ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ МАЗОХИЗМА СО ВРЕМЕН ФРЕЙДА: ПРЕВРАЩЕНИЕ И ИДЕНТИЧНОСТЬ 3 страница

Каким образом действует Я в качестве субъекта регрессии? Рабочим модусом является модус бессознательности. Регрессия не является сознательным состоянием Я, она скорее относится к тем адаптационным процессам, которые протекают автоматически. То, что она происходит бессознательно, не исключает ее целесообразности, равно как и возможности сделать ее сознательной (представить теоретически) и даже сознательно скопировать.

В чем состоит цель регрессии? Цель регрессии состоит в попытке восстановить нарушенное адаптационное равновесие. Эта попытка является успешной в тех

случаях, когда движение вспять фактически приводит к некоему замещающему основанию, благодаря которому становится возможной новая ориентация на то, чтобы этим окольным путем вновь приступить к исходной задаче. Или, если сформулировать мягче: когда достигнутое замещающее основание по крайней мере сдерживает дальнейший процесс дезинтеграции.

Такова первая часть этого общего процесса регрессии в узком значении. Вторая часть, процесс прорыва, когда индивид вновь приступает к выполнению исходной, поначалу все еще слишком сложной задачи, есть акт аутопластической адаптации. Если эта форма приспособления достаточно стабильна, она может служить предпосылкой для того, чтобы в актах аллопластической адаптации изменить данный аспект внешнего мира таким образом, чтобы сложная ситуация, вызывающая здесь регрессию, уже не могла задаваться извне. Неотложные меры регрессии вначале не позволяют проникнуть в это активное изменение внешнего мира. Однако любая успешная регрессия, следуя до конца своей цели, навязывает действия, которые затрагивают саму инициирующую констелляцию травматических раздражителей, а не только соответствующие паттерны реакций. Остается случай, когда регрессия происходит, но этим все дело и заканчивается: она останавливается, достигнув замещающего основания, и не обеспечивает возможности для новой ориентации на возвращение к исходному состоянию. В этом случае односторонней регрессии успешность регрессивной стабилизации неизбежно достигается определенной ценой: оставленное исходное состояние вместе с пропущенными уровнями развития заявляют о себе в качестве требований приспособления. Невозможно устранить требования этих уровней, просто перескочив через них; напротив: чем дальше заходит регрессия, чем более глубокого уровня она достигает, тем массивней их натиск. Достигнутое регрессивное замещающее основание не может избавиться от пятна первоначальной неудачи приспособления, если в процессе регрессии оно захватывает отброшенные более высокие уровни адаптации. Если это противоречивое состояние неразрешимо — именно здесь приходит черед психопатологии, — ослабевшее на этом пути Я должно достроить достигнутое в процессе регрессии замещающее основание и в конечном счете в нем окопаться. Подобное сооружение постоянной обороны на регрессивной основе равнозначно симптомообразованию; оно представляет собой длительную одностороннюю регрессию в качестве защитного механизма. Здесь неизбежна гипертрофия данного основания; оно должно компенсаторно разбухать, чтобы сделать правдоподобной суггестию: якобы ничего пропущено не было и вообще кроме этого основания ничего другого не существует. Таким образом, удачная регрессия занимает промежуточное положение между блуждающей регрессией, которая, как бы глубоко ни проникала, не может найти прочного основания, с одной стороны, и гипертрофией приобретенного в процессе регрессии основания с закреплением симптомов — с другой. Удачная регрессия сохраняет требования избегаемой задачи и не делает избегание окончательным.

