Время сновидений

Как только дверь за ним закрылась, рядом со мной возникли дон Хесус и дон Фернандо. Их внезапная материализация не вызвала у меня никаких эмоций: я был не в силах даже думать, не то что поражаться или пугаться. Артефакты, лежавшие в дядином кейсе, вытянули из меня всю энергию. Я был не в состоянии шевелиться. Маги положили меня на пол, развели мои руки в стороны и дернули их так, что я потерял сознание.

Первое, что я почувствовал, когда очнулся, было ощущение чего-то жесткого под языком. Оно имело довольно мерзкий металлический привкус.

Открыв глаза, я понял, что ничего не вижу. Меня окружала сплошная темнота — но не потому что вокруг было темно. Я ослеп. Вдобавок к этому я не слышал никаких звуков. Я попробовал пошевелить рукой — и не смог. Если бы не этот металлический вкус во рту, я бы подумал, что умер. Не знаю, сколько я пролежал в таком состоянии, но через некоторое время до меня начали доноситься негромкие голоса. Слов я не различал, однако звучание их было хорошо мне знакомо. Говорили Кастанеда, Тед и Касси. Еще один голос принадлежал Хесу-су. Дон Фернандо молчал — хотя откуда-то я знал, что и он здесь. Я попробовал подать голос, но все, что у меня получилось — едва слышный стон. А может, мне только показалось, что я стонал: гортань никак не отреагировала на попытки издать звук. Тем не менее, усилие мое не осталось незамеченным.

— Не делай ничего, Яков, — голос Кастанеды раздался совсем рядом. — Тебе нельзя сейчас ни шевелиться, ни разговаривать. Мы можем пообщаться, но лишь в сновидении.

Сейчас я возьму твою руку, и поведу тебя.

Через минуту ты сможешь видеть и двигаться: это значит, что мы уже в сновидении. Не забудь об осознавании: сразу же посмотри на свои руки. И иди в сторону базилики: там я буду ждать тебя.

Я почувствовал прикосновение его руки. Но ничего не происходило: все так же темнота и оцепенение. Я решил, что сказанное Кастанедой я слышал во сне или в галлюцинации, и стал спать дальше. Пробуждение мое было явным: я открыл глаза и увидел отблеск цветных огней на потолке. За окнами было темно, но я понимал, что сейчас просто раннее утро и скоро забрезжит рассвет. Я чувствовал себя великолепно, бодрость переполняла меня. Я попытался вспомнить, как засыпал, но не смог.

Впрочем, это было неважно, главное — что мое обездвижение и слепота оказались всего лишь сном. Пританцовывая, я отправился в душ (вечером, я кажется, так и не помылся — а ведь во время разговора с Джорджем я пропотел насквозь). Вода доставляла несказанное удовольствие, мне не хотелось вылезать из-под теплых струй. Вытираясь, я бросил случайный взгляд на руки, и меня внезапно пронзило какое-то мимолетное воспоминание.

Словно я что-то забыл сделать. Силясь вспомнить — что, я машинально вытянул руки вперед и посмотрел на них. Сразу же все встало на свои места. Я находился в сновидении. Как только я осознал это, все телесные ощущения пропали. Я даже не мог с уверенностью сказать, на самом ли деле я чувствовал что-то, или же это была игра воображения. Скорей всего второе... Но Кастанеда!

Он ведь ждет меня в базилике! А я тут наслаждаюсь воображаемым душем... Я задался вопросом: надо ли мне одеваться, если я нахожусь в сновидении?

Еще раз посмотрев на руки, я решил, что нет.

Обернув торс полотенцем, я вышел из душа. В таком виде я и явился в базилику: в набедренной повязке из полотенца и босой. Кастанеда сидел на передней скамье, держа в руках небольшую бордовую книжку.

— Заставляешь ждать себя, Яков, — сказал он, не оборачиваясь. Голос его отразился под куполом.

— Я же предупреждал тебя об осознавании.

— Прости, Кар л ос. Но я чувствовал себя настолько взбодренным, что принял все предыдущее за кошмарный сон. — Я подошел и встал с ним рядом.

Увидев меня, Карл ос на несколько мгновений застыл.

— Бирсави, что это за вид?! — ошеломленно спросил он. — Мы же в храме, а не в бане!

— Я полагал, для сновидения вид неважен, — я чувствовал себя так паршиво, словно на самом деле заперся в церковь, будучи одет только в банное полотенце.

— Прикройся, — пошарив рукой в воздухе, он извлек оттуда длинный синий плащ.

— Мы совершили ряд серьезных ошибок, — заговорил он, дождавшись, когда я оденусь и сяду рядом. — И первая ошибка была моя. Я свел тебя с союзником, не научив как следует обращаться с твоей точкой мира. Из-за этого ты все время находился на линии удара. А ты... ты все время забываешь об осознавании. Но теперь сожалеть о несделанном слишком поздно.

