Дорога на Восток

Внизу под нами Антарктида.

Дух захватывает, когда представляешь себе свои

координаты на глобусе. С каждой минутой полёта мы

на четыре километра приближаемся к центральной

части ледового континента. Там, на верхней макушке

Земли, все было просто и естественно, а здесь – ле-

тишь, сидишь, ходишь вверх ногами. Какая-то геогра-

фическая акробатика.

На Восток идут одновременно два самолёта ИЛ-14

с интервалом в пятнадцать минут. Иначе здесь нель-

зя: если у одною самолёта откажут двигатели и он со-

вершит вынужденную посадку, спасти экипаж может

только второй. Поэтому радисты самолётов поддер-

живают друг с другом непрерывную связь.

Итак, внизу под нами ледяная шапка Антарктиды,

её купол, массив льда в несколько километров толщи-

ной. Из-за такой чудовищной тяжести под континен-

том прогнулась земная кора – нигде в другом месте

она не подвергается такому насилию. К счастью, при-

рода в нашем лучшем из миров устроена так гармо-

нично, что купол не тает, а лишь сбрасывает в море

свои излишки в виде айсбергов. Если жо он вздумает

растаять, то нам с вами, уважаемые читатели, срочно

придётся подыскивать себе для жилья другую плане-

ту, ибо уровень Мирового океана поднимется пример-

но на шестьдесят метров. Будем, однако, надеяться,

что в ближайшие сто миллионов лет этого не произой-

дёт.

Антарктида покрыла свой ледяной купол многомет-

ровым слоем снега. Не только ради косметики: лёд не

выносит тепла, а снег отражает солнечные лучи. Под

ослепительныч солнцем он искрится, на него труд-

но смотреть, но мы смотрим, потому что боимся про-

зевать санно-гусеничный поезд, «поезд Зимина», как

называли его в диспетчерских сводках. Его колея под

нами, минут через двадцать мы его увидим.

Несмотря на бессонную ночь, я на редкость хоро-

шо себя чувствую. А между тем старожилы предупре-

ждали, что все свойственные Востоку прелести нач-

нут проявляться именно в самолёте. Когда я, напри-

мер, спросил командира корабля Владимира Ермако-

ва, можно ли курить, он ответил «Пожалуйста, только

ведь будет плохо, сами не захотите». А я курю, рас-

хаживаю по салону и беспричинно улыбаюсь – какая

удача! Неужели я принадлежу к тем редким счастлив-

чикам, которые без всяких драм и трагедий акклима-

тизируются на Востоке? Валерий Ульев, Саша Дергу-

нов и Тимур Григорашвили уже сидят бледные, с по-

синевшими губами, у ребят – одышка, а я дышу сво-

бодно, полной грудью.

Пролетели Пионерскую – первую советскую внут-

риконтинентальную станцию. Она уже давным-давно

законсервирована, занесена снегом, но свою роль в

освоении Антарктиды сыграла честно и посему наве-

ки осталась на её карте. Километров через шестьсот

будем пролетать ещё и над станцией Комсомольской,

тоже не действующей, а оттуда рукой подать до Во-

стока – часа два полёта.

Первая неудача – я прозевал поезд! Загляделся

на штурмана, по сигналу которого бортмеханик сбро-

сил в открытую дверь почту, и, спохватившись, уви-

дел лишь два тягача… Исключительная досада! Три

часа я не спускал глаз с колеи, держа наготове свой

«Зенит», а сфотографировал поезд Нарцисс Иринар-

хович Барков.

– Не переживайте, – утешает меня Барков, чрезвы-

чайно довольный бесценным кадром, – дело поправи-

мое. Мало ли ещё поездов вы увидите в своей жизни!

Подумаешь, санно-гусеничвый поезд. Вернёмся до-

мой, экспресс сфотографируете, «Красную стрелу».

Мы летим три часа. Санно-гусеничный поезд про-

шёл этот путь за три недели. Ещё три часа – и мы бу-

дем на Востоке. Санно-гусеничный поезд придёт ту-

да через три недели. Нет в Антарктиде ничего более

трудного, чем этот поход.

И во мне зреет решение: обязательно дождусь на

станции Восток прихода поезда. Приглашали меня,

правда, на недельку-полторы – если, разумеется, я

выдержу и не попрошусь обратно на следующий день.