В оптимальном случае удачной регрессии становится возможным, имея обеспеченную регрессией основу для отступления, вновь приступить к исполнению требований слишком сложной поначалу задачи приспособления. Этот процесс, представляющий собой вторую часть инициированного регрессией общего процесса восстановления нарушенного равновесия, может рассматриваться как определенный случай так называемой регрессии на службе у Я. Несмотря на исключительное психоаналитическое значение этого процесса, его название не слишком удачно, поскольку и ранее представленные регрессии в качестве целенаправленного процесса приспособления по определению находятся на службе у Я. Далее, обретение нового уровня адаптации с обеспеченного исходного основания даже

с психогенетической точки зрения является прогрессом, а не отступлением. Эти идеи подробно изложены у Лоха (Loch 1963/1964). Кроме того, обеспеченное исходное основание регрессии на службе у Я не всегда является результатом этой самой регрессии, так что обе формы регрессии не обязательно возникают одновременно. Наконец, сфера данностей регрессии на службе у Я представляет собой в основном подражания по образцу естественных процессов интеграции (игры, юмора, искусства, психоаналитической ситуации). Опасение, что подобная критика лишит понятие регрессии на службе у Я главного момента — увеличение адаптивных способностей за счет устранения вытеснений, содержания которых по своей природе все же являются регрессивными, — неоправданно. Ведь интеграция вытесненного при «нормальных» внешних условиях всегда является непосредственным шагом вперед в приспособлении, а не регрессией, которая, правда, косвенным путем может привести к такому прогрессу. Также и содержания, проявляющиеся в этом непосредственном процессе, отнюдь не являются регрессивными; это просто содержания, которые, если рассматривать с психогенетической точки зрения, можно идентифицировать по их психосексуальному происхождению. Тем самым понятие регрессии на службе у Я не дает нам никакого средства, чтобы отличить хорошую регрессию от плохой. Плохая регрессия — это не регрессия, а состояние дезинтеграции, которое при известных условиях преодолевается прежде всего посредством регрессии. Хорошая же регрессия, регрессия на службе у Я — если уж разделять общий процесс удачной регрессии — тоже является не регрессией, а прогрессивным процессом, который в некоторых случаях начинается с регрессии. Исходный пункт регрессии на службе у Я не должен быть достигнут благодаря регрессии в общепринятом значении. Это, несомненно, верно, однако трудно дать альтернативное название образованию этого исходного пункта. Во всяком случае в психоаналитических феноменах — естественных или смоделированных (сновидениях, остроумии, искусстве, психоаналитическом методе) — имеются исходные пункты, которые достигаются если не через регрессию, то через редукцию напряжения, и эффективно действуют только на этом редуцированном основании (состояние сна, «иллюзорность» ). Это позволяет рассматривать регрессию скорее как определенный случай редукции, нежели как более общий процесс.

Что вызывает регрессию? Необходимым условием возникновения процесса регрессии является определенная констелляция раздражителей, оказывающих травматическое воздействие из-за того, что отсутствует адекватная реакция в смысле адаптивной переработки раздражения. Степень травматизации не может быть столь велика, чтобы не наступила остановка и оказался закрыт обратный путь от замещающего основания до травматической исходной ситуации. Побуждающее к регрессии воздействие травматической констелляции раздражителей является переменной, зависимой от адаптивного стандарта развития личности, то есть это не абсолютная величина. Чем более выражен этот стандарт развития, тем меньше при обычных внешних условиях опасность возникновения регрессий, в особенности тех, что граничат с дезинтеграцией и симптомообразованием. Однако, несмотря на эту зависимость, сама по себе констелляция раздражителей — получившая столь малоудачное и недифференцированное название — тоже небезразлична. Насколько она является важной, учитывая эти отношения, показывает выяснение причины регрессии.

Какова причина регрессии? Причина регрессии состоит в недостатке адаптивности, слабом месте в репертуаре приспособления, вызванного травматическими воздействиями. Но чтобы специфическая причина регрессии оказалась действенной, наряду с этим недостатком адаптивности в поведенческом репертуаре должно

быть хотя бы одно место, к которому можно вернуться обходным путем и которое в психогенетическом отношении проистекает из более ранней, неповрежденной фазы развития. Условия альтернативного выбора регрессии (или выбора других адаптивных обходных действий, «защитных механизмов» — см. статью В. Шмидба-уэра) и условия распространения регрессии до сих пор еще не выявлены. Не установлено также и значение регрессии как «формы защиты». Без сомнения, имеющийся богатый эмпирический психоаналитический материал еще не настолько теоретически проработан (в сравнении, например, с общими причинами регрессии), чтобы его можно было уже использовать. Во всяком случае регрессивные процессы, по-видимому, ведут к симптомообразованию, а потому за регрессией — как неудачным обходным маневром, регрессией без возврата — можно, пожалуй, признать ключевую позицию с точки зрения психопатологии. Также весьма вероятно, что кратковременные и неглубокие регрессии являются самым распространенным (как сохраняющим наибольшую автономию) средством выбора для осуществления адаптивной переориентации.

