СОКРОВИЩА МОЕЙ МАМЫ

Я могу рассказать много интересных вещей о женщине, которая растила дочь в условиях крайней бедности. Я даже и не знала, что мы были бедными, до тех пор, пока не пошла во второй класс. У меня было все, что нужно: девять братьев и сестер, с которыми я могла играть, книжки, которые я могла читать, кукла-подружка, с которой мы играли, и чистенькая одежда, которую мама аккуратно штопала и шила сама. Мои волосы всегда были чистыми. Мама каждое утро заплетала их в тугую косу. Мои коричневые ботиночки сверкали чистотой и не были рваными. Мне было удивительно интересно в школе. Мне нравился запах новых карандашей и плотной бумаги для рисования, которую нам выдал учитель. Я впитывала знания как губка, и меня даже приводили в пример старшеклассникам.

Я до сих пор помню тот день. Я поднималась по ступенькам, чтобы заплатить за школьный завтрак. Свернув к своему классу, я встретила двух старших девочек, которые шли вниз.

— Смотри, какая бедная девочка, — прошептала одна другой, и они втихомолку захихикали.

Мое лицо мгновенно вспыхнуло, на глаза навернулись слезы обиды, и день превратился для меня в кошмар.

Возвращаясь в тот день домой, я пыталась понять, что имели в виду эти девочки. В чем было различие. Я тщетно пыталась понять, почему они думали, что я бедная. Я критически осмотрела свое платьице и тут впервые заметила, какое оно полинявшее. И то, что подол подшит вручную,

слишком бросалось в глаза. Да, мои тяжелые мальчишеские ботинки были крепкими и не промокали, но тут я впервые заметила, что они отвратительного коричневого цвета.

К тому времени, когда я пришла домой, мне уже стало безумно себя жаль. Я вдруг почувствовала себя другим человеком, который неожиданно зашел в наш дом и стал критически ко всему приглядываться. Тут я словно впервые увидела, что линолеум на кухне местами порван, а на дверях и ручках видны серые пятна от рук. Расстроенная, я не ответила на приветливые мамины слова. Она что-то готовила на кухне. Это были лепешки с порошковым молоком. Я была уверена, что у других девочек на обед было настоящее молоко, а не из порошка. Я бродила по комнате в тяжких раздумьях, не зная, как приступить к нелегкому разговору о нашей бедности. Почему мама мне никогда ничего не говорила, удивлялась я. Почему об этом я должна была узнать от кого-то другого?

Набравшись наконец-то смелости, я вошла на кухню.

— Мы бедные? — выпалила я, почему-то мой голос дрогнул.

Я думала, она тут же начнет все отрицать, как-то оправдываться или по крайней мере хоть объяснит, чтобы я не чувствовала своей ущербности. Но мама сочувственно посмотрела на меня и ничего не говорила целую минуту. Потом я услышала ее тихий голос.

— Бедные? — повторила она за мной и положила нож, которым чистила картошку, на стол. — Нет, мы не бедные. Ты только посмотри, что у нас есть, — сказала она, указывая в сторону моих братьев и сестер, игравших в соседней комнате.

Ее глазами я увидела каменную печь, наполнявшую дом теплом, разноцветные занавесочки на окнах и ручной работы соломенные коврики, украшавшие дом. А на столе стояла целая тарелка свежеиспеченных лепешек. За окном я увидела широкое пространство, которое предлагало свои объятия десяти ребятишкам. Там мы могли бегать и рез-

— Может быть, некоторые люди и подумали бы, что мы бедные в смысле денег, но у нас ведь так много всего есть, кроме этого.

И с мудрой улыбкой моя мама снова стала готовить обед для семьи, не понимая, что в тот вечер она наполнила не только пустые желудки. Она наполнила радостью мою душу и сердце.

Мэри Кеньон