Концепция социальной эволюции

Центральное место в социологии Роберти занимает про­блема социальной эволюции. Подход социолога к данной про­блеме характеризуется двумя особенностями: во — первых, стремлением к безоценочной, чисто объективной картине эволюции; во —вторых, функциональным ее анализом, что пред­полагает изучение ее факторов в их взаимодействии и опре­деление на этой основе генетических связей. Эту модель в дальнейшем развивал и Э. Дюркгейм.

Изучая общество, отмечает Роберти, мы сталкиваемся с огромной суммой самых разнообразных фактов, на первый взгляд совершенно разнородных и не связанных. Тем не ме­нее более тщательное их исследование позволяет установить порядок их причинного следования друг за другом, «генети­ческую цепь». Иными словами, можно выявить «социологи­ческий закон, одновременно генетический и динамический, охватывающий всю совокупность общественных пережива­ний, устанавливающий их взаимную связь, их зависимость друг от друга, объясняющий, с одной стороны, происхожде­ние и образование этих явлений, а с другой — весь ход их дальнейшего развития» (8, с. 55). Роберти, как можно заме­тить, настаивает, в отличие от Э. Дюркгейма и О. Копта, на

сочетании синхронного и диахронного анализа эволюции.

В общем плане суть социальной эволюции раскрывается Роберти в его биосоциалыюй гипотезе: это движение от психофизиологического к психологическому взаимодействию, что вписывает социальный процесс в общую картину эволюции Вселенной. Конкретно это означает постепенное дифференцирование элементов общества, причем каждый из них, бу­дучи включенным в систему взаимодействия, стремится за­воевать себе автономию, совместимую с непрерывностью причинной цепи. Взаимодействием факторов эволюции как основой ее самодетерминации снимаются попытки ее объяс­нения какой—либо внешней причиной.

В основу анализа хода эволюции Роберти кладет уже рассмотренное нами различие каузальных и телеологических социальных связей. В первом случае выясняется генезис (диах­рония) социальных явлений, источники дифференциации. Однако дифференциация порождает потребность в социаль­ной интеграции (синхронии), что выводит на передний план цели действия, духовную жизнь людей — и социальные при­чины оказываются средствами реализации наших целей. Эм­пирическому сознанию прежде всего бросается в глаза этот телеологический ряд, и тогда эволюция подчиняется внешним для нее целям без их генетического объяснения; в действии начинают видеть исток социальности и ее изменений. Именно так построена, например, социологическая теория Маркса, в которой правильный методологический принцип — построе­ние генетического ряда — извращен ошибочным сведением первопричины эволюции к экономическим фактам, т. е. соци­альным действиям. Однако исходная причина эволюции не действие, как кажется на поверхности, но умственный про­гресс, что можно доказать только научно — теоретически.

В последних работах Роберти дается энергетическая трактовка социальной эволюции как процесса нарастающего ос­воения человеком различных энергий. Объективно эволю­ция заключается в законе превращения энергий. Но человек обладает способностью преобразования энергии, благодаря чему приспосабливает среду к себе. Пусть А / Б, пишет Роберти, есть отношение необратимой энергии к полезной, т. е. генетический ряд. Тогда Б / А есть ряд телеологический, выражающий уровень утилизации энергии: причина превращается в средство. Вот в этом отношении Б / А и заключается «основное уравнение всякой культуры», т. е. настоящего пред­мета или содержания социологии», уровень социальной кооперативности, критерий прогресса (9, № 3, с. 252 — 256).

Эволюционный генетический ряд состоит, согласно Роберти,

из семи отвлеченных и общих «категорий», охватыва­ющих все общественные факты «без малейшего исключения»: психологическое взаимодействие — общественные группы — личность — наука — философия (и религия) — искусство — практическая деятельность. Особое внимание Роберти уде­лял четырем последним членам ряда, анализ которых и составляет его «теорию четырех факторов цивилизации» или «четырех основных форм общественной мысли», воплощаю­щих «общественную идеологию», или, говоря современным языком, инструментальный разум.

Всякое психологическое взаимодействие, полагает Роберти, сводится к передаче и обмену идей, а именно: либо част­ных познаний, либо общих верований и убеждений, либо эстетических понятий и чувствований, либо, наконец, идей и чувств технического и практического порядка. В последнем случае явления трех первых категорий преобразуются волей и превращаются в действия. В конкретной социальной ситу­ации может преимущественно проявляться какой—либо один фактор, но косвенно в ней участвуют все. Закон этот управ­ляет цивилизацией, являясь при этом естественным продол­жением и дополнением закона, управляющего доисторичес­кой фазой развития человеческих союзов.

Наука, философия, искусство и действие суть четыре раз — личные формы мысли (истины, свободы). Следуют они друг за другом в строго причинном порядке. С точки зрения методов мышления эта последовательность означает: аналитичес­кий метод (наука) — синтетический метод (философия) — символический метод (искусство) — телеологический метод (действие). Если же сказать еще точнее, то факторы, следую­щие за специальными знаниями (наукой), по существу явля­ются «лишь особыми формами или разновидностями, даль­нейшим развитием одного основного прототипа» (6, с. 117).