В конечном счете причины регрессии, позволившие вывести ее цель, о которой здесь говорилось, лежат, с одной стороны, в направлении предполагаемого конге-нитального характера регрессии: в онто- и филогенезе, а с другой стороны — в общественной организации жизни и производственных отношений. Правда, едва ли уже возможно показать на самой регрессии, каким более глубоким может быть ее смысл, если исходить из этих основных параметров.

«Строго теоретически обосновав комплексность феномена» регрессии, мы получили по крайней мере возможность более четко разграничить различные способы применения этого термина.

Регрессия — это мера по восстановлению нарушенного адаптивного равновесия. Как таковая она обращается к замещающему основанию, которое — если рассматривать с психогенетических позиций — проистекает из ранних фаз развития, чтобы оттуда вновь вернуться к месту, которое вызвало нарушение. Этот общий процесс можно назвать регрессией в значении медиального обходного маневра.

Однако, как уже отмечалось, имеется тенденция называть регрессией фрагмент из этого общего процесса, а именно, отступление, явный шаг назад. Затем особо подчеркивается его характер избегания и в итоге регрессия подается как защитная мера.

Оставаясь защитой, регрессия как защитная мера переходит в симптомообра-зование. В таком случае «регрессия» означает — ив этом смысле термин «регрессия» также часто применяется — психопатологическое состояние, сопровождающееся симптомами.

В этом направлении негативное значение термина «регрессия» зачастую заходит столь далеко, что им обозначаются и психопатологическое состояние дезинтеграции, и замещающее основание, и закрепление возникших в результате симптомов.

В соответствии с этой цепочкой разнится также и значение прилагательного «регрессивный»: от временно отступающего до окончательно дезинтегрированного.

По-видимому, выражением «регрессия на службе у Я» (Kris 1941) была сделана попытка спасти хотя бы часть позитивного значения регрессии. В нем делается акцент на том, что (вновь) достичь с исходного основания (пусть даже обеспеченного редуктивно) бессознательной, вытесненной области с риском дойти до предела дезинтеграции — это вопрос высокой адаптивности. Таким образом, вновь становится очевидной прогрессивная сторона процесса регрессии как промежуточной меры — возвращения к месту повреждения.

ЛИТЕРАТУРА

Alexander, F.: Two Forms of Regression and Their Therapeutic Implications. Psychoanal. Quarterly, 25,

1956. Переизд. в: The Scope of Psychoanalysis. New

York: Basic Books 1961 Arlow, J.: Conflict, Regression and Symptom Formation.

Int. J. Psycho-Anal., 44, 1963 Arlow, J., Brenner, C: The Concept of Regression and

the Structural Theory. Psychoanal. Quarterly, 1960 Balint, M.: Thrills and Regression. London: Hogarth

1959; New York: Int. Univ. Press 1959

The Regressed Patient and His Analyst. Psychiatry, 23,

1960,231

The Basic Fault: Therapeutic Aspects of Regression.

London: Tavistock 1968 Freud, A.: Das Ich und die Abwehrmechanismen (1936).

«Geist und Psyche», т. 2001. München: Kindler 1973

Regression as a Principle in Mental Development. Bull.

Menninger Clinic, т. 27,1963,126 Freud, S.: Die Traumdeutung (1900). G.W. II/III

Vorlesungen zur Einführung in die Psychoanalyse

(1916-1917). G. W. XI

Massenpsychologie und Ich-Analyse (1921). G. W. XIII

«Selbstdarstellung» (1925). G. NK XIV

Greenacre, P.: Regression and Fixation. J. Amer.

Psychoanal. Ass., 8,1960, 703

Kris, E.: The Psychology of Caricature. 1935. Переиздание в: Psychoanalytic Explorations in Art. New

York: Int. Univ. Press

Probleme der Ästhetik. Int. Z. Psa. u. Imago, 26,1941,

142-178

Psychoanalytic Explorations in Art. New York: Int.

