КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
С О Д Е Р Ж А Н И Е 4 страницаТак, за много лет до XVII века, как показывает Дюгем, в трудах схоластов XIII - XIV столетий пробивала себе дорогу идея экспериментального естествознания. Логическая ясность и четкость формулировок здесь далеко превосходила все то, что мог предложить в будущем XVII век, включая и знаменитый “Новый органон” Френсиса Бэкона. XVII век в сравнении с поздней схоластикой уступал еще в одном моменте: он опять начинает мечтать об онтологической физике... Отходя от идеала номиналистической науки, выраженного схоластами, ученые - философы XVII века почти все строят некоторые метафизические системы, долженствующие подтвердить их научные теории. По Дюгему, эти реалистические тенденции в истории науки всегда были бесплодными попытками упростить тайну мироздания, свести ее к чему - то доступному голому рассудку и воображению. Настоящая наука всегда сохраняла трезвость. Она должна была найти свое логическое самоопределение в отношении двух факторов. Человеческая мысль, поставленная перед аксиомой божественного всемогущества, могла вообще впасть в депрессию скептицизма. И такова была, вообще говоря, философская система Вильяма Оккама и его последователей. С другой стороны, необходимо было преодолеть претензию на познание полноты истины чисто имманентным человеческим разумом, воплощенную в аристотелизме. Наиболее творческая традиция в поздней схоластике сумела справиться с этой задачей: После множества перипетий христианская вера и экспериментальная наука победили как аристотелевский догматизм, так и оккамистский пирронизм; их усилиями был создан тот христианский позитивизм, с правилами которого нас познакомил Буридан. Этот позитивизм не будет практиковаться только Буриданом; его будут использовать также и ученики последнего Альберт Саксонский, Тимон - сын - иудея, Николай Орем, Марсилий д’Инген; это суть как раз те люди, которые создадут Парижскую физику - первый набросок современной науки, и они создадут ее именно благодаря этому методу. Конечно, это был еще только набросок. Историки науки справедливо замечают, что действительного увеличения научных наблюдений, радикального шага в развитии экспериментального естествознания пришлось ждать еще три столетия. Однако, логически, философски все было уже подготовлено в XIV столетии: христианский позитивизм поздней схоластики пробил брешь в стене аристотелевского догматизма и сумел найти оправдание конечному человеческому познанию в рамках христианской картины мира.
Контрольные вопросы 1 Назовите ценности западной техногенной цивилизации, сформировавших европейскую науку нового времени. 2 Какие положения христианской догматики оказали влияние на формирование новоевропейской науки? 3 Как христианское «Осуждение 1277 года» повлияло на развитие экспериментального естествознания?
1 Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 485. 2 Декарт Р. Сочинения. В 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 688. 3 Цит. по: Гайденко П. П. Христианство и генезис новоевропейского естествознания //Наука и религия. Междисциплинарный и кросс-культурный подход. М., 2006. С. 119. 4-7 Цит. по: Катасонов В. Н. Позитивизм и христианство: философия и история науки Пьера Дюгема. Интернет http://www.Katasonov-narod.ru
Тема 3 ИСТОРИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ НАУКИ И РЕЛИГИИ План 3 Возможна ли гармония науки и религии? ................................................... 1 Разнообразие отношений............................................................................... 2 Конфликт между наукой и религией: миф или реальность?........................ 4 Наука и религия в различные социокультурные эпохи...............................
