Вон из плена желаний

Сделав глубокий вздох, я открыл глаза: по ним сразу же ударило ярким светом, словно кто-то направил мне в лицо сильный фонарь.

Несколько мгновений я пролежал, зажмурившись, затем приоткрыл глаза — слева струился мягкий красноватый свет, едва освещавший комнату.

— Мои поздравления, Яков, — Кассан дра села на край кровати и, улыбнувшись, взяла мою ладонь в свои руки. — Ты снова с нами.

Тут же откуда-то налетел Тед.

— Бирсави, это было... потрясающе! — он задыхался от восторга.

— Что потрясающе? — привыкая к звучанию собственного голоса, сказал я.

— Твое путешествие к началу личного времени! — вскликнул он.

Я попробовал подняться: это получилось; я сел, опершись о подушку.

— А тебе о нем откуда известно? — удивился я.

— Мы же вели тебя! Все! — радостно затараторил он. — Кастанеда сказал, что это будет для нас очень ценным опытом, он не вправе лишать нас такого урока.

Я испытал некую злость к Кастанеде: всетаки мое зачатие и рождение — дело слишком интимное, чтобы использовать его в качестве учебного пособия.

— Не ревнуй, Яков. — Кассандра догадалась, о чем я подумал. — Мы видели это не так, как ты: мы ведь находились снаружи. Просто вспышки энергии, только и всего. Никаких конкретных образов.

— Да! — заорал Тед. — Вспышки энергии — как сотни фейерверков!

— Не ори, Ловенталь, — сказал я, потирая ухо.

— Не то я снова оглохну. А где Кар-лос?

— Он сказал, что придет утром, — ответила Касси.

— Утром? А сейчас что?

— Глубокая ночь, — сообщил Тед. — И нам всем надо выспаться.

— Санта Муэрте, снова спать!.. Не хочу спать.

Есть хочу. И... — я взглянул на Касси. — Танцевать!

Касси, ты знаешь здесь все злачные места — есть поблизости какой-нибудь ночной дансинг, где можно еще и перекусить?

— Знаю, — засмеялась Кассандра. — Однако ты совсем вернулся к жизни! Но думаешь, Карлос не задаст нам взбучку, если мы сорвемся среди ночи на танцульки?

— А мы спросим это у твоей охраны, — подмигнул Тед.

Дон Фернандо и дон Хесус весьма удивились моему желанию идти танцевать среди ночи — но не оттого, что человек моего возраста и положения среди ночи вдруг засобирался на танцы. Их удивило мое бесстрашие.

— Хочешь сказать, дон Яго, что ты собираешься есть и пить в неизвестном месте? — уточнил дон Фернандо, — а также хочешь открыть свое тело перед десятками незнакомых людей?

— «Открыть тело» значит не раздеться, а расслабиться, и, следовательно, подставиться под удар, — вполголоса пояснил Ло-венталь.

— Ты отважный человек, дон Яго, — продолжал Фернандо. — Но совершенно безумный. Прости, мы не можем тебя отпустить.

Если тебя отравят или застрелят, мы уже не сможем договориться с твоим союзником, потому что твое физическое тело будет смертельно испорчено.

Соглашаясь с его словами, Хесус кивал и улыбался, добродушно обводя нас глазами. Под его ласковым взглядом я тут же сник. Мне хотелось как-то оправдаться, но я не нашел подходящих слов. Я действительно чувствовал себя дураком.

— Ну ладно... протяну как-нибудь до утра... голодным. Только спать я уже устал.

Я ведь проспал больше суток?

Дон Хесус взглянул на часы.

— Сейчас половина четвертого, значит, около трех часов, — все так же улыбаясь, от ветил он.

— Я проспал всего три часа?! Но почему я чувствую себя таким свежим? Я никогда не высыпаюсь меньше чем за семь часов, и этогото мало...