Univ. Press 1952 Laplanche, J., Pontalis, J.-B.: Vocabulaire de la

Psychanalyse. Paris: Presses Universitäres de France

1967. На нем. яз.: Das Vocabular der Psychoanalyse.

Frankfurt/M.: Suhrkamp 1972 Lewin, В. D.: Dreams and the Uses of Regression. New

York: International Universities Press 1958 Loch, W.: Regression, Psyche, 17,1963/64, 516 Panel Discussions: Technical Aspects of Regression

during Psychoanalysis. 1957. J. Amer. Psychoanal. Ass.,

1958, 6

Severe Regressive States during Analysis. J. Amer.

Psychoanal. Ass., 14,1966, 538

СВЕРХ-Я: ИНСТАНЦИЯ, ЗАДАЮЩАЯ НАПРАВЛЕНИЕ НАШИМ ПОСТУПКАМ

Дитер Айке

ВВЕДЕНИЕ

Понятие Сверх-Я — ключевой момент всей психоаналитической теории. Благодаря понятию Сверх-Я Фрейд, на мой взгляд, совершил одно из величайших своих открытий, наряду с открытием детской сексуальности, символики сновидений, бессознательного и переноса.

Сверх-Я влияет как на инстинктивную жизнь, так и на функции Я. Оно находится в связи с воспитанием родителями и учителями (также и профессиональное образование в значительной мере отражается на содержаниях Сверх-Я) и с общественным устройством. Оно действует как своего рода регулятор между внутренним и внешним миром. Оно состоит из желаний, идеальных образов, привитых норм поведения и ценностных суждений, идентификаций или подражаний, из представлений и аффектов. Оно наказывает и хвалит, пробуждает совесть и мотивирует к самонаблюдению, оно управляет самосознанием и многими поступками. Оно формирует привычные установки и свойства характера. Большая часть Сверх-Я остается бессознательной. Однако именно этой бессознательной частью Сверх-Я управляются наши обычаи и нравы, табу общества и его методы воспитания.

Хотя это понятие в науке оспаривается и не все его аспекты прояснены, Сверх-Я превратилось в термин, который рке освоен и неспециалистами. Более всего распространено представление, что в Сверх-Я сосредоточены заповеди и запреты, привитые в детстве. Хотя это представление и не является ложным, оно все же односторонне и не передает полноты проблематики, связанной со Сверх-Я.

В работе «Недомогание культуры» Фрейд писал, что «относящиеся сюда душевные процессы более знакомы нам в массе и более доступны сознанию, чем в отдельном человеке», а «многие выражения и свойства Сверх-Я поэтому легче распознать по их проявлению в культурном сообществе, чем в отдельном человеке» (XIV, 502). Студенческие движения шестидесятых годов предоставили на этот счет огромное множество материала.

В связи с этим понятие Сверх-Я утвердилось в социологии. Даже если социологи крайне критически относятся к трудам Фрейда, термин Сверх-Я они признают и принимают (Gehlen 1958). Они встраивают это свойство человека нормативно инсталлировать моральные ценности внутрь личности в свои теоретические конструкции и с его помощью объясняют, каким образом общественные нормы становятся образцом для отдельного человека.

Теологи убедились, что большая часть функции совести не имеет непосредственно божественного происхождения, а является видоизмененными представлениями, и что многое, в чем признаются на исповеди, основывается не на подлинном чувстве вины, а на страхе перед Сверх-Я из-за поведения, которое не совпадает с тем, которого — действительно или как казалось — когда-то требовали родители.

Особым образом это свойство человека интернализировать без критического осмысления постоянно повторяемый опыт используют специалисты по рекламе. Как это происходит, мы обсудим отдельно. В рекламе становится также очевидным, что общепризнанные моральные ценности по существу могут быть совершенно аморальными. Не углубляясь в детали, достаточно будет сказать, что политические и церковные институты действовали точно так же, как реклама, и отчасти поступают так и поныне. Видные теологи, как, например, Карл Ранер, постоянно указывали на это вождям церкви.

