Глава II. Решающий "эксперимент чистого разума"62 Кант подчеркнуто обосновывает исследовательской программой Галилео Галилея

ЛОГИКА "КРИТИКИ ЧИСТОГО РАЗУМА" — ЛОГИКА ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО МЕТОДА НОВОГО ВРЕМЕНИ

Решающий "эксперимент чистого разума"⁶² Кант подчеркнуто обосновывает исследовательской программой Галилео Галилея. Это обоснование развито в "Предисловии" ко второму изданию "Критики чистого разума".

Предисловие Канта ко второму изданию "Критики...". История теоретического мышления и исходное определение "эксперимента чистого разума".

В "Предисловии..." Кант осмысливает строение (форму) науки ("чистая математика" — "чистое естествознание" — "чистая метафизика", или сфера "форм созерцания", — сфера "категорий рассудка" — сфера "идей разума") с неожиданной, казалось бы, не совсем адекватной кантовскому способу мышления точки зрения.

Он представляет это строение как застывшее воспроизведение последовательного развития науки, ее генезиса. Такое историческое понимание позволит, по мысли Канта, раскрыть эвристическую силу систематической формы научного знания, применяя "приемы методического эксперимента".

По Канту, историческое превращение эмпирических, бессистемных, случайных знаний в знания собственно научные (системные, построенные на априорном синтезе) фиксируется затем в структуре цельной науки, готового знания. В каждом из отсеков научной системы некогда осуществлялась некая научная революция, конституирующая эмпирический опыт в науку, в системное знание (= знание априорное и синтетическое). Когда становление произошло, знание, "вышедшее на правильный путь", развивается чисто эволюционно.

Вот как это изложено в "Предисловии" (см. 3, 82 — 105).

А. Первой возникла "пропедевтика научного знания" (но еще не сама наука), общая (формальная) логика, отвлекающаяся и от любого предмета познания, и от различия форм познания (от того, апостериорным или априорным способом знания получены). Со времен Аристотеля, полагает Кант, логика не сделала ни шага вперед, она принципиально не способна к развитию и изменению, поскольку введение в оборот новых предметов или новых методов познания на нее повлиять не может, она, по определению, от всех этих различий заранее отвлечена.

Вместе с тем только формирование общей логики могло быть предварительным условием конструирования других форм знания, логика разработала бесспорные критерии, отличающие формально истинные знания от ложных, она разработала истинные способы "правильного" сочетания отдельных понятий, то есть способы систематизации понятийных структур.

Б. На этом, логическом, фундаменте конституировалась еще в Древней Греции математика как наука (чистая математика). Она возникла, возможно, случайно (по способу происхождения), но необходимо в том смысле, что без нее не могло бы возникнуть научное естествознание. Она могла бы возникнуть на тысячелетие позже (если бы так сложились исторические случайности, не нашлось бы гения-изобретателя), но неизбежно ее формирование после логики и до естествознания.

"...Математика... долго действовала ощупью (особенно у древних египтян), и перемена, равносильная революции, произошла в математике благодаря чьей-то счастливой догадке... Для нас не сохранилась история этой революции в способе мышления, гораздо более важной, чем открытие пути вокруг знаменитого мыса, не сохранилось также имя счастливца, произведшего эту революцию... свет открылся тому, кто впервые доказал теорему о равнобедренном треугольнике (курсив Канта. — В.Б.) (безразлично, был ли это Фалес или кто-то другой);

он понял, что его задача состоит не в исследовании того, что он усматривал в фигуре или в одном лишь ее понятии, как бы прочитывая в ней ее свойства, а в том, чтобы создать фигуру посредством того, что он сам a priori, сообразно понятиям, мысленно вложил в нее и показал (путем построения)" (3, 84 — 85. Курсив мой. — В.Б.).