Отношение науки к религии в истории западной культуры стали подобны отношению взрослеющего сына к своему родителю, когда первый постепенно освобождается от опеки второго и ведет свою самостоятельную жизнь. Но если они живут в одной семье, то и родитель вынужден адаптироваться к сыну, изменяя характер своего поведения. Эту же мысль можно выразить в терминах описания сложных развивающихся систем, где каждый новый уровень организации (подсистема), возникающий из предшествующего состояния, воздействует на породившее его целое и видоизменяет его. Наука стала формировать свою картину мира, которая постоянно меняется и обновляется, часто радикально изменяя наши представления о мире. Ее претензии на особый мировоззренческий статус породили сложные противоречивые отношения с религией. Мировоззренческий статус науки во многом обеспечивал ее автономное развитие, санкционируя фундаментальные исследования, открывающие человечеству возможные миры его будущего технологического освоения. Когда наука развила этот слой исследований, она обрела, наряду с мировоззренческой, технологическую функцию, систематически внедряясь в различные сферы производственной и социальной деятельности и вызывая в них технологические революции. В этой возрастающей экспансии науки постепенно выявлялась и ее универсальность, и ее ограниченность. Выяснялось, что наука может изучать любые феномены и процессы Универсума, в том числе и человека, и состояния его сознания. Но к чему бы она ни прикоснулась, она все превращает в объект, функционирующий по своим естественным законам. Субъекта деятельности и саму деятельность она также рассматривает в качестве объекта. Но жизнедеятельность людей не сводится только к ее предметной стороне. Она включает множество аспектов сложных субъект-объектных и субъект-субъектных отношений и состояний сознания, не сводимых к рацио (веру, надежду, любовь и т.д.). В философском дискурсе постепенно выявлялись эти границы и фиксировались те стороны человеческого бытия, которые предполагают не сводимое к науке религиозное, нравственное и художественное отношение к миру. Отношение к своему иному всегда есть противоречие, но противоречие, которое снимается новым единством. Христианская традиция, со свойственным ей культом разума, в принципе оказалась способной адаптировать к своим базисным ценностям разрастающийся и динамичный корпус научного знания.
1 Разнообразие отношений
Зависимость возможности существования рациональной науки от наличия жестких причинно-следственных связей. Натурфилософы XVII века объявляли свои труды поисками порядка во вселенной, управляемой разумным Создателем, который вправе проявлять свою волю, сочиняя законы, которым должна следовать природа. Исаак Ньютон, описывая действие силы тяготения математическими уравнениями, все же приписывал ее всемогущему Богу. И само слово «сила» несло в себе религиозное значение. Учение о творении обеспечивало целостность научному исследованию.
Религиозные учения как предпосылки науки. Религиозные представления могли обеспечивать науку побуждениями. Так побуждением к научным исследованиям стали ценности, связанные с аскетическим протестантизмом, в котором особое внимание уделялось усовершенствованию мира под эгидой провидения. Представления о лучшем мире, в котором начнется тысячелетнее царство Христа (называемые хилиазмом) позже секуляризировались, породив чисто земные проекты с возможным существованием идеального общества, не знающего принудительных мер. Одним из источников современной идеи прогресса было хилиастическое богословие пуританских реформаторов, стремящихся преобразовать мир в качестве подготовки ко Второму пришествию Христа. Религиозные представления могли служить предпосылкой наук, но это не обязательно означают, что без идущего впереди богословия, наука никогда бы не сформировалась. Но конкретные концепции основоположников науки зачастую питались богословскими и метафизическими представлениями. Натурфилософы считали законы правилами, установленными для природы разумным Божеством. Рене Декарт утверждал, что он открывает «законы, данные природе Богом». Исаак Ньютон заявлял, что упорядоченность Солнечной системы предполагает «совет и власть разумного и могущественного Существа»1. По выражению астронома Иоганна Кеплера, раскрывая геометрию творения, ты повторяешь вслед за Богом Его мысли. Учение о творении могло поддержать научные исследования и в другом направлении. Если Бог наделил человека разумом, способным постигать природу, то это подтверждает возможность достоверных научных знаний. После Декарта, сформулировавшего концепцию законов механики, доказывавшею возможность открывать законы природы и выражать их математически, Уильям Уэвелл, первый систематизатор истории науки, через двести лет объявил теорию Декарта свидетельством родства между человеческим и божественным разумом.