Подобно тому как должно быть всем ясно, что семейное счастье не зависит от того, каким стиральным порошком пользуется мать, так и другие ценностные представления, прежде чем их перенять, должны быть объективно исследованы.

Многие моральные ценности защищаются их апологетами как само собой разумеющееся (церковное требование целомудрия, или воскресное посещение церкви, или марксистская заповедь делать «все» для народа), поскольку каждый человек имеет соответствующие веления совести. Тем не менее можно установить, что эти так называемые веления совести были сформированы лишь благодаря воспитательным доктринам.

Это можно было отчетливо наблюдать при обсуждении закона об абортах. Даже теологи морали обеих конфессий признали его и выступали за то, чтобы в определенных сложных личных ситуациях аборт совершался по соображениям совести — именно по соображениям совести! Моральные ценности, которые перенимаются традицией, не будучи подвергнутыми объективному анализу, влияют на подобные веления совести и принуждают отдельных людей подчиняться табу традиционного образа мыслей или же аффективно, а потому столь же не по существу, против него восставать. Также и в объединениях можно постоянно наблюдать подобные институциональные доктрины, противостоящие индивиду. Рихтером (Richter 1972) описано, как в каждой группе отдельные участники полностью превращаются в представителей Сверх-Я.

Так, например, член правления может аргументировать: «Кандидаты в конце (годичной дискуссии) сами признали, что им не стоит принимать участие в собраниях организации». Тем самым дальнейшее можно уже не обсуждать: истинность утверждения, что так лучше для них же самих, доказана. Легко представить себе, как демагогически обрабатывались эти кандидаты, пока, наконец, они не утратили всякое желание принимать участие и не передали учредителям их игрушку, хоть и ворча, но без открытого противодействия.

Через Сверх-Я передаются традиции (см. также статью Ф. Шледерера в т. И). Фрейд говорит: Сверх-Я «становится носителем традиции и всех неизменных во времени ценностей, которые таким путем передаются из поколения в поколение» (XV, 73). Эти традиции остаются мерой поведения до тех пор, пока новые знания не вынуждают к переменам.

Эриксон (Erikson 1939), проводя исследования среди индейцев, выработал метод для понимания всех культур, как настоящих, так и прошлых, именно на основе этой передачи другим поколениям формаций Сверх-Я и использования зачастую невербальных методов воспитания. Он описывает, как в каждой культуре возникают совершенно разные формы «реальности», которые определяют совместную жизнь и которыми отличаются друг от друга разные культуры (ср. статьи Адамса в т. III и фон Боксберга в т. II). То, как прежде в Китае сохраняли свой престиж, полностью отличается от магических обрядов африканских племен (Parin, Morgenthaler, Parin-Matthey 1963).

Хайнц Гартманн (Hartmann I960) продемонстрировал, как функции приспособления приводят к отказу со стороны Я от притязаний влечений. Результатом адаптации, на его взгляд, является установление принципа реальности. Линке (Lincke

1971а, 1971b) в Цюрихе ясно показал, что подобного можно достичь только приучением. То, что в этих процессах приспособления является реальностью, определяет власть имущий; для ребенка это родители, в учреждениях — дирекция или управляющий. Это напоминает построение реальности в различных культурах, описанное Эриксоном.

Теперь рассмотрим, как конкретно понимается Сверх-Я в теоретических построениях.

СТРУКТУРА СВЕРХ-Я И ЕЕ РАЗВИТИЕ

В первых своих исследованиях истерии Фрейд обнаружил, что здесь «вытесняются» сексуальные фантазии и желания. Под вытеснением понимается способность забывать нечто, бывшее сознательным и игравшее роль в определенной ситуации, и удерживать его в забвении даже в самой этой ситуации. Например, когда женщина страдает от подобного вытеснения и видит привлекательного мужчину, который ее возбуждает, она не замечает, что испытывает сексуальное возбуждение, но воспринимает мркчину либо с отвращением либо нейтрально, и у нее возникает нарушение кровообращения, тревога и т.п.; прежде она обычно теряла сознание.

Фрейд задался вопросом, откуда берется импульс к приведению в действие процесса вытеснения.

