Теда.

— Покажешь? — в ее голосе послышалось любопытство.

— Если только умеешь хранить секреты, — я улыбнулся в трубку. — Это должно стать сюрпризом. Приходи.

Я достал астролябию и поставил ее на стол, направив свет таким образом, чтобы лучше высветилась ажурная гравировка. Не знаю, насколько Касси разбирается в подобных вещах, но красота прибора должна ее очаровать.

Однако астролябию Касси не увидела — она даже не дошла до нее. Она вообще не прошла дальше порога: ее вниманием завладел сундук, который я поставил на полку в прихожей. Она ___________молча рассматривала его со всех сторон; глаза ее горели жадностью и страстью. Ее чуть не трясло: видно было, что она с трудом сдерживает себя. Я молча наблюдал за ней.

— Где ты нашел его? — низко спросила она.

— Не я. Мой союзник. Я покупал в антикварной лавке подарок для Теда — союзник направил меня в угол, где лежал этот сундучок.

Антиквар отдал мне его даром.

— Ты знаешь, что это за письмена? — голос Касси дрожал от волнения. — В них содержится послание Силы.

— Разве ты можешь прочитать их? — удивился я.

— Нет. Но я чувствую Силу, — закрыв глаза, она начала ощупывать сундук своими тонкими, гибкими и невероятно подвижными пальцами. Впервые я обратил внимание на ее руки, и тут меня осенило.

— Кассандра! — громко позвал я. — Мне нужна твоя помощь.

Я вынес ей узлистый сверток из расписанного шелка. Если и есть на свете руки, способные развязать все эти сцепившиеся узлы, то это руки Кассандры. Несколько ловких движений — и я уже созерцал то, что скрывалось внутри платка. Он был полон мелких медных монет — полуистершихся и очень старых. Поверхность некоторых истерлась совсем, на других, хорошенько присмотревшись, можно было различить отдельные буквы.

Мы насчитали ровно сорок штук. Когда я прикасался к ним, то чувствовал легкое покалывание в пальцах, словно монеты были под слабым напряжением. Кассандра испытывала те же ощущения. Я решил, что это особенность сплава, который, контактируя с воздухом, дает обжигающую реакцию. Но Касси покачала головой: — Яков, они полны Силой настолько, что ее можно ощущать физически. Союзник неспроста привел тебя к той дряхлой гречанке. То, что она отдала тебе, напрямую связано с Силой твоего союзника. Только пока неясно, как. Может быть, Карлос тебе что-то объяснит?

Я высыпал монетки в сундучок, завернул его в исписанный шелк и отнес Каста-неде. Его реакция меня озадачила. Он долго вертел монеты в руках, рассматривая каждую не меньше десяти секунд, со всех сторон обследовал сундучок и даже переписал себе в блокнот литеры, которые можно было разглядеть невооруженным глазом. И все это молча. (Шелк с арабскими письменами, на которые я возлагал столько надежд, его не заинтересовал никак).

— Так, так, — наконец заговорил он, — значит, вот к чему все пришло. Неожиданно.

Да.

После этого он попросил меня снова рассказать, каким образом я обрел монетки и сундучок.

— Скажи, Яков, что в этом всем показалось тебе наиболее странным?

— Лицо толстого доктора, — не задумываясь ответил я. — Оно явно мне знакомо.

Только я никак не могу вспомнить, где видел его.

— Думаю, он объявится очень скоро. Тебе нужно быть готовым к этой встрече.

— Он — маг? Предстоит новая битва?

— Нет, скорее всего, нет, — размышляя о чем-то своем, сказал Кастанеда. — Впрочем, не берусь утверждать наверняка... Игра перешла на другой уровень. Хотя и не могу пока понять, каким образом ты умудрился на него перейти.

Но это можно было предвидеть.

— Карлос, не говори загадками! — взмолился я. — Объясни, что все это значит!

— Охотно, — улыбнулся он. — Яков, у тебя есть хотя бы какие-то предположения относительно того, что это за монеты?

— Никаких, — я развел руками. — Старинная медная монета, очень мелкая. Для современных коллекционеров, быть может, и представляет какой-то интерес, но в той стране и в то время, когда она была в ходу, не ценилась никак.

— Старинная! — захохотал Кастанеда. — Яков, да это сама древность] Любой коллекционер за нее отвалит целое состояние, а понимающий человек — продаст душу... Да и во времена своего хождения эти монеты кое-чего стоили: при определенных обстоятельствах. Яков, это — обол!

— торжественно произнес он. — Монета, которую умерший должен был отдать Харону за переправу через Стикс... Это не просто деньги Силы — это деньги Смерти! Здесь сорок оболов: число совсем неслучайное... А сундучок предназначался именно для них: смотри: литеры на монетах и на полосках сундучка одинаковые.

