В АВГУСТЕ 1911 ГОДАблагодаря содействию главы правительства П. А. Сто­лыпина в Москве состоялся первый общеземский съезд по народному образованию. 1 страница

Более трехсот делегатов, представлявших всю Россию, и 42 приглашенных на съезд спе­циалиста разработали подробную систему развития образования и его материального обеспечения. 21 августа съезд постановил: „Признать введение общедоступности началь­ной школы неотложным... Признать желательным принцип обязательного начального обучения"» [41, с. 191].

Все знавшие П. А. Столыпина были единодушны в одном: последняя схватка за земство в Западном крае далась ему тяжело, лишила многих союзников, ослабила его и без того незавидное положение. Многие отмечали большую перемену в облике и поведе­нии главы правительства. Вот что рассказал о своей последней встрече с премьером А. И. Гучков:

«Последний раз я видел П. А. Столыпина за несколько дней до его поездки в Ки­ев. Я только что вернулся из своего путешествия по Дальнему Востоку, где ознакомился с ходом постройки Амурской железной дороги и по поручению Главного управления Красного Креста принял участие в организации борьбы с чумой в пределах русских кон­цессий в Маньчжурии. Узнав о моем возвращении в Петербург, П. А. пригласил меня к себе обедать. Свидание происходило в его летнем помещении на Елагином острове. По­сле обеда мы с ним гуляли в саду.

Я нашел его очень сумрачным. У меня получилось впечатление, что он все более и более убеждается в своем бессилии. Какие-то другие силы берут верх. С горечью гово­рил он о том, как в эпизоде борьбы Илиодора с саратовским губернатором Илиодор одер­жал верх и как престиж власти в губернии потерпел урон. Такие ноты были очень боль­шой редкостью в беседах П. А. Чувствовалась такая безнадежность в его тоне, что, види­мо, он уже решил, что уйдет от власти. Через несколько дней пришла весть о покушении на него в Киеве. Я послал ему иконку, которую он получил, когда был в сознании. Меня что-то задержало в Петербурге, и я по приезде в Киев уже застал Столыпина в гробу. <...>

Картина была такая. Не знали, как отделаться от Столыпина. Просто брутально удалить не решались. Была мысль создать высокий пост на окраинах, думали о

восстановлении наместничества Восточно-Сибирского. Вот эти люди, которые тоже недружелюбно относились к Столыпину (тем более что в это время Столыпин назначил ревизию секрет­ных фондов Департамента полиции), словом, они нашли, что можно мешать... В это время в левых кругах создалась атмосфера какая-то покушений на Столыпина. Когда я вернулся с Дальнего Востока, мне об этом сообщили и указали, что можно ждать покушений со сторо­ны финляндцев. Перед этим прошел закон о Финляндии, который обидел финляндских националистов, можно было ждать покушения оттуда. Так как у меня были конкретные данные, я, несмотря на мое нерасположение к Курлову, эти сведения ему сообщил.

Так как предвиделась поездка Столыпина в Киев, то я его предупредил об этом, и у меня определенно сложилось впечатление, что что-то готовится против Столыпина. Я тогда последний раз виделся со Столыпиным. Мы поздно вернулись к нему. Заседание должно было состояться... Он стоял в дверях, а я все думал — сказать ему или не сказать, чтобы он остерегался... Яему не сказал. У меня до сих пор сохранилось убеждение, что в этих кругах считали своевременным снять охрану Столыпина(Г. С). Любопытно следующее: я потом узнал, что Столыпин не раз говорил Шульгину: „Вы увидите, меня как-нибудь убьют, и убьет чин охраны..."» [11, с. 440, 443].

Глава XV

Смерть

Предчувствия. Воспоминания А. Коковцова и А. Гирса. Роковой выстрел. Свидетельст­ва Г. Рейна. Хроника кончины П. А. Столыпина. Прощание Царя и рескрипт. Завеща­ние и погребение П. А. Столыпина. Письмо Николая II к матери. Отклики на смерть П. А. Столыпина - Л. Тихомирова, И. Восторгова, М. Меньшикова, В. Ульянова-Ленина и других. Памятник.