Религиозные учения как санкции или оправдание. Религиозные учения давали науке санкцию или оправдание, поскольку ученым неоднократно приходилось защищать место науки в своей культуре. Для этого они часто ссылались на то, что Бог открыл себя в двух книгах – в книге своих слов (Библия) и в книге своих трудов (природа). Если мы обязаны изучать первую книгу, то и вторая подлежит изучению. По Бэкону, возникновение экспериментальной науки было санкционировано не просто религией, а самим Богом, ибо в Книге пророка Даниила (12:4) содержится пророчество о времени, когда знание увеличится. Он считал, что описанное в Книге Бытия грехопадение можно истолковать как приговор человечеству, обреченному на жажду знания. Возможно, наиболее явно это проявляется в естественном богословии, в котором научные знания используются для доказательства существования и атрибутов Бога. В полемике с неверующими и скептиками, которые, как всегда и везде, подрывают стабильность общества, наука могла стать важным союзником. Отмечая, что хрусталик и зрачок глаза «столь превосходно сформированы и приспособлены для зрения, что никакой мастер не мог бы их улучшить», Ньютон задавался вопросом, мог ли слепой случай так хорошо разбираться в свете и рефракции, чтобы создать столь совершенную конструкцию. Для человека, специально изучавшего рефракцию, ответ был очевиден: есть некое существо, создавшее все, что есть в мире, и внушающее к себе благоговение. Мотивом для исследования природы могло выступать желание доказать существование Бога, которого одновременно надо бояться и восхвалять. Чувством восторга при виде чудес природы наполнена книга Джона Рэя «Мудрость Божья, проявленная в плодах творения» (1691). Инстинкт перелетных птиц столь удивителен, что автор приписывал его лишь верховному разуму Создателя (загадка и для современной науки). Озабоченность богословскими вопросами порождали новые направления научных исследований. Так Ричард Бентли в желании использовать новейшие достижения науки для защиты своего христианского деизма в письме спрашивал Ньютона, считает ли тот возможным, чтобы структура мира могла быть создана исключительно на основе механических принципов, исходя из равномерного распределения вещества. Этот вопрос направил мысли Ньютона в новую сторону. Ньютон признавался, что почти не задумывался на эту тему раньше. Утверждения о религиозной мотивации научного поиска трудно проверить, но в отдельных обстоятельства они выглядят уместными.
Селективная роль религиозных представлений Термин «современная наука» обычно подразумевает полную непредвзятость по отношению к данным эмпирической проверки. Но в прошлом, и нередко и по сей день, экспериментальные критерии не позволяют сделать решительный выбор в пользу той или иной теории. В современных работах по философии и социологии науки подчеркивается, что экспериментальные результаты редко бывают достаточными для того, чтобы позволить окончательно определиться в отношении к конкурирующим теориям. Нередко проблематично также и воспроизведение как экспериментальных процедур, так и заявленных для них результатов. Даже в популярных рассказах о научной деятельности можно услышать, что когда две теории выглядят одинаково правдоподобными, предпочтение отдается той, что более проста. Видно, что в процессе отбора теорий снова участвуют религиозные (и антирелигиозные) соображения. Критерий простоты сам по себе может служить ссылкой, согласно Ньютону, на Бога, который позаботился, чтобы в природе ничего не делалось зря, или, согласно Фарадею, на Бога, который постарался, чтобы Его трудов было так же легко прочесть, как и книгу Его слов. Пример из астрономических дискуссий. В 1600 году монах-отступник Джордано Бруно был сожжен на костре за многочисленные ереси, включая предположение, что вселенная бесконечна и содержит бесконечное количество миров. Обычно, это преподносится как конфликт ученого и святой церкви. Но предположения Бруно было оспорено и научным миром, о чем не говорят. Одна из причин, почему это предположение было неприемлемым для многих современников Бруно, состояло в том, что оно лишало человечество привилегированного положения в мире. Оспаривая воззрения Бруно, Кеплер защищал космическую индивидуальность своей собственной солнечной системы и (в соответствии с религиозными представлениями) особого места человечества в ней. Невзирая на коперниканскую революцию, Кеплер все еще мог выступать за уникальность Земли как планеты на важнейшей орбите в системе, фокусом которой является символ живого Бога – самое яркое Солнце во вселенной.