В качестве ответа Фрейд обнаружил, что принятые ценностные нормы и идеальные представления, которые индивид усвоил в процессе воспитания, как раз и не позволяют ему преследовать первоначальную цель влечения. Он назвал их «Я-идеалом» и причислил наряду с совестью и самонаблюдением к постулированной им инстанции Сверх-Я. Эту мысль он впервые сформулировал в 1914 году в своей работе о нарциссизме. Понятие «Сверх-Я» впервые им сформулировано в работе «Психология масс и анализ Я» (1921).

В людях существует настоятельная потребность отвергать побуждения влечений или фантазии и устранять их из сознания, если они не соответствуют определенным идеальным представлениям. Такая регуляция может происходить совершенно непроизвольно, то есть без того, чтобы человек отдавал себе в этом сознательный отчет. Следовательно, к Сверх-Я относятся как совершенно сознательные запреты (например, на добрачную связь), так и непроизвольные реакции на запрет (отсутствие симпатии к сексуальному партнеру или же появление сразу же вслед за симпатией отвращения).

Позднее теория Фрейда была дополнена другими аналитиками, прежде всего Лампль-де Гроот (Lampl-de Groot 1963, 1965), выделившей две формы построения идеала. Один идеал — Я-идеал — представляет собой то, что ребенок перенял в качестве норм поведения от родителей, а в дальнейшем от учителей. Сюда относятся все запреты, все представления о грехе, дурном и злом, а также все добродетели, — например, вежливость или даже любовь к врагу. Это главным образом массивные, глубоко усвоенные представления о том, что «угодно»: в Германии это в первую очередь послушание, присущее типичному подчиненному.

Другой идеал — идеал-Я — представляет собой то, что ребенок развивает в качестве идеальных желаний, будь то в отношении собственной персоны или фантазий об идеальной матери и идеальном отце. Особенно выразительными остаются мечты о всемогуществе, то есть совершенстве, о родителях, которые все могут, все знают, все понимают и все терпят. Подобные мечты о совершенстве в качестве идеальных представлений воздействуют в дальнейшем на развитие собственной жизни и становятся причиной ощутимых чувств неполноценности, недостаточности и

вины и прежде всего приводят к тому, что реальные способности остаются незамеченными и неоцененными. К идеалу-Я относятся и все те уловки — будь то слезы или достижения, — с помощью которых ребенок обучается добиваться своего от родителей. Здесь может произойти слияние идеала-Я и Я-идеала, а именно, когда уловки ребенка в точности соответствуют представлениям родителей о хорошем поведении и когда подобные требования постоянно ставятся перед ребенком. Для этого наиболее типичным является как раз стремление к достижениям.

Здесь становится очевидным, насколько трудно судить о ценностях. Разумеется, само по себе стремление к достижениям не является плохим, но, с другой стороны, сегодня многие понимают, что в определенных обстоятельствах оно может быть крайне неблагоприятным и даже опасным. Все зависит от того, какое место оно занимает в целостной личности.

Далее, было установлено, что помимо вытеснения существуют и иные формы, с помощью которых Сверх-Я (или, выражаясь иначе, интернализированные запреты и заповеди родителей, а также детские устремления к идеалу, исполнению желаний) может изменять инстинктивные желания (см. также статью П. Цизе). Для психоаналитика совершенно ясно, что желание-влечение или желание-фантазию нельзя сделать несуществующим, как бы этого ни хотели. Его можно удалить лишь из сознания и символически перенести отдельные инстинктивные побуждения на другую цель, чего сам субъект не замечает. Другими способами удержать инстинктивное вне сознания являются: интроекция, проекция, идентификация, изоляция, отрицание, обращение в противоположность, обращение против собственной персоны, отречение, расщепление, регрессия, смещение, сгущение, символизация или фантазирование, сублимация, интеллектуализация, альтруистическая уступка, использование заместителя, ролевая игра и некоторые другие. Прежде всего возникают реактивные образования, которые одновременно используют целый ряд таких механизмов. Так, наряду с вытеснением регулярно происходит символизация и/или сгущение и смещение. Все эти механизмы стали называться в психоанализе со времен Фрейда защитными механизмами. Анна Фрейд (см. подробную статью о ее жизни и творчестве в т. III) систематизировала их в своей знаменитой работе (А. Freud 1936).