Когда я говорил, что охота на тебя открыта, то сам не подозревал, какая охота. Сила и небытие одинаково манипулируют тобой: Сила стремится сделать тебя магом, небытие — своим слугой.

— Так в чем же дело? — изумился я. — Стану магом, и полностью перейду на сторону Силы.

Кастанеда покачал головой.

— Не можешь, Яков, в том-то все и дело.

— Но почему, Кар л ос?

— Одна из причин заключается в том, что ты не способен намеренно сдвигать свою точку мира. Ты вообще не способен делать что-либо намеренно — я говорю сейчас о магическом намерении. А это значит, что без нагваля тебе магом не стать. Но у тебя нет наставника — и ты можешь никогда его не найти.

— А разве ты не мой наставник? Все, чему я научился, я научился от тебя, — заспорил я.

— Обучать простейшим практикам и даже посвящать в суть магии не означает быть наставником, — сказал Кастанеда. — Я обучил этим практикам массу людей; но лишь единицы продолжили мою линию через меня. Нагваль и ученик должны подходить друг другу как ключ и замок. Твой друг Тед Ловенталь куда способнее тебя; однако я не его нагваль. Но у него есть шанс стать магом без наставника, потому что он неплохо владеет точкой мира и имеет правильное намерение.

— А Кассандра?

— Она (Карлос назвал ее магическое имя) — единственный маг-койот в моей линии. Я очень ценю ее. Когда она придет в меру магической силы — а это случится не раньше, чем она полностью реализует себя как женщина — то принесет немалую пользу.

— Вот почему ты велел Теду жениться на ней? — откуда-то у меня появилась уверенность, что Тед сделал Касси предложение по указанию Кастанеды.

— И поэтому тоже. Но еще и потому что она в будущем сможет стать нагвалем для своего мужа.

Есть все шансы. Однако, — он испустил тяжелый вздох, — сейчас мне надо решать, что делать с тобой. Через сутки маги покинут Милуоки. Ты вернешься домой абсолютно незащищенным.

— А как же моя охрана — дон Хесус и дон Фернандо?

— Они останутся с тобой надолго. Но они смогут тебя защитить лишь в случае атаки. А я почти уверен, что маги небытия больше не будут атаковать тебя на магическом уровне: они знают про защиту. Опасность для тебя представляют деньги Силы, находящиеся в их распоряжении.

— Ты про те артефакты, что были в кейсе дяди Джорджа? — спросил я.

— Да, — подтвердил Кастанеда. — Это деньги Силы, но сейчас они работают на небытие. Сила притягивает Силу; и либо умножает жизненную энергию — если работает на созидание, либо отнимает — когда она обслуживает небытие. Эти предметы выпили всю твою энергию: это, кстати, было главной причиной, почему Бестфренд показал тебе их. Он рассчитывал, что они выпьют тебя до такой степени истощения, что ты просто не выживешь. Он словно выпустил из тебя всю кровь.

Я присвистнул.

— Так это снова было нападение... А я-то думал, дядя пришел меня подкупить. Скажи, Кар л ос, а если бы я согласился примкнуть к темным магам?

— Стал бы одним из них. Но Бестфренд на это мало рассчитывал. Он — маг, а потому отлично осознает все происходящее. Ты думаешь, он не понимает, что обслуживает небытие и тем самым толкает мир к гибели?

Превосходно понимает.

— Но делает это... сознательно? — я был огорошен.

— Да. Как и всякий темный маг.

— Но... в таком случае он должен понимать, что вместе с миром погибнет и он сам!

— И это он осознает, — кивнул Кастане-да.

— Непостижимо! — воскликнул я. — Неужели все эти темные властелины мира — нечто вроде клуба самоубийц, которые вместе с собой хотят утянуть в небытие и весь мир?!

— Немного не так, Яков. Они осознают последствия своих действий, но они обмануты небытием. Не думай, что темные маги обслуживают небытие лишь для того, чтобы обеспечить себе земное благополучие. У них тоже есть сверхцель, и эта сверхцель — новое творение. Они думают, что мир, пройдя сквозь воронку небытия, возродится в ином качестве.

Материя погибнет, но останется чистый дух. И в этом их главная и весьма трагическая ошибка. Дух не может действовать без материи, иначе осязаемый мир не был бы создан. Сила проявляет себя через материю. И если вселенной суждено пройти через физическую смерть, то и возродится она тоже физически. Без материи не будет существовать ничего. Только небытие.

— Тогда надо им объяснить это! — разволновался я. — Иначе...

— Остановись, Яков, — прервал меня Кастанеда. — Для начала спаси себя сам.