Понятно, что названный ряд мы выделяем теоретически. В телеологическом же плане на передний план выходит дей­ствие, где все другие факторы оказываются только средства­ми для его целей, приобретая коммуникативную функцию. Тем самым выстраивается уже иная, субъективная, последо­вательность: действие — искусство — философия — наука.

Описанный фундаментальный закон социальной эволю­ции позволяет, по мнению Роберти, понять способ образова­ния любой социальной формы. Однако в реальной жизни мы замечаем рассогласованность, скажем, новой науки и еще старой философии и т. д. Роберти приходит к выводу, что в социальной эволюции действует еще один закон — закон отставания, запаздывания, или «закон культурных пережитков», вносящий необходимую поправку в закон четырех фак­торов. Согласно закону запаздывания, в любую эпоху каж­дый последующий фактор никогда в точности не соответствует предыдущим: философия отстает от науки, искусство от миропонимания, действие от всех трех предшествующих ему факторов. Именно поэтому телеологический ряд и кажется нам первенствующим: следствие стремится догнать свою причину, превратить ее в средство.

В рамках причинного ряда факторов и их взаимодействия можно, считает Роберти, конкретизируя биосоциальную ги­потезу, выделить две фазы социальной эволюции, или мора­лизации, социализации особи. На первой, доисторической, докультурной фазе формируется надорганическое единство и социальная множественность. На второй, исторической, культурной фазе общество развивается уже на собственной основе, мысль, пройдя три подготовительные (теоретические) ступени, переходит в деятельную, активную форму. Вторая фаза есть становление истины, свободы, добра, или обще­ственной правды. Конечно, все эти фазы и этапы мы выделя­ем только в абстракции, в реальности же они переплетаются друг с другом.

В итоге единый закон социальной эволюции, управляю­щий семичленным ее рядом, может быть сформулирован сле­дующим образом: при любых обстоятельствах группы будут равноценны психофизическому, затем психологическому вза­имодействию; личность всегда равноценна группе, надорга — нической среде; знание, основа всякого прогресса, равноценно личности; соответственно философия равноценна питающей ее науке, искусство — мировоззрениям, действие — всем предыдущим факторам (6, с. 124-126).

Роберти весьма подробно останавливается на характери­стике каждого из четырех факторов эволюции.

Знание, согласно Роберти, есть вторая, после психологи­ческого взаимодействия социологическая причина эволюции, устанавливающая идеальную, надорганическую связь мира с человеком. Социологический смысл познания в том, что оно одновременно «есть и «интериоризация» мыслимого объек­та, его проекция в духовный мир, и «экстериоризация» мыс­лящего субъекта, его проекция вовне, в чувственный мир, его беспрерывная альтруизация» (6, с. 133).

Прямым социологическим результатом (функцией) зна­ния (науки) своего времени является миропонимание в фор­ме философии и религии, мысли синтетической и аподикти­ческой, безошибочного показателя уровня знаний, достигну­того в данной общественной среде. Вырабатывая миропониние,

философия «нормирует поведение людей, дает ему одно общее направление, и потому развитие, высота фило­софской мысли является и наиболее верным показателем сте­пени общей культуры» (15, с. 208). Исторически философия развивается, по мнению Роберти, на основе закона трех ти­пов метафизики — материализма, идеализма, сенсуализма. В настоящее время все они представляются анахронизмом, хотя нее же материализм ближе всего стоит к истинной цели фи­лософии. Что касается религии, то Роберти видит в ней «первый зародыш, самое раннее проявление всякой философии» (15, с. 169). Религия представляет собой «пережиточное явле­ние», в котором концентрируются старые («ископаемые») синтезы, оставшиеся от «архаической науки». Будущего у религии Роберти не видит. Правда, аналогично Дюркгейму Роберти исходит из того, что общество не может развиваться без наличия общих верований. Их функцию должна выпол­нить вдохновляемая научным духом мораль. Именно отсюда вытекает фактическое тождество социологии и этики.

Особенность следующего фактора — искусства — в том, что это продукт синкретической и символической мысли. Наука и философия, проходя ступени абстракции, останав­ливаются на уровне «голых знаков или символов реальной истины». Искусству этого недостаточно, оно должно «вопло­тить свою абстракцию», вызвать «соответствующую чувствен­ную иллюзию» (3, т. 2, с. 209). Иными словами, художник, не разлагая бытие аналитически, должен уловить в нем как в единстве «главную или господствующую идею, т. е. идеаль­ное или прекрасное, которое есть истина, укрепляющая нашу уверенность и направляющая на практическую деятельность» (6, с. 154—155). Искусство, как и наука, познает реальность, но стремится дать связь не идеально — абстрактную, а идеально — конкретную, в чем и выражается его синкретизм. Для возбуждения «радости действия» художник открывает «веселую истину», которая в силу своего синкретизма неизбежно при­нимает символическую форму.