— А антиквар говорил, в сундучке был пиратский талисман, привлекающий деньги.

— Ну, пираты могли воспринимать это как угодно... при всей своей жестокости они были людьми суеверными и верили в любую чушь... но вряд ли именно пираты отрыли сундучок. Не это важно. Ты сам-то понимаешь, что с тобой происходит? — неожиданно спросил он.

— Нет, — честно признался я. — С того самого момента, как рухнул рынок закладных бумаг, я перестал понимать, что со мной творится. А когда начинаю думать об этом, голова трещит по швам.

— Хочешь, я скажу тебе?

Этот вопрос вызвал у меня замешательство.

Мне стало холодно и страшно. Кастане-да знал обо мне что-то такое, чего я мог и не вместить.

— Не уверен, — честно ответил я. — Мне страшно.

— Это неудивительно, — серьезно сказал Кастанеда. — Но следующий раунд ты должен будешь отыграть самостоятельно, а потому я просто обязан посвятить тебя во все. Скажи, Яков, ты много потерял из-за крушения рынка?

— Много, — кивнул я. — Почти все. Не будь я из семьи банкиров, оказался бы за бортом всего бизнеса. Уолл-Стрит не прощает таких осечек.

— Ты не потерял ничего, — объявил Кастанеда. — Потому что закладные бумаги — это пустота, небытие. Сейчас ты и сам это понимаешь.

А знаешь, что случается, когда человек теряет небытие? К нему возвращается созидательная сила жизни. Именно поэтому на тебя обрушился дождь из наличных денег, полных силы.

— Но я же не первый и не последний, кто терпит крах на рынке акций! Однако этот дождь пролился только на меня, — возразил я.

— Просто ты начал взаимодействовать со своим союзником, — пояснил Карлос. — Правда, сначала ты об этом не знал, однако, сыграв роль странствующего проповедника, ты пережил настоящую ритуальную смерть. Но так как это было неосознанно, деньги ушли от тебя; однако ушли в место Силы. Все, происходящее после этого, ты осознавал — вот почему доллары, полученные от Бриджстоуна и карточный выигрыш до сих пор с тобой. Они твои, и все попытки избавиться от них не приведут ни к чему. Их можно потратить только на то, что прибавит Силу в мире — или, по крайней мере, поможет ее сохранить. Кстати говоря, — он понизил голос, — такие деньги можно получить, даже не имея Смерть в союзниках. Для этого нужно всего лишь правильное осознавание и память о Смерти. Но в руках не-мага они быстро потеряют Силу и утянут владельца в небытие. Я знал некоторых умников, которые полагали таким образом сделать себе состояние. Теперь я помню о них лишь потому, что Сила удерживает их в моей памяти. Таково свойство денег, наполненных созидательной энергией! — их нужно тратить либо на увеличение Силы, либо вообще не связываться с ними. Помни об этом. Ну, и наконец, оболы, — он немного помолчал. — Думаю, что история с кладом не совсем выдумка.

Конечно, никаких пиратов не было. Но сундучок с оболами побывал в земле. Только мы не знаем пока, при каких обстоятельствах.

Обол — особая монета, которую чеканили специально для похоронного обряда. Ее клали покойному под язык. Зачем кому-то понадобилось собирать в одном месте сорок оболов? Это могло быть сделано лишь с одной целью: сконцентрировать Силу, соединяющую мир живых и мир мертвых, потому что именно обол — плата за переход из времени в вечность.

Для чего и кто это сделал? Возможно, мы никогда не узнаем...

— Может быть, письмена на шелке чтонибудь объяснят нам? — спросил я.

Карлос посмотрел на меня как-то странно.

— А разве ты не можешь их прочитать? — изумленно спросил он.

— Я не владею арабским, — не менее изумленно ответил я.

— Яков, это не арабский. Это иврит. Буквы размыты, но как ты мог не различить их?

Расправив ткань, я понял, что он прав. На шелке были написаны десять заповедей Моисея. Я не слишком хорошо владел ивритом, но это начертание мне было знакомо с детства.

Как я мог обознаться?!

— Вот теперь я окончательно сбит с толку... Причем тут десять заповедей?...

— Это как раз не столь важно, — сказал Кастанеда. — Важно, что деньги принадлежат Смерти; а Смерть — твой союзник. Оболы отданы тебе на сохранение. В твоем владении, Яков, два вида денег: одни — для созидания — жизни, другие — для разрушения — смерти; но в этом разрушении — зерно нового рождения.

— И что мне делать со всем этим? — потрясенно спросил я.

— Хранить, — коротко ответил Кастанеда.