— Ты же сновидел, — устало произнесла Касси. — Достаточно нескольких минут правильного сновидения, чтобы набраться сил. К тому же ты прошел важный ритуал, собравший воедино всю твою энергию. Странно, что тебя это удивляет. А вот мы изрядно замаялись, потому что вели тебя, и сейчас нам с Тедом больше всего на свете хочется вернуться к себе и лечь спать.

— Тогда почему вы еще здесь? — спросил я.

— Кастанеда велел делать все, что ты скажешь, — ответил, зевая, Тед. — Пока ты нас не отпустишь, мы будем рядом.

Я отпустил их спать, и мы остались втроем с моей охраной. Я был полон сил, но меня мучил зверский голод. Мне казалось, что я смогу съесть быка, хотя — если честно — согласился бы и на простую курицу. Я так ярко ее себе представил, что мне показалось, будто в комнате действительно запахло жареной курицей. Я попытался отогнать эти мечты, но запах становился все более явным, словно курица существовала не только в моем воображении. Тут я обратил внимание, что дон Фернандо и дон Хесус чем-то заняты у минибара. Подойдя поближе, я увидел, что они выбирают напитки; а рядом на столике лежало блюдо... с огромной дымящейся жареной курицей! Откуда она появилась? — этот вопрос, если честно, меня не сильно заботил. Я исполнился благодарности магам.

— Дон Хесус... дон Фернандо... — растроганно произнес я. — Даже не знаю, как вас благодарить.

— Не стоит, Яго, — сказал Хесус. — Мы тебя всегда выручим. Иди спать, а мы с Фернандо выпьем за твое здоровье.

— И закусим, — дон Фернандо глумливо подмигнул.

Они уселись за стойку и, ломая руками курицу, начали с аппетитом поглощать ее.

Фернандо откусывал огромные куски, запивая их ледяным пивом, а Хесус отрывал по кусочку, и перед тем, как отправлять их в рот, прикладывался к рюмке с текилой. Я смотрел на них в изумлении. Похоже, они и не собирались приглашать меня за стол! Это действительно было так: курица таяла на глазах, а доны не обращали на меня никакого внимания. Я развернулся и пошел в угол гостиной, где завалился на диван и накрыл голову подушкой, чтобы не слышать, как маги причавкивают от удовольствия. Меня душили слезы: такой обиды, я, наверное, не испытывал никогда.

Было ясно, что они надо мной издеваются. Я рыдал, как младенец, стараясь не издавать никаких звуков. Голод ушел, его место заняла вселенская обида. Я погрузился в океан самосожаления, злился на Кастанеду и своих друзей, но особенно — на этих так называемых телохранителей, дона Фернандо и дона Хесуса.

Горькая тяжесть сдавила меня, я уткнулся лицом в угол и заснул без сновидений.

Меня разбудил громкий смех, перемежаемый незнакомой речью. Я прислушался: говорили на испанском. Я не успевал понимать быстрый говор, однако разобрался кто и о чем говорит. Мои маги-охранители рассказывали Кастанеде, как они ели курицу в моем присутствии и как сильно меня это обидело.

Каждая порция быстрых фраз сопровождалась громким хохотом. Мне снова стало обидно, но вместе с тем я впал в какое-то намеренное равнодушие. Если их так забавляет издеваться над голодным человеком — пусть; завтра — мой самолет. Я вернусь к привычной жизни...

Эта мысль выбросила меня из постели. Я очутился на ногах так стремительно, что сам не понял, что произошло. «Привычная жизнь». А ведь ее больше не будет, Яков. В Нью-Йорке тебя поджидает дядя Джордж со своими акулами. И хотя дон Фернандо и дон Хесус будут охранять тебя, о покое можешь забыть навсегда. Бестфренд выложил на стол все карты; и ты не остался в долгу. Это война на уничтожение. А ведь у тебя еще и Делия...

— Яков, ты встал! — окликнул меня Кастанеда. — Как самочувствие?

— Паршиво, — признался я.

— Тогда приводи себя в порядок и спускайся в ресторан, — бодрым командирским тоном сказал он. — Мы будем ждать тебя там.