ПОСЛЕДНИЙ ОТДЫХ Петра Аркадьевича в поместье будто отмечен печатью ожидания скорой разлуки с близкими людьми и местами. Петр Аркадьевич навещает сво­его младшего брата, который тем летом жил с семейством в своем имении Бече, в шести­десяти верстах от Колноберже. Впоследствии Александр Аркадьевич рассказывал, что в эту последнюю встречу брат «говорил с ним о здоровье, чего он так не любил делать, и сказал ему, что, чувствуя себя крайне утомленным, дал исследовать себя перед отъездом из Петербурга доктору, который ему и сказал, что у него грудная жаба и что сердце его требует полного и длительного отдыха.

—Постараюсь отдохнуть в Колноберже насколько возможно без вреда для дел, а осенью поеду на юг. <...>

—Не знаю, могу ли я долго прожить» [4, с. 207—208].

Вот свидетельство последних дней П. А. Столыпина среди родных:

«И этим летом, как всегда с самого моего рождения, посещали Колноберже все наши старые друзья и соседи, но в этот последний год и папа побывал у всех, че­го он в предыдущие годы не делал. „Будто бы хотел со всеми проститься",— говори­ла впоследствии мама. Он всех посетил, всех обласкал, интересуясь жизнью каждо­го. Отцу Антонию привез даже в подарок красивую чернильницу из Петербурга» [4, с.210].

Старшая дочь вспоминала также удивительный случай, совершенно не вязав­шийся с обликом ее отца, свободного от суеверий и мистики. В то последнее лето явил­ся к нему во сне бывший университетский товарищ Трагоут: уведомив о своей смерти, он допросил позаботиться о его жене. Петр Аркадьевич, разбудив Ольгу Борисовну, сооб­щает о смерти однокашника, с которым до последнего времени сохранял дружественные отношения. Печальную весть он передает также днем старшей дочери, навестившей сво­их родителей в Колноберже. Телеграмма о смерти Трагоута пришла в имение только ве­чером...

Накануне отъезда на киевские торжества Петр Аркадьевич в кругу своих близ­ких не скрывает скверных предчувствий. Перед расставаньем с родными он говорит, об­ращаясь к супруге:

«Скоро уезжать, а как мне это тяжело на этот раз, никогда отъезд мне не был так неприятен. Здесь так тихо и хорошо» [4, с. 211].

25 августа П. А. Столыпин выезжает в Киев и по приезде 27 августа поселяется в генерал-губернаторском доме. Вызывает министров, обсуждает подготовку намеченно­го земского съезда новоиспеченного народного представительства. Он принимает различные

депутации, отдельных лиц — как штатских, так и крестьян. Пропуск был свобод­ным для всех являющихся, хотя охранному отделению к тому времени было известно о готовящемся покушении.

28 августа 1911 года он отправляет в Колноберже супруге письмо, оригинал ко­торого приведен в приложении № 7:

«Дорогой мой ангел. Всю дорогу я думал о тебе. В вагоне было страшно душно. В Вильно прицепили вагон с Кассо и Саблером. В Киев прибыли в час ночи. Несмотря на отмену официальной встречи, на вокзале, кроме властей, собрали дворянство и земство всех 3 губерний.

Сегодня с утра меня запрягли: утром митрополитный молебен в соборе о благо­получном прибытии Их Величеств, затем освящение музея св. Алексея (?), потом прием земских депутаций, которые приехали приветствовать Царя. Это, конечно, гвоздь. Их больше 200 человек — магнаты, средние дворяне и крестьяне. Я сказал им маленькую речь. Мне отвечали представители всех шести губерний. Мое впечатление — общая, зара­жающая приподнятость, граничащая с энтузиазмом.

Факт и несомненный, что нашлись люди русские, которые откликнулись и пошли с воодушевлением на работу. Это отрицали и левые, и кр. правые. Меня вела моя вера, а теперь и слепые прозрели(Г. С).

Тут холод и дождь. Все волнуются, что будет завтра к приезду Царя.

Были у меня оба Демидовы — говорят, что Маше лучше и что она меня лихора­дочно ждет. Здесь стоит еще у Генерал-губ-ра Кривошеин и Вел. Кн. Андрей Владимиро­вич (с завтрашнего дня).