В. "Естествознание гораздо позднее попало на столбовую дорогу науки. Только полтора столетия тому назад предложение проницательного Бэкона Веруламского было отчасти причиной открытия [этого пути], а отчасти толчком, подвинувшим естествознание вперед, так как следы его уже были найдены; это также можно объяснить только быстро совершившейся революцией в способе мышления... Ясность для всех естествоиспытателей возникла тогда, когда Галилей стал скатывать с наклонной плоскости шары с им самим избранной тяжестью, когда Тарричелли заставил воздух поддерживать вес, который, как он заранее предвидел, был равен весу известного ему столба воды, или когда Шталь в еще более позднее время превращал металлы в известь и известь обратно в металлы, что-то выделяя из них и вновь присоединяя к ним". Интересно примечание Канта: "Я здесь не точно следую истории экспериментального метода, зарождение которого к тому же не очень-то известно" (3, 85). "Естествоиспытатели поняли, что разум видит только то, что сам создает по собственному плану, что он с принципами своих суждений должен идти впереди согласно постоянным законам и заставлять природу отвечать на его вопросы, а не тащиться у нее словно на поводу, так как в противном случае наблюдения, произведенные случайно, без заранее составленного плана, не будут связаны необходимым законом, между тем как разум ищет такой закон и нуждается в нем. Разум должен подходить к природе, с одной стороны, со своими принципами, сообразно лишь с которыми согласующиеся между собой явления и могут иметь силу законов, и, с другой стороны, с экспериментами, придуманными сообразно этим принципам для того, чтобы черпать из природы знания, но не как школьник, которому учитель подсказывает все, что он хочет, а как судья, заставляющий свидетеля отвечать на предлагаемые им вопросы. Поэтому даже физика обязана столь благоприятной для нее революцией в способе своего мышления исключительно лишь [счастливой] догадке⁶³ — сообразно с тем, что сам разум вкладывает в природу, искать (а не придумывать) в ней то, чему он должен научиться у нее и чего он сам по себе не познал бы. Тем самым естествознание впервые вступило на верный путь науки после того, как оно в течение многих веков двигалось ощупью" (3, 85 — 86).

"Математика и естествознание стали тем, что они есть в настоящее время, благодаря быстро совершившейся в них революции" (3, 87. Курсив мой. — В.Б.)⁶⁴.

Г. Теперь (кантовское "теперь" — это конец XVIII в.) дело за революцией способа мышления в философии. Если общая логика (ко времени Аристотеля достигшая окончательной зрелости) была пропедевтикой в становлении научного знания, то революционный переворот в философии ("в метафизике") раскроет место, функцию (границы) научно-теоретического мышления в контексте цельного человеческого разума (в системе: чистый разум — практический разум — способность суждения).

Для того чтобы решить эту задачу, чтобы совершить революцию в философии, необходимо, утверждает Кант, метод Галилея, метод эксперимента распространить в сферу "метафизики", необходимо экспериментально проверить конструктивные возможности "идей разума". Необходимо осмыслить "пример математики и естествознания". Этот пример "достаточно замечателен, чтобы поразмыслить над сущностью той перемены в способе мышления, которая оказалась для них столь благоприятной... чтобы по крайней мере попытаться подражать им, поскольку это позволяет сходство их с метафизикой как основанных на разуме знаний" (3, 87).

Но "метафизика, совершенно изолированное спекулятивное познание разумом, которая целиком возвышается над знанием из опыта, а именно познание посредством одних лишь понятий (но без применения их к созерцанию, как в математике), и в которой разум, следовательно, должен быть только своим собственным учеником..." (3, 86). Как же здесь возможен эксперимент? Что здесь означает само понятие "эксперимент"? Как здесь возможно использовать программу Галилея? Вопросы эти трудны, мучительны.

Трудности эти Кант четко представляет: в метафизике "метод, подражающий естествознанию, состоит в следующем: найти элементы чистого разума в том, что может быть подтверждено или опровергнуто экспериментом. Но для испытания положений чистого разума, особенно когда они смело выходят за пределы всякого возможного опыта, нельзя сделать ни одного эксперимента с его объектами (в отличие от естествознания). Следовательно, мы можем подвергать испытанию только a priori допущенные понятия и основоположения..." (3, 88 — 89).

И все же Кант находит выход. Чтобы представить (пока только представить) смысл этого выхода, сформулируем в самых общих чертах (вслед за Кантом), во-первых, ту проблему, перед которой встает, по Канту, метафизик-исследователь сил разума, во-вторых, предполагаемое разрешение этой проблемы и, в-третьих, основную схему эксперимента, который должен проверить (подтвердить или отвергнуть) это решение

Но если опыт есть начало и конец всего нашего знания реальности, то какова же роль логического мышления в науке? Полная система теоретической физики состоит из понятий, фундаментальных законов, которые должны иметь силу для этих понятий, и следствий, выведенных путем логической дедукции. Это те следствия, которые должны соответствовать нашему единичному опыту... Логическое мышление определяет структуру этой (теоретической) системы; то, что содержит опыт и взаимные соотношения опытных данных, должно найти свое отражение в выводах теории" (Эйнштейн А. Собр. науч. трудов. Т. IV. М., 1967. С. 182).