Конструктивная роль верований. Понимается в том смысле, что они представляют собой объяснение феноменов, которые оказались впоследствии постижимыми и без ссылок на богословие. Около 1740-х гг. шведский систематизатор К. Линней считал невероятным, чтобы 65 тыс. поименованным им видов могли поместиться в хитроумные корабли, изобретенные сторонниками буквального прочтения Библии. Однако в предшествующем столетии миф сыграл свою роль в стимулировании исследований о географическом распределении видов. Миф библеистов-буквалистов подхлестнул зоогеографичесие исследования. Под его влиянием разгорелись дискуссии о правдоподобности теорий, основанных на распространении видов из одной точки. А идея о ковчеге, даже надолго забытая, оставила свой отпечаток на науке. Предположения, выведенные из Писания, выполняли функцию объяснения. Миф о Ноевом ковчеге использовался для объяснения географического распределении животных. Потоп считается составной частью геологической истории Земли. Сам Линней считал, что все животные распространились с одной-единственной горы, в прошлом окруженной морем. В стандартных исследованиях взаимоотношений науки и религии преобладает формулировка влияния науки на религию, как будто потоки взаимосвязей и сопричастности могут течь лишь в одну сторону. Но влияние было и в обратном направлении. Религиозные представления служили предпосылками, санкцией и даже мотивацией для науки, направляли дискуссии о научном методе и играли роль критерия при оценке конкурирующих теорий. Но не следует также отрицать, что стражи официальной религии очень часто изо всех сил старались запретить распространение вредных, по их мнению, научных выводов.
2 Конфликт между наукой и религией: миф или реальность?
Науки возникли не только как система знаний, но и как социальный институт. С этого времени наука стремится упрочить своё положение, а религия занимает все меньший и меньший сектор в социальной жизни. Отсюда возникают конфликты. Однако, как показывает история науки, невозможно дать однозначный и простой ответ на вопрос, существовал ли неразрешимый конфликт между наукой и религией. Когда рассматривается влияние научных новаций на религиозные представления, нередко выдвигается два предположения. Во-первых, в случае конфронтации между наукой и религией, в итоге отступает именно религия. Во-вторых, несмотря на непрерывные уступки, религия сама по себе продолжает существовать. Это свидетельствует, что причиной конфликта являются вторичные вопросы, и что глубинная вера в трансцендентные силы остается жизнеспособной, невзирая на изменение представлений о физическом мире. Религиозные символы, благодаря которым люди наделяют свою жизнь смыслом, отвечают психологическим требованиям, и они остаются невосприимчивы к научным смыслам, которые объясняют, каков мир и как он стал таким, но не претендуют на знание ответа, почему и зачем. В религии было нечто вечное, обреченное пережить все конкретные символы. Исторический анализ показывает ущербность конфликтной модели отношений науки и религии. В работах Дж. У. Дрейпера «История конфликта между религией и наукой» (1874 г.) и А. Д. Уайта «История войны науки с богословием в христианском мире» (1896 г.) нарисована картина «войны», в которой консервативные силы богословского догматизма противостоят прогрессивным силам научного разума и терпят в боях поражение. К концу XX века такой подход подвергся критике за избирательность и упрощенность. Наука и религия не были едиными силами, противостоящими друг другу, подобно армиям на поле боя. Зачастую научные и религиозные идеи сложнейшим образом переплетались в жизни одного и того же человека. К примеру, можно привести Ньютона, в мировоззрении которого сочетались как строго научные идеи и неортодоксальные религиозное представления. Он отвергал традиционные представления о Боге и защищал взгляды ариан IV века, считавших, что Христос не был ни всецело Богом, ни всецело человеком, но