Тягостны многолюдные обеды и завтраки. Целую крепко и нежно, как люблю.

P. S. Сюда приезжает и Олсуфьев, который кому-то говорил, что он пристыжен и кается» [131, Д. 230].

Видимо, Петр Аркадьевич не стал тревожить жену понапрасну: умолчал про досадные обстоятельства киевской атмосферы. Ранее Курлов, нарушая субординацию и минуя своего шефа, передал царю доклад об усилении мер по охране монарха и его семьи. Николай II, обычно педантичный в подобных вещах, эти предложения без визы Столыпина утвердил. По традиции охрану императора вне Петербурга принимал на се­бя местный генерал-губернатор. В Киеве ее взял на себя Курлов, получив на это нема­лые деньги. Киевский генерал-губернатор Ф. Ф. Трепов был оскорблен, говорил об от­ставке. Этот конфликт омрачил пребывание в Киеве, где положение было и без того напряженным.

Охрана могла не справиться с нахлынувшим в Киев народом. Оцепление на Крещатике не раз прорывалось: все хотели видеть царя. Пришлось в срочном порядке вызывать сотню уральских казаков, за которыми была слава самых надежных. Опасения усилились, когда неожиданно для охранки застрелился из револьвера один из задержан­ных подозрительных мужчин, которого даже не успели допросить. Среди охраны про­неслось: «Не к добру».

О настроении Столыпина накануне торжеств рассказал в своих воспоминаниях В. Н. Коковцов* :

«<...> На утро 29, получивши печатные расписания различных церемоний ипразднеств, я отправился к Столыпину и застал его далеко не радужно настроенным.

*Одним из самых достоверных источников о тех трагических днях служат воспоминания А. И. Ко­ковцова, бывшего в ту пору заместителем Председателя Совета Министров и в критический мо­мент вступившего в его права. В большинстве воспоминаний о Киевских торжествах и смерти премьера Столыпина, так или иначе, содержатся ссылки на его мемуары.

На мой вопрос, почему он сумрачен, он мне ответил: „Да так, у меня сложилось за вчерашний день впечатление, что мы с Вами здесь совершенно лишние люди, и все обошлось бы прекрасно и без нас".

Впоследствии из частых, хотя и отрывочных бесед за 4 роковые дня пребыва­ния в Киеве мне стало известно, что его почти игнорировали при Дворе, ему не нашлось даже места на царском пароходе в намеченной поездке в Чернигов, для него не было при­готовлено и экипажа от Двора. Сразу же после его приезда начались пререкания между генерал-губернатором Треповым и генералом Курловым относительно роли и пределов власти первого, и разбираться Столыпину в этом было тяжело и неприятно, тем более что он чувствовал, что решающего значения его мнению придано не будет <...>» [21, с. 405-406].

Примечательно, что на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Вре­менного правительства Коковцов допускает иную версию фразы Столыпина, который вроде сказал: «Я чувствую себя здесь, как татарин вместо гостя. Нечего нам с вами здесь делать» [63, с. 3—7].

Итак, 29 августа начались торжества (фото 82—93). Примечательно, что по­мимо отсутствия надлежащей охраны главы правительства, должностные лица, ответ­ственные за обеспечение порядка и неприкосновенности высоких гостей, по сути, де­монстрировали пренебрежение к опеке главного министра страны. Ему даже не пре­доставили экипажа, и он разъезжал в коляске городского главы, отчего охрана вообще теряла его из вида. Бывшие в стане оппозиционных Столыпину придворных кругов дворцовый комендант Дедюлин, его приятель генерал Курлов, ставшие во главе охра­ны лиц Императорского Дома и министров, манкируя, подтверждали слухи о его ско­рой отставке. По свидетельству участника Киевских торжеств профессора Рейна, зна­комого со Столыпиным лично, тот был подавлен, удручен таким положением и гово­рил, что вряд ли вернется в Петербург Председателем Совета Министров и минист­ром внутренних дел.