Ну, такого позора я, конечно, не допущу, на карачках

буду ползать, а минимум неделю проживу. Если же ак-

климатизация пройдёт успешно – а теперь, сидя в са-

молёте, я в этом не сомневался, – то попрошу Сидо-

рова дать мне возможность встретить поезд. Да, толь-

ко так. И фунт соли съем с восточниками, и «Харьков-

чанку» увижу, и Евгения Александровича Зимина с его

«адскими водителями», как они, по рассказам, сами

себя называют.

Приняв это решение, я закуриваю и с удивлением

обнаруживаю, что не получаю от курения обычного

удовольствия. Поразмыслив, прихожу к выводу, что

«удовольствие» в данном случае вообще не то сло-

во. «Отвращение» – это, пожалуй, точнее. Сделав для

проверки последнюю затяжку и подтвердив свою до-

гадку, я гашу сигарету и начинаю чутко прислушивать-

ся к своему организму.

«Кто ищет, тот всегда найдёт!» – так утверждала по-

пулярная в прошлом песня. Минут через десять я на-

хожу у себя все усиливающуюся головную боль, су-

хость во рту, одышку и другие столь же превосход-

ные ощущения. Достаю зеркальце, смотрю на поси-

невшую физиономию, которая с успехом могла бы

принадлежать утопленнику, и тихо проклинаю себя за

бахвальство в начале полёта.

– Это ещё ничего, потом будет хуже! – весело успо-

каивает проходящий ыимо Ермаков. – Хотите чайку?

Помогает.

Мы пьём крепкий чай и беседуем. Ермаков в Ан-

тарктиде второй раз, надеется в этот сезон отпразд-

новать сотый вылет на Восток. Условия для полётов

здесь несравненно сложнее, чем на Крайнем Севере:

если, к примеру, на обратном пути с Востока в Мир-

ном испортится погода, а Восток, как это уже быва-

ло, тоже покроется дымкой, то ближайшая посадоч-

ная полоса на станции Молодёжная, в двух тысячах

двухстах километрах. Ермакову уже приходилось са-

диться без горючего в двухстах километрах от Мирно-

го, выручил второй самолёт. Вот и приходится ограни-

чивать полезную нагрузку до шестисот пятидесяти ки-

лограммов: брать больше горючего жизнь заставляет.

Командир корабля ещё что-то рассказывает, но мой

очугуневший мозг уже не способен переварить поток

информации. Ермаков сочувственно кивает и уходит

– огромный и весёлый, не поддающийся никакой гор-

ной болезни человек.

Завидуя товарищам, которые ухитрились заснуть, я

долго и тупо смотрю больными глазами на белеющую

внизу пустыню, равнодушно внимаю возгласу штур-

мана: «Под нами – Комсомольская!» – и ловлю себя

на том, что благороднейшие эмоции, которые должен

испытывать любой корреспондент на моем месте, вы-

тесняются одной довольно-таки пошлой мечтой: «Вот

завалиться бы сейчас в постель и всхрапнуть на сут-

ки-другие!»

Наконец самолёт начинает делать круги и скользит

по полосе. Нужно срочно принять все меры, чтобы с

достоинством спуститься по трапу. Спускаюсь, с кем-

то обнимаюсь, жму чьи-то руки и, переступая дере-

вянными ногами, ковыляю к дому. Рядом такими же

лунатиками бредут мои товарищи.

Положа руку на сердце, честно признаюсь: боль-

ше месяца я морально готовился к Востоку, долгими

часами слушал рассказы о нем, вызубрил наизусть

симптомы всех неприятностей, которые обрушивают-

ся на головы новичков, но никак не предполагал, что

буду чувствовать себя столь отвратительно.

«Гипоксированные элементы»

Итак, я вошёл в помещение, рухнул на стул, со

свистом вдохнул в себя какой-то жидкий, разбавлен-

ный воздух6 и бессмысленно уставился на приветли-

во кивнувшего мне человека. Где я его видел? Мысль

в свинцовой голове шевелилась с проворством карпа,

застрявшего в груде ила.

– Ты что, знаком с этим гипоксированным элемен-

том? 7 – спросил кто-то у кивнувшего.

– Дрейфовали вместе на СП-15.