сотворенным посланником Бога на земле. За это для преподавания в Кембридже ему понадобилось специальное королевское разрешение, освобождающее его от необходимости проходить англиканское посвящение. Дж. У. Дрэпер в «Истории конфликта между религией и наукой» (1875) историю науки представлял как конфликт двух соперничающих сил: с одной стороны растущая сила человеческого интеллекта, с другой — давление, порождаемое традиционной верой. Дрэпер, английский ученый, живя в эпоху постдарвиновских дискуссий, неизбежно встал на сторону научного рационализма. Любимой темой его рассказов была знаменитая сессия Британской ассоциации содействия науке, проходившая в Оксфорде в 1860 г., на которой Гексли, якобы, одержал победу над епископом Уилберфорсом. Епископ спросил у Гексли, происходит ли тот от обезьяны по линии дедушки или по линии бабушки. Ответом было замечание, что лучше иметь в числе предков обезьяну, чем человека, который пользуется своей привилегированной позицией, чтобы делать заявления по предметам, абсолютно ему неведомым. Это и другие подобные исторические повествования нельзя читать некритически, так как Дрэпер современные ему вопросы распространял на прошлые эпохи. Не будучи беспристрастным, он ставил перед собой очевидную цель. В 1870 г. было объявлено, что папа в своих высказываниях наделен даром непогрешимости в вопросах вероучения и нравственности. Подобные нововведения были для Дрэпера все равно, что красная тряпка для быка — отсюда и его обращение к истории для контратаки. В то время как наука была неповинна в жестокости, руки Ватикана обагряла кровь. Парад мучеников науки был призван показать, чьими руками в действительности творились ошибки. Книга Дрэпера была выпадом против Римско-католической церкви. А. Д. Уайт («История войны науки с богословием в христианском мире», 1895 год), как и в случае Дрэпера, имел личные причины для полемики. Он защищался от клерикальной оппозиции, которая восстала против разработанного им неконфессионального устава для Корнеллского университета. Очевидно, положение только усугубилось вследствие решительного предпочтения, которое Уайт отдавал науке. Внимательное прочтение показывает, что Дрэпер, Уайт, как и авторы аналогичных исторических реконструкций, обращают внимание лишь на крайние позиции. Они оставляют без внимания усилия тех, кто рассматривал научный и религиозный дискурсы как взаимодополняющие, а не взаимоисключающие. Предвзятое мнение о том, что феномены, ранее считавшиеся сверхъестественными, с развитием науки получают рациональное объяснение, не лишено оснований. Но оно предполагает дихотомию естественного-сверхъестественого. Выражаясь языком ранних натурфилософов, объяснение с использованием вторичных причин не исключает конечного указания на первичную причину. Антропологи, исследовавшие колдовство у африканских племен, отмечают, что в ответ на заявление, будто болезнь человека может вызваться вирусом, обычно раздается: «А кто наслал вирус?» Этот поучительный пример демонстрирует, что объяснения через вторичные причины не всегда достаточно, чтобы отказаться от привычной ссылки на волю некоего лица. Историческим работам, выстроенным по модели конфликта, свойствен еще один недостаток. Научные достижения прошлого грубо оцениваются исходя из их вклада в знания последующих времен. Более тонкий подход требует, чтобы научные новшества судились в общем контексте знаний той эпохи, в которую они появились. Работы, в которых позднейшие знания становятся мерилом для оценки более ранних теорий, в наше время общепризнанно считаются абсолютно антиисторичными. По представлениям тех, кто практикует такой подход (а он до сих пор достаточно часто встречается в учебниках), ученые прошлого четко разделяются на героев и злодеев. Первые предвидят достижения грядущего, вторые остаются слепы. При таком разделении оппоненты плодотворных новаций из числа церковников безусловно попадают в разряд злодеев. И если какой-либо