Прекрасная погода, казалось, сопутствовала торжествам. Между тем 31 августа П. А. Столыпин вместе со своим адъютантом Есауловым передвигаются в закрытом авто­мобиле, подчиняясь требованию охранного отделения, уже встревоженного информа­цией о готовящемся на главу правительства покушении. По слухам, ему предлагали на­деть под жилет защитный панцирь. «От бомбы он не спасет»,— как передавали потом, от­ветил премьер.

1 СЕНТЯБРЯ 1911 ГОДА.Атмосферу этого трагического дня русской истории лучшим образом воспроизводит очевидец киевский губернатор А. Ф. Гирс:

«Утро 1 сентября было особенно хорошим, солнце на безоблачном небе свети­ло ярко, но в воздухе чувствовался живительный осенний холодок. В восьмом часу утра я отправился ко дворцу, чтобы быть при отъезде Государя на маневры. После проводов Го-сударя ко мне подошел начальник Киевского охранного отделения полковник Кулябко и обратился со следующими словами: „Сегодня предстоит тяжелый день; ночью прибыла в Киев женщина, на которую боевой дружиной возложено произвести террористический акт в Киеве; жертвой намечен, по-видимому, Председатель Совета Министров, но не ис­ключается и попытка Цареубийства, а также покушения на министра народного просве­щения Кассо; рано утром я доложил обо всем генерал-губернатору, который уехал с Госу­дарем на маневры; Генерал Трепов заходил к П. А. Столыпину и просил его быть осто­рожным; я остался в городе, чтобы разыскать и задержать террористку, а генерал Курлов и полковник Спиридович тоже уехали с Государем". Мы условились, что полковник Ку­лябко вышлет за Председателем Совета Министров закрытый автомобиль, чтобы в пять

Фото 82. П.А. Столыпин на прибытии

Их Величества в Киев, 29 августа 1911 г.

Фото 82. П.А. Столыпин на прибытии

Их Величества в Киев, 29 августа 1911 г.

Фото 84. П.А. Столыпину у дворца в Киеве во время прохождения

пред Его Величеством почетного караула, 29 августа 1911 г.

Фото 85. П.А. Столыпин в ожидании прибытия Их Величества на

Молебствие в Киеве, в Киево-Печерской лавре, 29 августа 1911 г.

Фото 86. П.А. Столыпин в крестном ходе, в Высочайшем присутствии Их Величеств

с Августейшими Детьми, в Киево-Печерской лавре, 29 августа 1911 г.

Фото 87. П.А. Столыпин на совершенной в Высочайшем присутствии в

Киево-Печерской лавре литии над могилою народных героев,

Кочубея и Искры, живот свой за веру, Царя и Отечество

положивших в царствование Петра Великого, 29 августа 1911 г.

Фото 88. П.А. Столыпин у дворца в Киеве до представления Его Величеству

депутаций 35 монархических организаций в России, 30 августа 1911 г.

Фото 89. П.А. Столыпин у дворца в Киеве во время представления Его Величеству

депутаций монархических организаций, 30 августа 1911 г.

Фото 90. П.А. Столыпин у дворца в Киеве во время представления Его Величеству

Депутаций монархических организаций и поднесения хлеба-соли, 30 августа 1911 г.

Фото 91. П.А. Столыпин при представлении в Киеве Его Величеству

крестьянских депутаций от Юго-Западного края, 30 августа 1911 г.

Фото 92. П.А. Столыпин при поднесении в Киеве Его Величеству

крестьянскими депутациями от Юго-Западного края хлеба-соли, 30 августа 1911 г.

Фото 93. П.А. Столыпин при представлении Его Величеству еврейской депутации

и поднесении ею священной торы, 30 августа 1911 г

часов дня отвезти его в Печерск на ипподром, где должен был происходить в Высочай­шем присутствии смотр потешных. Кулябко передаст шоферу маршрут, чтобы доставить министра туда и обратно кружным путем. По приезде П. А. Столыпина к трибуне я встре­чу его внизу и провожу в ложу, назначенную для Председателя Совета Министров и лиц свиты, возле царской; вокруг Кулябко незаметно расположит охрану. Кулябко просил провести министра так, чтобы он не останавливался на лестнице и в узких местах прохо­да. Я спросил Кулябко, что он предполагает делать, если обнаружить и арестовать терро­ристку не удастся. На это он ответил, что вблизи Государя и министров он будет все вре­мя держать своего агента-осведомителя, знающего террористку в лицо. По данному этим агентом указанию она будет немедленно схвачена.