Ба, Володя Агафонов, аэролог! Я бросился к нему в

объятия – мысленно, потому что не было в мире силы,

которая заставила бы меня подняться со стула. Воло-

дя нагнулся и помог мне себя обнять. Вот это встре-

ча! В конце апреля 1967 года я провожал Агафонова,

улетающего с одной макушки, а два с половиной го-

да спустя встречаю его на другой – ничего себе кару-

сель! Володя всегда был мне симпатичен, и поэтому

встречу с ним я воспринял как залог удачи. Неизмен-

но доброжелательный, с на редкость ровным харак-

6 В блокноте у меня записано: «сравнить с газированной водой, в ко-

торую негодяй продавец влил четверть порции сиропа.»

7 Так на Востоке называют новичков, страдающих от недостатка окси-

гениума, или, по-нашему, кислорода.

тером, он мог бы служить моделью для скульптора,

ваяющего аллегорическую фигуру: «Олицетворённое

спокойствие и присутствие духа».

Володя рассказал, что половина старого состава

только что улетела в Мирный, а оставшиеся восемь

человек будут сдавать дела новой смене и ухаживать

за «гипоксированными элементами».

– Ни в коем случае не поднимайте тяжести и не де-

лайте резких движений, – предупредил он. – Через

несколько дней привыкнете.

– Спасибо, – поблагодарил я несмазанным голо-

сом. – Хотя, честно говоря, мне меньше всего на свете

хочется сейчас толкать штангу и пускаться вприсядку.

Как, впрочем, и Коле Фищеву, который ползёт к вам с

распростёртыми объятиями,

– Я стал твоим штатным сменщиком, – заметил Ко-

ля, раздвигая в улыбке чернильно-синие губы. – На

СП тебя менял, на Востоке меняю…

– Когда же ты сменишь свою рубашку? – засмеялся

Агафонов, глядя на знаменитую Колину ковбойку, со-

вершенно выцветшую и с лопнувшими рукавами. Фи-

щев чрезвычайно ею дорожил и берег как талисман, а

когда его донимали просьбами: «Скажи, где шил? Дай

поносить!» – отшучивался: «Моя рубашка как волосы

Самсона!»

Напившись крепкого чая со сгущёнкой и подняв

свой жизненный тонус, мы прошлись по дому. В цен-

тре располагалась кают-компания, меблированная,

скажем прямо, без особого шика: большой обеденный

стол, откидная скамья и шеренга стульев, два ряда

книжных полок и доска объявлений. Вокруг кают-ком-

пании в крохотных каморках разместились научные

лаборатории, радиостанция, медпункт (они же одно-

временно жилые комнаты с двухэтажными нарами),

оборудованный электроплитой камбуз размером с ку-

хоньку малогабаритной квартиры, такой же площади

баня и холл с двумя умывальниками, он же курилка

и комната отдыха. Сбоку прилепились лаборатория

магнитолога, дизельная электростанция и холодный

склад. Таких скромных жилищных условий я не видел,

пожалуй, ни на одной полярной станции.

– С трудом представляю, где мы здесь будем при-

нимать ансамбль Игоря Моисеева, – высказался Фи-

щев. – Придётся, видимо, отменить гастроли.

В последующие недели я не раз слышал, как ре-

бята подшучивали над своими «комфортабельными

люксами», отличающимися от купе вагона тем, что

жить в них нужно было не день в не два, а целый год;

посмеивались над кают-компанией, в проходе кото-

рой трудно было разойтись двоим, над холлом, в кото-

ром могли одновременно находиться пять-шесть че-

ловек. Но в шутках этих была гордость за свою мини-

атюрную, крепко сбитую станцию, с её рациональней-

шей теснотой, станцию, построенную с таким расчё-

том, чтобы не пропала ни одна калория тепла. Кажет-

ся, Амундсен говорил, что единственное, к чему нель-

зя привыкнуть, это холод, а на Востоке холод косми-

ческий и, чтобы не пустить его в дом, нужно поддер-

живать самое дорогостоящее в мире тепло: каждый

килограмм груза, доставленный на Восток, обходится

в десять рублей!

– Одевайтесь, товарищи экскурсанты, – предложил

Агафонов. – Продолжим осмотр на свежем воздухе.

Стояло знойное восточное лето – минус тридцать

пять градусов в тени. Под солнцем, катившимся по

безоблачному небу, сверкал непорочно белый снег.

От этой нескончаемой белизны слезились глаза, да-

же солнцезащитные очки не спасали от обилия света.