Все эти защитные механизмы представляют собой функции Я. Эти функции Я не являются только патологическими и не служат только Сверх-Я. Они являются скорее чрезвычайно важными и полезными функциями научения, приспособления, обретения себя и эмоционального мышления. Ведь чувства — это не только переживания настроения, с их помощью тем или иным образом понимается и оценивается ситуация. Это я и называю эмоциональным мышлением, поскольку эмоции могут вести также к умозаключениям. Эти выводы, однако, не являются причинно обоснованными, как при логическом мышлении, а основываются на чувственных связях (Mayer 1959).

Таким образом, Сверх-Я связано и с миром влечений и с функциями Я. Влияние, оказываемое на жизнь влечений, затрагивает одновременно и соматические процессы, поскольку инстинктивные влечения всегда связаны с процессами, происходящими в теле. Поэтому психоаналитическая теория всегда также имеет отношение к психосоматике (Loch 1972). То, каким образом изменяются первоначальные инстинктивные желания называют в психоанализе также судьбой влечений. Связь с функциями Я состоит в том, что последние должны использоваться для подавления влечений. В соответствии с этим чрезмерное задействование функций Я при патологических явлениях приводит к нарушениям Я. Столь бросающаяся при этом в глаза слабость является все же не выражением недостатка энергии, а результатом использования для защиты функций, которые в таком случае уже не могут целесообразно использоваться иначе.

Говоря о Сверх-Я, мы имеем в виду то известное каждому обстоятельство, что человек в течение своей жизни создает идеалы (идеал-Я и Я-идеал). Иначе говоря, человек ассимилирует ценностные представления, действующие в качестве цензор-ной инстанции. Все те инстинктивные побуждения и желания-представления, которые противоречат представлениям, относящимся к этим идеалам, регистрируются как подлежащие отклонению. Эти инстинктивные побуждения либо сдерживаются соответствующими способностями Я, защитными механизмами, либо изживаются непосредственно. Таким образом, Сверх-Я воздействует на функции Я и косвенно на инстинктивные побуждения. Точно так же создается препятствие для проникновения неприятных представлений в сознание. К их числу принадлежит и большинство содержаний Сверх-Я! Именно столь действенные заповеди и запреты родителей являются большей частью вытесненными. Возможно, причина этого состоит в том, что в противном случае в результате критического осмысления стала бы очевидной бессмысленность многих усвоенных еще в детстве ценностей. Часто даже бывает так, что человек в сознании отвергает и осуждает идеалы и методы воспитания своих родителей и тем не менее точь-в-точь следует этим же самым идеалам и обращается со своими детьми точно так же, хотя теоретически от этого отказывается. Здесь, как и в большинстве случаев, Сверх-Я действует на бессознательном уровне. Мы могли бы это пояснить следующим образом: подобно тому, как бессознательны движения при ходьбе, так же непроизвольно осуществляются и многие душевные привычки.

Чтобы идеалы Сверх-Я могли действовать, необходима, разумеется, выраженная аффективная установка (как я это называю) по отношению к ценностным представлениям, благодаря которой пробуждается соответствующая энергия, а инстинктивные побуждения не просто воспринимаются как запретные, но могут быть эффективно преобразованы. Поэтому вполне понятно, что подавление инстинктивных побуждений не всегда удается в течение долгого времени и, несмотря на все защитные меры, влечение может все же вырваться на волю.

Фрейд констатировал, что ребенок, фрустрированный в своих желаниях, обращается к действиям, которые он назвал галлюцинациями. Фрейд не имел в виду известный симптом шизофрении, хотя и он тоже может здесь иметь место, а просто хотел сказать, что ребенок начинает воображать желаемое. Трудно сказать, обладают ли рудиментом этой способности также и высшие животные. Здесь имеется в виду, однако, совершенно особая человеческая способность, а именно способность нечто вообразить. Эта проблема тщательно разрабатывалась Линке (Lincke 1971с, 1971b), который излагает ее в рамках психологии Я.