блестящий предвестник позднейших открытий не оставил своего следа в истории, под рукой есть удобное объяснение: все дело в оппозиции «церкви». Проблема в том, что подобный подход упускает из вида диалог между признанной и новаторской наукой. Источником для критики научных новаций обычно выступают уже существующие теории. Соответственно, борьба с гипотезами, которые кажутся преждевременными, как правило, ведется на научной основе. Например, было бы совершенно неверно полагать, что в основе борьбы с учением Коперника лежали лишь религиозные предрассудки. В 1543 г. концепция вселенной, центром которой является Земля, представляла собой ортодоксальную физическую теорию, подкрепленную философскими аргументами, которые в то время звучали исключительно убедительно. Вплоть до момента, когда был удачно сформулирован принцип инерции, идея о движении Земли противоречила здравому смыслу. В самом деле, если Земля движется, то предмет, сброшенный с башни, не сможет упасть точно под той точкой, в которой его отпустили. Кроме того, общепризнанная аристотелевская философия провозглашала фундаментальное различие между двумя областями вселенной. Все, что выше Луны, — совершенно и неизменно. Все, что под Луной, — подвержено порче и переменам. Вырвать Землю из подлунного мира и поместить ее среди планет означало разрушить весь космос. Разумеется, Католическая церковь была кровно заинтересована в сохранении аристотелевской философии, но все же конфликт между наукой и религией оказывается в основном конфликтом между новаторской наукой и общепризнанной наукой предыдущих поколений. Ссылка на церковную цензуру для объяснения злоключений, выпадавших на долю научных теорий, при ближайшем рассмотрении также не выдерживает критики. Судя по всему, Галилей догадывался, что его трения с Католической церковью вызваны недовольством академиков от философии, которые надавили на церковные власти, чтобы те объявили его еретиком. Общепринятая модель конфликта порой скрывает также глубинные противоречия между различными религиозными течениями и между либеральными и консервативными представителями конкретных течений. Можно задаться вопросом: были ли некоторые влиятельные группы в Католической церкви равно враждебны к Галилею, и не стал ли он, как кое-кто полагал в то время, жертвой иезуитского заговора — мести за оскорбления, которым Галилей подверг видных членов этого ордена? Папа Урбан VIII, чье правосудие Галилею в итоге пришлось испытать на себе, до этого был его другом и единомышленником. Даже получив вызов явиться к Святому престолу в апреле 1633 г., Галилеи еще мог заручиться сочувствием в высших сферах. Генеральный комиссар обвинения Фиренцуола явственно давал понять, что он не считает систему Коперника неприемлемой. Племянник папы, кардинал Барберини, явно разделял подозрение Фиренцуолы, что суд вызван желанием личной мести, нежели необходимостью защитить церковное учение. Проблемы, поднятые этим знаменитым процессом, чрезвычайно запутаны, но необходимость внести ясность очевидна. В 1620-х гг. в католических кругах выражалось мнение, что систему Коперника не следует подвергать осуждению, чтобы не препятствовать возвращению в лоно церкви протестантов, которые благосклонно относились к новой астрономии. Оценивая отношение религиозных мыслителей к естественным наукам, необходимо проводить еще одну четкую границу: не следует путать враждебность и безразличие. Многие защитники христианской религии разделяли убеждение, выраженное св. Василием Великим, который заявлял, что кроткая и благочестивая жизнь интересуется более важными проблемами, чем вопросом о том, что представляет собой Земля, — сферу, цилиндр или диск. Временами изучение природы при расстановке приоритетов оказывалось в самом низу списка. Еще один из ранних отцов церкви, Тертуллиан, заметил, что «Фалесу Милетскому весьма пошло на пользу, когда, глядя на звезды во время прогулки, он упал в колодец и стяжал мученичество»2.
|