Белый снег и тёмные пятна жилья – можно было за-

просто обойтись без цветной фотоплёнки. Разве что

на людях оранжевые каэшки – чтобы легче различать

на белом фоне, если придётся искать пропавшего то-

варища.

Поразителен на Востоке воздух! В него словно во-

тканы солнечные лучи, таким бы воздухом дышать и

дышать, впитывая в себя его целительную свежесть.

Но это сплошной обман. Воздух абсолютно сух, он де-

рёт носоглотку как наждак, мехами работают лёгкие,

наполняясь чем-то бесплотным: досыта надышать-

ся здесь так же невозможно, как насытиться манной

небесной. Я прошёл десять шагов и задохнулся, слов-

но бегун на десятом километре. С той лишь разни-

цей, что бегун может делать глубокие вдохи открытым

ртом – естественные действия, совершенно противо-

показанные на Востоке. На нас надеты шерстяные

подшлемника – «намордники», как их изящно называ-

ют. Они закрывают большую часть лица, оставляя от-

крытыми глаза. При выдохе тёплый воздух охлажда-

ется и содержащаяся в нём влага конденсируемся, от-

чего поминутно потеют очки, а на бровях и ресницах

образуются сосульки. Нужно снимать рукавицы и про-

тирать стекла; сосульки растают самостоятельно, ко-

гда мы вернёмся домой.

Отдыхая через каждые десять-двадцать шагов, мы

начали обход станции. Её центром были кают-компа-

ния и пристроенные к ней помещения – все из щито-

вых домиков. Со времени основания Востока «глав-

ный корпус» не раз расширялся путём присоединения

к нему очередного домика.

– Антарктический модерн, – определил Коля Фи-

щев, – характеризуется отсутствием колонн, порти-

ков, балконов и шпиля. Впрочем, в роли шпиля успеш-

но выступает антенна. В связи с нехваткой декоратив-

ного мрамора фасад здания облицован редкими сор-

тами дерева – крышками ящиков из-под макарон.

– Рядом, – подхватил Агафонов, – возвышается

величественное здание аэрологического павильона,

сооружённое из досок. Здесь Сергеев и Фищев бу-

дут добывать водород для запуска зондов – велико-

лепная физзарядка, особенно при температуре минус

восемьдесят пять градусов. Когда зонд улетит, Боря

Сергеев поднимется по ступенькам в это помещение

к своему локатору, чтобы принимать с неба привет-

ственные радиограммы.

И ещё два домика на Востоке. В одном из них хо-

зяйство ионосферистов, здесь будет работать Васи-

лий Сидоров-второй. Другой домик построен амери-

канцами для своих учёных, уже не раз зимовавших на

станции в порядке научного обмена. Как раз в эти ми-

нуты молодой американский физик Майкл Мейш пе-

редаёт эстафету своему столь же молодому коллеге

из Ленинграда Валерию Ульеву. Майкл – первый во-

сточник, который обратил на себя наше внимание. Ко-

гда мы выползали из самолёта, к полосе бежал высо-

кий парень в каэшке, тревожно выкрикивая: «Где есть

Ульев? Ульев! Дайте мне Ульев!» Валерий, которого

шатало, как на палубе во время шторма, прохрипел:

«Я здесь…», и Майкл, издав ликующий вопль, чуть ли

не на себе потащил сменщика в домик. Как рассказал

Агафонов, Майкл – весёлый и забавный парень, он

чрезвычайно доволен тем, что ему посчастливилось

провести год на Востоке. «Только три человека в Аме-

рике мёрзли так, как я – радовался он.

У своего домика американцы установили две со-

рокаметровые ажурные стальные антенны – одно

из главных украшений станции. Они находятся в

нескольких десятках метров от полосы, и в ясную по-

году лётчики ими любуются, а в плохую проклинают:

того и гляди, зацепишь крылом.

Таковы все строения на поверхности Востока. По-

чему на поверхности? Потому что глубоко под толщей

снега вырыт магнитный павильон, одно из главных на-

учных сооружений станции. В своё время мы там по-

бываем. Да, на поверхности есть ещё свалка – старые

сани, пустые бочки из-под горючего, ящики и прочее.

Вот и все. Так выглядела легендарная станция Во-

сток – одинокий и не блещущий красотой хутор, за-

брошенный в глубины Центральной Антарктиды,