Особое место в системе синкретической мысли занимает любовь (и дружба), которой Роберти дает любопытную социо­логическую интерпретацию. Любовь — это наиболее распрос­траненный и наиболее влиятельный в общественном смысле вид искусства. Она синкретична, ибо украшает любимый пред­мет лучшими качествами, превращая его в образец, и она символична, ибо в любимом существе я люблю все существа, ему подобные, более того, — весь мир. А в результате любовь ока­зывается наиболее побудительным источником практической деятельности, ничем не уступая в этом плане вере

Выйдя из созерцательной фазы, мысль переходит в действие, фазу деятельную, активную, на передний план выхо­дит практическая истина. При этом практическая мысль пол­ностью зависит от теоретической: «мысль — семя, действие — плод» (6, с. 174). Непосредственно определяющее влияние на действие, в рамках мыслительной структуры «истина — кра­сота — добро или польза», оказывает эстетическая мысль. К самому действию мы можем применить термин «искусство», прежде всего к технике, с которой во многих пунктах сопри­касается эстетика. Техникой в духе времени Роберти назы­вает совокупность правил должного действия, порождающе­го нечто полезное. И как раз именно техника свидетельству­ет о том, что мысль всегда предшествует действию. В дей­ствии обнаруживаются новые цели для мысли, благодаря чему начинается новый эволюционный виток.

Анализ исторических фактов, полагает Роберти, показы­вает нарастание осмысленного, сознательного, опирающего­ся на науку поведения людей. Однако в конкретной ситуа­ции обычно сложно определить наше реальное место в эво­люционном процессе. Решить этот вопрос можно, опираясь на понятие свободы. Согласно Роберти, всякие метафизические идеи о свободе воли и личности отжили свой век и долж­ны быть заменены сугубо научно — социологическим понима­нием проблемы. Роберти считает свободу и деспотизм одно­родными явлениями, само свободное действие может быть вполне деспотическим. Общий корень свободы и деспотиз­ма — знание; их степень зависит от уровня знаний, применяемых к действию, следовательно, чем выше уровень наших знаний, тем мы свободнее. Слово «знание» есть социологи­ческий синоним слова «свобода»: знание (и философия, и искусство) есть потенциальная, накопившаяся свобода, сво­бода есть актуальное знание. С высоты нашего социального опыта, понимая, что Роберти — сын своего времени, можно только сказать: гладко было на бумаге...

Что касается понятия прогресса, то все его содержание, по мнению Роберти, сводится к «обратному приспособлению» человека к внешней среде, чем характеризуется истинная высота достигнутой культуры (9, № 4, с. 159). Понятно, что прогресс (сознательное развитие) своим источником и двигателем имеет знание; застой же и регресс всегда сводятся к задержке или остановке в поступательном ходе познания. Будучи оценочным, понятие прогресса относится к телеоло­гической стороне социальной эволюции («социологии действия», но не «социологии общественной мысли», изучаю­щей сугубо объективные причинные отношения между общественными явлениями) и свидетельствует об уровне свободы действия. С точки зрения прогресса, подчеркивает Роберти, мы должны учитывать троякую целесообразность: усо­вершенствование всякого рода техники и возникающее от­сюда улучшение «средних» условий существования; нрав­ственное усовершенствование личности; нравственное усовершенствование общественной группы, т. е. возрастаю­щее уважение общества к свободе личности. Степень комп­лексной реализации этой «тройной телеологии» и является критерием прогресса (14, с. 10).

Очевидны жесткий формализм, интеллектуализм и чрез­мерная абстрактность социологии Роберти, излишне прямо­линейное объяснение им характера социальных связей. Не стоит, однако, забывать, что Роберти описывает не столько реальное общество, сколько его функционально — эволюционную модель, формулируя при этом ряд функциональных за­кономерностей социального взаимодействия. И вот этот структурно — генетический подход и составляет главное достижение его социологии, предваряющее многие аналогичные модели XX в. Не случайны те высокие оценки, которые получал Роберти от современников, но, к сожалению, не от потомков. Любопытны также попытки Роберти найти пути синтеза со­циологического субъективизма и объективизма. Как россий­скому социологу, Роберти, вероятно, ближе субъективизм, но как строгому ученому — детерминисту он ему неприемлем, а потому Роберти ищет для него объективные основания в форме синтеза генетической и телеологической сторон со­циальной эволюции. Можно сказать, что концепция Роберти в определенном смысле есть зеркально перевернутое отра­жение социологии П. Л. Лаврова и Н. К. Михайловского, ко­торые, напротив, стремились субъективно фундировать объективизм. Но, как заметит внимательный читатель, оба направ­ления решали одни и те же задачи, использовали одни и те же мыслительные структуры, хотя подходили к социальным проблемам с разных концов. А потому не случайно оба на­правления пришли к выводу о фактическом тождестве соци­ологии и этики

Литература