МЫ БЫЛИ АБСОЛЮТНО

УВЕРЕНЫ…»

– Это случилось в Восьмую антарктическую экспе-

дицию, – начал Сидоров.

– Предыдущая экспедиция обходилась без стан-

ции Восток – её законсервировали, но ненадолго: уж

слишком важные, уникальные данные можно было

там раздобыть. Вновь открыть станцию поручили мне.

Первым рейсом я взял с собой четырех Николаев: ме-

хаников Боровского, Лебедева, Феоктистова и повара

Докукина. Перед отлётом из Мирного договорился с

руководством экспедиции, что выйду на связь через

три дня. Почему? Мы были абсолютно уверены, что

на станции все в порядке и что расконсервировать её

будет проще, чем вскрыть банку сардин. А чего опа-

саться? Ближайший человек – в полутора тысячах ки-

лометрах, медведи остались в Арктике, об ураганах

на Востоке мы не слыхивали. Мы были абсолютно

уверены – и лишили себя связи.

– Вот что ты, Василий Семеныч, забыл взять с со-

бой жену, я поверю, – вставил один из слушателей. –

Но по своей воле оказаться на три дня без связи…

– У французов есть такое выражение: «Остроумие

на лестнице», – весело парировал Сидоров. – Над то-

бой посмеялись, вышвырнули из квартиры, а ты со-

образил, как надо ответить, когда считал ступеньки.

Задним умом каждый крепок! Едва самолёт с Востока

проводили, поняли, что влипли, оба рабочих дизеля и

батареи отопления оказались размороженными. Оче-

видно, в системе охлаждения дизелей и центрально-

го водяного отопления осталась жидкость.

В наступившей тишине кто-то присвистнул.

– Итак, дизеля вышли из строя, – продолжил Сидо-

ров. – Температура воздуха на улице и дома одинако-

вая – минус сорок пять градусов. И мы без связи! Бей

себя кулаками в грудь, рви на себе волосы, кричи во

все горло – никто тебя не увидит и не услышит: ради-

сты Мирного выйдут на связь ровно в 12.00 через трое

суток. Можно было, конечно, лечь в спальные мешки

и заснуть, чтобы увидеть во сне Садовое кольцо и ре-

гулировщика, который содрал с меня рубль штрафа,

но через трое суток в этих мешках нашли бы пять штук

эскимо. Значит, единственный выход был такой: по-

пытаться из трех разорванных дизелей сделать один

на что-то годный. С одной стороны, в первые дни пре-

бывания на станции Восток категорически запреща-

ются резкие движения и подъем тяжестей, с другой

стороны, не нарушишь инструкцию – эти первые дни

станут последними. И мы нарушали – работали без

сна и отдыха двадцать восемь часов подряд.

Вспоминаю – и сам себе не верю, – Сидоров улыб-

нулся. – Бывало, прилетишь на Восток, дотащишь до

комнаты свой чемодан – и сердце из груди выскаки-

вает, отдышаться никак не можешь. А тут и тяжести

поднимали, и ртом дышали, и на сердце, которое вот-

вот лопнет, и на «шарики кровавые в глазах» внима-

ния не обращали. Знали: запустим дизель – наверное

будем жить, не запустим – неминуемо погибнем. Со-

брали дизель за 18 часов. Порубили на дрова ящи-

ки, разожгли огонь и натаяли для дизеля литров сорок

пятьдесят воды. Скажете, можно дизель запускать?

Правильно, получайте пятёрку за отличные знания в

области техники. Ну а что делать, если аккумуляторы

для стартерного запуска вышли из строя?

– Сменить их на новые, – послышалась реплика.

– Все он знает! – восхитился Сидоров. – Будь моя

власть, присвоил бы тебе звание кандидата наук без

защиты диссертации за одну смекалку. А вот мы не

догадались, не взяли с собой новых аккумуляторов,

в мыслях не было, что они понадобятся. Что в этом

случае делать, товарищ Архимед?

– Как что? Мобилизовать внутренние возможности

организма!

– Так и поступили – запускали вручную. Ну а на

Востоке эта работа потруднее, чем из болота тащить

бегемота. Вы, Маркович, видели Колю Боровского на

дрейфующей станции и писали, что он самый силь-

ный человек в Арктике. Я ещё добавлю, что и в Ан-

тарктиде ему не было конкурентов. Если бы Коля в

молодости занялся боксом или штангой, его портреты

в газетах узнавали бы без подписи. Редкостно силь-

ный человек и редкого мужества, а знаем его только

мы с вами, потому что корреспонденты ищут сенса-

ций, а сенсаций за Колей не числится. Так вот, Боров-

ский при всей его силе мог провернуть маховик толь-

ко десять-двенадцать раз. Я – дватри раза, осталь-

ные не больше, задыхались и падали. Приходила оче-

редь – вставали и снова качали. Запустили дизель.