По пути в ресторан я постучался в номер к Теду; он оказался пуст; горничная сообщила, что «джентльмен покинул гостиницу рано утром». Тед уехал не попрощавшись — от этого мне стало еще сквернее, хотя, конечно, Ловенталь мог поступить так только по приказу Кастанеды. В том, что и Кассандры уже не было в Милуоки, я не сомневался.

Кастанеда и оба дона ждали меня за почти пустым столом. Я не увидел ничего, кроме кофейника и вазы с мандаринами. Кар-лос, увидев меня, услужливо отодвинул стул, а Хесус налил мне кофе.

— Угощайся. — Кастанеда сделал жест в сторону мандаринов.

— Спасибо, я еще что-нибудь закажу. С вашего позволения, — я уже собирался махнуть официанту, но Кастанеда перехватил мою руку.

— Нашего позволения нет, — резко сказал он.

— Выпей кофе и съешь мандарин.

Я возмутился: — Но я голоден! Я хочу яичницу с бе коном, и тосты, и джем, и стакан томатно го сока...

— Хорошо, — смягчился Карлос. — Мо жешь съесть два мандарина. Но это макси мум.

Я посмотрел на него, потом перевел взгляд на Хесуса и Фернандо. Глаза их смеялись.

Снова издеваются?.. Я попросил объяснений.

— Тебе очень хочется яичницу с беконом?

— вопросом на вопрос ответил Каста-неда.

— Очень, — сглотнув слюну, признался я.

— Из четырех яиц. И много бекона.

— А чего тебе еще очень хочется?

Я задумался. Очень мне хотелось есть.

Сильнее только хотелось забыть обо всем, что случилось. Продолжать жить так, как будто ничего не было. Я откровенно сказал об этом Кастанеде, надеясь на то, что он рассмеется, похлопает меня по спине, и объявит, что все это — шутка, подстроенная им для того, чтобы позабавить, а заодно и кое-чему научить своих не слишком одаренных курсистов.

Но Кастанеда был серьезен.

— С этой ночи, с момента, когда ты увидел свое зачатие и начал наращивать личное время, тебе нельзя ничего из того, что очень хочется.

Абсолютное табу на сильные желания.

Особенно на те, что кажутся тебе естественными, а потому вполне простительными.

— Да как же... тогда жить? — я был раздавлен этим приговором.

— Замечательно жить! — ответил вместо него Хесус. — Лучше не бывает!

— Да, да, лучше не бывает! — довольно подтвердил Фернандо.

— Видишь ли, Яков, — продолжал Кастанеда. — Отказ от сильных желаний не означает отказа от желаний вообще. Стоит тебе хорошенько поразмыслить, и ты поймешь, что все верные решения и поступки ты совершал отнюдь не под влиянием сильного желания.

Некоторую часть этих поступков ты делал вообще без желания, или даже против него. Но ты делал это, зная, что так будет правильно и хорошо. Запрещая себе следовать сильным желаниям, ты ничего не потеряешь. А приобретешь очень многое.

— Многое — что?

— Самое главное для тебя: защиту, — неторопливо выговорил он. — Тебе надо выстроить мощную оборону, чтобы темные маги не могли к тебе даже приблизиться.

— А как же дон Хесус и дон Фернандо?

Они покинут меня? — от одной этой мысли мне стало страшно.

— Они останутся с тобой, пока ты не станешь магом, — произнес Кастанеда. — А когда это случится, не имею понятия. У тебя нет наставника, и я не знаю никого, кто мог бы им стать.

— Значит, донам придется сопровождать меня до конца жизни?

— Ну почему же? Шансы на магическое посвящение у тебя неплохие — после ночного ритуала со смертью. Собственно, можешь считать это посвящением... Но за ним неизбежно идет следующий шаг. И этот шаг — табу. Самоограничение. Оно поможет тебе приблизиться к магическому осознанию — и тогда, прибавив намерение, ты начнешь продвигаться. Ограничь себя в сильных желаниях, — повторил он.