До крайности встревоженный всем слышанным, я поехал в городской театр, где заканчивались работы к предстоящему в тот же вечер парадному спектаклю, и в Пе­черск на ипподром. Поднимаясь по Институтской улице, я увидел шедшего мне навстре­чу П. А. Столыпина. Несмотря на сделанное ему генерал-губернатором предостереже­ние, он вышел около 11 часов утра из дома начальника края, в котором жил. Я повернул в ближайшую улицу, незаметно вышел из экипажа и пошел за министром по противопо­ложному тротуару, но П. А. скоро скрылся в подъезде Государственного банка, где жил Министр финансов Коковцов.

В пятом часу дня начался съезд приглашенных на ипподром. На кругу перед трибунами выстроились в шахматном порядке учащиеся школ Киевского учебного окру­га. Яркое солнце освещало их рубашки, белевшие на темном фоне деревьев. Незадолго до 5 часов прибыл Председатель Совета Министров, и я встретил его на условленном ме­сте. Выйдя из автомобиля, П. А. Столыпин стал подниматься по лестнице, но встретив­шие его знакомые задерживали его, и я видел обеспокоенное лицо Кулябки, который де­лал мне знаки скорее проходить. Мы шли мимо лож, занятых дамами. П. А. остановился у одной из них, в которой сидела вдова умершего сановника. Здороваясь с ним и смотря на его обвешанный орденами сюртук, она промолвила: „Петр Аркадьевич, что это за крест у вас на груди, точно могильный?" Известная своим злым языком, дама незадолго до того утверждала, что дни Столыпина на посту Председателя Совета Министров сочте­ны, и она хотела его уколоть, но эти слова, которым я невольно придал другой смысл, больно ударили меня по нервам. Сидевшие в ложе другие дамы испуганно переглянулись, но Столыпин совершенно спокойно ответил: „Этот крест, почти могильный, я получил за труды Саратовского местного управления Красного Креста, во главе которого я стоял во время японской войны".

Затем министр сделал несколько шагов вперед, и я просил его войти в ложу, предназначенную, как я уже сказал, Совету Министров и свите. Министр войти в ложу не пожелал и на мой вопрос „Почему?" возразил: „Без приглашения министра Двора я сюда войти не могу". С этими словами П. А. Столыпин стал спускаться с трибуны по ле­стнице, направляясь на площадку перед трибунами, занятыми приглашенной публи­кой. У окружавшего площадку барьера, с правой стороны, министр остановился. Че­рез несколько минут я увидел, что сидевшие кругом, в разных местах, лица в штатских костюмах поднялись со своих сидений и незаметно стали полукругом, на расстоянии около 20 шагов от нас, по ту и другую сторону барьера. П. А. Столыпин имел вид край­не утомленный. „Скажите,— начал П. А. свою беседу со мной,— кому принадлежит рас­поряжение о воспрещении учащимся-евреям участвовать 30 августа, наравне с други­ми, в шпалерах во время шествия Государя с крестным ходом к месту открытия памят­ника?" Я ответил, что это распоряжение было сделано попечителем Киевского учеб­ного округа Зиловым, который мотивировал его тем, что процессия имела церковный характер. Он исключил поэтому всех не христиан, т. е. евреев и магометан. Министр

спросил: „Отчего же вы не доложили об этом мне или начальнику края?" Я ответил, что в Киеве находился министр народного просвещения, от которого зависело отме­нить распоряжение попечителя округа. П. А. Столыпин возразил: „Министр народно­го просвещения тоже ничего не знал. Произошло то, что Государь узнал о случившем­ся раньше меня. Его Величество крайне этим недоволен и повелел мне примерно взы­скать с виноватого. Подобные распоряжения, которые будут приняты как обида, нане­сенная еврейской части населения, нелепы и вредны. Они вызывают в детях нацио­нальную рознь и раздражение, что недопустимо, и их последствия ложатся на голову Монарха".