Сидим смотрим на него – и даже счастья не испыты-

ваем: так устали. А тут один из механиков, не стану

его называть, из самых хороших побуждений бросил

в талую воду большой кирпич снега. Тот быстро впи-

тал воду в себя, циркуляция прекратилась, и дизель

пришлось остановить. Ерунда, а никогда не забуду: уж

очень трудно было вновь таять воду и вновь запускать

дизель. Уже не шарики кровавые, а целые аэрологи-

ческие зонды в глазах мелькали… Ладно, запустили.

Но ведь это полдела! Теперь срочно была нужна ём-

кость для охлаждения дизеля. Взяли пустые бочки из-

под горючего и зубилами стали вырубать днища. Сей-

час бы я один такую работу сделал за тридцать-сорок

минут, а тогда впятером рубили десять часов. Один

раз поднимешь руку – она полтонны весит, второй раз

– целую тонну. Можно было бы сказать, что эта работа

забрала остатки сил, если бы эти остатки давно уже

не были истрачены… Наладив электрообогрев и пу-

стив все тепло в радиорубку, попытались – чем черт

не шутит – установить связь с Мирным. Но чуда не

произошло, радисты – народ педантичный, назначено

время – сиди и жди, пока оно не подойдёт. Тогда я вы-

ключил рацию и установил порядок дежурства: сме-

нять друг друга каждые два часа. Иначе нельзя: люди

измотаны дальше последнего предела, и если дежур-

ному станет плохо, скажем не выдержит сердце, об-

морок, то дизель может остановиться и все погибнут.

Коля Боровский вызвался дежурить первым, и в од-

но мгновение мы уснули. Помню, что спал и видел ка-

ким-то участком мозга кошмарный сон: будто вот-вот

меня поднимут дежурить, очередь моя была вторая.

Только этого не случилось… Много я всякого повидал.

Бывало, люди нарушали приказ и погибали. Или полу-

чали строгие взыскания, увольнялись без права рабо-

ты на полярных станциях. А Боровский нарушил при-

каз – и за это мы, четверо, будем ему благодарны всю

жизнь. Потому что разбудил он нас через восемь ча-

сов! Он, работавший больше всех остальных, не дав-

ший себе и минуты отдыха, имел законное право (ка-

кое там право – обязанность!) через два часа поднять

очередного дежурного и лечь спать. И не сделал это-

го, преодолел искушение. Мало того: он сварил обед,

прибрал в дизельной, навёл блеск и лишь тогда под-

нял нас. И шутил: «Самая трудная работа за эти пол-

тора суток – растормошить таких соней!»

Ну что бы вы ему сказали на моем месте? Я ру-

гал его последними словами – а он стоял, слушал и

счастливо улыбался! И ребята подключились: «Семе-

ныч, победителей не судят, смени гнев на милость!»

Пришлось сменить. Встали мы со свежими силами,

увидели чистоту вокруг, накрытый стол – и недоволь-

ство ослушником перешло во внутреннюю благодар-

ность, которую можно выразить только глазами. Миг-

нул я Докукину, тот достал бутылку коньяку, и мы вы-

пили за победу, за нашу дружбу и за Николая Боров-

ского. И тут же уложили его спать – 36 часов не смы-

кал Коля глаз.

Теперь уже никто не сомневался: выжили. А вскоре

удалось и установить связь. Я начал шарить по эфи-

ру, и меня услышали на китобойной базе «Советская

Украина».

«Кто вы? С какой станции?»

«Сидоров, со станции Восток».

«Уж не ты ли, тёзка? Привет! Богомолов у аппара-

та!»

Взаимная радость и объятия в эфире – это был Ва-

силий Ильич Богомолов, мой приятель по Третьей ан-

тарктической экспедиции. Имея мощный передатчик,

он вызвал Мирный и сообщил, что я жду связи. И вско-

ре я уже беседовал с начальником экспедиции Нико-

лаем Ивановичем Тябиным. Рассказал все, как было,

выработали мы план обеспечения станции, и пошли

на Восток самолёты с новым оборудованием.

Вот и вся эпопея, – закончил Сидоров свой рассказ.