— От чего?!

— От смерти, Яков, от смерти, — глухо проронил он. — Ты сейчас — мертв. Твой дядя добился своей цели: его артефакты обесточили тебя. Твой временной пузырь почти пуст; от него осталась одна оболочка. Любой другой в подобной ситуации был бы уже не жилец; дон Хесус и дон Фернандо договорились с твоим союзником, чтобы он не забирал тебя. Но и сил для жизни у тебя не осталось.

— В таком случае как же я смогу себя спасти? Если даже три, нет — четыре мага не могут меня вытащить?

— Вернуться к началу времен, — ответил Кастанеда, глядя мне прямо в глаза. — Родиться заново.

Я всплеснул руками.

— Карлос, ты говоришь такими загадка ми, которые я не в силах разгадать! Дай мне инструкции: что и как делать. Ты же знаешь: сам я все только порчу.

— В своем земном времени ты — труп, — сказал он. — С одной особенностью: сердце твое бьется, хотя ты почти не дышишь. Мы обрядили тебя, как покойника; и даже поло жили под язык обол. Достань его.

Я сунул руку себе в рот и с удивлением обнаружил под языком монету. Как же я говорил, не замечая ее? Ах да: это сновидение...

— Этот обол, — продолжал Кастанеда, — ты отдашь своему союзнику. И он проведет тебя к началу твоего личного времени. Ты должен будешь нарастить это время самостоятельно.

— Как?

— Вспоминая всю свою земную жизнь с момента зачатия. В сновидении это не так трудно, — опередил он мой невысказанный вопрос. — Ведь время сновидений — это и есть время начала всех начал. Тебе стоит лишь сделать усилие, и ты увидишь и свое зачатие, и момент рождения. Хочу предупредить тебя: это может быть горестным опытом. Хотя может и наоборот. А теперь я передаю тебя твоему союзнику.

Он махнул рукой куда-то в сторону; я машинально посмотрел туда, а когда обернулся, Кастанеды рядом со мной уже не было. Вместо него на скамье сидела женщина, в длинном бархатном платье с пестрым позументом; на поясе висела связка ключей. На голове ее было сомбреро, из-под которого на лицо свисала густая вуаль. Я узнал этот образ: так изображают Санта-Муэрте, Святую Смерть.

Она протянула мне руку, обтянутую лиловой перчаткой; я подал ей обол, и в тот же миг пол базилики обвалился под нами. Сидя на церковных скамьях, мы летели к центру земли с бешеной скоростью; Смерть придерживала сомбреро, чтобы его не снесло встречным потоком. Полет прекратился резко: мы вдруг зависли в темноте. Смерть поднялась со скамьи, встала прямо передо мной и подняла вуаль. Ни лица, ни оскаленного черепа — ничего. Круг пустоты в окружающей тьме. И в середине этого круга находился я. Я понял, что вернулся к состоянию не-рождения, стал чистым духом: для того, чтобы этот дух воплотился человеком, человека нужно было зачать. Я сосредоточился на этой идее и увидел.

Это было похоже на слияние двух рек; причем одна из них была природной — ее бурлящие потоки, нисходившие с горных вершин, играли и искрились на солнце. Другая напоминала скорее рукотворный канал, отведенный для полива полей — с проточной, но столь медленно текущей водой, что она казалась стоячей. Я понял, что бурливая река — энергия моей матери; оросительный канал — сила моего отца. Я видел их как бы сверху, из космоса: но дальность расстояния не мешала мне разглядеть все детали. Реки сливались, образуя букву Y, левый приток которой причудливо изгибался, а правый был прям, как стрела. Этот игрек и был мнойчеловеком. Я вдруг понял, что у духа, который еще мгновение назад мог только видеть, появилось сознание. Я начал осознавать себя, и это осознавание росло с каждой минутой.

Вместе с ним росли и воспоминания: я бы сравнил это с обрастанием костей мясом — хотя подобный процесс существует лишь в умозрении. Я видел миг своего рождения — трудного и трагичного: рожая меня, мать приобрела недуг, который довел ее до могилы.

Я вновь проживал свое младенчество, отрочество и юность. Но эти смертные воспоминания сильно разнились с тем, что я помнил, находясь в земном взрослом теле.

Сейчас я переживал воспоминания той светящейся сущности, что открылась мне, когда я впервые пришел к базилике святого Иоса-фата.

И с каждым воспоминанием прибавлялось и мое личное время. Мой временной пузырь рос, тесня окружающую его вечность; и моя вечность тоже виделась мне пузырем. Из моего нынешнего видения это было естественно. В момент, когда я дошел до вечернего визита дяди Джорджа, кто-то сзади закрыл мне глаза и рот. Я инстинктивно дернулся... и очнулся от сновидения.