В конце сентября попечитель Киевского учебного округа, Тайный советник Зи­лов, был уволен от службы.

Во время этих слов я услышал, как возле меня что-то щелкнуло, я повернул го­лову и увидел фотографа, сделавшего снимок со Столыпина. Возле фотографического аппарата стоял человек в штатском сюртуке с резкими чертами лица, смотревший в упор на министра. Я подумал сначала, что это помощник фотографа, но сам фотограф с аппа­ратом ушел, а он продолжал стоять на том же месте. Заметив находившегося рядом Ку-лябко, я понял, что этот человек был агентом охранного отделения, и с этого момента он уже не возбуждал во мне беспокойства.

Знакомые начали подходить к П. А., но министр не был на этот раз слово­охотлив, и разговор не завязывался. Вскоре он опять остался один со мной. Стрелка показывала далеко за 5, но Государь против обыкновения сильно запаздывал, а из Свя-тошина сообщили, что Он еще не проехал с маневров. Я стал рассказывать о киевских делах. Министр слушал безучастно. Он оживился только, когда я заговорил о ходе зем­леустроительных работ по расселению на хутора в Уманском уезде — первом в России по количеству расселенных и по площади, охваченной движением, принявшим в це­лом округе стихийный характер. После минуты раздумья министр сказал: „Если ничто не помешает, я съезжу после отъезда Государя на несколько дней в Корсунь, а оттуда проеду посмотреть уманские хутора, но об этом никому не говорите, пока я не перего­ворю с начальником края". Когда я заговорил о выборах в земство и о достигнутых ре­зультатах, министр стал слушать внимательно. Он называл фамилии некоторых лиц и интересовался их характеристикой, а затем сказал следующее: „Государь очень дово­лен составом земских гласных. Он надеется, что их воодушевление искренно и проч­но. Я рад, что уверенность в необходимости распространения земских учреждений на этот край сообщилась Государю. Вы увидите, как край расцветет через десять лет. Зем­ство можно было ввести здесь давно, конечно, с нужными ограничениями для поль­ского землевладения. Я заметил также, что та острота, которой сопровождались пре­ния Государственного совета и Думы по вопросу о национальных куриях, не имеет корней на месте. Поляки везде с большим интересом и вполне лояльно отнеслись к выборам. Я сам в свое время много работал с поляками, знаю, что они прекрасные ра­ботники, и потому не сомневаюсь, что земская деятельность послужит к общему сбли­жению".

С опозданием часа на полтора приехал Государь с детьми. П. А. встретил Госу­даря внизу и прошел в ложу рядом с Царской. Охранявшая министра охрана, в том чис­ле и агент, стоявший у фотографического аппарата, сошла со своих мест и окружила Го­сударя, Его Семью, министров и свиту. Смотр потешных прошел, и разъезд закончился около 8 часов вполне благополучно» [7, с. 127—131].

В нашем распоряжении имеется фотография, сделанная вечером 1 сентября пе­ред самым смотром потешных. Это последний прижизненный снимок П. А. Столыпина (фото 94).

Фото 94. П.А. Столыпин пред Высочайшим смотром потешных в Киеве,

за 6 часов до трагической катастрофы, происшедшей в 11, 5 час. Вечера

в тот же день на торжественном спектакле в Высочайшем присутствии,

1 сентября 1911 г.

ВЕЧЕРОМтого же дня в Киевском городском театре был назначен парадный спектакль «Сказка о царе Салтане». Усиленные наряды полиции на улицах, тщательная охрана входов театра, предварительный осмотр его подвальных помещений, проверка билетов полицейскими чинами, казалось, совершенно исключали возможность каких-ли­бо неожиданностей. В зале, блиставшем огнями и роскошью убранства, собралось из­бранное общество — киевская знать и высокие гости. Не каждый генерал мог добиться билета в тот день. Лишь 36 мест партера были отданы в распоряжение генерала Курлова для чинов охраны. Столыпин входит в зал вместе с министром народного образования Кассо, военным министром Сухомлиновым, обер-прокурором Саблером. Вскоре появля­ется и министр финансов Коковцов.