— А если это сильное желание будет касаться вопроса жизни и смерти? — спросил я.

— Ну, хотя бы просто жизни... Вот сейчас: я сильно хочу есть. И это желание не пропадет само по себе. Я буду хотеть есть до тех пор, пока не утолю голод. Не ходить же мне голодным все время!

— С подобными желаниями расправляются очень просто, — рассмеялся Хесус. — Погоди немного, — он поднялся и ушел.

— Если сильное желание мучает тебя очень долгое время, — объяснял Кастане-да, — и тебе никак не удается прогнать его, или же ты понимаешь, что без удовлетворения этого желания тебе трудно двигаться дальше, ты можешь его осуществить. Но самым неприятным для тебя путем.

— Как понять — самым неприятным? — спросил я.

— Таким, что убьет это желание в корне.

Пары-тройки подобных уроков хватит на что, чтобы приобрести Силу, которая позволит тебе без труда говорить себе «стоп!», когда сильное желание попытается овладеть тобой.

Я задумался. Как можно неприятно удовлетворить голод, жажду, или, допустим, зуд? У меня не хватало фантазии, чтобы представить себе это.

Ну, пусть вместо изысканного блюда и бокала вина я съем кусок хлеба и запью его водой. Но это не неприятно; тем более что я совсем не гурман.

— Карлос, дай мне такой урок! — попросил я.

— Чтобы я понял.

— Ты его получишь прямо сейчас, — сказал Карлос, глядя мне за спину. Я обернулся. Со стороны бара к нам подходил Хесус; в руках дон держал поднос, на котором стояла пивная кружка с чем-то красным. Он подошел и поставил ее передо мной. В кружке дрожала коралловая масса, полная белесых и коричневых ошметков. Запах она издавала прескверный.

— Хесус, что это за помои?

— Яичница из четырех яиц, много бекона, тосты и джем, и томатный сок, — буднично перечислил он. — Все что ты пожелал, дон Яго.

К горлу подкатила тошнота.

— Спасибо, — сказал я. — Лучше похожу голодным.

— О, нет! — возразил Кастанеда. — Ты это выпьешь, и голод моментально уйдет.

— Он уже ушел, — я отодвинул от себя кружку с мерзким пойлом.

— Ты это выпьешь, — повторил он.

— Ни за что, — настаивал я.

— Лучше выпей это сам, дон Яго, — угрожающе заулыбался Фернандо. — Или нам придется влить в тебя это силой.

Я оглядел их и понял, что с тремя крепкими магами мне одному не справиться. Хорошо хоть Тед и Касси не видят мой позор... Я зажмурил глаза, поднес кружку ко рту и начал пить. На вкус масса оказалась не столь мерзкой, но все равно я едва справлялся с приступами тошноты. Поставив пустую кружку на стол, я обеими руками заткнул себе рот: боялся, что сейчас меня вырвет прямо на стол. Но, к моему удивлению, меня совсем не тошнило. Я прислушался к своим ощущениям: тошнота прошла окончательно. Я чувствовал себя сытым и... вполне удовлетворенным!

— Голод больше никогда не захватит тебя. А над остальными желаниями работай сам: как — Фернандо только что показал тебе. — Кастанеда хлопнул рукой по столу, словно ставил точку в долгом разговоре. Это действительно была точка: он объявил, что сейчас мы распрощаемся.

— Но... Карлос... — растерянно заговорил я. — Что же мне делать дальше? Как жить? Куда девать эти чертовы оболы и ту прорву денег, что я выиграл у магов и обменял на товар у Бриджстоуна? А как мне вести себя с дядей Джорджем? Дай хоть какие-то указания, ведь сам я ни за что не соображу!

— Табу на сильные желания с тебя вполне достаточно, — ответил он. — Вырвешься из их плена — и все решится само по себе. Фернандо и Хесус тебя прикроют, если что. С Джорджем... его лучше избегай — по возможности. Больше я тебе ничего посоветовать не могу.