В приведенных выдержках Эйнштейн делает акцент на проверяющей роли опыта (хотя выведение следствий т теоретической системы от опыта не зависит, но опытом критикуется). Кант акцентирует внимание на конструктивной роли опыта (эксперимента). В "Эволюции физики" Эйнштейн столь же остро, как и Кант, выявляет эту творческую, конструктивную функцию эксперимента, мысленного эксперимента. Эйнштейн облегчил задачу, расщепив два определения "опыта": мысленный эксперимент (конструктивная функция) и реальный опыт (подтвердительная или фальсификационная роль). Кант стремился осознать логическую (тут же без логики не обойдешься) природу единого, одного эксперимента (открытого Галилеем) в его двух, тождественных и противоположных определениях — быть конструктивной силой при создании понятия (тогда он осознается как мысленный эксперимент), быть аналитической, контролирующей силой при проверке понятий (тогда он осознается как "реальный эксперимент"). В таком подходе Кант преодолевал (даже не замечая этого) парадокс Эйнштейна. Но одновременно Кант наталкивался на мучительную (не замечаемую Эйнштейном) антиномичность самой логики эксперимента — обладать в той же мере конструктивной, сколь аналитической, силой, быть в той же мере практическим, в какой теоретическим, действием...

1. Проблема: разум — в своих идеях — есть открытие безусловного основания (так, чтобы не нужно было идти еще вглубь...), всей логики рассудочного мышления. Но такое открытие безусловного докажет свою истинность, только если можно будет открыть a priori предмет, могущий соответствовать идее "безусловного". Однако такой предмет в теоретическом познании (в познании "причин — действий") невозможен; знания о таком предмете не может существовать... И все же Кант формулирует:

2. Гипотетическое разрешение этой проблемы; "...безусловное должно находиться не в вещах, поскольку мы их знаем... а в вещах, поскольку мы их не знаем, [т.е.] как в вещах в себе..." При таком их различении у нас еще "остается возможность попытаться установить, не может ли этот разум в своем практическом познании найти данные для определения трансцендентного, порожденного разумом понятия безусловного..." (3, 90. Курсив мой. — В.Б.).

3. Чтобы проверить эту гипотезу, необходимо поставить эксперимент по следующей схеме: "...эксперимент чистого разума во многих отношениях походит на тот эксперимент химиков, который они иногда называют редукцией, а вообще же синтетическим методом. Произведенный метафизиком анализ разделил чистое априорное познание на два весьма разнородных элемента — познание вещей как явлений и познание вещей в себе. Диалектика в свою очередь приводит оба этих элемента к общему согласию с необходимой идеей разума — с идеей безусловного и считает, что это согласие получается не иначе как через упомянутое различение⁶⁵, которое, следовательно, есть истинное различение" (3, 90). Думаю, это утверждение Канта возможно объяснить следующим образом.

В результате "эксперимента чистого разума" (осуществленного разумом по отношению к самому себе...) идея "безусловного" должна, по замыслу, предстать с двух сторон — как определение вне-положной (познанию) вещи в себе и одновременно как предельное обобщение внутритеоретической логики, взятой в ее полном развитии⁶⁶. Если это произойдет, то разум экспериментально докажет (раскроет) свою способность логически обоснованно помыслить (не познать, а именно помыслить — как предмет познания и как критерий истинности познания) безусловный смысл вещей в себе.

Воспроизведенные только что мысли Канта составляют суть всей его логической концепции, суть всего замысла "Критики...".

Впрочем, пока это только формальное и догматическое описание какой-то неясной "сути". Вряд ли читатель всерьез понял, о чем здесь идет речь.

Для того чтобы понять (а не только описать) замысел Канта в его решающей связи с исследовательской программой Галилея, вообще для того чтобы выйти за пределы чисто формальной интерпретации "кантианства", мы начнем окольный путь и впишем кантовские идеи об "эксперименте чистого разума" в контекст реальной эксперименшальной стратегии Нового времени.

Думается, что только при таком условии возможно будет вернуть исходный живой нерв в те привычные обороты кантовской мысли, которые иначе неизбежно воспринимаются как привычные фразеологические сращения. Только так можно будет раскрыть реальную связь экспериментальной онтологии и философской логики Нового времени.