В 9 часов прибывает Николай II с двумя дочерьми — Ольгой и Татьяной. Рядом с ним, помимо великих княгинь, наследник болгарского престола Борис, Великие князья Андрей Владимирович и Сергей Михайлович. Столыпин занимает пятое место в первом ряду у левого прохода, недалеко от царской ложи (план Киевского театра приведен на фото 95).

Во втором антракте оперы, когда зал опустел, стоящий у рампы Председатель Совета Министров беседовал с министром двора бароном Фредериксом, военным мини­стром Сухомлиновым и графом Иосифом Потоцким. Подошедшему к нему попрощаться перед отъездом в Петербург своему заместителю В. Н. Коковцову Петр Аркадьевич посе­товал на скверное настроение, сказав, что «чувствует себя целый день каким-то издерган­ным, разбитым». По словам Коковцова он также на прощание сказал: «Как я вам завидую, что вы едете в Петербург! Возьмите меня с собой...» [21, с. 407]

Фото 95. План Киевского городского театра

А через несколько минут послышались два хлопка: приблизившись на расстоя­ние двух-трех шагов, в главу правительства выстрелил дважды из браунинга неизвестный во фраке. Вспоминает очевидец события:

«В театре громко говорили, и выстрел слыхали немногие, но когда в зале разда­лись крики, все взоры устремились на П. А. Столыпина, и на несколько секунд все замол­кло. П. А. как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и пер­чатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: „Все кончено!" Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчет­ливо, голосом слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: „Счастлив уме­реть за царя!" Увидя Государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки и стал делать знаки, чтобы Государь отошел. Но Государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Петр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом.

Преступник, сделав выстрел, бросился назад, руками расчищая себе путь, но при выходе из партера ему загородили проход. Сбежалась не только молодежь, но и ста­рики и стали бить его шашками, шпагами и кулаками. Из ложи бельэтажа выскочил кто-то и упал около убийцы. Полковник Спиридович, вышедший во время антракта по служ­бе на улицу и прибежавший в театр, предотвратил едва не происшедший самосуд: он вы­нул шашку и, объявив, что преступник арестован, заставил всех отойти.

Я все-таки пошел за убийцей в помещение, куда его повели. Он был в изодран­ном фраке, с оторванным воротничком на крахмальной рубашке, лицо в багрово-синих подтеках, изо рта шла кровь. „Каким образом вы прошли в театр?" — спросил я его. В от­вет он вынул из жилетного кармана билет. То было одно из кресел в 18-м ряду. Я взял план театра и против номера кресла нашел надпись: „Отправлено в распоряжение гене­рала Курлова для чиновников охраны". В это время вошел Кулябко, прибежавший с ули­цы, где он старался задержать террористку по приметам, сообщенным его осведомите­лем. Кулябко сразу осунулся, лицо его стало желтым. Хриплым от волнения голосом, с не­навистью глядя на преступника, он произнес: „Это Богров, это он, мерзавец, нас моро­чил". Всмотревшись в лицо убийцы, я признал в нем человека, который днем стоял у фо­тографа, и понял роль, сыгранную этим предателем» [7, с. 95—96].

Тем временем в поднявшейся суматохе Столыпина подняли на руки, понесли в фойе и уложили на диванчик недалеко от кассы. Профессора Рейн и Оболенский сдела­ли первую перевязку.

Одна из направленных в Столыпина пуль, пробив кисть его правой руки, «попа­ла в ногу первого скрипача оркестра Антона Берглера». Музыкант долго, но тщетно кри­чал, взывая о помощи. На него не обращали внимания, полагая, что с ним истерика. Когда через полчаса он был доставлен в больницу, врачи нашли его рану неопасной [63, с. 307].

Вскоре зал снова наполнился встревоженной публикой, раздались звуки народ­ного гимна, конец которого был встречен громовым «ура!» смятенных людей. Публика пела: «Боже, Царя храни» и «Спаси, Господи, люди твоя»...

Окружившая Столыпина местная профессура признала рану очень опасной, было решено срочно отвезти его в лечебницу доктора Маковского на Малой Владимир­ской. У подъезда театра уже стояла карета скорой помощи, смертельно бледного премье­ра вынесли на носилках, менее чем через двадцать минут он оказался в клинике.